Боль музыканта

Любое профессиональное занятие или увлечение оставляет на теле человека свои собственные следы. Особенные, отличающие их от других, и оставляет как внутри, так и снаружи, на коже. Порой они бывают красивыми, порой — не очень, порой заметны сразу, а порой надо тщательно приглядываться, чтобы их увидеть. Но избежать их появления никак не получится, чем бы ты ни занимался. Сколько Хиде помнит, правую руку Йошики всегда перетягивает ортез. Жёсткий фиксатор высовывается из-под рукавов элегантных рубашек, крепко оплетает хрупкое запястье, сдавливает слегка, не даёт лишний раз шевельнуть рукой. Если разговор так или иначе затрагивает этот бандаж, Йошики говорит, что он порой причиняет просто невыносимую боль, однако не признаётся, где именно болит. — Порой я слишком много играю, — со своей обычной улыбкой говорит он, как журналистам, так и отвечая на беспокойство Хиде, и легонько шевелит пальцами, — рука перенапрягается, в итоге — больно. Я в порядке. Просто перезанимался в своё время. У музыкантов порой бывает не меньше травм, чем у спортсменов. Зажимы нервов, спазмы и судороги мышц, постоянные боли в спине и шее и множество повреждений, связанных непосредственно с инструментом — это лишь малая часть проблем. Йошики начинал свою карьеру в качестве ударника и пианиста в группе; использование палочек, удары по барабанам и постоянные вибрации неизменно ведут к травмам кистей рук и пальцев, частенько вызывают повреждения сухожилий, а постоянные сгибания запястий и пальцев при игре на фортепиано вызывают перенапряжение мускулов. Всё это у Йошики Хаяши к его пятидесяти годам имеется в избытке. И прибавляются к этому ещё межпозвоночная грыжа и плохое состояние шейных позвонков, которое не смогла сильно улучшить даже сложная операция несколько лет назад. Но, капризный и избалованный, приходящий в ярость от любой мелочи, которая по какой-либо причине не устраивает его, в этом вопросе Йошики проявляет такое странное равнодушие. Садясь на бархатную скамью перед сверкающим прозрачным роялем, он стягивает с руки бандаж, отдавая его Рике, ассистентке. Кривится слегка, шевелит пальцами и тут же растягивает губы в улыбке — зрители не должны понять, что с ним что-то не так. А затем Хаяши начинает играть; одна прекрасная мелодия сменяет другую, и кисти порхают над клавишами, изгибаясь, так легко и изящно, почти невесомо. И Йошики словно забывает на эти минуты о боли. Однако время выступления неминуемо подходит к концу; поднявшись под громкие аплодисменты, он кланяется и улыбается вымученно, из последних сил делая вид, что всё так, как и должно быть. Но, едва шагнув за кулисы, Йошики тут же кривится от боли и пошатывается, стафф бережно выхватывает из его онемевших рук охапки роз, подаренных поклонниками, а подскочивший Хидето ведёт своего хозяина в гримёрку, усаживает в кресло и массажирует руку. Это их маленький неизменный ритуал. Хиде, искренне переживающий за Йошики, привычно просит его не перенапрягаться, даже заикается: — Может, тебе пора уже заканчивать с этим? Нельзя себя так истязать, это до добра не доведёт… Ляпнув это, Хиде бледнеет и едва сдерживается от желания присесть на колени и прикрыть руками голову. Зря сказал. Ой как зря. Но Йошики не сердится на него. Лишь вздыхает и, убрав с лица растрёпанные рыжие волосы и отвернувшись, смотрит, как за окном тихо падает снег. — Хиде-чан, — его губы трогает лёгкая улыбка, — по-твоему, композитор может не писать мелодии? Они сами в голову приходят. Так же и с музыкальными инструментами. Ну не буду я заниматься музыкой профессионально, и что? Всё равно не сдержусь, продолжу играть дома, для себя. Музыка — не то, от чего можно просто взять и отказаться. И Хиде со вздохом кивает. Это верно. Скорей всего, если Йошики лишится своей музыки, он больше не сумеет найти себе место в этом мире. У него такие красивые руки. Длинные ровные пальцы, аккуратные ногти, запястья с выступающими косточками, мягкая кожа. Лишь костяшки слегка огрубевшие, а от долгой игры на тыльных сторонах ладоней проступают вены. Но это совсем не портит картину, даже наоборот, придаёт некий шарм. Хиде нравится разглядывать их, поглаживать. Как в попытках снять боль, так и просто так, лишь потому, что хочется. Каждый раз, снимая перед очередной фотосессией с его руки мучающий его ортез и натягивая на ладони тонкие шёлковые перчатки, Мацумото бездумно улыбается. Сдув с носа длинную розовую чёлку, он прикладывается губами к пальцам Йошики, нежно касается прохладных гладких ногтей, прежде чем их скроет от глаз чёрная блестящая ткань. — Эй, — Хаяши привычно усмехается, слегка прищурив аккуратно подведённые и подкрашенные чёрными тенями глаза. Слегка согнув кисть в жесте королевы, дающей руку королю для поцелуя, он наклоняется к Хиде, бодает носом в щёку и притворно обиженно поджимает губы, стараясь при этом не смазать бордовую помаду. — Ещё немного — и я начну ревновать, Хиде-чан. — Почему? — Хиде обцеловывает его пальцы, поднимая взгляд лихорадочно блестящих светло-карих глаз. — Мы здесь одни, к кому ты собрался меня ревновать? Йошики наклоняет набок голову, пряча глаза за красиво уложенными волосами. — Мне кажется, что у тебя роман с моими руками, а не со мной. — А я люблю твои руки. И я тебе уже об этом говорил, не один раз. Но это не значит, что тебя я люблю меньше. И лицо стилиста озаряет счастливая улыбка, которая, как знает Мацумото, всегда вызывает у Йошики меланхолию и на которую он просто физически не может сказать «нет». И, продолжая улыбаться, Хиде нанизывает на его тонкие пальцы многочисленные кольца. Он не может чувствовать боль Йошики, не может даже представить себе эти ощущения. Но старается разделить их и унять. Каждый вечер, когда они остаются одни в опустевшем особняке, делает массаж, разминая его пальцы. Усмехается, когда Йошики всё тем же царственным жестом подаёт ему ладони и ворчит, если Хидето слишком сильно надавливает на особо чувствительные точки. Но Мацумото в ответ лишь посмеивается, сжимая его пальцы своими; Хаяши округляет недоуменно свои раскосые глаза, и он хохочет ещё громче. А Йошики нравится, когда Хиде веселится, он находит это в высшей степени милым. — Хиде-чан, ты делаешь меня счастливым. Улыбайся для меня почаще. А ещё они оба знают, что дело не только в боли. Им просто необходимо касаться друг друга вот так. Хиде нравится сплетать его пальцы со своими, бесконечно целовать запястья, когда они занимаются любовью. Чувствовать, как Йошики зарывается пальцами в его густые волосы и гладит его по шее, обводя выступающие от напряжения вены, а потом по лицу, задерживая подушечки пальцев на уголках губ, и прихватывать их, касаться кожи кончиком языка. Это уже почти машинальные действия, точно такие же, как нежные прикосновения к губам и трепещущим влажным ресницам. И это так прекрасно. В такие моменты Хиде может чувствовать, как учащается его пульс и как пальцы легонько вздрагивают, если Мацумото двигается слишком резко и случайно причиняет боль. Хиде часто задаётся вопросом: когда Йошики на сцене, играет на рояле, бесконечно перебирая пальцами гладкие клавиши, или же, скинув с себя рубашку, восседает за ударными и с невероятной скоростью барабанит по ним, его пальцы дрожат точно так же, реагируя на малейшее движение и изменение ритма? — Если у меня роман с твоими руками, — улыбнувшись, Хиде однажды наконец находит, что ему ответить на ревность, и поднимает взгляд, — то у тебя он с моей шеей и волосами. Но я не против. И ему, определённо, нравится наблюдать, как при этих словах Хаяши, усмехаясь, слегка отводит в сторону глаза, а потом, как и обычно, мягко треплет его по волосам. У каждого из них свои фетиши. И оба находят их воплощение друг в друге.