Подобрать код

      Александра с каждым днём раздражала всё больше. Всякий раз, когда она появлялась где-нибудь поблизости, меня рефлекторно тянуло закатить глаза. Она бесконечно повторяла: «I am exited», тем самым нивелируя смысл этого слова. Я от её болтовни была вовсе не exited, но не слушать не выходило, даже наушники не всегда спасали.       Я пыталась с ней подружиться. Видит Бог, я пыталась. С самого первого дня я была само дружелюбие. Со всеми общалась, каждому улыбалась, интересовалась, и, в отличие от Александры, никому не мешала. И если со всей остальной квартирой мне удалось найти хоть какие-то точки соприкосновения, то с Александрой, за какую бы тему я не бралась, говорить было совершенно не о чем. А она не то что мне не помогала, она ещё и мешала! Стоило мне хоть ненадолго замутить какой-нибудь ice breaker, как Александра меня перебивала, и между мной и остальными снова появлялся ice.       Конечно, так было только поначалу. Завести друзей, стартуя с абсолютного нуля, — задачка похлеще экзамена по физической химии. А когда закончился период адаптации, я поняла, что Александра не только не станет мне хорошей приятельницей (из потенциальных подруг я её исключила почти сразу), но и даже хорошей соседкой. На самом деле, соседкой она была просто отвратительной.       Видела где-то выражение, что, возможно, не интровертам надо выходить из зоны комфорта, а экстравертам на секунду заткнуться, чтобы зона, хоть ненадолго, стала комфортной. Так вот, на Александру это распространялось в первую очередь. От неё одной было столько шума, сколько не было от остальных четырёх моих соседок вместе взятых. Она вечно громко трепалась по телефону, приглашала в гости кучу народа и громко трепалась с ними уже дома. Меня бесил даже её акцент, хотя лингвисту грех плеваться на британский английский. А ещё она включала музыку. На кухне, когда тусовалась с друзьями. В душе, как будто сложно двадцать минут помыться в тишине! Неужели так страшно остаться наедине со своими мыслями? Или, может, у неё их просто не было? Я больше склонялась ко второму варианту. А ещё когда она собиралась куда угодно. Сборы на вечеринку каждую неделю, а иногда и не по разу, превращались в цирк с конями. Музыка начинала орать на весь дом часа в четыре, и плевать, если кто-то делает уроки или спит, а Александра занимала весь, и без того маленький, кухонный стол огромным количеством косметики. Красилась она, справедливости ради, красиво. Но меня раздражало в ней всё и даже это.       Как-то я вернулась из Турку в одиннадцать вечера, уставшая как собака. Хотела поесть в тишине и завалиться спать, но не тут-то было. На кухне, как всегда, разворачивалась какая-то пьеса с Александрой в главной роли. На этот раз они учили немецкий. Точнее учила Александра, а Надя и Франческа объясняли базу на два голоса в перерывах между диким ржачем. И вроде бы предъявить было нечего. Никто ещё не спал в такое время, да и нет ничего зазорного в том, чтобы хорошо проводить время с друзьями. Но я так сильно устала, что уже не могла всё это вывозить.       От срыва меня спасло только своевременное появление Агаты, которая просидела со мной всё время, пока я разогревала еду и отвоёвывала себе место за столом. Она даже с интересом послушала мой рассказ про Турку, правда мне приходилось перекрикивать фоновый гул. Когда я доела, мы переместились в коридор между нашими комнатами. Вообще-то мы должны были по ним и разойтись, но заговорили о чём-то и сами не заметили, как простояли в проходе бог весть сколько. Такое часто случалось. Мы могли так заболтаться, что по итогу не замечали, как наступало четыре, а однажды даже шесть утра.       Наши ночные посиделки я просто обожала. Агата, как собеседница, просыпалась в основном к вечеру, днём её было не выцепить. Зато, если мы обе были не заняты, это непроизвольно затягивалось до глубокой ночи. И мне было с ней так интересно! Мы мало в чём сходились, но даже наши споры пробуждали во мне какой-то неведомый заряд адреналина. Я знала, что переубедить Агату мне не удастся, но всё равно объясняла, как я думаю и почему я думаю именно так. Ещё я знала, что её точку зрения я, скорее всего, тоже не разделю, но всё равно хотела узнать эту самую точку. Мы редко в чём сходились. Но на неприязни к Александре сошлись. Мне было до того злорадно-приятно, когда однажды я пожаловалась на очередные доёбки британки, а Агата в ответ предложила «послать её экспертное мнение в известное место и делать по-своему». И я даже не знаю, что было мне тогда большим бальзамом на душу: критика Александры сама по себе или то, что меня поддержала именно Агата.       — Сюр, конечно. Они не могут свой немецкий учить не так громко? — задала Агата риторический вопрос.       Я пожала плечами. Я тоже Надю однажды попросила с немецким помочь. Но наш урок был гораздо более спокойным и вдумчивым. Может быть, потому, что мы были трезвыми. А, может, просто потому, что там, где Александра, никогда не будет покоя.       — Это, конечно, очень забавно, как наша квартира иллюстрирует международную обстановку.       — То есть? — не поняла я. У Агаты частенько приходилось просить дополнительно что-то разжевать. Как говорится, для тупых.       — Немцы всё моют и бесятся из-за каждой пылинки, британцы сидят сами по себе от всех обособленно, а русские всё терпят.       — Александра-то сама по себе? — Я не удержалась от саркастичного смешка.       — Она не типичная британка. Настоящая британка — Тайни. А Александра откуда такая, я вообще без понятия.       «Ну шума и хаоса от неё, как от испанцев, — подумала я, — и даже те временами поспокойнее будут».       — А почему это русские всё терпят?       — Ну тебя же бесит, что они шумят, почему не скажешь?       — А почему ты не скажешь? — парировала я. — Тебе ведь тоже это мешает.       — Сейчас мне это не мешает.       От обиды засосало под ложечкой. Слова Агаты не сходились с реальностью. Она жаловалась точно так же, как и я, но в конкретный момент ей было без разницы, а, значит, теперь это только моя проблема. А раз я молчу, значит, я терпила. Хотя Агата тоже никак не выражала своё недовольство и до этого.       И молчала я вовсе не потому, что была терпилой. Просто у любого действия бывают последствия. Мне так с трудом далось завести друзей, а потерять будет легче лёгкого. «Ломать ведь — не строить, и вроссыпь — не строем.» С Александрой договариваться бесполезно, она вообще меня не слушает, да и я с трудом понимаю, что она говорит, такой у неё странный, неподъёмный акцент, иногда мне даже кажется, что она разговаривает не словами, а звуками. А вот с немками… Где гарантия, что они выберут меня, а не Александру? Да тут к гадалке не ходи, они точно выберут её. А терять их тоже как-то не хочется. Я не была терпилой. Просто старалась сначала прикинуть, чем закончится, и есть ли в моих предъявах вообще какой-то смысл. Может статься, что КПД выйдет в ноль, а то и в минус. Не терпила, а дипломат. С другой стороны, а где проходит грань?..       — Может, ты и права. Меня действительно это достало. Я с дороги и хочу спать.       Я решительно направилась на кухню. Было немного страшновато, я даже не знала, с чего начать. Ладно, просто скажу, мол, не могли бы вы быть потише. И как это сказать по-английски, чтобы не выглядеть терпилой?..       — So, guys, I think it’s time to go to bed. It’s already late, we all have classes tomorrow.       О-фи-геть. Рассказать кому, не поверят. Только я уже собралась с силами и с предъявами, как Франческа самолично озвучила мою мысль. Девочки согласились. И даже Александра! Что ж, мне ничего не пришлось делать. И хорошо. Я многозначительно посмотрела на Агату. Она улыбалась.

***

      Но один случай, связанный с Александрой, вывел меня из себя окончательно. Ей было мало оккупировать кухонный стол и наше право на тишину. Однажды она присвоила себе ещё и мусорку. Общую. Блять. Мусорку. Одним вечером, хотя, наверное, была уже ночь, я пошла на кухню поискать чего-нибудь вкусного, и увидела Агату, сидящую за столом нога на ногу. Лицо у неё было — не передать! Обычно она толком не могла выражать эмоции, а девиз Агаты: не умеешь — не берись. Но в этот раз она состроила мину ещё кислее, чем обычно.       Недовольное лицо с примесью насмешки и какой-то умной мысли в глазах на Агате смотрелось удивительно сексуально. В этой позе она вообще настолько источала секс, что воспринимать это спокойно у меня выходило с переменным успехом. Временами учащённое сердцебиение в её присутствии я уже воспринимала как должное и в целом к нему адаптировалась, но, помимо этого, нужно было ещё себя контролировать, чтобы не пялиться подолгу. А вот с этим уже возникали некоторые сложности. Особенно сейчас. Могла бы хоть немного сделать лицо попроще, я же в неё так только больше влюбляюсь! Я копалась в холодильнике, а Агата всё смотрела и смотрела. Ну, значит, я тоже буду смотреть. Теперь это её проблема.       — Что? — не выдержала я, давясь смешком.       Агата молча кивнула на кухонный гарнитур. Поначалу я не поняла, куда она показывала: посуда вроде была вся чистая, и ничего лишнего нигде не валялось — придраться было не к чему.       — Посмотри на мусорку, — подсказала Агата. — Графика уборки им, видимо, было мало…       Я опустила глаза. К дверце, за которой стояла мусорная корзина, был приклеен жёлтый стикер с надписью «Please, no personal items in common beans».       — И что это значит? — спросила я.       — А я что ебу? Думаю, это значит, что им нехрен делать. Такое ощущение, что они приехали сюда не учиться, а убираться. Что за мания везде что-то вешать? То расписание, то графики, то теперь стикеры. Так и тянет приклеить немкам на двери что-то типа: «Please stop screaming at night».       Ага, вот только в этом не немки виноваты. Я пожала плечами. Меня бесили даже не стикеры и не график уборки. В нём было хоть какое-то рациональное зерно, хотя я всё равно не понимала, в каком месте у нас грязно. Просто раздражает, что они вечно всё решают за всех. Та половина квартиры как будто вообще не считается с нашей.       — Я говорила с Тайни, — прочитала мои мысли Агата. — Ей тоже не нравится, что они вечно там что-то себе выдумывают, а мы в итоге крайние.       — Надо что-то с этим делать, — сказала я, стараясь не улыбаться слишком заметно.       Я была так рада, что моё непопулярное мнение, за которое, я думала, меня загнобят, на самом деле разделяли. Значит, проблема действительно существует. Значит, дело не во мне.       — Я просто не буду подчиняться их тупым правилам.       — Игнорирование проблемы её не решит, только хуже будет.       — Я уже два месяца всех игнорирую и прекрасно живу.       — Ну меня-то ты не игнорируешь, — я довольно улыбнулась.       — Ну ты и не все.       Я улыбнулась ещё более довольно.       — А Тайни?       — А что Тайни? Мы с ней не особо много общаемся и в основном по делу. Но с ней интересно. Она физик. Нам всегда есть о чём поговорить.       «Общаемся только по делу» и «всегда есть о чём поговорить» как-то не особенно соотносились друг с другом в моей голове. Но это Агата. На её слова иногда надо смотреть глубже. На неё в принципе надо смотреть глубже. На неё одно удовольствие смотреть.       Я прислонилась пятой точкой к кухонному гарнитуру напротив несчастного жёлтого стикера и уставилась на него в упор, сложив руки на груди. Я уже не знала, плакать мне или смеяться. В голове друг друга сменяли две мысли. Первая — как меня заебала Александра и то, что немки стали на неё похожи, и вторая — как прекрасно, что Агату всё это тоже заебало. Соседка тем временем успела смыться к себе в комнату и тут же вернуться, но уже не с пустыми руками. Она заговорщически мне улыбнулась и показала набор стикеров точно такого же цвета. Я почти сразу поняла, что она собирается делать. Она написала что-то карандашом крупными буквами и прилепила свой стикер аккурат поверх уже имеющегося. Я подошла ближе и увидела злобно-ироничную надпись: «Don’t put stickers on the furniture».       Сдержать злорадное хрюканье мне не удалось, как бы я ни старалась выглядеть перед Агатой, как леди. Хотя леди ей, скорое всего, и не нравились. Кто тогда нравился? Если бы я знала, то и алгоритм действий бы продумала. А так всё вслепую и наугад. Ну ничего, мама говорила, что если долго мучаться, то что-нибудь получится. Правда, она говорила это об учёбе, а там у меня не то, чтобы что-то получалось.       Агата тем временем встала рядом со мной, почти что касаясь моего плеча. Теперь мы стояли в одной и той же позе с одинаковой довольной лыбой, пялясь на своё художество. Мы были словно два заговорщика, хранившие общую тайну. И от этого мне было ещё веселее. Мало того, что ей тоже не нравился балаган в нашей квартире, так она ещё и, как и я, бесилась на эти дурацкие жёлтые стикеры.       Мы засмеялись в один голос. Я уже не могла определить, от чего у меня так поднялось настроение. Некрасиво обсуждать людей за их спиной, а уж тем более в нелестном формате. Но мы с Агатой обсуждали. Ещё минут двадцать мы простояли точно также смеясь и перекидываясь историями из жизни, в которых отрицательным персонажем была обязательно Александра. В историях Агаты ей компанию составляли и немки, а я, дорожа своей дружбой с ними, крысила только в сторону британки. Видимо, правы были психологи, рассуждавшие о паршивой человеческой природе, когда говорили, что дружить против кого-то всегда веселее, чем просто так.       — Ладно, пора снимать, — наконец вздохнула Агата.       — Ты не собираешься его оставить?       — А зачем их провоцировать?       О, знакомые речи. Мои речи, на самом деле. А после этого окажется, что это я тут терпила.       — Они сразу поймут, что это моё художество, — пояснила Агата.       — Почему, например, не моё или Тайни?       — На Тайни точно не подумают, а ты с немками дружишь. Да и без этого ежу понятно, что я — главный враг народа в этой квартире. Из-за чего они, думаешь, истерику по поводу уборки устраивают? Ты думаешь это тебе предъява?       — Так ты ведь и не мусоришь…       — Ты это им объясни.       Агата наконец стянула с дверцы свой стикер, прихватив, правда, вместе с ним и тот первый. Оба со свистом полетели в мусорку, а Агата полетела в свою комнату, перед этим позвав меня с собой. И кто я такая, чтобы отказывать Агате Лурье?       Агата включила свой вездесущий ноут и достала какие-то конфетки.       — Угощайся, для тебя купила.       Я заварила нам чай, а Агата включила фоном какие-то клипы. Мы снова принялись болтать ни о чём. Она рассказывала о доме, о своей семье, о своём ненаглядном Питере. Наверное, его следовало упомянуть раньше, чем семью…       — Помнишь, я говорила, что ни по кому не скучаю? — спросила она. Я кивнула. — Так вот, походу, скучаю. По городу очень скучаю.       Она включила просмотр улиц и начала показывать места, по которым любила гулять. Какие-то странные закоулки далеко за пределами красивого центра. Хотя не человеку, который шляется на Ракетную и до Ашана, ей что-то предъявлять. От такой бесконечной рекламы мне даже захотелось съездить в Питер.       И всё равно в Хельсинки лучше. Этой безнадёжной тоски по дому мне, наверное, не понять. Как можно так прикипеть к какому-то месту, чтобы закрывать глаза и видеть только его? Чтобы думать: «Хочу домой», и представлять себе не свою комнату и лица близких, а целый огромный город. Я любила Ижевск и его красивые уютные улочки, наполненные воспоминаниями ранней юности. Но это было какое-то очень спокойное чувство. Я вполне могла любить свой город и на расстоянии. На каком угодно и сколько угодно. Здесь мне нравилось настолько, что я забыла о том, что можно скучать по дому. Мир хотелось увидеть сильнее.       — Ты же можешь поехать в Питер. Отсюда же прямой поезд ходит?       — Да. Алегро. Но это слишком дорого. Зато я смогу поехать на нём домой. А ты прощалась с городом, когда сюда уезжала?       — Было дело, — призналась я, — если можно это так назвать. Мы с Ликой долго гуляли по разным ебеням. В конце лета всегда появляется какая-то ностальгия.       — А Лика это кто?       — Моя лучшая подруга. Есть ещё Юля.       — Можешь не утруждаться, я всё равно всех не запомню.       — А всех и не надо. Достаточно будет Юли и Лики.       — Их я тоже не запомню. Лишняя информация.       Да уж… Как она своё-то имя до сих пор помнит. А то мало ли информация не слишком полезная…       — Я не прощалась с друзьями, всё равно ведь уже скоро увидимся, только с городом. Прошлась по своим любимым местам в центре.       — Типа разных набережных?       — Некоторые места у Невы, но это не те знаменитые достопримечательности. Туристы об этих местах, как правило, не знают. Да и местные вряд ли задумываются.       — А почему было не пойти туда с друзьями? Вы могли бы…       — Нет, — резко прервала меня Агата. — Это только моё.       Я примирительно пожала плечами. На несколько минут воцарилась тишина, но уходить я не собиралась. Мне было комфортно и просто так сидеть в комнате Агаты. Ещё неизвестно, в чьей комнате я суммарно провела больше времени, в её или в своей собственной. Так что я залипла в телефон, попивая чаёк. Раз меня до сих пор не выгнали, значит, это выглядит нормально.       За всё это время мне пришлось в срочном порядке придумывать оправдание своему здесь нахождению всего один раз. Агата тогда весь вечер загонялась из-за своей домашки и не находила себе места, потому что у неё ничего не получалось, а спросить было не у кого. Ну или она просто не умела просить о помощи, но это так, мысли вслух. Агата жаловалась мне весь вечер, а потом, когда я закончила отпаивать её чаем, она ушла в свою комнату и начала фанатично пытаться снова. Я тогда пошла за ней, восхищаясь то ли её упорством, то ли мозгами. Скорее вторым, потому что недостатка в первом у меня не было. А вот умной, как Агата, мне бы очень хотелось быть. Правда, судя по покрасневшим глазам, затравленному взгляду и бессоннице, с которой Агата тоже постоянно мучалась, этот успех не был бесплатным. Я не знала, как дорого ей досталась её жизнь, но почему-то раз за разом проникалась сочувствием. Мне хотелось её утешить, погладить по голове, прижать к себе и сказать, что всё будет хорошо, сказать, что я рядом и никому, а особенно ей самой, не позволю её обидеть. Вместо этого я просто с интересом уставилась в экран с её домашкой и выпалила равнодушно-едкое: «Мне вот интересно, получится в итоге или нет». «Ты поэтому здесь сидишь?» — спросила Агата. И я не придумала ничего умнее, чем просто ответить: «Да». Хотя, конечно, нихрена не поэтому.       — Лера?       — А?       Я чуть не подскочила в кресле.       — Куда ты потерялась?       — Отлетела в свои мысли.       — Понимаю, у меня тоже бывает.       — Ты что-то хотела? — Да уж, учусь дружелюбию у Агаты. Но у неё-то всегда голос монотонный, и реплики грубоватые, а я как будто специально играю незаинтересованность. Невольно специально играю.       — Да, смотри, что нашла!       Она развернула ноутбук ко мне экраном. Там было какое-то объявление о месте в аспирантуре. Я пробежалась по тексту два раза и всё равно не поняла нихрена, кроме, может быть, того, что аспиранта ищет какой-то универ в штате Алабама и предлагает щедрую стипендию, а ещё, что это как-то связано с материаловедением.       — Вычислительное материаловедение, — подтвердила Агата. — Прочитай вот тут. Это требования к кандидатам.       — И?..       — И это точь-в-точь про меня. Я подхожу по всем пунктам. Такое ощущение, что эту вакансию с моего резюме писали.       — Но это же аспирантура, ты не можешь пойти туда после бакалавриата.       — Вообще-то могу.       Я вопросительно подняла бровь. Да нет. Не может. Так нельзя. Агата крутая, не спорю, но я знаю правила.       — В некоторых случаях, если профиль кандидата релевантен для конкретной программы, после бакалавриата могут взять сразу на PhD. Я даже больше рассматриваю этот вариант, чем любой другой, чтобы не терять времени.       Да, в этом вся Агата. Мне кажется, у неё какой-то фетиш на время. Она так боится его терять или тратить, что забывает проводить. По глазам и речам Агаты вечно видно и слышно только одно: «Успеть, успеть, успеть». А как же просто пожить?       «Скорость течения времени изменяется по параболе, — говорила Агата, — если смотреть на график с середины, то видно, что в начале жизни время идет медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Если не сделать чего-то сразу, пока молодой, не успеешь никогда. Строго говоря, смысл жить есть только примерно до сорока лет, дальше работоспособность падает, и ты уже в каком-то смысле бесполезен для общества».       Мне было и грустно, и смешно. Человек, который больше всех на свете чихать хотел на общество, на мнение окружающих, на их чувства и потребности, так сильно стремился быть этому самому обществу полезным, что был готов мысленно себя похоронить в сорок лет.       — Если я туда подам, то точно пройду, — продолжала Агата свои мысли вслух.       — Значит, точно надо подавать!       Я человек простой. Могу выиграть — играю. Но иногда я забываю, что нельзя судить всех по себе. У Агаты огромная стартовая цена на академическом рынке. Это не она будет воевать за стипендии, это стипендии будут воевать за неё.       — Я ещё подумаю, — резюмировала она. — Не хочу ехать в какое-то захолустье.       — Да у тебя всё захолустье, куда ни плюнь. Зря нос воротишь, такие возможности.       — Возможности два года торчать у чёрта на рогах в какой-то крохотной деревушке в Алабаме?       Агата саркастично улыбнулась уголком губ и посмотрела мне в глаза, видимо, пытаясь своим этим взглядом просверлить мне мозг, как дрелью. Зря, он и без того уже еле-еле работал. Вернее, только начал. И потому чуть не подыхает теперь от перегрузок.       — Возможность поступить в магистратуру за рубеж на стипендию, — поправила я.       — Я-то в любом случае там выживу. Я знаю, что я там выживу, только не знаю, стоит ли оно того. Да, там предлагают заниматься хемометрикой, но не по той теме, по которой я бы хотела.       — А по какой ты бы хотела?       — Автоматизация синтеза, — сказала Агата с каким-то придыханием. Таким же тоном я говорила слово «Скандинавия».       Благо хоть тут мне не пришлось ничего переспрашивать. Что такое автоматизация синтеза, было понятно из названия. Слава филологии. Хоть где-то мне пригодился мой гуманитарный бэкграунд.       Агата встала из-за стола и принялась ходить туда-сюда по комнате, рассуждая:       — Конкретно по автоматизации в Европе не так-то много исследовательских групп. Есть одна в Австрии, но они изобрели какую-то механическую руку…       — И эта рука будет выполнять синтезы за человека?       — Как я поняла, да. Ну и поточные анализы тоже.       — Прикольно. Но тебе не нравится, да? — я уже научилась читать Агату по выражению лица. Правда, пока что я освоила только поверхностное чтение в моменте. Как на иностранном языке, когда тебе сунули упрощенную книжку под уровень А1. «Он пошёл, она встала, они сказали» — как-то так мама любила описывать те книги, которые мне нравилось читать.       — Лер, ну это же не спортивно! — Агата даже всплеснула руками. — Робота они, блин, изобрели! Я тебе говорю про будущее, про то, что в химии всё можно будет делать автоматически, вообще всё, понимаешь? Это гораздо больше, чем какая-то одна механическая рука.       Я кивнула. Я понимала. Я понимала, что дивный новый мир Агаты не за горами. И когда он наступит, я останусь без работы. А ведь я поступила туда, куда поступила, как раз затем, чтобы точно без работы не остаться. Нет, нельзя об этом думать. Нельзя, Лера, не думай. Смотри на Агату, будь в моменте. Не думай, не думай, не думай…       — А куда ты хочешь если не в Австрию и не в Алабаму?       — Я хочу в Шотландию, — почти шепотом ответила Агата.       «Я хочу в Исландию», — вторил ей мой собственный голос в голове. Так сильно сейчас Агата напоминала мне меня саму.       Вот только я хотела в Исландию просто ради Исландии, а Агата хотела в Шотландию из-за лаборатории. Из-за особенной лаборатории. Со слов петербурженки, именно там исследовали то, о чём она так мечтала. И профессор, который руководил исследованиями, был для неё чуть ли не кумиром.       — Мы мыслим одинаково, понимаешь? Он говорит моими словами, моими мыслями, моими идеями. Я послушала пару его интервью, после того, как ознакомилась со статьями, и я до сих пор не могу поверить, что кто-то разделяет мои идеи настолько. Но туда почти невозможно попасть. В Алабаму меня возьмут точно, а туда почти наверняка не возьмут.       Агата вдруг сникла. Села на своё место и подперла рукой голову. И тут я не выдержала и мягко коснулась её плеча. Оно было тёплое и как будто наэлектризованное. Не потому что свитер проводил ток, а потому что это была Агата. Сама по себе как из другого мира. Словно бы я дотронулась до тёмной материи. Это было как-то неловко и сумбурно. Мне хотелось поддержать, сказать без слов, что я понимаю. Хотя нихрена я не понимала. Я не понимала, как Агату могли куда-то не взять. Идеальные оценки, куча публикаций, резюме — хоть на выставку, недавно сдала ILES на практически высший балл. И всё равно она сидит и грустит от того, что недостаточно хороша, чтобы попасть в ту саму лабораторию.       — Ещё есть в Казани магистратура по хемометрике, — сказала Агата, как-то удивленно глядя на мою руку, которую я всё никак не могла заставить себя убрать. — Это недалеко от Ижевска, если я не ошибаюсь?       — Шесть часов езды, — сказала я, сглатывая что-то странное в пересохшем горле.       — Не хуже, чем Алабама, — бросила Агата.       Я ничего не сказала. Как по мне, Америка была априори лучше. Но для Агаты не было разницы, где работать. Главное работать. А в моей голове бешено вертелось: «Алабама, Агата, Казань. Казань, Агата, Алабама. Агата, Казань. Агата, Казань».       Шесть часов езды от Ижевска.       Всего каких-то шесть часов.