Куда пропадает Луна

Лето в этом году выдалось чересчур знойным и мокрым. Дожди, на удивление, не переставали лить, хоть температура воздуха превышала двадцать-пять градусов по Цельсию. Из-за повышенной влажности образовывались туманы, которые концентрировали в себе всё тепло, исходящие от асфальта, накрывая город жарким куполом. Хёнджин не любит жару, однако, всё равно постоянно мёрз. Тело пробирало мелким ознобом, вынуждая кутаться в кофты. Не то что бы он куда-либо выходил в принципе. В последнее время, Хёнджин не любил ничего. Около двух месяцев назад он пришёл в себя на больничной койке, а первым, что встретило его было веснушчатое лицо Феликса с выражением облегчения. Он смутно помнил, что случилось. В голове воспроизводились лишь некоторые детали: ссора с Минхо, дом, незнакомые люди и боль. Больше он ничего не помнил. Как проинформировал его Феликс, это именно он нашёл его в бессознательном состоянии, а Чанбин вызвал скорую. Ни один из них так и не мог дозвониться до Минхо. То, что происходило дальше, Хёнджин боится воспроизводить в памяти. Те секунды, или же всё-таки минуты, а может вообще часы, казались ему самыми страшными во всей его жизни. Такой страх он чувствовал прежде лишь раз, когда узнал, что у мамы рак. Хотя даже это не могло сравниться с тем, что произошло в той злополучной больничной палате. Дверь открывается с тихим шелестом. Оба парня переводят свой взгляд на только что вошедшего Чанбина. Он выглядит, мягко сказать, не очень. Кожа на лице бледная-бледная, хотя сам Чанбин никогда не был обладателем такого оттенка. Глаза пустые и потерянные, а ещё с красными полопанными капиллярами. Кисти рук слегка подрагивают. Он переводит взгляд на Феликса, а тот сразу же подбегает к своему парню. Ни один не понимает, что случилось. — Что такое, хён? Что с тобой случилось? Взволнованно спрашивает Феликс, поглаживая плечо старшего, пока тот смотрит на него тем же пустым взглядом карих глаз. Хёнджину передаётся волнение своего лучшего друга. Он предпринимает попытку принять сидячие положение, но его тут же останавливает тупая боль по всему телу. Он шипит, но покорно ложится обратно на подушки, дабы не вызвать повторную волну. Чанбин переводит свой опустевший взгляд на Хёнджина. Раньше в этих карих глазах плескалось море эмоций. Сейчас же, море будто бы высохло. — Минхо… Чанбин не в силах продолжить. Не будь рядом Феликса, он бы точно рухнул прямо здесь на колени, однако, не посмеет это сделать перед своим солнцем. Младший не увидит его таким. Он не позволит себе. Он должен быть сильным. Хёнджин при упоминании любимого имени тут же оживляется. Глаза начинают искриться лунным светом, возвращая былую красоту. Ему всё равно на ссору. Они оба были не правы, он прекрасно знает это. Всё уже в прошлом. Сейчас ему хочется лишь поскорее очутиться в тёплых родных объятиях и проспать хоть целый день. — Минхо здесь? Он приехал с тобой? Где же он? Наверняка, корит себя за всё. Тараторит Хван, всё же ещё раз пробуя подняться. За своими хаотичными радостными мыслями он совершенно не обращает на тон Чанбина. А вот Феликс как раз за него и цепляется. Сердце сжимается, потому что осознание того, что случилось с хёном бьёт его наотмашь. Ноги подкашиваются, но он цепляется за руку старшего, стоящего рядом с ним. Он начинает предельно чётко и остро чувствовать ту боль, что льётся из него. Однако, больше всего, он переживает за Хёнджина. Тот выглядит радостным, веря, что его драгоценный и любимый Минхо сейчас войдёт в эту дверь. Феликс сжимает руку Чанбина покрепче в своей. Они понимают, что им придётся пройти через это вдвоём. — Хёнджин, — начинает Чанбин, его голос севший, видимо, от крика, — Минхо не придёт. Хван моргает пару раз. Не понимает, хмурится, а у Феликса ломается что-то там внутри. Как же он не хочет рушить всё то, что, наконец, сумел выстроить Хёнджин в себе с помощью Минхо. На глаза наворачиваются слёзы, но он не позволяет им пролиться. — Хвани, Минхо мёртв. Тихо, а для Хёнджина эта фраза бьёт по перепонкам, попадая в голову, взрываясь там. Хёнджину кажется, что он ослышался. — Что?.. Переспрашивает, а в горле почему-то становится безумно сухо. За Феликса отвечает Чанбин, потому что белокурый просто не может пересилить себя, растаптывая сердце лучшего друга. — Он попал в аварию по дороге сюда. Исход летальный… — Чанбин сглатывает подступающий к горлу ком, — мне жаль, Хёнджин. — Нет, — Хёнджин издаёт смешок, — нет, это какая-то очень жестокая шутка. Нет, нет, — глаза смотрят на Ликса с некой мольбой, — Ликси, прошу, скажи, что это шутка. Голос Хёнджина дрожит, а руки, лежавшие на одеяле, вторят ему. Слеза скатывается из глаз Феликса. Он молчит, но отрицательно качает головой, ногтями впиваясь в руку Чанбина. Кажется, тот даже не замечает. — Скажи, что это шутка, твою мать! Феликс, пожалуйста! Блять, нет… нет, нет, нет, нет! Хван срывается, а Феликс подрывается к нему, пытаясь успокоить. Чанбин срывается за медсестрой. Внутри Хёнджина что-то крушится, ломается вдребезги. Кажется, это сердце разламывается пополам, разлетаясь миллионами осколков по той дороге, на которой лежит тело Минхо. Хёнджин будто бы видит и слышит себя со стороны, его выбрасывает из собственного тела. Он слышит душераздирающий крик, вырвавшийся из его пухлых губ; видит, как слёзы льются по щекам, затапливая луну внутри, навсегда погребая её свет под тёмной водой; видит, как его тело трясётся, будто от сильнейшего электрического шока; слышит и видит, как в палату врывается медсестра с доктором, как они что-то вводят ему внутривенно, удерживая на постели. Хёнджин видит, как плачет, буквально захлёбываясь слезами Феликс, как его обнимает и прижимает к себе Чанбин. А потом темнота. Хёнджина выписали из больницы через полторы недели. Физически, он поправился. Морально, он давно умер и продолжил разлагаться. Феликс пытался не бросать друга, пытался всегда находиться рядом, подбадривая. Однако было видно, как сложно ему это давалось, ведь Хёнджин совершенно не реагировал на него порядком четырёх дней. Только на пятый день он выдавил из себя что-то на подобии улыбки, когда Феликс рассказывал очередную бредовую историю. После выписки он отправился прямиком в квартиру Минхо. Может, это и было ужасным решением, однако, это было единственным местом, которое Хёнджин называл домом. Больше ему некуда было пойти. На пороге его встретили кошки. Они тёрлись о его ноги, протяжно мяукая. Видимо, им было приятно, наконец, видеть кого-то знакомого — Чанбин приходил покормить их пока Хван лежал в больнице. Суни, которая прежде не отходила бы от него ни на шаг, направилась прямиком в гостиную, забираясь на клетчатый плед. Любимый плед Минхо. В груди Хёнджина что-то кольнуло. Он подошёл и сел рядом с любимицей, беря кошку на руки. Она тут же начала ластиться. — Я тоже по нему скучаю.. Прошептал Хёнджин, заглядывая в зелёные глаза животного. Они искрились каким-то человеческим пониманием, грустью и тоской. Хёнджин притянул кошку ближе, зарываясь лицом в её рыжий мех и, впервые за полторы недели, горько заплакал. Кошка позволяла мочить свою шерсть, будто бы действительно понимала, что человеку это сейчас нужно. Другие питомцы Ли тоже пришли утешить своего нового владельца — Дуни свернулась калачиком возле Хёнджина на диване, а Дори тёрлась о босые ноги. Все три, кажется, понимали, что именно случилось с их прежним хозяином. Понимали и чувствовали, что Хёнджин разламывается на части. Они пытались спасти его своим мурчанием и теплом, засыпая с ним на двухспальной кровати, которая теперь казалось Хёнджину слишком большой и холодной. Slipknot — Snuff Дни тянулись, словно года. Хёнджин терялся во времени. Ему не хотелось ничего. Даже регулярно навещавший его Феликс, со своей солнечной улыбкой, которая смогла бы без проблем озарить целое помещение, не имел на него большого влияния. Он пытался, правда пытался хоть как-то развеселить своего друга, но тот лишь натягивал на губы фальшивую улыбку, даже не особо пытаясь скрыть эту фальшь. Он лишь уходил в себя, слушая Феликса с нечитаемым пустым взглядом. В какой-то момент, Ли понял, что смысла пытаться вытащить друга на поверхность нет. Хван Хёнджин слишком сильно погряз в своём собственном мире, который прежде разделял с ним Минхо. Хёнджин плевался от слов утешения, впадая чуть ли не в истерику, при одном только упоминании того, что кому-то жаль. «Всё будет хорошо» «Ты обязательно со всем справишься» «Мне так жаль, прости» «Он бы хотел, чтобы ты двигался дальше» «Он бы не хотел, чтобы ты так мучился» «Мои соболезнования» Всего лишь зазубренные слова, которые люди привыкли говорить друг другу. Они не несут в себе никакого смысла, никаких настоящих эмоций. Просто привычка общества. Простая вежливость. В голове при таких словах крутилась лишь одна цитата: “Жалость со стороны некоторых людей — унизительная подачка, и хочется швырнуть её обратно тому, кто с ней навязался. Эта жалость присуща грубым, эгоистическим сердцам; в ней сочетается раздражение от неприятных нам сетований с тупой ненавистью к тому, кто страдает.” Звонок в дверь где-то около восьми вечера не вызывает никаких эмоций. Хёнджин на автомате поднимается с дивана, на котором прежде сидел вместе с кошками, и бредёт в прихожую. Он удивляется, когда, открыв дверь, вместо веснушчатого солнца в человеческом теле, он встречается с мягким взглядом мудрых глаз своего бывшего психотерапевта. — Привет, Хёнджин, — тихо произносит Бан Чан, — я могу войти? Хёнджин молча пропускает его в квартиру, замечая, что кошки, на удивление, ластятся к нему, потираясь о ноги. Мужчина улыбается, наклоняясь, чтобы почесать Дуни за ушком. — Как вы нашли меня? Спрашивает первое, что приходит в голову, Хёнджин. Бан поднимается, одаривая его своей фирменной, по-отцовски тёплой улыбкой. — Я и не искал. Чанбин связался со мной. Просто отвечает мужчина, наблюдая, как младший хмурится. — Но— ему не дают договорить, перебивая. — Минхо был моим лучшим другом, Хёнджин. От этого бросает в жар. Сердце предательски начинает ныть в груди при одном лишь упоминании об ушедшем любимом. Когда Хёнджин один в квартире, ему легче. Даже когда он начинает вспоминать, позволяя себе проваливаться в прошлое. Это терпимо. Но стоит другим просто произнести имя Кота, то в груди будто бы разрастается колючая проволока, терзая и сердце и душу разом. — Если вы пришли, чтобы сказать мне, что всё будет хорошо — не утруждайтесь. Можете выметаться отсюда прямо сейчас. Ощетинивается Хёнджин. Бан Чан не реагирует на грубость, а на лице прежнее выражение мягкого спокойствия. Он понимает, что грубость это своеобразная защитная реакция, за которую Хёнджина — вновь разбитого и потерянного мальчика — никак нельзя винить. Чан качает головой. — Нет, Хёнджин, я не собираюсь говорить тебе, что всё будет хорошо. Я прекрасно знаю, что, в таких ситуациях, слова далеко не помогают, а даже наоборот. — Чан вздыхает, проходя внутрь, присаживаясь на диван. — Однако я пришёл сказать тебе, чтобы ты не гробил себя больше. Хёнджин хмурится, присаживаясь рядом. Чан смотрит на него нежно, оглядывает с ног до головы. Хёнджин сильно исхудал. Если раньше он и был довольно поджарым и стройным, то теперь похож на ходячего скелета: кости выпирают, под глазами навечно залегли тёмные круги, а волосы лежат длинными выцветшими прядями на плечах. — Когда ты в последний раз ел, Хёнджин? Спрашивает Бан Чан, слегка щуря свои добрые глаза. Хёнджин молчит. А что он может ответить на это? Соврать? Чан всё равно поймёт, что это неправда —психолог из него отличный. Сказать правду? А какую из? Что он ел последний раз, кажется, позавчера вечером и то только потому что спазмы в животе стали невыносимыми? Или то, что ему уже давным давно глубоко похуй на самого себя, своё здоровье и мир вокруг? Подохнет с голода, ну и славненько — скорее встретится с Минхо. Именно поэтому он лишь молчит, опуская взгляд. Бан понимает это молчание, расценивая по-своему. — Джинни, послушай— — Не называйте меня так! Выкрикивает Хван, стоит ему услышать это режущее сердце уменьшительно ласкательное. Так называл его только Минхо. От мысли о Коте ему снова становится хреново. Слёзы душат, но он не позволяет им спасть с глаз. Бан Чан замечает состояние младшего, тут же осекаясь. — Хёнджин, — исправляется он, — давай я закажу тебе чего-нибудь покушать, и мы вместе поужинаем? И давай, наконец, перейдём на «ты»? Мы ведь всё-таки не чужие люди. Чан заходит издалека. Развивающаяся анорексия — дело опасное, требующее очень аккуратного подхода, особенно, когда она не вызвана желанием выглядеть лучше, а начинает проявляться из-за того, что человек теряет тягу к жизни. Хёнджин немного удивляется предложению, однако, забота со стороны Чана приятна. Он застенчиво кивает, соглашаясь. Бан Чан такой человек, которому хочется поверить и довериться. Он всегда окутывает заботой и нежностью, но никогда не напирает, предпочитая ждать пока человек сам ему всё расскажет. Он всегда принимал брошенных, забитых и зашуганных, словно щенков, пригревая и подкармливая. — Ты сказал, что дружил с Минхо с самого детства, — тихо говорит Хёнджин, когда они оба заканчивают с трапезой, — расскажи, каким он был? Чан грустно улыбается, а его глаза покрывает пелена воспоминаний. — Он был.., — Чан задумывается на несколько секунд, — другим. Тихим и нелюдимым, однако, слишком часто ввязывался в драки из-за своего взрывного характера. Он не терпел унижений и кривых взглядов в свою сторону и сторону тех, кто был ему дорог. Минхо был заботливым и всегда помогал, когда это от него требовалось. Он бы в лепёшку разбился, чтобы у его друзей и близких всё было хорошо. Он ненавидел мир и людей, но слишком сильно привязывался и готов был умереть ради тех, кто был ему важен. Голос у Бан Чана ровный и даже не дрожит. Он рассказывает это всё с каким-то умиротворением и принятием неизбежного. А вот Хёнджин так не может. Он улыбается сквозь слёзы, подавляя в себе ничтожные всхлипы. — Единственной его отдушиной были книги. И кошки. Он пытал особую любовь к этим четвероногим. — Старший улыбается, опуская взгляд на Дуни, которая забралась к нему на колени. — Не помню и дня, чтобы я не видел его с книгой в руках и карандашом. Ему нравилось записывать мысли пока он читал. А дома у него книг было завались. Они лезли из шкафов, стояли неровными стопочками на полу, да валялись на кровати. Не представляю, как он вообще там спал. — Чан усмехается, а Хёнджин представляет себе эту картину, и по щеке скатывается одинокая слеза. — Он был ярым борцом за справедливость и придерживался политики, что нельзя оставлять что-то безнаказанным. А ещё, он верил в судьбу и в то, что после смерти душа остаётся на Земле лишь несколько дней. Хван крупно вздрагивает при упоминании этого слова. Он будто бы возвращается обратно в тот день на крышу. Чан наконец встречается с ним взглядом. Глаза мужчины больше не затянуты пеленой, они смотрят ясно. — Именно поэтому ты должен перестать держать его. Минхо мёртв, Хёнджин, и этого не изменить. Но живы воспоминания о нём, чувства, которые он дарил тебе. Запираясь в себе и скрывая сердце, ты отталкиваешь все хорошие воспоминания, живя лишь мыслью, что его больше нет. Ты не единственный, кто потерял дорого тебе человека, Хёнджин. — Голос Чана хоть и становится более серьёзным, всё по-прежнему остаётся мягким и нежным. — Я потерял лучшего друга, с которым вырос; Чанбин потерял человека, который был ему братом. Он был важен для всех нас, Хёнджин. Мы все его любили. Но нельзя зацикливаться на смерти. Да, он ушёл, но ведь ты всё ещё здесь. — Именно поэтому я хочу поскорее отправиться вслед за ним! Не выдерживает Хван, срываясь на крик. Чан не кажется удивлённым. Он молча наблюдает за молодым парнем, с разбитой вдребезги психикой из-за потери любимого человека. — Ты не понимаешь, я не могу жить без него, хён. Каждый грёбанный день я просыпаюсь и засыпаю с его именем на губах. Каждая вещь, каждый чёртов запах напоминает мне о нём. Я не могу уже больше. Он был для меня всем, целым миром…— Хёнджин замолкает на секунду, а потом поднимает взгляд, смотрит прямо в глубину тёплых вод напротив. — Я любил его, Чан. Любил и люблю всем сердцем, всем своим существом. Я не могу без него. Бан Чан добродушно улыбается, поднимаясь из за стола, Хван поднимается вместе с ним. Он подходит к Хёнджину и обнимает, притягивая к крепкой груди. Тепло обволакивает младшего. Впервые за эти полтора месяца, он чувствует, как его чуть отпускает, как он сам слегка отпускает Минхо. — Не забывай о живых людях вокруг тебя, Хёнджин. И береги себя. — Чан отстраняется слегка, но не отпускает Хёнджиновых рук, мягко поглаживая запястья. — Не возвращайся к старым привычкам, прошу. Если не ради себя, то хотя бы ради Минхо. С этими словами Чан уходит, оставляя Хёнджина наедине со своими мыслями. Бан прав — Хвану пора бы переставать мучать себя, Минхо бы этого не хотел. Но что же делать с увядшим желанием жить? Как вернуть? На это у него, увы, так и нашлось ответа. Хёнджину становится лучше через месяц. На дворе уже почти осень, а Хван только-только начинает учиться возвращаться обратно к жизни. Он вновь начинает ходить в школу, посещать учителей и подтягивать свои упущенные оценки. Даже находит себе работу официантом в кафе, ибо отец полностью оборвал с ним связь после того, как узнал, что случилось тогда дома. Хёнджин не держит зла на отца, ему абсолютно всё равно. Хван начинает вновь общаться с Феликсом. А тот сияет пуще прежнего, ведь его любимый лучший друг, наконец, вернулся. Его заждались. Всё начинает стремительно налаживаться, Хёнджин даже начинает выбираться в кафе и клубы с друзьями, однако, замечает за собой, что уж слишком быстро он устаёт. Периодический звон в ушах, нехватка энергии и жуткие головные боли. Он не обращает на них внимания, пичкая себя различными таблетками, но потом падает в обморок прямо на работе, из-за чего его везут в больницу. Хван Хёнджин оказывается больным. На почве сильного стресса, недоедания и запущенного здоровья у него начала стремительно развиваться злокачественная опухоль, обещающая стать летальной, если не начать лечения. Хёнджин принимает новости, сказанные с сожалением в голосе, с лёгкой улыбкой на лице. Такое, на практике врача, происходит впервые. Хёнджину дают неделю всё обдумать и решить: бороться с ней или же просто принять участь смертника. Хван даже не рассматривает первый вариант. Он так долго хотел уйти из жизни, так сильно старался, что, кажется, небеса его услышали, раз сослали на него такую кару. Для него это спасение. Видимо, судьба действительно существует, Ли Минхо, ведь совсем скоро мы вновь окажемся рядом. Он ложится обратно в больницу, когда до зимы остаётся ровно месяц. Феликс рядом, как и всегда. Навещает почти каждый день, иногда с Чанбином, иногда и без. А иногда Чанбин приходит сам, и вот тогда Хёнджин спрашивает, как на самом деле держится его солнышко. Со на это лишь молчит, а Хёнджин и сам всё прекрасно понимает — конечно же, хуёво. Но ничего, Феликс сильный, всегда таким был. Он справится, переживёт, а Чанбин будет рядом, будет помогать и поддерживать. Вместе у них точно всё будет нормально. Пару раз заходит и Бан Чан. Его глаза всё такие же по-отцовски тёплые, да смотрят с нежностью. Нет того плохо скрываемого сожаления и горя, которые читаются в глазах тех же Феликса с Чанбином. Бан знает, что Хёнджин сам этого хотел, сам искал такого конца. — Всё-таки решился уйти вслед за ним? Спрашивает Чан, сидя на кушетке возле кровати Хёнджина. В последнее время ему становится всё хуже и хуже, однако, противореча всему, с каждым днём, что приближает его к смерти, улыбка на губах, да лунный блеск в глазах становятся ярче. — Это болезнь, хён. Мои желания тут не при чём. Пожимает плечами Хёнджин. Чан мягко улыбается, щуря глаза. — Все мысли материальны, Джинни. За всё время, проведённое со старшим, Хёнджин привык к сокращению имени. Он больше не огрызается на Чана, если тот использует его. Старший единственный, кому это дозволено. — Ну, значит, это судьба. Просто отвечает Хёнджин, блаженно улыбаясь, откидывая голову на довольно мягкие подушки. Чан тихо посмеивается, и это, в какой-то степени, успокаивает. Смех старшего, словно шёпот листьев при дуновение ветра. Или шум волн моря. Спокойный, приглушённый, равномерный. Чан поднимается с кушетки. На дворе уже ночь, и совсем скоро медсестра придёт его выгонять. Он бросает последний взгляд на Хёнджина. Худощавый, с выцветшими длинными волосами, которые уже приобрели свой естественный тёмный оттенок, да бледная кожа, которая сравнится разве что с белизной больничных стен. Или с луной. Однако парнишка выглядит счастливым. По-настоящему счастливым. Чан ещё ни разу не встречал в своей жизни человека, который был бы так рад смерти и встречал бы её с распростёртыми объятиями, словно давнего друга. — Береги себя, Хёнджин, — тихо говорит Бан, направляясь к выходу из палаты, но замирая у самой двери, — и передавай Минхо привет, когда встретитесь. Хван улыбается, слабо кивая, прикрывая глаза. Бан Чан выходит из палаты под жалобный писк приборов. 00:01. Хван Хёнджин умирает, когда на улице выпадает первый снег.

~~~

Лёгкий ветерок ерошит белые, слегка отдающие серебром пряди, зарываясь в них своими прохладными пальцами. Хёнджин хмурится, а затем открывает глаза, тут же встречаясь взглядом с парой прищуренных кошачьих глаз. Они смотрят с привычной для них нежностью. В них играют звёзды. Хван сонно улыбается, тянется вперёд, прикасаясь к любимым губам, ощущая родной вкус. Ему незамедлительно отвечают. Блондин отстранятся. — Мне снился сон. Тихо говорит он, протягивая руку к чужой, беря её в свою, играясь с пальцами. Кошачьи глаза вновь слегка щурятся. Смотрят с неподдельным интересом и явным вопросом. — И каков был сюжет? Немного хриплый голос разрезает воздух, приятно бьёт по перепонкам, струясь куда-то в само существо Хёнджина, достигая сердца и надолго заседая там. — Твоё отсутствие. Просто отвечает Хёнджин, на что получает лёгкий смешок. Минхо поднимается, подтягивая за собой и Хёнджина. Тот повинуется, тут же поднимаясь, вставая напротив. Ли лучезарно улыбается, тянется вперёд, даруя припухлым губам младшего ещё один мягкий поцелуй. — Я здесь, мой родной. И больше никогда не уйду, — шепчет Минхо, прижимаясь лбом к чужому виску, вдыхая аромат лунной пыли, — веришь мне, Джинни? Хёнджин незамедлительно кивает, ловя руку старшего, перелетая их пальцы. — Моё сердце было подобно склепу, но для тебя оно станет алтарём. Замудрено отвечает Хёнджин, улыбаясь. Минхо понимает слегка изменённую цитату и от этого прижимается лишь ближе к своему возлюбленному. Пол под их ногами тёмно-синий, почти чёрный. На нём поблёскивают белые кристаллики. Звёздное небо. Ли отстраняется, улыбаясь. — Пойдём, моя Луна, я покажу тебе наш новый дом.