***
Палящее солнце немилосердно жгло плечи Лики, которой приспичило надеть топ. Зато красивый. Лера похвалила его по меньше мере раза три за прогулку. На Воткинском Шоссе было немноголюдно, и в этом районе Лика почти нигде ещё не была. Ижевск — большой город, но за восемнадцать лет жизни его можно обойти вдоль и поперёк, да так, что он начнёт казаться маленьким, как какой-нибудь посёлок. Лика с Лерой дружили с восьмого класса и именно тогда они начали вдвоём ходить через весь город на своих двоих. Вот и сейчас Лика предложила погулять на Воткинском Шоссе, потому что всё остальное они уже миллион раз видели. Они не знали, куда они идут, но места были красивые. Или казались красивыми по причине новизны, которую поймать было с каждым годом всё сложнее и сложнее. — А я люблю Ижевск, — сказала Лера. — Вот все говорят типа не кошерно поступать в свой город, вроде как не повод для гордости, в Ижевск каждый дурак поступить сможет, а действительно достойные все уезжают в Питер или в Москву, на худой конец в ЕКБ. А по-моему, здесь тоже хорошо. Диплом-то у всех будет одинаковый, а с химическим образованием я по любому здесь найду работу. — Ты хочешь жить в Ижевске? — спросила Лика. — Наверное, да. Путешествовать, конечно, тоже хочется, но в целом мне и здесь всё нравится. В том же Питере климат плохой. Мне кажется, поэтому питерцы все злые и депрессивные. — Да уж и не говори, я когда в Питере была, так разозлилась и раздепрессовалась из-за этого экзамена по рисунку… — А что твои родители сказали? — изменившимся голосом спросила Лера, вероятно вспомнив, что Лика не поступила даже в Ижевск (пусть сюда она и не пыталась). — Мама сказала, что надо было лучше готовиться и чтобы в этом году я нормально занималась. Так себе, конечно, поддержка. Но чего ещё от неё было ожидать? — Главное, не зацикливайся на этом. Зато ты сможешь взять gap year и как следует отдохнуть. Лика пожала плечами. Прошло три дня после оглашения списков поступивших, и она уже более или менее смирилась с провалом. — А пойдём туда! — предложила Лера, указав рукой на какое-то неопределённое направление. — Мне интересно, что там. — Ну пойдём, — согласилась Лика, надеясь, что там, куда они пойдут, их не убьют и не изнасилуют. А то знаем мы эти Лерины «а давай пойдём туда-то». Девушки шли довольно долго, а дорога всё никуда не сворачивала. Она была прямая и хрен его пойми куда вела, без очков сложно было рассмотреть, что на горизонте. — Смотри, это ты, — Лера кивнула на пекарню под названием «Сладкая булочка». Забавно. Наконец, они перешли дорогу и повернули налево. Здесь было как-то пустовато для многолюдного города. Только теперь Лика поняла, что именно было не так. По направлению, в котором они с Лерой шли, не было видно ни одной многоэтажки. Высокий частокол берёз по правую руку и какие-то промышленные здания по левую. Лера и Лика шли по узкой асфальтированной дорожке, кое как умудряясь идти рядом, не заходя при этом на велосипедную. Лика вертела головой по сторонам точно сова, силясь понять, что вокруг. Очевидно, какой-то промышленный комплекс. Там впереди автобусная остановка, здесь какая-то лесополоса. Лике всё казалось, что зажатые деревьями они не замечают чего-то очень важного, хотелось поскорее выйти на отрытое пространство и понять, где они. Страшно не было, скорее любопытно до чёртиков. — Вот тут я, возможно, буду работать, — перебила её мысли Лера, указав на кирпичного цвета огромное здание с высокой трубой, плюющейся чёрным дымом. — На заводе? — Ну да. Но ты не подумай, на уважаемой должности. — Все должности уважаемые, — ответила Лика, дивясь тому, как Лере постоянно хочется держать лицо. Чтобы не дай бог кто-нибудь не подумал, что она чем-то хуже остальных. — Лика, смотри! Подруги застыли как вкопанные. Так вот что здесь было. Так вот куда они шли. Вот оно какое — открытое пространство. Перед девушками, кажется, на много километров вперёд простиралось бескрайнее поле. Городская черта обрывалась так резко, что Лера и Лика не заметили, как дошли. Полукруг домов упирался в полотно колосьев, похожее на море, и этот вид до того захватывал, словно бы Лика прыгнула с тарзанки. — Пойдём? — спросила Лера, с надеждой посмотрев на подругу. Лика замялась. «Пойдём», даже с вопросительной интонацией, обычно говорят, когда и так знают, что пойдут. Редко это бывает настоящим вопросом, где возможны два исхода. Но вот сейчас Лера именно спрашивала. Из них двоих большей авантюристкой была всё-таки Лера, хоть она и не хотела этого признавать. Лика как правило останавливала неугомонные порывы подруги, если идти куда-то было слишком опасно. Такое случалось редко, но всё же случалось. Порой Лера не чувствовала грань. Она уже незаметно для себя покачивалась на пятках, готовая стартануть в неизвестность при первой же возможности, если бы только подруга согласилась. Лика понимала, что это может быть опасно — вот так переться в безлюдную открытую местность. К тому же, они девушки. Драться обе не умеют и баллончика ни у одной нет. Одна Лика ни за что не пошла бы. И она знала, что Лера в какой-нибудь другой день тоже одна не пойдёт. Единственная возможность была сейчас. В крови уже во всю пульсировал адреналин, смешанный со сладким предвкушением. — Да, давай пойдём. Лера чуть было не подпрыгнула от счастья. А Лика была рада хотя бы тому, что Лера есть на свете. Потому что никто другой с ней в такие дали никогда и ни за что не пошёл бы.***
Я прижалась лбом к прохладному оконному стеклу трамвайчика, расслабленно наблюдая за проплывающими мимо Коткакату, Хаканиеми и центром. Надо было выйти чуть дальше и пересесть на автобус. Благо платить за проезд дважды не придётся. Раньше у меня не было нужды покупать проездные — всё и всегда было в шаговой доступности. Мне что в Ижевске, что здесь везло жить в центре. Но центр — понятие растяжимое, когда речь идёт о мегаполисе. Конечно, Агата говорила, что Хельсинки — так себе мегаполис, но по этому вопросу её экспертного мнения никто не спрашивал. Я многое была готова стерпеть от Агаты, но пусть Финляндию не трогает. За полтора месяца жизни здесь я поняла одну вещь: нет на свете места краше, теплее, спокойнее и радостнее, чем Хельсинки, чем Финляндия, чем Скандинавия и север. Признаться честно, я так долго мечтала сюда попасть и так много об этих местах нафантазировала, что боялась увидеть всё своими глазами и разочароваться. Такое ведь часто бывает, что люди рисуют себе сказочный образ, а на деле всё оказывается до смешного прозаичным. Откуда-то же пошли эти мемы про ожидание и реальность. Но мои опасения оказались беспочвенными: всё здесь было именно так, как я думала, и даже лучше. Дома я была одной из тех, кто постоянно всё вокруг критикует, из этих вечно всем недовольных душнил. Так многое мне не нравилось, что я и забыла, а что собственно хорошего было в моей жизни. Последний длительный период времени, когда я чувствовала себя действительно счастливой, приходился на одиннадцатый класс (и то, до того, как начался ЕГЭ), а после этого я мало о чём могла оставить положительный отзыв. Но здесь мне нравилось. Мне было хорошо и спокойно, я чувствовала себя в безопасности, я выдохнула наконец, о Господи! Я не задумывалась об этом напрямую до этого момента, но на самом деле я жила здесь свою лучшую жизнь — мне ещё нигде не было так хорошо. Я ехала в поле на практику по одному из выбранных курсов. «Полевая практика» — так и называлось, клянусь. Я вообще большая любительница полей, если говорить откровенно. Есть у нас в городе одно поле… Или уже только было. Я всё же надеюсь, что ещё есть. Оно находится на улице Берша, если долго-долго спускаться по прямой от дома моделей. Оно жёлтое, словно солнце, то ли из-за колосьев, то ли от высохшей кукурузы, и большое-большое, я бы даже сказала величественное, такое огромное, что дух захватывает и поначалу даже пугаешься таких масштабов. Мы наткнулись на него случайно, когда гуляли с Ликой ещё в школьные годы. Вернее, сразу после того, как закончили школу. И с тех пор поле на Берша стало моим любимым местом в Ижевске. А потом я встретила Артёма. И каково же было моё удивление, когда я увидела на его фотографиях то самое поле. Он проводил на Берша съёмки и фотосессии, даже практически там прописался. Конечно, я решила, что это судьба. А что ещё это могло быть? Нас обоих тянуло в одно и то же место как магнитом, а значит… Следующие два года я больше не появлялась в поле на Берша. Я пересела на автобус. До места назначения оставалось совсем недолго, главное не потеряться. Хотя уж поле не увидеть будет довольно трудно. И всё же я знаю свои феноменальные способности, вспомнить хотя бы, как я заблудилась на Хаканиеми. Если бы не Агата, чёрт знает, что со мной было бы. Агата… Её имя всякий раз вызывало в моей душе какой-то лёгкий трепет, как только я воскрешала в памяти её лицо, её смех, её глупую критику Финляндии, её глупую критику вообще всего… Она была моим проводником. Пусть занудным, пусть странным, но проводником. Она мне всё здесь показала, со всем помогла. Она столько всего умела, была такая умная, интересная и красивая. Да, красивая! Хорошо, я признаю, Агата Лурье невероятно красивая. Песня переключилась с Тату на Dreamcatcher. BEcause I like you, I like you… А дальше какие-то непонятные слова. Но почему-то они прогнали электрический ток по моим венам, сердце как будто подпрыгнуло, а мне стало так весело, что хотелось улыбаться, смеяться и прыгать от радости. Мне просто было хорошо. Я уже знала, что именно так я себя чувствую на первых порах, когда в кого-нибудь влюбляюсь. BEcause I like you! Forever love Непонятные слова BEcause I like you! Forever mine Опять непонятные слова. Что сделаешь, если я не понимаю по-корейски! Но самое-то главное я поняла. Самое главное они спели на английском, чтобы все поняли. Всё же я влюбилась в Агату. Бессмысленно убеждать себя в обратном. Прошло уже достаточно времени, и если бы мне действительно тогда всё показалось, я бы уже давно перестала об этом думать. Но я думала о ней, стремилась чаще проводить с ней время, ревновала, когда она уходила к физикам (особенно если среди них был Оскар), ела её еду с двойным аппетитом (и это вовсе не потому, что я ненавижу готовить), словом, меня торкало от всего, что было как-то связано с Агатой. Всё-таки я в неё влюбилась, и это уже никак не отмотать назад. От автобуса я шла чуть ли не вприпрыжку. Возможно, какой-нибудь невозмутимый финн, мирно прогуливающийся вдоль поля, уже полностью пожелтевшего, изумился бы, куда это так торопится эта счастливая девушка и отчего она светится ярче, чем зенитное солнце? А ещё сильнее он бы изумился, если бы узнал, что эта девушка бежит на пару, на которую вовсе не опаздывает, потому что вышла с огромным запасом, благодаря немецкой пунктуальности, доставшейся от прабабки. И, пожалуй, он мог бы даже раскрыть рот от удивления, узнав, чему эта странная девушка так счастлива. Вот смеху-то было бы, узнай флегматичный финн, как она любит поля, бесконечный горизонт и свободу, которую нигде не почувствуешь так же остро, как она любит Финляндию, словно бы она родилась здесь, а российский паспорт ей подкинули, и как она любит свою молчаливую, до жути умную соседку, которая считает маленькой и невзрачной эту самую Финляндию, их общую обожаемую всем сердцем страну. Так мог бы подумать какой-нибудь финн, если бы сейчас увидел меня. Но возле поля не было ни души. Вокруг гулял только ветер, а где-то далеко стоял трактор вместо знака-указателя моего конечного направления. Я двинулась к трактору, тяжело дыша, уходя всё дальше и дальше вглубь поля. Это напомнило мне лето два года назад, когда я только поступила. Как мы с Ликой открыли поле на улице Берша, словно какие-то Колумбы. Или лучше Лазарев и Беллинсгаузен. Антарктида ведь и есть одно большое поле, просто покрытое вечной мерзлотой. Вспомнив то самое поле, я тут же вспомнила и Артёма. Так уж получилось, что именно из-за него я туда ещё долго не возвращалась. Мне ужасно хотелось исследовать это место, зайти ещё дальше, быть может, выйти к какой-нибудь деревне, и я уверена, Лика меня бы поддержала и одну бы не бросила. Но стоило мне узнать, что Артём снимал в этом поле всё, что только можно, мне стало казаться, что на это место я больше не имею прав. Поначалу оно, конечно, вызвало эйфорию, мол, как же мы похожи, у нас общее место силы! Я смотрела его фильмы, расхваливала фотографии, даже поплакала над клипом, снятым всё там же, и всё мечтала о том, как мы могли бы исследовать это поле вместе. Но чем дальше шло время, тем слабее становилась надежда на взаимность. А когда она рухнула окончательно, я с ужасом поняла, как теперь будет выглядеть мой поход в поле. Даже если бы я хотела вернуться, путь в поле на Берша был для меня закрыт с того дня, когда Артём узнал о моих чувствах. Каким бы «исследовательским» или «туристическим» не был мой интерес, Артём, появись он там в одно время со мной (или просто увидев фотографии), подумал бы только одно — что я пришла туда из-за него. Сумасшедшая безответно влюблённая фанатичка, которая всюду таскается за объектом любви, выслеживая его любимые места на карте. Более жалкого зрелища и представить нельзя. Артём бы точно решил, что я ёбнутая. И никто бы не поверил в то, что я полюбила это место гораздо раньше, чем полюбила Артёма. У меня ведь не было за плечами славы (пусть даже локальной) и горы отснятого материала. И однажды меня действительно начало триггерить это чёртово поле. В конце концов, оно было всего лишь местом, а к местам легко прилипают ассоциации. Я не успела даже понять, как «поле, которое мы исследовали с Ликой» превратилось в «поле Артёма». Каждая тропка, каждый кустик и даже алая полоска заката напоминали мне Артёма, и я уже сама знала, что возвращаться туда будет себе дороже, потому что только богам известно, как мне в этом случае будет больно. Маниакально следить за творчеством Артёма я в какой-то момент перестала, а очевидных свидетельств того, что он снял что-то новое, не находила. Он перестал активно вести соцсети и в целом стал более скрытным. Мне же оставалось только гадать, где сейчас та многообещающая карьера Артёма. Завершил ли он её по собственному желанию или ему пришлось? Не мог же он сдаться, добившись столького уже в девятнадцать лет? А впрочем, что, в конце концов, я о нём знала? Я была так ослеплена своей любовью, что так и не узнала, каким на самом деле был Артём сам по себе, а не для публики. Я вернулась в поле на Берша спустя два года. Снова с Ликой, незадолго до отъезда в Финляндию. Это, наверное, было лучшее лето в моей жизни. Мы провели незабываемое время с подругами и друзьями, я дважды побывала в Москве и, главное, я знала, что с началом сентября счастье не закончится, а только начнётся в полной мере, лучше прежнего. И я оказалась права во всём. А поле… В конце концов, я убедила себя, что Артём — не помещик и не землевладелец, и поле на Берша ему не пренадлежит. Вряд ли ему было дело до того, куда я хожу. Я имела на это место те же права, что и он, и мне хотелось прийти туда на прощание. Где-то в подсознании я уже чувствовала, что вернусь домой другим человеком. Во всяком случае, Леры Виноградовой, плачущей из-за каждого вздоха Артёма в чужую сторону, больше не было. Я пока не знала, что кардинально поменяется и ещё кое-что важное. И нет, речь шла не о любви к Агате, хотя кто же станет отрицать, что она первая приложила к этому руку? А остальное стало двигаться по инерции.***
Она не помнила, когда в последний раз чувствовала что-нибудь яркое. Наверное, всё-таки что-нибудь чувствовала, но она была так поглощена наукой, что могла и не заметить. Пока идёт работа над вещами поважнее, такие мелочи, как эмоции, учишься игнорировать. Но похоже, она слишком увлеклась, потому что в какой-то момент забыла, что именно игнорирует. Нет, она не была роботом. Она всё ещё чувствовала физическую боль, страх, раздражение, радость — все основные, ну почти все, человеческие эмоции. Просто, наверное, с меньшей амплитудой, чем другие. Со значительно меньшей. Она не любила размышлять. Думать любила (кто-то ведь должен это делать), но размышлять нет. А возможно, просто не умела. Всегда, когда она была не занята работой, она включала либо музыку, либо подкаст, либо сериал. Не любила шум, но и полную тишину не выносила. В последнее время самой яркой эмоцией стало раздражение. Но и оно было достаточно слабым в сравнении с тем, что испытывали другие. Предположительно. Точно она, конечно, не знала. Она раздражалась на многих. На маму, которая даже здесь всё равно постоянно пыталась её контролировать. На брата, который поздравил с очередной выигранной стипендией и зачем-то снова начал с ней общаться. Ну зачем? На Оскара, который зачем-то в неё влюбился. А это-то для чего? Иногда и на соседок. Кроме, может быть, Тайни и Леры. Последняя сильно раздражалась на Александру. Старалась сдерживаться, но по ней было видно. Так Агата поняла, насколько сильный у неё с окружающими людьми разрыв в интенсивности эмоций. Лера, даже подавляя злость, злилась сильнее, чем Агата, ничего не подавляя. Хотя она была сама по себе злым человеком. Злым и, наверное, неприятным. И всё равно она не злилась так сильно, как остальные. И так было не только со злостью. Взять хотя бы тот же неподдельный интерес к обсуждению полной ерунды с Надей. Агата думала, что Лера притворяется или что притворяются обе. Но похоже, они и правда были увлечены общением ни о чём. И наконец, полный восторг от Финляндии. Этого Агата не понимала совершенно. Она даже плохо понимала, что такое восторг. Она знала, читала в интернете, но не чувствовала. Один раз, кажется, было что-то похожее, когда она пьяная чем-то сильно спиртовым гуляла по ночному Питеру и увидела разводные мосты. Вот тогда, кажется, было. Если, конечно, это было оно. От Леры веяло восторгом. Не от всего подряд, как у Нади или Александры, а от чего-то неожиданного и странного. И поэтому её восторг Агату даже не раздражал. Может, вызывал какое-то другое… чувство? Или что-то подобное. Может быть, зависть. Лёгкую. У Агаты всё было такое. Лёгкое, едва уловимое. Но если постараться, можно вычленить у обычных людей аналог, и понять, что конкретно надо чувствовать в определённой ситуации. И сымитировать. Притвориться нормальным человеком, иначе её будут ещё сильнее пугаться. Уже сторонятся. Правда не все. И хорошо, что не все. Она не хотела, чтобы её сторонились. Она хотела иметь друзей. Она умела дружить. Выучилась теорией и алгоритмами. Самое простое в человеческих отношениях не трудно. Она не хотела, чтобы её избегали, она только хотела, чтобы держали дистанцию. — Привет! Пришла Лера. Вроде бы радостная. — Угу. Кажется, она ждала другого ответа? — Привет. Да, наверное, так будет лучше. Лера умела держать дистанцию. Но общаться с Агатой хотела. Это было странно, но даже приятно. Если, конечно, это было правдой. Агата не могла за это поручиться, слишком тонкие материи. Возможно, Лере нахрен не всралось их приятельство. Но, если так, то общением из вежливости она увлеклась. С Александрой вежливость быстро закончилась. С Франческой Лера тоже перестала сильно пытаться. Значит, с Агатой ей было интересно. А пока с человеком интересно общаться, вы общаетесь. Вот и всё. — Как поле? — Отлично! Мы смотрели почвенные горизонты. Там разрыли экскаватором большую яму, и переходы разного цвета почв были прямо хорошо видны, я думала, так наглядно бывает только в учебниках. Сверху был, кажется, глеевый горизонт, а поглубже чернозём — самая плодородная почва. — На глеевых почвах ведь ничего не растёт… — Да, логично, они же обычно в тундре бывают. Может быть, это я что-то путаю. Всегда хотела побывать в тундре… — Зачем, там же нет ничего. — Как ничего? Лишайники, карликовые берёзы, мох, клюква. — Болота, комары, хищники. — Всегда ты всем не довольна! Между прочим, твой любимый Питер тоже на болотах стоит! — Ладно, урыла. Поезжай в свою тундру, если хочется. Но как по мне, там так же скучно, как в Хельсинки. — В Хельсинки не скучно! — А что здесь весёлого? Шведская провинция. Вся Скандинавия по сути дела — это деревня, и через пару дней здесь хочется повеситься от скуки, если не развлекать себя однотипными походами в бар и бесконечным смолтолком. Лера как-то недобро посмотрела на собеседницу. И когда Агата поняла, что сказала лишнего, было уже поздно. — Может, если бы ты хоть иногда ходила с нами в бар, а не просиживала все дни за компьютером, ты бы оценила чьё-нибудь общество, кроме своего. И тот факт, что в Хельсинки не течёт большая Нева и не стоят бесконечные пафосные дворцы, как в Питере, ещё не делает Финляндию деревней. Я всю жизнь мечтала побывать в Скандинавии, а теперь я окончательно уверилась, что хочу здесь жить. А если тебе здесь так не нравится, зачем тогда ты вообще приехала? Соседка всплеснула руками и картинно отсела подальше. Зачем так реагировать? Что такого она сказала? Приехала, чтобы учиться, разве не очевидно? — Прости, — Агата сымитировала виноватый голос. — И ты прости, — после небольшой паузы отозвалась соседка. — Я тоже погорячилась. Просто мне в Хельсинки очень нравится, и я действительно не понимаю, как можно быть здесь чем-то недовольной. — По сравнению с Питером здесь действительно нечего делать. Для меня. Но если вам с немками весело ходить в Айриш Паб, то я за вас рада. — А ты точно с нами не хочешь? Не обязательно в Айриш, можно просто где-нибудь погулять. Если не хочешь с немками, я могу пойти с тобой. — Не нужно. Я уже почти всё обошла. На неделе надо будет с австрийцем кофе попить. Ужасно неохота, конечно, но надо социализироваться хотя бы чуть-чуть, а с ним было бы полезно пообщаться. — С каким ещё австрийцем?! — у соседки даже пискнул голос от возмущения. Если бы Лера не была так зациклена на парнях, цены бы ей не было как собеседнику. Да будь её воля, Агата отдала бы Лере всех своих поклонников, раз той так хочется. Меньше было бы проблем. — Он занимается вычислительной химией. По сути, тем же, чем и я. Мы в чате общаги познакомились, он помог мне сделать задание с курса, вот решили встретиться, выпить кофе. Это так здорово, что мне будет с кем об этом поговорить. А то большинство людей не понимают, чем я занимаюсь, а с ним мы наконец-то сможем обсудить всё. — А тебе не кажется, что ваша информатика… — Вычислительная химия. — Вычислительная химия — просто предлог, чтобы пригласить девушку на кофе? — Если так, то я просто уйду. — Придётся досидеть, хотя бы из вежливости. — Ну досижу. Я всё равно вряд ли это пойму. Я не считываю такие вещи. За мной как-то раз парень ухаживал около года, а я поняла, что он имел ввиду, только когда он уже сдался. — Может, это и хорошо… — Что хорошо? — Ничего. Так, — Лера с сосредоточенным видом искала что-то в холодильнике. — Можно мне твой йогурт? — Бери. Только в следующий раз ты покупаешь. После небольшой паузы Лера заговорила снова: — А что стало с тем парнем? Ну который был в тебя влюблён. — Влюблён — громко сказано. Понравилась просто, наверное, уж не знаю, почему. Он нашёл себе нормальную девушку. Я за него рада. Все рано или поздно понимают, какое это гиблое дело, и находят себе вариант получше. Моя стратегия — сидеть и ждать, когда это случится. — А что если для кого-то ты и есть самый лучший вариант? — К счастью, таких нет. Если, конечно, Оскар — не совсем полоумный идиот. Она бы никому такого не пожелала. — Как знаешь. Потом расскажешь, как прошла встреча с австрийцем? — Если будет интересно, то расскажу. Кстати, я свой сидр к тебе в ящик поставила, я его уже не хочу, можешь пить. — Отлично, прямо сейчас и займусь. Лера забрала сидр и направилась в свою комнату. Агату почему-то это огорчило. Две минуты назад соседка молола языком про свою тундру, а теперь исчезла и резко перестала заглушать её мысли. Агата ушла в комнату и включила ситком, но дверь оставила открытой, на случай если Лере захочется ещё поболтать.***
«There is a party in the Irish today. Me, Nadia and Alexandra are going. We will have a pre-drink in the kitchen around 6, feel free to join us!» «I’ll be there!» — ответила я, мысленно благодаря Франческу за то, что она про меня не забыла. Александра и не подумала меня позвать. Вот уже пару недель она игнорировала моё присутствие. Если бы Александра решала, кого звать на совместные тусовки, а кого нет, меня приглашать уже давно бы перестали. Мой личный pre-drink начался на пару часов раньше. Надеюсь, я тут не сопьюсь такими темпами. Думала, что приехала в Финляндию, а оказалось — в алкоголяндию. Я попыталась мысленно воспроизвести, сколько дней с начала года я что-нибудь выпивала, но внезапно обнаружила, что проще будет посчитать дни, когда у меня во рту алкоголя не было. Я сделала глоток сладкого яблочного сидра, и по телу тут же разлилось успокаивающее тепло с привкусом газировки. Да, успокоиться бы сейчас не помешало. Я ведь в сущности разозлилась не из-за Александры. И даже не из-за Агаты. А из-за австрийца, будь он не ладен. «Он занимается тем же, чем и я, мы будем болтать о хемометрике». Какая прелесть! Ну просто идиллия! А я наивно полагала, что поток мужиков, добивающихся внимания Агаты, закончится на Оскаре, толком не начавшись. И вот на тебе — какой-то австриец. Если бы только я что-нибудь понимала в этой сраной хемометрике. Тогда уже я пила бы с Агатой кофе, а не этот задрот. Я живо представила себе худощавого парня в массивных очках в роговой оправе с нерасчёсанными сальными волосами, который будет с упоением рассказывать Агате, как следует моделировать химические процессы с помощью кодов. Если, конечно, я правильно понимала, как это всё работает. Я сделала ещё глоток. Агате, оказывается, не нравится в Хельсинки. Финляндия — деревня, подумать только! Философия жизни Агаты по существу называется не очень красивым словом снобизм. В Хельсинки скучно, в Москве шумно, про Ижевск она даже не слышала, и только её распрекрасный Питер — культурная столица. Только в Питере всё всегда идеально, а я, выходит, теперь деревенщина? Следующий глоток. Но что плохого в слове «деревня»? Почему это вдруг стало оскорблением? И разве я чем-то лучше Агаты, если так думаю… И ещё этот йогурт! Ей серьёзно настолько жалко йогурта, который стоил какие-то копейки, что она не могла уступить его мне просто так? Нет, дело было совсем не в том, что мне было сложно в следующий раз купить что-то самой. Да я бы купила ей все йогурты мира по собственному желанию, если бы она не превращала все отношения в рыночные. Подобное происходило уже не в первый раз. И вечно то ей надо было заикнуться о цене, хотя я никогда не оставалась в долгу. Разве не в этом суть дружбы, что тебе не жалко чего-то для человека просто так? А когда выставляешь ценник: «ты мне это, тогда я тебе то», то и ценность такого общения сводится до размера выгоды, которую ты можешь поиметь, а твоя ценность сводится к тому, что ты можешь предложить взамен. Конечно, мы покупали еду на двоих и старались вкладываться на равных, но ведь это должно быть само собой разумеющимся… А впрочем, это же Агата, разве можно ожидать от неё поведения, свойственного нормальным людям? Она не такая, как другие, и ничего тут не попишешь. Мне не стоит обращать внимания на добрую половину того, на что я реагирую так остро. Она не думает так, как я. Вообще-то, никто не думает так, просто на Агате это слишком сильно заметно. Конечно, её из-за этого сторонятся, но те, кто с ней всё-таки общаются, — умнейшие люди общества. Все её друзья — физики, которые умеют делать те же адские вещи, что и она. А я, может, и не умею, но глупой себя не считаю точно. Да, с ней не просто, но кто говорил, что будет легко? Я выдохнула, уже окончательно успокоившись. Пора было собираться в паб.***
— Мы пойдём в Айриш с Франческой и остальными, хочешь с нами? Дверь в комнату Агаты оказалась открытой, так что я решила вновь заговорить с ней. Конечно, никуда она не пойдёт, но разве красиво будет не позвать только кого-то одного? Не стану уподобляться Александре. — Нет, спасибо, веселись. — Как хочешь. — Мне вот интересно… — Агата сделала паузу, усмехнувшись. — Ты и правда думала, что я решу туда пойти? — Я скорее из вежливости позвала. Но если бы ты захотела, мне было бы приятно твоё общество. — Только тебе? — Остальные тоже не будут против. — Откуда ты знаешь? — А почему кто-то должен быть против? — Потому что с моим унылым ебалом нечего делать на тусовках, я там буду всем только настроение портить. — Над твоим унылым ебалом можно поржать, так что мне ты этим настроение только поднимешь. — Ну, здесь ты в меньшинстве. — Я думала, тебе всё равно на мнение большинства. — Так и есть. Поэтому если я не хочу куда-то идти, то просто не иду. Она повернулась обратно к своему компьютеру. Теперь она заулыбалась. Взаимные подъебы и мне подняли настроение, так что я развеселилась тоже, а ещё почему-то щёки горели. И всё-таки меня беспокоил этот австриец. Кто он? И насколько часто они с Агатой теперь будут «пить кофе»? Да кем бы он не был, я ему не позволю! Я так просто не сдамся. Австриец не получит ничего.