Тонкая красная нить

      Мрачно.       Пустынно.       Тихо.       Тихо настолько, что, кажется, в этом липком коконе безмолвия можно уловить даже биение сердца, незримо ускользающее сквозь бледные окровавленные пальцы. Говорят, любовь и ненависть часто ходят рука об руку, сменяя друг друга едва ли не по щелчку, превращая человека в настоящего безумца: они путают мысли, сковывают сердце, а после беспощадно обрушивают в суровый реальный мир. Ещё сегодня ты последнее отдать готов, лишь бы самолично увидеть, как ненавистный тебе человек издаёт свой последний, прощальный, вдох, а завтра всё твоё естество преисполняется непреодолимым желанием касаться, целовать, срывать с губ сбитые гортанные стоны и тихие мольбы о продолжении. Забавно, правда?       – Не будь врединой, Сяо Синчэнь, – выдыхает Сюэ Ян, мягко скользя ладонью по прохладной щеке и ощущая, как внутри, под ребрами, что-то волнительно трепещет и едва различимо колышется подобно тихонько шелестящим на ветру печатям. С особой нежностью и болезненной бережливостью обводя точеную скулу, он на мгновение задерживает на ней пальцы и блаженно прикрывает глаза, отдаваясь моменту. Нет, он никуда не денется – Сюэ Ян улыбается чуть дрожащими губами, вглядываясь, наконец, в знакомые черты лица – он не оставит его. Никогда-никогда. Синчэнь всегда будет здесь, рядом, с горячим любящим сердцем и податливым ласкам телом. Он весь и всегда будет лишь для него, иначе и быть не может.       Н е м о ж е т.       Сюэ Ян приглушённо смеётся и, точно слепой котёнок, утыкается носом в аккуратную ямку ключицы, вдыхает терпкий сладковатый запах, касается губами, обводит рельеф языком. Где-то над ухом слышится томное протяжное дыхание, а на талию, всего на мгновение, опускается практически невесомое дразнящее прикосновение.       – Играешь со мной, даочжан? – Сюэ Ян шепчет фразу с лёгкой усмешкой, едва ощутимо сжимает пальцы на чужой скуле, надавливает настойчиво, вынуждая чуть повернуть голову. Вдыхает полной грудью чужое замершее дыхание. Наслаждается моментом. Живёт. Чувствует. – И не стыдно?       Он точно знает – ничуть. Синчэнь, будто издеваясь, постоянно так делает: упорно молчит, выводит, доводит до исступления своими нелепыми играми, а после, стоит лишь совсем немного, совсем чуть-чуть перейти черту, ледяная, точно мёртвая, неприступность тает, являя взору истинные желания.       О Н Т О Ч Н О Х О Ч Е Т Е Г О.       За наспех прикрытыми дверями гулко завывает жуткий ночной ветер, нагло пробираясь в помещение сквозь покосившееся хлипкое дерево, а призрачный голос отдаётся в голове едва различимым вкрадчивым шепотом: «А-Ян». До мурашек. Вина ли то сумеречного холодка или такой же ледяной кожи под губами и пальцами – сказать сложно. Сюэ Ян лишь судорожно сглатывает, скользя взглядом по спокойному умиротворённому лицу. Божество. Такое божество. Настоящий ангел, сошедший с небес и рискнувший ступить на грешную землю. Ян коротко облизывает в миг пересохшие губы и издаёт в пустоту нечитаемый смешок, крепче сдавливая пальцами мраморную кожу – ангел, сошедший прямиком в его цепкие лапы.       Очнись. Очнись, Сюэ Ян.       Здесь так тихо. Так тихо.       Очнись.       Дыхание. Его дыхание.       Лёгкое, почти незаметное – будто взмах крыльев бабочки запутался меж длинных прядей на макушке, вынуждая прижаться ближе. Лёгкая ткань ханьфу без труда пропускает пальцы Сюэ Яна, расходясь под ними аккуратной волной, а тёплая кожа непозволительно медленно скользит по груди, по выступающим рёбрам, по подтянутым мышцам и рельефному торсу. Он настолько, чёрт возьми, любит эти контуры и плавные изгибы, что, кажется, наизусть выучил каждую острую косточку, каждую ямку и складку, изучил каждый миллиметр этого бледного желанного тела.       Он дышит так тихо.       Почти неслышно.       Никто, никто не услышит.       Сюэ Ян вновь бегло облизывается, размашисто мажет влажными губами вдоль кадыка, впивается ногтями в бочину и не может, не может насладиться им. Не может оторваться. Снова и снова припадает губами к пульсирующей венке под кожей; то сжимает, то нарочито ласково поглаживает скромно прикрытое тканью бедро; шепчет что-то неразборчиво на ухо, не упуская возможности будто случайно задеть мочку губами, скользнуть по ней языком, игриво прикусить.       Безумие.       Синчэнь будто повсюду – даже глубоко под кожей, сплёся с нервными окончаниями, проник в кровь, дойдя до самого сердца. С навязчивым запахом мускуса и конфет; с колючей древесной стружкой, царапающей кожу; с давящей на виски тишиной; темнотой, преследующей по пятам и звонким смехом где-то в собственной голове. Хочется взвыть, содрать с себя кожу, с корнем вырвать навязчивые чувства и забыть, забыть, забыть. Убежать подальше от воспоминаний. Подальше от него. Сюэ Ян смеётся в голос, позволяя звуку заполнить полупустое помещение, осесть на его стенах, впитаться в пол и потолок – он понимает, что не сможет. И даже пытаться нет смысла.       Становится слишком. Синчэнь такой до невозможности послушный и податливый, лишь дышит тяжело, да касается практически невесомо: то талии, то плеч, то, совсем скромно и нежно, – щеки. Дышит через раз, снова и снова повторяет его имя. И Сюэ Яна ведёт не на шутку.       Во мраке не освещённой комнаты аристократически бледная кожа кажется сейчас ещё светлее. Сюэ Ян без особого труда и стеснения седлает чужие бёдра, склоняется к самому лицу, ласково вглядываясь в до боли любимые черты. Целовать не спешит, просто знает – не сможет потом остановиться. Не то чтобы он сильно против подобного расклада, но...       – Ты такой красивый, даочжан.       Тонкие губы трогает мягкая улыбка, и Сюэ Ян не может не улыбнуться в ответ. Поглаживает дрожащими от волнения и предвкушения пальцами щеки, обводит контур губ, мягко убирает с лица неаккуратно спавшую на лоб тёмную прядь. Осторожно целует кончик носа. Смотрит горящим взглядом, кажется, даже моргать забывает, стараясь запечатлеть этот образ в сознании. А затем падает. В эмоции, в чувства, в глубочайшее желание удовольствия. Он падает в Синчэня. И пропадает безвозвратно.       Поцелуй выходит влажным, горячим, каким-то отчаянным и, самую малость, безумным. Сюэ Ян будто в последний раз терзает чужие слегка шершавые губы, агрессивно оттягивает нижнюю, а после с болезненной лаской обводит языком оставленный след. Порывистые вдохи; язык, скользящий по языку; пальцы, нетерпеливо распахивающие чуть смятую ткань одеяния. Хочется раствориться в моменте навсегда, забыв обо всем, что было до. Потому что, кажется, только сейчас Сюэ Ян ощутил себя по-настоящему живым и наполненным.       Как давно это с тобой, Сюэ Ян?       Как давно?

«Я смотрю по сторонам, но ничто не способно тебя заменить»

      Когда человек лишается одного из органов чувств – обостряются другие. Сюэ Ян слышал об этом лишь вскользь, но сейчас, чувствуя, как Синчэнь подрагивает всем телом, болезненно остро отзываясь буквально на любое его действие, понимает – не соврали.       Ни малейшего сопротивления, когда, заведя одну руку за спину, Сюэ Ян забирается под слой ткани и нижнего белья, обхватывает влажной ладонью чужой орган, сжимает, поглаживает, обводит пальцами головку, буквально кожей ощущая это сводящее с ума возбуждение. Ему хочется. Так чертовски сильно хочется. Он дышит судорожно в горячие бледные губы, то и дело сбивается с ритма и не может поверить, что действительно делает это сейчас. Делает это с н и м. В похоронном доме. Под звуки одиноко блуждающего ветра и шелеста пожухлой листвы.       Два дыхания сталкиваются, сплетаются, и Ян понимает, что сдерживаться и дальше просто не в состоянии. Он просто не может сдержать всё то, что так долго копилось внутри. Стянуть собственные одеяния оказывается даже сложнее – руки не слушаются, путаются в длинных тканях, вынуждая тихо ругаться под нос. Движения резкие и порывистые, он будто боится не успеть, боится, что это удовольствие, которого он так долго желал, просто отнимут. Будто в эту покосившуюся дверь вот-вот ворвутся незваные гости. Но они здесь одни.       Теперь навсегда.       Навсегда.       Вдвоём.       Бутылёк эфирного масла оказывается под рукой крайне вовремя, и Ян в очередной раз хвалит свою забывчивость и нелюбовь к уборке. Травянистый запах окутывает помещение, и всё кажется таким правильным, таким комфортным и необходимым, что тихий стон сам собой срывается с губ, касаясь чужих. Эфир ощущается на коже скользкой жирной влагой, но любые эпитеты и сравнения забываются, стоит почувствовать внутри распирающую тесноту.       Выдох. Протяжный, звучный, полный немого удовлетворения и блаженства вперемешку с лёгкой болезненностью. Казалось, он может кончить от одного лишь проникновения. От одного лишь осознания кому он позволил творить со своим телом подобные вещи.       «Даочжан, еще...»       «Ты вовсе не должен быть со мной осторожен...»       Тихий шёпот звучит будто не здесь, а где-то за гранью и рассеивается в воздухе быстрее, чем успевает смешаться с надрывными стонами. Сюэ Ян ощущает Синчэня каждой клеточкой тела, льнёт и тянется к невесомым прикосновениями, до онемевших побледневших пальцев сжимая его плечо. Он приподнимается и резко опускается, позволяя войти глубже, запрокидывает голову, облизывает губы и блаженно улыбается, совершенно не стесняясь быть громким, потому что, чёрт возьми, кроме них здесь никого. Сюэ Ян снова и снова повторяет чужое имя, будто вызубренную наизусть мантру, подмахивает бедрами, то ускоряясь, то, напротив, двигаясь медленно и размашисто, позволяя себе сполна насладиться моментом. Он практически урчит, вслушиваясь в тяжёлое дыхание Сяо Синчэня; в то, как его собственная задница влажно хлюпает от очередного резкого глубокого толчка, а отсыревшее дерево этого богом заброшенного дома, будто на последнем издыхании, пропускает в себя ветер, создавая щекочущий обнажённую кожу сквозняк. Дыхание становится прерывистым и резким, пальцы Яна, скользнув по плечам Синчэня, спускаются ниже по груди и животу и вскоре смыкаются на члене плотным кольцом, лаская плоть в такт движениям внутри себя. Ему хочется больше, сильнее и глубже, Сюэ Ян до крови закусывает губу, сжимает член у основания, рычит в чужую влажную шею, цепляет зубами кожу и, не замолкая, шепчет одно единственное имя.       Сяо Синчэнь.       Сюэ Ян кончает, звучно выдыхая. Приятная дрожь в ногах; пульсация в висках; часто-часто бьющееся сердце; влага между ног; привкус крови на губах. Ян какое-то время молча лежит на чужой груди, прикрыв глаза. Холодные пальцы ласково перебирают его волосы – Ян чувствует это даже сквозь накрывающую блаженную слабость – и кажется, что это единственное, чего ему хочется в жизни. Лежать вот так в обнимку хоть целую вечность, вслушиваться в дыхание, позволять себя трогать и гладить, не расставаться ни на мгновение. Нет, он точно никому не позволит забрать у него Сяо Синчэня, будь то живой, мертвец или марионетка. Они все могут идти к чёрту и не возвращаться.       Сюэ Ян перекатывается на бок, поправляет и свои, и чужие одеяния, вытирает влажные пальцы о небрежно валяющуся рядом тряпицу, любовно рассматривает спокойное лицо Синчэня, пропускает темные длинные пряди меж пальцев, осторожно укладывает выбившиеся волоски. Проводит подушечками по щеке. Тихо. Пустынно. Но не так, когда он рядом.       Смех и тихий шёпот, разрывающие вязкий предутренний мрак.       Как жаль, что Сяо Синчэнь давно мёртв.