Препараты

8 сентября Ирина меня ценила. Возможно, даже жалела, потому что платила не только за квартиру, но и по счетам в кафе и кальянных, куда ходила в моей компании, когда ей становилось скучно. Кальянными ничем не отличались от аптек и точно так же нарушали закон: антитабачные ограничения запрещали курить табак в местах общественного питания, так что формально мы заказывали паровые коктейли, которые запрещены не были. Естественно, приносили нам классические кальяны. Я не расслаблялся и старался работать в прежнем темпе, чтобы меня не уволили. Половина денег лежала на карте, дожидаясь форс-мажора. Я стал меньше есть, хуже спать и чаще курить. В какой-то мере мне даже повезло, потому что к***н почти всегда оказывал слабый кодеиноподобный эффект. Иногда наоборот стимулировал, а вот с диссоциативной стороны так и не раскрылся. Можно сказать, он выступил в роли лакмусовой бумажки и выявил нереализованную склонность к определенным группам веществ. Жаль, что я тогда этого не понял. Утром, когда я отправил заказчику написанные статьи и со спокойной совестью принял к***н, за мной зашла Ирина. Темно-серый плащ из блестящей ткани отливал на свету серебром, а на худощавые кисти были натянуты черные кожаные перчатки с разрезом. Ее характерный полусонный взгляд и умиротворенный настрой говорили сами за себя. - Собирайся, - она лениво взъерошила мне волосы, - посидим где-нибудь. Наскоро умывшись, я накинул пальто, и мы отправились на Большую Московскую. Если проспект Ленина был улицей аптек, то Большая Московская была неумолкающей улицей развлечений. В кальянной Ирина, скинув туфли на пол, облокотилась на ворох пестрых подушек и закинула ноги мне на колени. Мы сидели в углу, и от зала нас отделяли смоляные полупрозрачные шторы, через которые мы смотрели на крадущиеся от столика к столику неясные силуэты официантов. За спиной у Ирины туманно горел подсвеченный красным декоративный витраж, и ее затемненное лицо окаймлял дымно-багровый ореол. Я нашел лицо Ирины иконически строгим и красивым, но красивым исключительно эстетически, без примеси полового влечения. Через час, когда у Ирины заболела от кальяна голова, а покой и гармония пошли на спад, мы зашли в аптеку, что находилась через дорогу. Впервые я приметил ее несколько дней назад и был там уже два раза. Мы немного опоздали – к***н почти закончился, и нам пришлось обойтись последней оставшейся конвалютой. Ирину немного развезло, так что я взял ее под руку, однако потом развезло и меня. Опираясь друг на друга, напустив на себя непринужденный вид, мы гуляли по Большой Московской, штрихованной косыми линиями утренних теней. Иногда на нас неодобрительно косились, но мы едва это замечали, потому что верх пока одерживали равнодушие и спокойствие. Череда невысоких домов, мимо которых мы шли, плавно обретала заметную яркость, а нежные оттенки стен наливались соком: бледно-синий музей пряника становился голубым, травянистая вывеска сбербанка приобретала неоновую яркость, а в полуседых стенах мужского монастыря проступала белизна. Утомившись самоконтролем, мы свернули на узкую пешеходную улочку, мощенную плиткой, и я заметил, что упирается улочка в дореволюционный дом с полукруглым желтым фасадом. Второй этаж был отделан деревом, с которого слезали зеленые чешуйки краски, а над крыльцом золотились под полуденным солнцем знакомые буквы. - Ты видишь? – совсем забыв, что Ирина опирается на меня, я зашагал к дому и потянул ее за собой. – В этой аптеке мы еще не были. Сам того не зная, я потянулся к месту, которое стало концентратом моих владимирских впечатлений, символом затянувшегося гамкового делириума. Я еще не знал, что это старая аптека – первая аптека города Владимира, открывшаяся в самом начале девятнадцатого века, когда зубную боль лечили кокаином, а головную боль заглушали коктейлем из алкоголя и опиума. Пережив революцию, старая аптека застала ветеранов-морфинистов, свободный отпуск амфетамина, популярные по сей день барбитураты, винтящихся товарищей в поисках солутана и кодеин – тот самый безрецептурный кодеин нулевых, но уже двадцать первого века. Отработав двести пять лет, первая аптека Владимира закрылась из-за нерентабельности. Кокаин превратился в показатель статуса, амфетамин стал атрибутом вечеринок, а фенобарбиталовые бабки по сей день могут приобрести без рецепта корвалол - мятную спиртовую настойку с добавлением барбитуры. Солутан канул в Лету, став приметой времени, кодеин до сих пор в ходу, и теперь перед старой аптекой стою я – молодой к***нщик с красноватой аллергической сыпью на блеклом лице, бледно-лиловыми синяками под глазами и зрачками, не расширяющимися в тени. - Там редакция, дурачок, - погладила меня по щеке Ирина, - ничего интересного. - Да ладно, просто посмотрим. Мы ввалились в первый этаж аптеки, и тяжелая деревянная дверь, отрывисто скрипнув и стукнувшись об косяк, отрезала нас от звенящей восторгами туристов улицы. На второй этаж вела спираль винтовой лестницы, а в лучах света, льющихся через зарешеченные окна, трепетали крошечные искорки пыли. Стоя в непроницаемой тени под широкой балкой дверного проема, мы вслушивались в мягкую тишину. - Я же говорила. Тут никого нет, даже редакция закрыта. В тишине старой аптеки хрипловатый голос Ирины прозвучал особенно ласково. Поддавшись наплыву невесомой эйфории, я склонился сутуловатым вопросительным знаком, осторожно нащупал пальцы Ирины, скрытые под черной кожей перчаток, и порывисто поцеловал ее руку. - Ластишься, как щенок, - с довольным смешком сказала Ирина, - тебе это идет. В отличие от меня, она не выглядела чрезмерно больной – только бледно-землистая кожа, возрастные морщины, никак не связанные с опиатной молодостью, и застывшее на лице омерзение. С 1999 по 2001 год Ирина обожала не только героин, но и эпизодически винтилась, однако гепатита избежала. У нее было достаточно денег, чтобы не ставиться чужими баянами, да что там – ей настолько не нравились многочасовые ожидания под дверью дилера, что за дополнительную плату он приезжал к ней сам. - К***н довольно посредственный, - как-то разоткровенничалась Ирина, - немного напоминает коду, а на хмурый не похож вообще. Не понимаю твоих восторгов. Если не учитывать к***н, то чистота Ирины насчитывала уже четырнадцать лет. У нее определенно было больше силы воли, чем у меня. Мне же не следовало знакомиться с наркотиками слишком близко, как оказалось, я быстро превращаюсь в торчка, высвобождаю скрытый внутренний потенциал, который с рождения дремал в мозгу, дожидаясь подходящего случая. В этом отношении моя психика очень пластична. Как ни странно, я потянулся к наркотикам не из чувства избранности. Я заинтересовался ими в довольно взрослом возрасте, когда соблазниться романтическим ореолом сложнее, чем в отрочестве – сразу после окончания университета. Никто меня не подначивал, я отлично справлялся сам. Можно сказать, наркоманом я стал по собственной воле. На месте Ирины мог оказаться кто угодно, да и предложить мне могли что угодно – я точно так же согласился бы. Странное у меня было чувство страха: оно распространялось на повседневные действия, из-за чего я был очень стеснительным, но в деструктивных ситуациях меня охватывало спокойствие смертника. К жизни я относился сардонически. Вот только боялся умирать, а для осознанного самоубийства у меня была кишка тонка. - Жаль, что мы забрали последнюю. Я бы еще догнался, - сказал я, уткнувшись Ирине в плечо и обвив ее руками. - Кому на сегодня хватит, так это тебе, - усмехнулась она, - сделай что-нибудь со своим толером, а то уже матрасами жрешь. Прими к***ин, например. А сейчас, Владик, домой и баиньки. Только пешком не иди, если не дурак. - А как же ты? – выпрямился я. - Поеду к себе. Скоро отпустит, хочу заснуть до того, как это случится. «Мудрое решение», - подумал я. На излете прихода можно было поймать быстротечный момент, идеально подходящий для того, чтобы заснуть и проспать начало отходняка. И упускать его не стоило. Перед тем, как поймать такси, я зашел в табачный магазин и купил миниатюрную трубку синего металла. Разобрав ее на три части, можно было собрать брелок, вызывающий подозрение разве что сходством с псилоцибиновым грибом. Для табака трубка была слишком мала, но для травы подходила в самый раз. К***н коварен: пока ты на ногах, спать не хочется, но стоит принять горизонтальное положение, как веки липнут к глазам, а из расслабленного рта текут слюни. Залипать я начал уже в такси, а дома плашмя рухнул на кровать, забыв даже разуться. Дремлющим сознанием я решил проверить телеграм, но не успел – телефон выпал из ослабших пальцев, а я, раскинув руки и полы пальто, провалился в глубокий сон. Попав в город Золотого кольца, за три недели я так и не заинтересовался достопримечательностями, зато выучил, в каких аптеках мне рады. *** В окна старой аптеки врезались полуседые волны, унывно дребезжал колокольчик. Путаясь ногами в шевелящемся сплетении змей, давя их ботинками, я бегом спускался по винтовой лестнице и пытался добраться до крыльца, не выронив при этом умирающего снегиря, которого бережно держал в ладонях. Я пытался согреть хрупкое птичье тело, но ладони были ледяными и уже не могли поделиться с гибнущей птицей теплом. - Спишь? – прохрипела за спиной мать. – Ну спи, спи… Вздрогнув, я выронил снегиря, упал лицом прямо в змеиный ковер и проснулся. На покрывале лежал неряшливый моток довольно толстой и грубой веревки, а надо мной, уперев руки в бока, искривив аккуратный рот, нависала подозрительно рассерженная Ирина. За окнами балкона синело дневное небо. - Сколько я спал? – жалобно спросил я, попытавшись встать, но удалось лишь сесть. – Сегодня четверг или пятница? - Когда-нибудь я на ней повешусь, - выпалила Ирина, впившись в меня режущим взглядом. «Только этого сейчас не хватало», - кисло подумал я. Потерев лицо, я недоуменно заморгал. - Как ты будешь жить после моей смерти? Впадешь в траур, будешь лежать в кровати и листать ленту. День. Возможно, даже два. Но дела сами себя не сделают. И твой траур предсказуемо закончится. - Не говори ерунды, - нахмурился я. - Как будто после моих похорон ты тоже повесишься, - полуобиженным тоном парировала Ирина. - Мой траур продлится не два дня. - Три! – хохотнула она, театрально запрокинув голову. - Совсем не смешно, - сказал я и наконец встал с кровати. Неуклюже потоптавшись на месте, я заметил, что уснул в верхней одежде. Ирина всплеснула руками: - Ты такой жалкий, что на тебя даже смотреть противно! - Я ведь приехал к тебе из другой страны, - возразил я, расстегивая пуговицы пальто, - думаешь, это ничего не значит? За что ты меня оскорбляешь? То ли вздохнув, то всхлипнув, Ирина грубо меня толкнула. - Да что на тебя нашло?- выкрикнул я, толкнув ее в ответ. - Пока ты спал, я заглянула в твой телеграм. Ты не рассказывал, что тебе предлагали спайс! Почему ты не сдал его? Почему ты и дальше позволяешь ему травить людей? Пожалел коллегу, гнида? – каждый вопрос Ирина сопровождала тычком в грудь, и мое обессилевшее тело чуть не упало обратно на кровать. Время от времени я стирал компрометирующие переписки, однако из-за нескончаемой суматохи, начавшейся сразу после приезда во Владимир, я об этом позабыл. К счастью, мой дилер был не дурак и личными данными в телеграме не светил. Он писал с номера, купленного на базаре, а звали его совсем иначе. Но я все равно вышел из себя. И разозлили меня вовсе не подозрения Ирины, смахивающие на фантазии сумасшедшего. - Ты читала мою переписку? – воскликнул я, вскинув брови. Ирина закатила глаза: - И что тебя так возмущает? Любящие люди не должны друг от друга ничего скрывать. А вот ты, кажется, скрываешь. - Ты вообще в курсе, что такое личное пространство? – спросил я вежливо, но с претензией. Вот только слышала Ирина уже не меня. Она изменилась, словно кто-то занял ее тело, и хотя мимика и жесты остались прежними, меня не покидало ощущение, что это другая Ирина, совсем не похожая на ту, которую я знаю. - Помнишь ведь, сука, как бегал ко мне за пятьсот рублей, прекрасно все помнишь! - злобно шипела Ирина, хватая меня рукав, будто ее заело. - Знаешь, как я тебе хотела за бодяжные чеки башку проломить? Зна-аешь! Трусливая мразь! Лицо ее исказилось в гримасе отвращение, а глаза за очками маниакально сверкали. Она действительно выглядела так, будто могла в любой момент проломить мне голову. Я замер, впервые ощутив физически, как шевелятся в солнечном сплетении тонкие лапы страха. Даже когда Ирина пыталась меня задушить, мне не было так страшно. «Она трезвая, - беспомощно думал я, - она ведь трезвая. Когда мне не хватало восемнадцати рублей, она тоже была трезвая». Растеряв решимость, я пытался вспомнить, как звонить в психушку, приедут ли они на такой вызов и стоит ли звонить вообще. Шанс того, что помутнение Ирины быстро сойдет на нет, был довольно высок. В конце концов, однажды это уже произошло. Я решил позвонить через три часа – если она не придет в себя. - Испугался? – процедила Ирина сквозь зубы, снова дернув меня за рукав. – Сволочь! Резко развернувшись на месте, она направилась к балкону, широко распахнула дверь и скрылась за сохнущей на веревке белой рубашкой. Стекло в двери жалостливо лязгнуло. Вытянув шею, приоткрыв рот, я настороженно всматривался в силуэт Ирины. Щелкнула зажигалка, над рубашкой поднялась тонкая струйка дыма. Облегченно выдохнув, я собрался с духом и подошел к Ирине. - Послушай, Ира, давай… - начал я, боязливо прикоснувшись к ней. Она взорвалась потоком слов, перемежаемых истерическим хохотом: - Мне повезло, что у тебя телефон без блокировки. Надо же быть таким безмозглым. Владик, ты типичный туповатый барыга! Удивлена, что ты до сих пор не сел! - Да с чего ты вообще взяла, что я барыга? – прикрикнул я, сорвавшись на грубость, но внутренне обрадовался, что она меня хотя бы узнала. - Знаешь ли, очень подозрительно, что ты стираешь переписки в телеграме. Там даже имя не твое. Или ты Рома Масленников? Ты должен это как-то объяснить или хотя бы извиниться! Любым способом! - Пожалуйста, - едко сказал я и, закатав рукав, подставил внешнюю сторону правой руки. Ирина поняла меня без слов. Осклабившись, она довольно хмыкнула и прижала тлеющую сигарету к коже чуть выше запястья. Я застонал сквозь зубы, зажмурился и свесил голову. Оставив на моей руке три ожога, похожие на многоточие, Ирина затянулась и выдохнула дым мне в лицо. - Что молчишь? – торжествующе спросила она, развязно поигрывая сигаретой. - Нечего сказать? А что я должен был говорить? Что люди в интернете склонны называться любыми именами? Что даже покупатель вроде меня должен соблюдать банальную осторожность? Что нельзя укрепить доверие, тайно читая чужую переписку? Что я, в конце концов, не мог приносить ей бодяжные чеки, потому что мне тогда было семь лет? Когда споришь с помешанным, бессмысленно приводить аргументы. На что я рассчитывал? И к кому я на самом деле приехал? Иногда на Иру накатывало, и она видела во мне того, кем я никогда не был. Понемногу ее подозрения перерастали в идею фикс. К счастью, эта идея захватывала ее редко, и проходило помутнение быстро. В общем-то, мне было уже наплевать, кем она меня считает. Она так часто обвиняла меня в равнодушии, что это почти стало правдой. *** Коричневый кафель покрывали крупинки пара, под потолком горела голая лампочка. Я сидел в ванной и видел перед собой костистые колени, возвышающиеся над пенистой водой, а Ирина, устроившись на табуретке рядом с ванной, засучив рукава, нежно запускала пальцы в мои мокрые волосы, измазанные шампунем. - Я боялась, что никогда не помою тебе голову, - сдавленно произнесла она, и в ее голосе послышалась нотка печали, - ты похудел. Тебе надо больше есть. Она медленно провела пальцем по впадине над моей ключицей, оставив в ней слабый пенный след. Я коснулся мокрого колена, сустав которого выступал теперь куда заметнее и напоминал грубо отесанный шарнир. Ладонь скользнула вниз по выпирающей берцовой кости. - Надо… - задумчиво отозвался я. Ирина положила голову мне на плечо, усыпанное каплями воды: - Допустим, спайс ты не хочешь пробовать категорически. А если тебе предложат спиды? Или мефедрон? Один раз понюхаешь и пойдешь вразнос. - Меня не интересуют ни спиды, ни мефедрон, - совершенно искренне ответил я, - к стимуляторам меня не тянет. К наркотикам Ирина относилась своеобразно. Дилеров она терпеть не могла, а классических наркотиков после реабилитации избегала, потому что их производили неизвестно из чего и без должной сертификации, после чего они проходили через множество рук, которые разбавляли несертифицированный порошок еще чем-нибудь несертифицированным. И никогда об этом не предупреждали. Аптечные наркотики нравились ей тем, что в таблетках содержалось вещество, заявленное на упаковке, и вещества этого было ровно столько, сколько обещало описание. Ее не смущала даже гепатотоксичность. - Почему ты такой нежный и всегда меня прощаешь? – обняла меня Ирина. – Так нельзя. Мы познакомились год назад, и я сразу заметил в ней замашки сатрапа. Что уж говорить, ими я и прельстился. Но раньше она обращалась со мной гораздо мягче – без вспышек гнева, беспочвенных обвинений и излишнего унижения. Полгода назад Ирина такой не была. Что-то произошло полгода назад. Когда Ирина уехала, я стер все сообщения, где прямо и косвенно упоминались наркотики, на всякий случай сменил пароли и заблокировал экран. Кошмар не обманул: руки у меня действительно стали холодными.