Гильдия Теней

Меньше всего Мальт хотел говорить именно с Персивалем, но куда денешься от этого, когда вы оба служите в одно и том же трибунале и преследуете одни и те же цели? Мальту очень хотел вцепиться в горло Персивалю, и, наконец, впервые за много-много лет сделать ему по-настоящему больно, да так, чтобы он больше не смог никогда работать, мыслить и усмехаться. Он хотел стереть его в порошок, но… Но Мальт привык к тому, что нельзя поддаваться своим чувствам ещё очень давно, и если в последнее время его воля ослабла, это не означает, что он изменил своим принципам в отношении своего одновременного врага и соратника. Разумеется, они пересеклись! Разумеется, это произошло бы всё равно, но Мальт, желая упредить лишний шум и слух (к чему скандал?) пришёл первым. Персиваль был бы застигнут врасплох, если бы только сам не собирался к Мальту. Но Мальт опередил и вошёл в кабинет Персиваля. Была минута — страшная и жуткая минута, когда они оба смотрели друг на друга, и явно ненавидели настолько, что, по меньшей мере, желали друг другу мучительной гибели. Затем Мальт сказал: -Я не стану приветствовать тебя так, как приветствовал бы советника, трибуна или любого другого человека, поскольку приветствие — это форма уважения, а мне сложно тебя уважать. -Мне самому бывает сложно себя уважать, — Персиваль не смутился. Он умел оскорблять себя и шутить над собой, сглаживая ситуацию, что, в былые времена, пару раз неслабо обманывало многих дознавателей, решивших из-за этого, что Персиваль — славный, добродушный и отходчивый малый. Но это было его маской. Он всё помнил. Всё и всех. Мальт кивнул, затем сказал опять: -Я могу понять твои предательства в прошлой жизни, когда был ещё прежний король. Я могу понять твою трусость и твои дела в нынешнее время. Могу даже оправдать их… -Кажется, я не нуждаюсь в твоём оправдании! — заметил Персиваль, но Мальт не смутился: -Арахну я тебе не прощу! -Вот оно что…- Персиваль хмыкнул. — Ревность мужчины встала над холодным рассудком? Бюрократическую сволочь поглотил хаос любви? Мальт мрачно молчал, и Персиваль понял, что лучше не провоцировать его лишний раз. Издевательства — это, конечно, святое, но сейчас лучше бы разъяснить ему свои мотивы. Хоть как-то! -Я считаю, что ты должен быть мне благодарен, — заметил Персиваль. — Я сделал то, что ты боялся сделать. Ты явно идёшь ко дну! Моран, Шенье…сколько будет скрываться ещё Эжон? Вряд ли долго. Потом Корсар, Фалько под вопросом, но даже если…в любом случае, ты уже точно проиграл свою жизнь! -Ты беспокоишься о моей жизни? — Мальт криво улыбнулся. -Я беспокоюсь о жизни Арахны. Ты ведь хотел сам ее оттолкнуть. Но она пришла к тебе, и ты не смог её выгнать. В тот день, помнишь? Помнишь, в тот день и был опубликован тот проклятый памфлет? а ты? Мальт не отреагировал. Персиваль почувствовал себя увереннее и продолжал теперь наступать: -Ты хотел отдалить её от себя, чтобы не утянуть за собой, но не устоял! Слабак! Эгоист! Она дура, ей влюбиться в тебя недолго было. Она осталась одна, и никого не стало из ее прежнего маленького и жалкого мира. Только ты и остался! И вот она — любовь в ней, и вот — чувство. А ты? Ты всегда знал, что падёшь и пытался подготовить её к тому, чтобы она продолжила твое дело и взяла на себя заботу о твоём же сыне! -Так ты…благодетель? — тихо поинтересовался Мальт, и в его тоне не было ничего, кроме яда и отчаяния. Он уже понимал справедливость слов Персиваля, задолго до них коря самого себя за ту слабость, что сам же и проявил, не сумев оттолкнуть от себя Арахну. -Ну, — Персиваль скромно развел руками, — выходит, что так! словом, я сделал то, что ты сделать не можешь. Ты сам дал мне этот ключ. Ты сам оттолкнул её, когда сцепился с Эммой. -И ты хочешь меня подставить в ее убийстве? — Мальт внимательно взглянул в лицо Персиваля. — Я говорил с королем по этому поводу. -Хотел бы — подставил, — не стал лукавить Персиваль, умалчивая, конечно, о подложенной улике — куске платья Эммы в один из тайников Мальта. Это была временная мера, предосторожность, которую Персиваль решил разыграть позже. — Но ты пока не арестован, хотя и я сам склоняюсь к тому, что это дело рук твоих. Мои люди ищут убийцу, проверяют всех, с кем работала Эмма, но я, да и Арахна — мы видели твою стычку. Мы видели, как ты потерял голову… Персиваль замолчал, делая вид, что очень смущен этим обстоятельством, своими же собственными словами. -Но королю, — продолжил он, выдохнув, — пока нет дела… ладно, дознание покажет правду. -Или то, что ты сочтешь правдой, — заметил Мальт. — Не смей манипулировать Арахной. Она не твой инструмент, не марионетка! -Ага, — согласился Персиваль с иронией, — она была твоей марионеткой! Она хотела влезать в заговор? Нет! Она хотела остаться в живых в ночь бойни? После всего, что до этого на нее обрушилось — вряд ли! Хотела она в совет? Да никогда! Но нет, Мальт решил за нее, направил и выбрал… Персиваль не удержался и с прежней интонацией Мальта ядовито закончил: -Благодетель! -Я спасал её! — напомнил Мальт. — Я привел ее на сторону жизни. -Путем смерти души, — кивнул Персиваль, — здорово. Нет, правда, здорово! Она не может жить в этом мире, не может обвинять раз за разом без обвинения, но делает и мучается. Это ли не значит быть марионеткой? -Не смей…- начал Мальт, но был перебит: -Спасать ее? беречь? Время твоих чувств к ней давно прошло. Тебе нужен был человек рядом. Твой человек, который перехватит, поможет, поддержит. Но теперь уже нет. Теперь ты сам отдал ее кипящим волнам нашего буйства, отдал, как жертву принес! Так чего ты ждешь? Мальту очень сложно далось напускное спокойствие. В его душе бушевали яростные волны. Сама душа раскалывалась от этих волн, и он с трудом держал эту бурю в себе. В словах Персиваля был смысл, и от этого хотелось его убить. Мальт не видел в Арахне именно личность, что-то дорогое для себя — долго не видел, действительно желая создать себе соратника, сподвижника, который будет покорен его воле. Но что-то изменилось и в дни смуты они стали значительно ближе, чем Мальт рассчитывал. Потеря соратника в ее лице была ничем для Мальта в сравнению с куда большей потерей… Мальт сумел сдержать в себе гнев. Это стоило ему большого усилия, да и осознание не дало — если бы он набросился на Персиваля сейчас, то показал бы его правоту, а так можно было еще отпираться и изображать невинность, пусть цена этой невинности — медяк в лучший торговый день. Но всё же! Всё же! Разум может говорить, что Арахне где-то лучше, но сердце, проклятое сердце желает утешения, желает возвращения и ещё одной минуты спокойствия и любви. Персиваль ждал. Он был спокоен. -Я тебя ненавижу, — наконец промолвил Мальт, полностью овладев собою. — Ненавижу так, как никогда и никого ненавидел, как вообще может только ненавидеть человек. -Хвала Луалу и Девяти Рыцарям Его! — Персиваль возвел руки к потолку, — если тебя ненавидят, значит, ты все делаешь правильно. -Я надеюсь, что твой конец будет мучительным и жалким, бесславным и подлым, как вся твоя натура. Но сегодня все, что мне дорого, оказалось в твоих руках. Персиваль мгновенно посерьезнел: -Я сделаю всё, чтобы сберечь Арахну и твоего сына. Кто-то должен… мне доставит удовольствие сделать то, чего не смог сделать ты! Мальт кивнул и вышел из кабинета Персиваля, больше не сказав и слова. Это было жестокое обещание и жестокие слова со стороны Персиваля, и такое же жестокое и убийственное принятие со стороны Мальта, но иного и быть не могло. Слишком много было меж ними дурного, но все же — держались они вместе. Даже в Коллегии Дознания, когда она еще существовала, прикрывали друг друга. Ненавидели, презирали, делали мелкие гадости, и все же прикрывали! Странная человеческая натура у обоих дала им единственно возможную близкую форму взаимодействия — вражду. Слишком схожие и слишком различные они могли бы быть друзьями, если бы только были способны к дружбе… Персиваль выждал ещё пару минут, дожидаясь, пока Мальт скроется в коридорах, затем вышел сам — пора было идти в зал суда, где должны были предстать перед судом граф Моран и маркиз Шенье. Зал! О, этот зал! Как не был он похож на прежний зал Коллегии Судейства, где выносились решения о жизни или смерти преступника! Теперь, когда не существовало Коллегий, а был лишь один Трибунал — всё изменилось и прежние малые залы суда канули в прошлое, сгинули вместе с прежней Маарой. Большую часть нынешнего зала занимали скамьи, стоящие амфитеатром — в количестве двенадцати штук полукругом — тут размещались зрители, если такие были, родственники, свидетели, и дознаватели с преступниками. Каждому полагалась своя скамья. Напротив скамей — огромный стол, за которым сидели законники из совета (полагалось, что их будет трое, но чаще всего был кто-то один), писец и докладчик. Между столом и скамьями — чуть в стороне от центра, стояла маленькая скамеечка — жалкая и хлипкая — тут приходилось размещаться преступникам и жаться охране. Человек выглядел особенно мелко, оказавшись среди огромных длинных скамей амфитеатра и большим столом трибунов. Чаще всего преступники сами осознавали свою беспомощность, когда посмотрев по сторонам, видели лишь громадины, а подле себя — ничего. По стенам висели прекрасно выложенные знаки бывших Коллегий Секции Закона — скрещенные меч и топор от Палачей, весы в равновесии — от Судейства, глаз — от Дознания. Каждый символ был выполнен в особенном прекрасном, изящном стиле, который никак не вязался с грубость остального зала. В любое время зал этот освещался — повсюду стояли свечи в великом множестве, чтобы было очень светло, и ни одна деталь не могла проскользнуть мимо зорких взоров служителей закона. Сейчас на скамьях амфитеатра были члены трибунала и несколько жрецов. Дело Морана и Шенье было громким, однако, простолюдинов сюда не пускали из-за того, что дело касалось губительных и страшных памфлетов, а напоминать лишний раз про них народу не хотелось. Законники из числа советников были в полном составе — в центре восседал Мальт, рядом с ним Персиваль и Арахна — с самого края — ей едва хватило внутренних сил, чтобы не взглянуть на Мальта, когда она вошла. С другой стороны от него сидели писцы, один из которых должен был составить подробный протокол для дела, а другой весть для народа. Маркиз Шенье и граф Моран, похоже, веселились. Они не чувствовали себя беспомощными, и каждый вопрос от Мальта или от членов Трибунала, устроенных на скамьях, воспринимали с каким-то восторгом, словно бы не отдавали отчета о последствиях своего поведения. Сначала шло, что называется — «тихое обвинение». То есть, такое обвинение, от которого обычно еще отбивались. Оно касалось стройки. Мальт спрашивал: -По какой причине стройка оказалась в плачевном состоянии, а именно — в пьянстве рабочих, в отсутствии поставок, в задержке текущего этапа? Отвечал граф Моран: -Мы сказали его величеству, что закончим стройку к концу сезона. До конца сезона далеко, вы не можете ставить нам в вину то, что мы не успели, поскольку не вышел отпущенный нам срок. Смотрят не по промежуточному этапу, а по итогу. Шенье добавлял значительно короче: -Это не вина, а минутное обстоятельство. -К тому же, — подхватывал Моран, — дороги, люди…это всё подвержено внешним обстоятельствам, в чем его светлость маркиз абсолютно прав! Со стройкой ничего не добились. Арахна не проронила ни слова, ни вымолвила и звука, просто сидела, глядя в одну точку. Она сама ненавидела вести такие процессы, но обычно к этому моменту у нее уже были признания, и приходилось лишь спрашивать принадлежит ли оно преступнику, получать согласие, после чего решать о приговоре. Но здесь был иной случай. Совсем иное обвинение и совсем другие люди. Слишком знатные люди. Было следующее обвинение: разложение дисциплины среди народа. и снова начал Моран: -Это не к нам. Это к народу. Чего это он быстро разлагается от всякого обстоятельства? Это уже было чем-то. из этих слов можно было построить обвинение в неуважении к собственному же народу… Но, наконец, роковое. Памфлеты. -А это найдено у наших рабочих, — пожал плечами Моран. — Не мы читали. Ни я, ни маркиз с такими ошибками не пишем. -У кого именно из рабочих? — настаивал Мальт. -Не помню, — покачал головою Моран. Шенье добавлял: -Память на лица плохая. На имена еще хуже. -Но этот памфлет был найден в вашем шатре. -Мы отняли его у нашего рабочего. И принесли в шатер, чтобы сжечь. Так и было! -Читали ли вы памфлет? — Мальт был спокоен. Он и не с такими сталкивался. Арахна же начала нервничать. Происходящее наводило на нее тошноту. Она чувствовала себя ужасно и ничего не могла сделать. -Отрывками, — ответил маркиз Шенье. — Почерк сложно разобрать. А иного — нет. Что ж…пора донесения. Мальт развернул перед собой письмо, написанное Персивалем и отправленное им анонимно, и прочел об обвинениях, из которых следовало, что маркиз и граф распространяют и пропагандируют содержимое памфлета, посягающего на королевскую власть. -Клевета, — остался спокойным Шенье. -Слова какого-то обиженного рабочего, — подтвердил Моран. -Разумеется, это может быть правдой, — согласился Мальт неожиданно покладисто, — но где, в таком случае, Эжон, ваш третий советник? Маркиз и граф переглянулись. Тут они просчитались. Желая спасти молодость, они подставились сами. -Мы ему не псы! — попытался отбиться Моран, но это уже было слабой защитой. Мальт поднялся со своего места и обратился к присутствующим трибунам: -Я спрашиваю себя — может ли быть связано отсутствие советника Эжона на стройке, в доме, совете и в этом зале с простым совпадением, и не верю в положительный ответ. Он был на стройке в тот день, что следует из показаний рабочих, так куда и почему он испарился? -Совесть нечиста! — выкрикнули с амфитеатра, и радостный гул всколыхнул скамьи. -Преступник бежал! -Могли ли советники, работавшие с ним бок о бок, не знать этой вины? -Не могли! Виновные! На эшафот! У Арахны потемнело в глазах. Она сжала зубы до боли, пытаясь отрезвить свой разум, и это помогло. Персиваль заметил ее состояние, осторожно прикоснулся к руке Арахны, тихо, почти не разжимая губ, сказал: -Терпи. Она взглянула в растерянные лица Морана и Шенье, которые никак не могли теперь уже оправдаться от обвинения, которое и не было обвинением, и сама вскочила с места, не в силах больше сидеть и выносить это. Мальт побелел. Моран и Шенье взглянули на нее с надеждой. Персиваль нахмурился — такая самодеятельность ему не нравилась. Арахна же взглянула на маркиза и графа еще раз, поражаясь себе — ей эти люди чужие. Они все равно никогда не были ей ровней, стояли где-то там, где верха и даже присутствие за одним столом совета не давало им равенства. Так чего это она? Откуда пришла эта ярость? Откуда пришло это минутное помутнение и что теперь делать, когда оно пропало, а воля к жизни не угасала и разожглась? Что делать, когда теперь на нее устремлены взгляды?.. -Вы желаете что-то сказать? — Мальт умолял ее одним взглядом, и Арахна вняла этой мольбе, но больше собственной трусости и, пересилив всё, что ещё жило в ней храброго и честного, сказала сухим, треснутым от волнения голосом: -Да. Я хочу сказать. А что именно сказать не знала. Знала лишь только то, что не сможет защитить ни графа, ни маркиза, ни Эжона, которого сегодня здесь еще нет, но где-то он все-таки еще должен быть. Не сможет и не станет. -Я хочу…- она нервно облизнула пересохшие губы, и глядя в расплывающиеся лица трибунов, и никак не глядя на обвиняемых, наконец, нашлась, — я хочу напомнить присутствующим о губительной силе этого памфлета. Он не просто посягает на королевскую власть, но унижает всё, что ценит Маара — её народ, её бога, её мировоззрение. Этот памфлет — орудие против народа и поэтому всякое проявление его действия…нужно уничтожить, как наиболее губительное. Она села. Вернее даже рухнула в кресло. Персиваль облегченно прикрыл глаза, а Мальт заметно выдохнул. Трибуны взорвались одобрительным гулом, а Арахна с трудом сдерживала слезы. Лучше бы ей молчать совсем… Она нашла в себе силы бросить один, только один взгляд на обвиняемых. Шенье смотрел на амфитеатр, а граф Моран точно на нее, и очень многое было в его взгляде, что-то большее, чем ненависть, что-то более горькое, чем печаль. Приговор был объявлен в полном одобрении трибунов. В конце приговора о смертной казни появилось и упоминание про незамедлительное разделение участи своих товарищей по новому заговору против Маары — Эжону, когда тот будет пойман. Но Эжон не знал о том, что уже приговорён во время собственного отсутствия Трибуналом. Он вообще только-только осознанно открыл глаза и увидел, что находится в рыбацком домике — мелком, но добротном, пропахшем деревом и рыбой. Со всех сторон попадались предметы рыбацкого быта — снасти, сети — целые и разорванные, отложенные для перешитья, крючки, удочки, какие-то еще багры, ремни, крепления. Эжон моргнул и сел на постели — хоть и узкой, но мягкой. Он вспомнил всё, что произошло с ним, и потому даже не удивился пульсирующей головной боли и легкой тошноте, подступившей к горлу с его возвращением к сознанию. Он оглядел ещё раз комнатку, заставленную обильно, как это бывает только в маленьких домах, и задумался о том, куда попал и что теперь ему делать. С одной стороны — нужно бы разведать, что стало с маркизом и графом, но с другой… С другой стороны Эжон не был глупым человеком и понимал, что вряд ли его выгнали из шатра просто так, вернее всего, его собственная участь слишком плачевна, чтобы о ней узнавать, но всё же — куда привел его Луал? Не успел Эжон еще раз, как следует, попытаться оглядеть комнатку, как открылась маленькая дверь, и на пороге возник человек. Эжон дернулся, было, но вошедший приветливо спросил: -Уже очнулись? Здорово, а то я уже начал переживать! Не бойтесь, здесь вы в безопасности. Эжон оглядывал приближающегося к нему мужчину с изумлением. Это был человек молодых лет — где-то ровесник самого Эжона, но его черты были странными. С одной стороны было в его чертах что-то очень благородное, но с другое — присутствовало и какое-то лукавство. Словно бы природа, создавшая его, сказала: «определяйся сам туда, куда хочешь!» Человек был слегка растрепанного вида, но это была не растрепанность неряхи, а какая-то насмешливая и даже утонченная хаотичность. Он приблизился к кровати Эжона, налил ему стакан из прежде незамеченного кувшина и протянул его своему гостю. Эжон взял осторожно стакан — это была не вода, а какой-то травяной сбор, он с опаской взглянул на незнакомца. -Это вам для сил, — улыбнулся тот, — пейте, не отравлено. -Э…спасибо. — Отказывать в данной ситуации было крайне невежливо, и Эжон сделал глоток. Самый маленький, который, по его мнению, был бы не опасен. -Я бы тоже не верил, — хмыкнул человек и протянул руку за стаканом, отхлебнул из него сам и вернул, — видите? Не яд. Эжону хотелось пить. В иных обстоятельствах такая предусмотрительность от хозяина рыбацкой лачуги его бы не успокоила, но сейчас… Он, проклиная себя за доверчивость, жадно осушил стакан и прислушался к своим ощущениям. Приятное тепло разлилось по телу, словно бы пробуждая его к жизни. -Меня зовут Эмис, — представился мужчина, протягивая руку. -Э…- Эжон вдруг сообразил, что не надо называть свое имя, особенно, если учесть, что его, вернее всего, ищут, — очень приятно. -А я вас знаю! — Эмиса развлекало смущение советника, или, вернее сказать — бывшего советника? — Вы — Эмис, советник короля Мираса, да будут дни его долги! -Знаете?.. — Эжона бросило в жар. -Ага, — не стал спорить Эмис и успокоил, заметив, как перепуган его гость, — но вы не волнуйтесь. Вас, конечно, ищут, но я вас не выдам. -Ищут? Не выдадите? — мысли путали рассудок. Эжон решительно ничего не понимал. Он не привык к такому быстрому смещению разговора. -Ага! — радостно подтвердил Эмис. — Я вас не выдам, не бойтесь. Я сам, в некотором роде, вне закона. Как и вы. -С чего вы взяли… -Так все говорят! Говорят, что вас приговорили, как графа Морана и Шенье. За распространение памфлетов! Эжон тяжело упал в кровать. Ну вот всё и кончено для него. приговорили! Памфлеты…приплели, все ж таки чем-то. -Здесь вас никто не найдет, — успокаивал Эмис, — понимаете? Я вне закона, как и вы. живу рыбалкой и случайными заработками. Я — бард, в прошлом палач, а ныне — борец и рыбак! -Палач? — слабым голосом переспросил Эжон. — Вы? -Ну, был в моей жизни и такой период, — согласился Эмис. — Мне не нравилось, но было интересно. Ну, пока я не понял, какой там бред, в этой Коллегии Палачей. А так, знаете, подходит ко мне на улице этот… Регар… Эжон снова сел, с неожиданной резкостью глядя на собеседника: -Регар? Вы знали его? Коллегия? -Ну, говорю же! — обиделся Эмис. — Там, еще когда был прежний король, была Коллегия Палачей. В ней Регар и три палача. Один был казнен и им нужна была замена. И если Регар был лапочкой, Арахна вменяемой, то вот Лепен… -Арахна? Ты ее знаешь? — Эжон никак не мог сообразить. Эмис внимательно посмотрел на него: -Да-а…похоже, вас сильно гнали! Говорю же — был я с ними. Потом Лепен по глупости отправил и себя на эшафот, и Регара, хотя хотел отправить меня. а Арахна в то время с Мальтом путалась. Ну вот…ночь перед бойней, я и предложил Арахне бежать! -А она? — слабо осведомился Эжон, у которого ум заходил за разум. Эмис вздохнул с сочувствием: -Вас, похоже, приложило! Она же с вами в совете сидела! -А…да. — Эжон моргнул. Он чувствовал, что во всей рассказанной ему истории есть какое-то особенное значение, и что-то важное, но его собственная судьба заботила сейчас его куда сильнее прочих судеб. — Так ты, значит, не выдашь меня? -Конечно, нет! — Эмис лучился улыбкой. — Я так рад…вы, правда, распространяли памфлеты Ольсена? Вот это было сложным вопросом. Эжон умел решать головоломки, но на здоровую голову. Сейчас же понять, сказать правду, что он вообще до недавнего времени о памфлетах не знал, или солгать — было ему сложно. Поэтому Эжон неопределенно повел головою и выдавил: -Ммм… -Не бойтесь, — понизил голос Эмис, — нас много. Мы знали, что есть здравые люди и в совете. Люди, желающие свободы от власти короны в принципе. Эжон попытался подвести итог. Его спас по внезапному приступу милосердия граф Моран, тем самым, поставив его имя как уже приговоренного. Хорошо, это понятно. Далее — Эжона спас человек, который, по его утверждению, знает Арахну, и был с нею в палачах. Что ж, учитывая буйство прежних дней — могло быть и такое, да и сама Арахна говорила, что была какая-то замена…допустим. Но что сказать насчет памфлетов? Эжон, честно говоря, и одного не прочел вдумчиво, а здесь, похоже, человек этими строками аж живет. Податься Эжону все равно некуда — падение и эшафот там, неизбежное предательство и черт знает что здесь. -Да, — промолвил Эжон, — но это большой секрет. -Здесь вы среди друзей, — Эмис улыбнулся, — я вас всем представлю. Все наши пришли в восхищение, когда узнали, что союзники есть даже среди советников короля! Эжон попытался потерять сознание и не смог. Живительный отвар поддерживал в нем жизнь. Видимо, что-то отразилось в лице его, что Эмис резко встал и с заботой сказал: -Вам нужно поспать, вы еще слабы. Что ж, у нас много работы, набирайтесь сил, спите! Ага, уснешь тут… но Эжон покорно прикрыл глаза, надеясь, что от этого уймётся хотя бы головная боль.