Два начала

Не тягайся со мной в безразличии. В безразличии я — абсолют.

Т/И провожает Моритани до его покоев, уверяет, что с ним ничего не случится и, оставляя у дверей охрану, наконец позволяет себе выдохнуть. Слова о Мартине не шокируют. Он — Харконенн. Кто-то знает об этом? Нет. — Она засучивает рукава и вздыхает. — Правда ли это? Она не уверена. — Вот это новость, да? Т/И едва успевает перешагнуть складку на ковре, не споткнуться, когда Фейд снова появляется из ниоткуда. — Я не намерена с тобой говорить. — Не-а. — Тот хватает ее под руку. — Вот тут я буду сам решать обсуждать нам это или нет. Эфемерное касание Харконенна отдает огнем изнутри. Он не может коснуться ее кожи, но сидя глубоко в ее голове, может коснуться под ней. Т/И спешно трёт место чуть выше локтя и сворачивает влево. — Будешь командовать в моей голове? — О, кузина, я даже не начал этого делать. Девушка вздыхает, бросает быстрый кивок сардаукару идущему на встречу и шепчет: — Завтра на Салусу прибудет Питер. Он ведает будущее лучше, чем я — у него и узнаем. Раута хмыкает, снова берет ее под руку — Т/И уже не вырывается — и, повторяя, шепчет в ответ: — Не пойми неправильно, кузина, — хватка становится сильнее, — но я заинтересован как никто другой в той, чтобы уберечь тебя и, — прыскает, — своего нового дядюшку от смерти. — А? — Ага. — Он тянет ее в темный угол и толкает к стене. — Мне нравится жить тут. — Стучит по ее виску. — Но ты ведь знаешь об Алие? Т/И таращиться на Фейда, едва различает линию губ в сумраке и старается отбросить мысли о том, как это выглядит со стороны. — Ты про Барона в ее голове? Раута щелкает языком, а после мягко проводит ладонью по ее волосам — она дергается — убирает руку. — Ты думаешь его образ в мыслях сестры Пола не подкинет идей о том, кто Мартин на самом деле? А она сама не доложит, — смеется, — или Император не пустится так далеко в путешествие по памяти своих предков, чтобы не найти уголок с информацией о твоем муже? Т/И неосознанно хватает Фейда за запястье и тянет ближе, оглядывается по сторонам — снова стараясь не думать, как выглядит ее перепалка с пустотой — шипит: — Пол, даже если узнает, не посмеет развязать войну против моего Дома без бумаг, подтверждающих их, — стопорится, — ваше родство. — Ага. — Фейд выдергивает запястье из ее хватки, улыбается. — Как же. — Пожалуйста, — она делает шаг из темноты, снова смотрит по сторонам — пошли в мои покои. Раута ухмыляется, и обходя ее, проводит рукой по пояснице — снова под самой кожей — говорит: — Если бы ты звала меня так еще в резиденции Арракина, мы бы подружились гораздо быстрее. Т/И закатывает глаза, а затем смотрит на прямую спину на-барона и цокает. Они идут еще минут десять, прежде чем, наконец, достигают ее покоев. Девушка обходит Фейда, открывает дверь, ощущая едва знакомый запах пионов и хмурится. Раута так и стоит на пороге. — И? — Пригласи меня. Она разворачивается на пятках, глядит на него как на умалишенного, спрашивает: — Прости? — Я в твоей голове, на твоей планете и в твоем замке. — Загибает пальцы. — Я, все-таки, ограничен, — Изображает тонкую полоску ими же. — Немного. Я не смогу зайти, пока ты не пригласишь. Я не смогу зайти, пока ты не пригласишь. Мартин не мог взойти на корабль, пока она не позвала. Она трясет головой. — Предыдущего берсерка это не останавливало. — То был сгусток множества чудовищ, а я один. Мне тяжелее. Она наклоняет голову набок, цокает, кивает своим мыслям и произносит быстрое проходи, чудовище. Фигура Фейда на пороге мнется еще несколько секунд, а затем тот перешагивает — очень показательно — через порог и улыбается. — Ну вот и славно. — За это ты оставишь меня в покое, хотя бы, — отворачивается, — на сегодняшний день. Раута, она слышит, обходит ее покои, садится на кресло, продавливая до скрипа сидушку и произносит: — На сегодня — да. Обернешься? Т/И трет переносицу, снова вздыхает, и, не отвечая, идет в сторону кровати. — Я послушаю тебя здесь, — садится на край, — так к чему ты клонишь? Я уже говорила, что Пол, даже если это вскроется, не начнет прямую войну против моего Дома без доказательств, а их, — разводит руками, — нет. Я тоже не буду начинать войну, лишь полагаясь на твои предубеждения. — Войну, — Фейд трет правый висок, — да никто и не просит тебя о войне. Сиди смирно на Салусе, организовывай свадьбы своим детям, спи с Мартином, — усмехается, — иногда можешь и со мной. — Фейд. — Ну да, к слову, я не о войне. — Он резко становится серьезным. — Я лишь хочу, чтобы мы были готовы. — И? — Нам нужно разгадать ту теорему, — ведет ладонью в бок, — и связать это с теми записями, что доставил Моритани. — Чтобы? Фейд хлопает ладошами о колени. — Чтобы защититься, моя, — хмыкает, — госпожа. Т/И нагибается, тянет на себя носок сапога и замирает. Приподнимает голову и сталкивается взглядом с полу-безумными глазами Харконенна. — Нет. Стягивает левый сапог и проделывает тоже самое с правым. — Т/И. — Нет. Мы не будет возрождать генные разработки для того, чтобы защититься от мнимой угрозой. Раута встает с кресла, идет в ее сторону и садится у самых ног. Отодвигает сапоги и мягко касается щиколоток. — Ты не так понимаешь. Она хмурится, смотрит на него сверху вниз и в очередной раз цокает. — Ну так объясни мне, Харконенн. Фейд приподнимает уголки губ, тыкается лбом в ее колено и слегка дует прохладным воздухом. Кивает сам себе и отодвигаясь чеканит: — Я лишь хочу предложить усовершенствовать то, что ты уже имеешь. Мы не будем трогать людей. — Он медлит. — Пока что не будем. — Смотрит на ее хмурый взгляд и смеется. — Вообще не будем, хорошо? — Меня это пугает. — Что? Т/И растирает запястье и вздыхает. — Тебя ведь, по сути-то, нет, так что все твои слова — мои мысли. Тот словно на мгновение подвисает. — Именно что, кузина, я просто хочу помочь. Она закидывает ноги на кровать, подгибает их под себя и на секунду замирает. Пол не тронет ее, но Усул. — Что ты хочешь от меня, Фейд? Что нужно, чтобы усовершенствовать то, что имеем? — О, — тот оживает, — все просто — нужно разобраться с теорией Римана. — И что для этого нужно? — Самую малость. — Он поднимается с пола, садится рядом с ней и мягко касается плеча. — Позволь мне увидеть весь твой разум. Впусти меня туда, где твоя память потеряна. Она переводит на него стеклянный взгляд и шепчет: — Ты хочешь узнать меня настоящую? Фейд улыбается, — на мгновение Т/И кажется, что у того появляется оскал, — тянет: — Я хочу помочь тебе вспомнить. — Ведет пальцем вдоль ее плеча, шеи, а после резко тыкает в середину грудной клетки. — Для тебя. Девушка обхватывает палец Фейда, затем притягивает к себе всю руку полностью, и касаясь губами тыльной стороны, шепчет: — Не обмани меня и в этот раз. — Медлит. — Я буду ждать. Младший Харконенн пару раз моргает, хмыкает, а затем осыпается черным пеплом и в комнате наступает звенящая тишина. *** Она идет вдоль длинного темного коридора; на высоких, исчезающих в десяти метрах над ней синих стенах отражается отблеск ярко-белого салюта. Т/И хмурится, не узнавая места, не сумев найти его ни в одном из своих воспоминаний. Коридор пуст; девушка опускает глаза вниз и удивлённо останавливается: поднимает бледную кисть человека, в чьем теле она сейчас, вверх и начинает разглядывать чужие пальцы — те словно присыпаны крахмалом — на бледной, словно снег коже нет ни малейшего намека на вены, ни единого опознавательного знака, ни единого перстня правящего Дома. Слева что-то мерцает, и она переводит взгляд в сторону, после замирая. Во всю длины стены — что остается в доступности взгляду — появляется зеркало. Ее отражение показывает Рауту; тот улыбается ее губами, щурит ее глаза, и растирает ее запястье ее же рукой. — Добро пожаловать на Гиде-Прайм, кузина. Она хочет ответить ему, но Фейд прикладывает ее пальцы к их общему лицу и сжимает челюсть сильнее. — Не-а. В моих воспоминаниях ты молчишь. Ее выкидывает в настоящее четким ощущением чьей-то руки на талии; вокруг тепло: кокон из одеяла приятно окутывает тело, и Т/И жмурится, тяжело раскрывая глаза. Как только комната приобретает более ли менее четкие очертания — эфемерное чувство чужого присутствия исчезает. Она обеспокоено подрывается на кровати, смотрит по сторонам, но не находя никого — плюхается обратно на простыни. Сон, казавшийся четким, успевает растаять за считанные секунды, и Т/И, напрягая память, не может вспомнить ничего; она окончательно отходит ото сна, ощущает, как неприятно липнет вчерашняя одежда к телу, а особо тонкие ткани пропитываются запахом пота. Сброшенные вчера наспех сапоги продолжают валяться у изножья кровати, напоминая, что разговор с Раутой был настоящим. Раутой. Т/И прислушивается к себе; ищет в сознании намек на Харконенна, но в мыслях, как и в покоях — пустота. В дверь раздается отчетливый стук, и она, окончательно смахивая морок, кричит охрипшим голосом: — Войдите! Тяжелая дубовая дверь медленно открывается, и Нора, чуть склоняя голову, проходит внутрь. — Моя госпожа? — Поднимает на нее взгляд золотистых глаз. — Вчера Мартин велел не тревожить вас. — Сглатывает. — Вы хорошо спали? Т/И втягивает носом кисловатый запах одежды, качает головой и улыбается. — Я спала прекрасно, моя красавица. Видно, что с потом, — морщится, — вышла вся слабость за последние месяцы. Сможешь приготовить мне ванную? — Конечно, матушка. Девушка разворачивается в сторону выхода, но Т/И покашливает, и фигура замирает. — Ты не говоришь со мной о свадьбе, моя пташка. Не просишь готовить тебе приданое и не делишься мыслями о желаемом подарке. Почему? Тландийка ссутулится еще больше, шепчет тихо-тихо, что Т/И приходится придвинуться ближе к краю кровати, отвечает: — Госпожа моя, мы столько пережили за последние месяцы. Столько потеряли и, — задумывается, — обрели, что я и вовсе рада тому, что мы живы, что у нас есть дом, что завтра мне не нужно будет молиться Богам о возможности не-умереть. Т/И хмурится, произносит чуть громче положенного: — Развернись. — Ждет, когда девушка выполнит приказ. — Нора, слушай меня внимательно, хорошо? — Трет правый глаз, ощущая легкое покалывание. — Я скорее сравняю Империю с землей, чем позволю кому-то из вас умереть. Ты в безопасности. Вы все в безопасности. Под моей защитой. И, — медлит, наконец вставая с кровати, — под защитой Мартина. Она подходит ближе к девушке, берет ту за подбородок и сталкивает их глазами, добавляет: — Ты моя старшая дочь. Ты первая, кто свяжет себя узами брака. Ты можешь просить все, чего пожелаешь. Все, слышишь? Что за смущение там, где его быть не должно. Тландийка на мгновение прикрывает глаза, чуть приподнимает уголки губ и, снова кланясь, бросает смущенное: — Сейчас мое единственное желание приготовить вам ванную. — Хихикает. — Она и правда вам нужна, моя госпожа. Т/И закатывает глаза, и проводя по щеке девушки ладонью, кивает. Сегодня прилетает Питер и ее кузен, а значит на Салусе начнется подготовка к свадьбе. Следующие пару часов она проводит в ленивой неге горячей ванны и думает о том, как изменилось ее доверие к Мартину после последних новостей. В голове, на удивление, продолжает прибывать звенящая тишина, и Т/И ненароком напрягается, но расслабляясь, списывает все на уже ставшее привычным ощущение грядущей беды. Утирает ладонью лицо, запускает пальцы в волосы и вздыхает. Мартин кажется ей запутанней, и все вопросы, которые Пол задавал на Арракисе, вдруг становятся значимыми, а отсутствие ответов на них — пугающим. Ей нужно поговорить с ним. Ей нужно узнать, что Мартин не лжет сейчас. Кровь — есть кровь. Время близится к полудню, и Т/И, успевающая сменить легкую сорочку на плотный черный костюм, покидает покои, уверенным шагом направляется к старшему тландийцу. Она идет по уже знакомому маршруту, прислушивается к четким ударам каблуков и, спускаясь на этаж ниже, останавливается у комнаты воина. Т/И оглядывает дверь в его покои. Медленно проводит пальцами вдоль деревянного косяка и вздыхает. Ей кажется, что дерево наполняется теплом, и она снова, невольно, ощущает эфемерное касание уже на шее, но чувство быстро исчезает, и она выдыхает. Мартин — Харконенн. Харконенн. Она прижимается костяшками левой руки к плотному дереву, готовится постучаться, но хмыкает, и, наплевав на все нормы приличия, толкает дверь. — Мартин! — Т/И с шумом, позволяя тому подготовиться, заходит в спальню мужчины. — Мартин! Она улавливает краем уха движение в соседней комнате-гардеробной, а после слышит глухой ответ: — Госпожа, прошу вас покинуть мои покои, я выйду к вам через пять минут. Девушка нервно топает на месте и повторяет ещё раз: — Меня не особо волнует успел ли ты застегнуть все пуговицы на своём мундире, ты мне нужен сейчас же. Раздаётся медленный вздох, а затем Т/И слышит шаги. Проходит чуть больше минуты, когда из-за ширмы появляется нагая мужская фигура. Она чувствует как спирает дыхание, а затем румянец поднимается от шеи и выше. — Госпожа, до застёгивания пуговиц на мундире мне ещё далеко, но я вас слушаю. Девушка теряется, с Мартином все вечно идет наперекосяк. Тот улыбается ей краешками губ, широкая грудь мерно вздымается от дыхания, дальше она не рискует опускать свой взгляд. Маленькая капелька воды скатывается вниз по его шее, и она, на мгновение, жмурит глаза. — Госпожа? — Да, прости, — сглатывает, снова смотрит на мужчину, — ты сказал пять минут, я буду ждать в общем зале. Прости. Мартин делает к ней шаг и удивлённо приподнимает бровь. — Вас смущает мой внешний вид? — Не отрывает от неё взгляда, медленно тянется к лежащей на кресле ткани и наконец обвязывает материю вокруг талии. — Лучше, моя госпожа? Т/И все-таки бросает быстрый взгляд вниз на повязку, цепляется за очерченный пресс и разворачиваясь на каблуках бросает: — Я буду внизу, Мартин. Прости. Я больше не побеспокою таким образом. Лицо пылает, и девушка готова поклясться, что выходя из его покоев слышит грудной смех. Когда Мартин заходит в комнату советов, первое на что обращает внимание Т/И — распахнутый мундир. Идеально выглаженная кофта молочного цвета, заправленная в тёмные брюки, плотно прилегает к телу, очерчивая мышцы. Бляха ремня отражает свет от плавающей лампы и она покрывается еще более густым румянцем. Слишком откровенно, слишком несобранно. Золотистые глаза следят за сменой ее эмоций, и девушка отводит взгляд в сторону. — Прошу меня простить, госпожа за поведение и внешний вид: тот, что сейчас, и тот, что был до. Я торопился. Она снова позволяет себе на него посмотреть. Мартин не моргает. Он присаживается на кресло на противоположной стороне стола, и чуть поправляя перчатки на руках, продевает первую пуговку в петельку. Все ещё смотрит. Происходит что-то странное, ей кажется это знакомым. Т/И трясёт головой и проводя голой ладонью по столу выдыхает. — Что чинил дедушка? Ещё одно пуговка проскальзывает на положенное ей место. — О чем вы, моя госпожа? Моя. — Мне доставили старые записи графа, сюда, на Секундус. Там был документ с твоей подписью, и куча информации по поводу разработок и биоинженерии в целом. Что скажешь об этом? Ещё одна пуговка затягивает мундир. — Моя госпожа. — Нагибается вперёд, чуть облокачиваясь на локти. — О чем именно был документ? Т/И встаёт с места и делая круг по комнате, Переходит на родной язык: — Þú veist það nú þegar, Martin. — Бросает взгляд через плечо. — Mér sýndist ég muna eitthvað úr málefnum afa míns, en þegar ég reyni að draga upplýsingar úr minninu kemur ekkert út úr því.. Снова подходит к столу и, касаясь ладонью холодного камня, бросает: — И потому я пустила Фейда туда, куда сама добраться собственными силами не могу. Лицо Мартина темнеет, взгляд становится тяжелым, и он почти что отрывает последнюю пуговку — так резко отдергивает руку. — Leyfðirðu Fade inn í týnda minninguna? Она удивленно вскидывает бровь, а затем, неосознанно, отходит на несколько шагов назад, когда воин встает с места и идет в ее сторону. — Ég spurði spurningu. Кровь — есть кровь. Т/И заставляет себя остановиться, бросает быстрый взгляд на дверь, а затем медленно кивает. — Я больше не боюсь берсерка. Он — это я. От лица Мартина совсем отливает кровь, и губы, потерявшие привычный яркий цвет, размыкаются в вопросе: — Sagði Moritani þér þetta? Тебе. Он подходит к ней вплотную — девушка прячет взгляд — и касается ее подбородка плотной тканью перчатки. — Т/И? — Нет. — Она дергает головой в сторону. — Я сама так подумала. Мартин снова ловит пальцами ее подбородок, давит, вынуждая посмотреть на него и шепчет: — Nú sest þú niður og hlustar. Т/И моргает, открывает рот, желая выразить несогласие, но мужчина выглядит таким злым, что она просто закрывает его и затихает. Отступает назад и садится во главе. Мартин следует за ней, доходит до края стола и садится на него полу-боком, сверлит ее золотистыми глазами и выдыхает слова: — Я не должен помогать вам, я не должен, — вздыхает, — я не могу помогать напрямую. Она смотрит на него тяжелым взглядом и неопределённо пожимает плечами. — Ты дал клятву отцу? Тот кивает, но чуть расслабляется, и лицо его снова наполняется кровью. — Но мои клятвы, как я вижу, ни к чему хорошему не приводят. — Он моргает. — Спрашивайте. Теперь уже нет смысла ничего скрывать, — придется разбираться с последствиями. — Какими последствиями? — Фейдом. — Мартин снимает перчатки и откладывает их в сторону. — Столько было утеряно за эти годы, но обиднее всего за то, что ваш отец не оставил ни единой крошки информации о том, кто такой берсерк. Она хмурится сильнее, но чуть переносит вес тела вперед и глядит на воина исподлобья. Буквально выдыхает слова: — Расскажи мне все. Мартин наклоняется к ней ниже, снова касается подбородка, но уже голой рукой, прикрывает глаза и отвечает ей в самые губы: — Берсерк — не часть вас, моя госпожа. Он наклоняется ближе, — Т/И замирает, — но у самых губ поворачивает голову влево, а затем резко встает со стола. — Берсерк никогда не был частью Арейсов. Это как, — изображает рукой клубок, — зараза, паразит, который имеет собственный разум, но вне тела хозяина умирает. — Оборачивается и резко ударяет по столу. — Почему нельзя было сказать про просьбу Фейда?! Девушка дергается на стуле, хмурится еще больше, а затем, повторяя за Мартином и встает с места. — Он в моей памяти, моей! — Вот именно! — Мартин делает несколько шагов в сторону. — Ладно, у этого есть и хорошая сторона. Он обрывает фразу на середине, останавливается, но доходя до окна, добавляет: — Та синяя дрянь, которую вливают преподобным, есть и в ваших генах; когда вся эта ересь с мутациями только закрутилась, — он проводит большим пальцем по оконной раме, — нужно было уложить в организме возможную побочку, и из всех известных ядов, перестраивающих структуру, а главное, — медлит, — разум — был один — эта моча с Арракиса. Т/И растирает пальцем морщинку между бровей и медленно двигается к мужчине. — Мы перерожденные? Тот хмыкает. — И да и нет. — Цокает. — Мужчины, как известно, не переносят воду жизни, но, — быстро потирает плечо, — с добавлением другого яда — выжить стало возможно. — Почему никто не обратился к Бене Гессерит? Мартин оборачивается, закатывает глаза и снова цокает: — Потому что гореть в пекле бы всем этим ведьмам. — Задумывается. — Ладно, может не всем. Так вот, — быстро отходит от окна и садится на изначальное место. — Поскольку в первых экспериментах, задолго до рождения вашего дедушки, была использована и вода жизни, и еще какая-то бурда, — разводит руками, — извольте, но я не знаю деталей — до конца переродиться не вышло. И в итоге получилось куча чужих голосов в голове и полнейший сюр с будущими носителями сего чуда. Т/И быстро растирает запястье, снова ощущая эфемерное касание под кожей и садится напротив воина. — Но это дало новые возможности? — Ага. — Мартин облизывает губы. — Просчитывать ходы, жить чуть дольше положенной нормы, ну и, становиться более жестоким. Видите ли, госпожа, вся эта дрянь, — переходит на шепот, — двигалась от отца к сыну лишь потому, что предыдущий хозяин не мог договориться с голосами. Всю свою жизнь ты удерживаешь в голове, того, кто подбивает тебя на самые худшие поступки и никак, ну никак не принимаешь его своей частью. — Так было до дедушки…. Тот согласна угукает. — Граф заметил, что при принятии обоюдных решений с голосом — жизнь становится легче, мир четче, а его поступки мягче. Поэтому он стал, — задумывается, — сливаться с берсерком в своем разуме. Что, очевидно, пугало представителей Великих и Малых Домов и Императора. Голоса почти уложились в его разуме и теле другом, и потому, когда появился ваш отец — не перешли к нему по крови. — Потому что дедушка был прекрасным носителем. — Ага. — Переносит вес на локти. — Но потом стала очевидна угроза от вашего отца, и берсерк стал подбивать графа на вещи, идущие вразрез с его устоями и личными ценностями. Ну а дальше вы знаете. — А потом родилась я. — Новый сосуд, с которым можно построить связь. — Мартин снова откидывается на спинку. — Но я не знал, я не мог представить, что все эти треклятые голоса, что все эта чертова какофония, в итоге, выстроится в четкий образ Фейда. Т/И с силой сжимает челюсть, разжимает и отвечает: — Я ведь сама его выдумала. — О нет, нет-нет-нет. Вы, мало того, что позволили ему жить вот тут, — указывает на висок, — так еще и запустили его глубже. — Он снова вздыхает. — Вы теперь, если Фейд не потеряется среди воспоминаний, будете не только, — заглядывает ей в глаза и зрачки у него расширяются, — моей, но и Рауты. Т/И ощущает, как после его слов волоски на коже встают дыбом, словно от холода, и шумно сглатывает. — Что побудило вас, моя госпожа, довериться ему и сдаться? Что заставило вас? Она чувствует, как взгляд стекленеет и медленно выдыхает: — Ты. — Я? Она снова прислушивается к звенящей тишине в голове, а затем встает в очередной раз с места, запускает руку в нагрудный карман и тянет смятый лист. Идет в сторону Мартина, притормаживает у его кресла и кладет документ на стол. — Я не уверена, но Фейд верит, — у нее вырывается быстрый смешок, — что наша война с Полом только начинается. Переводит на него взгляд — зрачки у мужчины все еще расширены — улыбается краешками губ. — Я все-таки вышла замуж за Харконенна, я все-таки сделала то, за что наш молодой Император захочет меня убить. Мартин хмурит светлые брови в непонимании, протягивает руку к пергаменту, разворачивает его и басит: — Я не понимаю. — Моритани сообщил мне, что ты — брат Владимира. Последний выживший наследник падшего Дома. В комнате повисает пауза. Т/И пару раз стучит по столу, а затем добавляет: — Я направляюсь к Ауде для обсуждения свадьбы Норы и Кристофера. Будь добр, встреть шаттл с моим племянником и Питером — сегодня нужно закрыть вопрос о дальнейших действиях. — Что пытается найти Фейд? Т/И вздыхает, медленно отодвигается от Мартина, но тот перехватывает ее запястье и слегка сжимает. — Что пытается найти Фейд? Она качает головой и медленно тянет руку из захвата. — Гораздо важнее другое, моя муж, что ты чинишь? Она снова смотрит на него и сглатывает, когда видит, как в золотистых глазах мужчины разгорается огонь. Повторяет: — Что ты чинишь? Кого? Тот скалит зубы — один в один, как делал Фейд — и чеканит на родном языке: — Þú munt sjá Pétur, frú mín, og þú munt skilja. Т/И никак не может объяснить, почему от его слов тело снова покрывается мурашками. *** Т/И отодвигает в сторону тяжелые кремовые шторы, пытаясь отыскать Кристофера среди материи и духоты. Голос молодого тландийца снова разносится по женской половине резиденции: — Skaber! Мартин просил доложить, что Питер и ваш кузен прибыли на Салусу. Она дергается, когда влажная ткань с тихим шумом бьет ее по лицу, утирает, оставшиеся от этого на коже разводы, и, наконец, выбирается из импровизированных лиан. В какой-то момент ей кажется, что решение Мартина обыграть их свадьбу на двоих было лучшим из возможных. — Госпожа! — Да тут я, тут. — Она бросает быстрый взгляд через плечо, улыбается и поднимает взгляд на парня. — Ты знаешь, что видеть невесту до свадьбы — табу? Кристофер перестает бегать взглядом за ее спиной, переводит на нее взор золотистых глаз и едва заметно краснеет. — К тому же, — медлит, — Норы здесь нет. Кристофер едва сдерживает смешок, но поправляет край растянувшегося плаща — Т/И задумывается о том, что нужно отдать срочный приказ об отшиве новой одежды — становится серьезным. — Ужасно душно. — Угу, скидывай все на духоту, я-то знаю, чего ты такой красный. Она еще раз утирает влажное лицо, заправляет выбившуюся прядь за ухо и проходит в открытую дверь. Прохлада коридора запускает по телу мурашки, и девушка ежится, быстро пряча руки в карманах. — Skaber, — голос воина затихает, — я хотел поговорить с вами кое о чем. — О чем же? Т/И притормаживает у одной из колонн, оборачивается и удивлённо вскидывает бровь, смотря как ее мальчик начинает хмуриться. Тот как-то тяжело двигается, хватается за запястье, а затем, аккуратно поддерживая его, перекрещивает руки перед собой. Она подходит ближе, тянется к тландийцу, а затем, прикасаясь к ноющей части тела, слегка задирает рукав. Белый эластичный бинт плотно перехватывает запястье и переходит в тугую повязку пальцев. — Твоя рука все еще не зажила? — Она мягко ведет вдоль плотной материи. — С момента битвы прошло столько времени. — Я повредил руку позже, моя госпожа. — Где? — Упал. Она останавливает движение пальцев и глупо пялится на Кристофера, чеканит: — Прости? Тот мнется еще раз пару секунд, а затем тараторит: — Skaber, не доверяйте Мартину. Столько вещей произошло пока вы были не-с-нами. — Сглатывает. — Я боюсь, что он преследует личные цели и, — быстро облизывает губы, — что в этих целях вас нет. Т/И снова касается эластичного бинта, наклоняет голову набок и шепчет на родном языке: — Gerði hann þetta? Кристофер мнется еще мгновение, пытается отойти от нее подальше, но Т/И успевает схватить его другой рукой за край плаща. — Martin gerði þetta? — Skaber…. Кристофер выглядит потерянным, но трясет головой и отвечает: — Я не могу сказать, госпожа. Я не могу ответить, простите. — Снова облизывает губы. — Вы сильны и вы рядом, но Мартин. — Шумно выдыхает. — Сильнее. Я не хочу ничего плохого ни для вас, матушка, ни для…. Она отпускает его одежду, отходит на шаг назад и заканчивает за него: — Ни для Норы. Она беременна? Тот быстро кивает, оглядывается по сторонам и добавляет: — Госпожа, я общался с сардаукарами. — Слегка расслабляется. — Пока летел сюда и после, — медлит, — последние дни. Они хотят видеть у власти вас, но еще хотят видеть и сильнейшего из возможных. — К чему это? — Сардаукары видели, что вы можете творить своим голосом, но ваш голос, — Кристофер сглатывает, — утерян, а Мартин, в отличии от вас, не потерял ничего. — Тландиец подходит ближе. — К тому же, — чеканит, — он — мужчина. Я боюсь, что с тем, как все устроено на Салусе — очевидный выбор главы Дома падет не на вас. Ей кажется, что коридор на мгновение расширяясь удлиняется, но затем все снова становится привычным, и она бросает: — Я сберегу тебя и Нору. Поверь, Мартин последний, кого мне следует бояться. А на счет…. Он ее перебивает, делает шаг, приближаясь почти в плотную и выдыхает фразу: — Пол говорил про вас также, а после забрал наши планеты, технику и половину подданных лишь потому, что не боится, да? Да? Она моргает, всматривается в золотые глаза напротив, подмечает едва заметную голубую прожилку и улыбается. — Не волнуйся, мой прекрасный мальчик, я все решу. — Она улыбается шире. — А сейчас мне бы очень хотелось увидеться с Питером, и еще, — отодвигается, и бросает уже находу, — вы оказались очень резвыми с Норой. Она продолжает удерживать на лице мягкую улыбку, ощущая, как внутри все плавится от злости на Мартина. Он не имел никакого права касаться ее Кристофера, решать за ее людей, пугать ее поданных. Внутри полыхает горячим; она кладет ладонь на середину грудной клетки и снова прислушивается — в голове пусто: нет ни голосов, ни Фейда. Ничего. Позади раздаются легкие шаги Кристофера, и они, почти в унисон, сворачивают влево. Значит ее голос исчез и теперь ее можно не бояться? Значит можно считать Мартина достойным правителем? Значит можно ее сместить? Она трясет головой. Это не она. Не ее слова. Дело не во власти. Она не рвалась к ней. Они сворачивают еще раз, и Т/И хмыкает, наконец подмечая, как из головы, вместе с голосом, исчезли и числа. Больше нет счета. Сиди на планете и устраивай свадьбы своим детям. Слова Фейда заставляют ее ощетиниться. Так вот на что, по мнению других, она теперь способна? Впереди, наконец, появляется узкая каменная дверь, и девушка резко тормозит, припоминая, что похожие комнаты использовались для хранения холодного оружия, но не для жизни. — Питера разместили здесь? Кристофер кратко кивает, а затем чеканит: — Он сам просил подобные, — делает непонятный жест здоровой рукой, — подобные покои. — Ну да. Т/И снова оборачивается к двери, делает пару шагов к ней, а затем протягивает руку к железному кольцу, служащему неким подобием ручки, и толкает. В нос ударяет запах затхлости и пыли — крайне неожиданное сочетание для Салусы — темнота, которую, едва ли, разбивают лучи далекого Бетельгейзе, кажется живой. Девушка, немного подумав, делает шаг внутрь, и дверь за ней с тихим щелчком закрывается. — Питер? Темнота принимает очертания мужчины, фигура выходит на тонкую линию света — единственную в этой крошечной норе — и Т/И чувствует, как к горлу подступает рвотный позыв. У человека перед ней плотно зашиты веки, и судя по тому, как припух левый глаз, во время процедуры, внутрь успела попасть инфекция. Она делает пару шагов к нему навстречу, и мужчина, на удивление, аккуратно обходит стол, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. Его глаза, а точнее то, что теперь девушка видит вместо них, вблизи кажутся еще ужаснее: нити, что плотно держат между собой кожу обрезаны неаккуратно, и их края, когда мужчина поворачивает голову вбок, виднеются острыми иголками. — Кто зашивал тебя? — Кто зашивал меня? Обе фразы они произносят в один момент, и она хмурится. Питер улыбаясь отвечает: — Я сам. В моем нынешнем положении, да и помня все прошлые заслуги, тяжело найти человека, который мог бы обо мне позаботиться. — Это могла бы сделать Ауда. — Она была первой, кто мне отказал. — Питер наклоняет голову, словно пытаясь что-то рассмотреть под ногами. — Мало кто решится перечить Мартину. Вы увидите Питера, моя госпожа и вы поймете. — Слишком много вещей было сделано с легкой руки моего, — стопорится, — мужа. Я все еще не знаю, как мне следует реагировать. — О, — Питер поднимает голову, — я благодарен ему, не видя мир вокруг, я стал видеть другие вещи ярче. Думаю, что он живет по таким же законам. Она мнется еще мгновение, а затем подходит ближе к собеседнику и вглядывается в осунувшееся серое лицо. — Ты не злишься. — О нет, — тот хмыкает, — могу допустить мысль, что это был акт любви. Своеобразный. — Наклоняет голову набок. — Очень свойственный Харконеннам. Девушка сглатывает и, нервно облизывая губы, шепчет: — Ты знал? — Предполагал, а после увидел слишком четко в своих видениях. — Прошлое? — Госпожа, нет, конечно же нет. — Питер ей улыбается. — Кристофер говорил вам о предостережении? Т/И вздыхает, оглядывается по сторонам и, находя глазами небольшой пуфик, двигается в его сторону. Произносит, усаживаясь удобнее: — И лорд Моритани тоже. Но Мартин никогда не гнался за властью. — Я знаю. — Мужчина хмыкает и поворачивается к ней спиной. — Но более вы не защищены ничем из своего семейного наследия. — Медлит. — Раньше у вас был голос, — в речи его появляется мягкость, — если бы вы только знали, моя госпожа, сколько легенд о нем ходило. — Слегка разминает плечи, а после ведет правой руки и замирает. — Шутка ли, когда целая резиденция Арракина была накрыта вашим миражом. — Хмыкает. — Все долгое время боялись того, что вы, как дочь Ваурума и внучка Орма — сможете строить невероятной силы машины, но — бросает, — очередное заблуждение. Ментат снова прячется в тени, и Т/И слышит звук склянок. — Вы — хороший воин, но хороших воинов много, — смеется, — и половина из них мертва. Т/И хмурится и отвечает. Выходит слишком обидным голосом. — Я не просто хороший воин, Питер. Тот отмахивается от нее — девушка физический чувствует это движение — добавляет: — Хорошо, моя госпожа, вы — отличный воин. Как был ваш отец и ваш дед, — хмыкает, — где они сейчас? Где был бы Дункан, — пожимает плечами, — другой отличный воин, если бы вы не спасли его тогда в ситче? Одна из склянок разбивается, и Т/И слышит хруст стекла под ногами мужчины. — Как вы не понимаете? Вы раньше, буквально, возвращали мертвых. — Это работает немного не…. Он ее перебивает: — Да всем было плевать, как это работает! — Снова выходит из тени. — Кто-то просил вас говорить о своих секретах или кто-то сидел подле и планировал брать у вас уроки? Да всем было все равно как, моя госпожа. Вы. Могли. Вернуть. А сейчас, что будете делать сейчас, м? Озеленять планету? Плодиться? Устраивать пиры для своих людишек? И так до тех пор, пока сардаукары не поймут, что вы хороши лишь как женщина, а не правитель. И, — снова бьет по столу, — выберут Мартина главой Дома? Она ссутулится на месте, сжимается, и с силой вдавливает ногти в мягкую кожу обивки. — Ты говоришь как Фейд. — Да! — Ментат срывается с места, и словно зрячи, уверенно направляется к ней. — Да, я говорю как он, — кивает, — потому что мы с ним заодно. — Садится перед ней на колени. — Потому что вы и Салуса — это единственное, что у нас осталось во всей Вселенной. Вы не представляете на что мы с ним готовы, чтобы это сохранить. Т/И смаргивает пелену перед глазами. — Я сама обработаю твои глаза. Она видит как Питер недовольно поджимает губы, и быстро добавляет: — Ты тоже веришь, что война не окончена? — О нет, — Питер качает головой, — вам, как женщине, придется воевать всю свою жизнь. Она наклоняется к ментату, вглядывается туда, где у Питера должны быть глаза, едва заметно морщится от грубых швов и шепчет: — Ты не можешь просить меня не-доверять Мартину. — Я не прошу об этом, госпожа, — он придвигается ближе, — но вы — дочь ведьмы, так околдуйте его так, как умеете. Тот сглатывает, а после быстро трет тканью своего одеяния левый глаз. Т/И перехватывает его руку, отдергивает от лица, замечая как в углу у того копится желто-красная жидкость. Аккуратно касается пальцем шва, утирая капельку. — Переспать с моим мужем и? Ментант смеется, отодвигается от нее и хрипит: — Вы хотите знать, что я хочу от вас для Мартина? Она кивает. — Отправьте его на Гиде-Прайм. — Я не могу предать Пола таким образом. — Предать? — Светлые брови ментанта поднимаются в удивлении. — Когда ваш дедушка говорил, что верен Дому Коррино — ему никто не верил, вы думаете, что сейчас, когда вы говорите тоже самое — верят вам? Она отодвигается и смотрит на него сверху вниз. — Это ведь не единственная причина, почему ты так, — выдыхает, — бережешь меня. — Не единственная. Я служил Харконеннам, моя госпожа, и больше мне не хочется.