от нуля до сотни.

От пацана в кожанке не ждали, очевидно, ничего хорошего. Ну курит он за школой, есть такое. Ну шугает время от времени и старших, и младших. Ну прогуливает занятия, потому что есть дела поважнее. Разве ж это делает его хоть сколько-нибудь хуже? Курит редко, гоняет по делу и только задир, а прогуливает только потому, что в ближайшем, любительском театре, снова выступает с мастер-классом премьер театра оперетты, которым он восхищается всем сердцем, даже не надеясь хоть когда-нибудь стать таким же. У Игоря на всё есть свои причины, но видят в нём почему-то исключительно бэдбоя, который делает всё назло, а в ответ на замечания погромче включает в наушниках “Металлику”. От Пети Хазина всегда ждали только самых лучших результатов. Взлетать выше, прыгать дальше, держать подбородок всегда высоко поднятым, а спину прямой. В душе Петя ненавидел эту систему так сильно, что буквально однажды пытался поджечь свою тренировочную форму, но вышло только оплавить края, а после получить оплеух от матери, которая весь вечер искала ему замену, ведь Петенька должен появляться в балетной студии только в самом лучшем. От этого зависит его будущее. Сам Хазин с радостью променял бы это будущее на пачку сигарет, полбутылки пива и вредный-вредный бургер, перед этим больно заехав по носу своему главному конкуренту во всём классе. Они встречаются совершенно случайно. Игорь снова сбегает посмотреть, как изящные юноши и девушки, большинство из них его возраста, тянут ногу у станка, становятся в позиции, упираясь пяткой в пол, и выглядят такими одухотворёнными, как будто прямо сейчас в их голове находится лекарство от всех болезней, и им только нужно переступить с пятки на носок, чтоб предоставить решение этого уравнения на общий суд. Петя оказывается в числе этих юношей и девушек, ведь их балетмейстер, а по совместительству первый премьер локальных и не очень театров, является тем самым любимчиком Грома, который заставил его раз за разом прогуливать математику и историю, а дома пытаться красиво потянуть ногу на стену, моментально воя от боли в сведённой стопе. Он занимался спортом и знал про растяжку не хуже многих, но здесь, видимо, нужна совсем другая подготовка, какой он не получил, потому что в детстве, когда родители спрашивали у сына, куда он хочет, сын уверенно заявил, что желает, как папа, хорошо драться. Выбрал карате. Карате любил по сию пору, ну а балет… Остался недостижимой мечтой, которую он теперь словно бы слизывал с лиц тех, кому повезло понять свои желания чуть раньше, и теперь воплощать их в жизнь. Со взглядом Игоря Петя встречается не сразу, слишком занятый состоянием своей спины во время растяжки на полу, а когда поднимает глаза, моментально закипает, ведь там восхищения столько… Хазин фыркает тогда демонстративно, привлекая к себе не только внимание того, кто наблюдал за его растяжкой, но и всего зала. Игорь замирает на секунду, а после хмыкает. Куда тише, но тоже с чувством. Все те одухотворённые лица его конечно привлекали, но в равной степени и пугали. Этот пацан, которого он видит впервые… Живой, что ли. И это делает его до безумия интересным по всем возможным параметрам. Гром едва досиживает до конца тренировки сегодня. На телефоне, должно быть, масса пропущенных сообщений от мамы, а звонков – так еще больше, и он честно, как всегда, ответит за свои прогулы. Позже, когда вернётся домой. А сейчас, жизненно необходимо – законтачиться с этим лохматым, который даже чёлку свою ободком не убирает, как это делали другие юноши в балетном классе. Игорь ловит его у выхода сразу после тренировки. Большинство выходит парами или группками, он слышит их разговоры мельком, дымя неподалёку. Кто-то собирается на танцы, кто-то на свиданку в кафе, а кто-то просто домой, отсыпаться и отдыхать. У всех своя жизнь. А этот вон – один идёт, как будто неприкаянный какой. Гром недокуренную сигарету ногой в листву закапывает, прежде чем подойти поближе и сделать тихое “кхм” где-то над чужим плечом. – Чего надо? – сразу же ершится Петя, не привыкший к тому, что его личное пространство так грубо нарушается кем-то, кроме родителей. Поднимая глаза, Хазин узнаёт моментально. Этот вот на него пялился сидел. А теперь ещё подошёл зачем-то. На всякий случай ближе к двери жмётся – вдруг ещё гопнуть надумает? С него станется. Здоровый вон какой. Хотя и худой. На гопоту не похож, те на турниках ошиваются, качают себе всё, что можно качать, и протеин ложками не жрут только от отсутствия денег на него. – Классно танцуешь, – начинает с главного Игорь, наблюдая за этим спектаклем, – и растягиваешься тоже. – Оке-е-ей, – тянет Петя, всё ещё не слишком понимая, к чему это было сказано, – дальше чего? – А также научишь? Растягиваться хотя бы, на танцы не претендую. У Хазина челюсть куда-то в асфальт уходит. Танцевать? Его? Нет, конституция ему вполне танцевать позволит, вот только нахрена такому как он это нужно. Живёт своей жизнью честного раздолбая, так бы и жил, лезет тут ещё. Петя уже открывает рот, чтоб отказать. И закрывает. И открывать опять. Он ведь сам мечтал буквально сегодня, что с ним кто-нибудь сигареткой поделится. Позволит не жрать на ночь глядя полезный творог, от которого потом всю ночь сушит рот. Кто-то, кому пожаловаться можно, что мышцы в комок сбились после тренировки… Друг ему был нужен, в общем. А если этот пацан хочет научиться танцевать, так пожалуйста. Научит, не только растяжке. Взамен на услугу. – Ну пошли со мной. Поговорим. Покрепче перехватив свою сумку на плече, – ну вдруг всё-таки гопник! – Петя направляется в сторону ближайшего к театру кафе. В рюкзаке у Игоря нет простых белых листов, но они вполне удовлетворяются и двойным листочком в клетку, из тетрадки, разложенным как лист А4. Свои условия Петя пишет от всей души, прихлёбывая каждую строчку горячим чаем. И про друга, и про гулянки, и про всё на свете. А ещё про то, что мама ни в коем случае узнать не должна, а то всему конец. Игорь отвечает своими, совсем не стесняясь сточить какой-то бутерброд под жадным взглядом Хазина. У него всё просто – танцы. Скрепляют документ датой и подписями, да солидным таким куском сэндвича, который Петя кусает прямо так, от целого, у Игоря из рук. Тот, конечно, наглости удивляется, но считает, что это можно считать частью пункта о друзьях. Провожая Петю до дома, Гром аккуратно жмёт его руку. – Завтра в два часа дня, ты обещал. Я за тобой в школу зайду. – У меня с памятью всё в точности так же хорошо, как с растяжкой, Игорёша, – послав насмешливый воздушный поцелуй, Петя нервно поглядывает на окна своей квартиры, а после исчезает в темноте подъезда. Оба пункта в их жизни проходят довольно бодро. Игорь таскает Петю к себе домой, когда там никого нет, и Хазин учит его тому, что умеет сам. Петя после этих занятий, если ему не нужно идти ещё на дополнительные вечерние, бросает сумку у Грома, крадёт одну из его курток, перевоплощаясь из мальчика-зайчика, и затяжкой выкуривает единственную позволенную ему в неделю в подъезде или на улице, пока они просто бесцельно шатаются по дворам. Несколько раз до Пети, в его обычном образе, решают докопаться именно те, за кого он принял Игоря, но Гром быстро учит ребят уму-разуму. Хазин себя убеждает – да это всё договор. Хазин убеждает себя, что продолжает тянуть Игорю ногу, и больше не пинает, а аккуратно касается под коленом, если стойка неправильная только потому что того требует их договор. Игорь продолжает мысленно твердить себе, что как только он вытянет первые два движения, не запинаясь, то они, наконец, смогут разойтись, и он вовсе не придёт к забору школы Пети, ожидая, что они снова пойдут шляться по дворам, а может даже и на озеро сходят, зябко кутаясь в один на двоих плед. Петя не выдерживает этого напряжения между ними первым. Давно наступила весна, давно Игорь и с арабеском на “ты”, и с одной стойки на другую переходит как с родной, да и на тренировки они теперь тратят куда меньше времени, просто шляясь, как два неприкаянных, или греясь чаем или кофе в первых попавшихся кондитерских, разделяя на двоих маленький круассан. Совсем это не похоже на просто договор, как всё начиналось. Да и Хазину больше не хочется действовать в его рамках. Петька Игоря зажимает у него дома, когда Гром, за неимением станка, идеально вытягивает ногу прямо на стену, а Петя давит его ближе, как будто заставляя встать в вертикальный шпагат. – Мы друзья? – спрашивает он нос к носу, непривычный к такому положению. – Не, не друзья, – так же уверенно отвечает Гром, вздыхая, – всё думал, когда ты поймёшь уже. – А, – скрывать разочарование трудно, но ведь балет – ещё и театр, а значит, актёрствовать нужно до последнего. Хазин скалится, не делая ни шагу назад, хотя очень хочется, – ну ладно тогда. – Я друзей целовать не хочу, – продолжает, как ни в чём не бывало, Гром, с самой серьёзной рожей, – только в этом положении делать этого не очень хочу. Отойдёшь, может? Петя прищуривается, как будто пытаясь разглядеть в глазах Игоря насмешку. Не видит как-то. Ещё раз смотрит. Опять ничего. А когда Гром натурально начинает ползти вниз, подхватывает его у стеночки, и целует сам. – Новый договор слепим? – с той самой насмешкой, с придыханием говорит Игорь, когда они, запыхавшись, отрываются друг от друга. – Иди ты нахуй, – удовлетворённо мурчит Хазин, – как по восемнадцать будет – брачный оформим.