…И чтоб родиться звездам нам нужно миллиарды лет, у нас нет времени их ждать, а потому я провожу меж рыжих точек сотни линий, чтобы сто новых созвездий осветили все вокруг, и я видел куда бежать
Под теплыми касаниями пальцев Леша плавится, выгибается навстречу, подставляется под прикосновения. Кирилл осторожничает, будто с куклой фарфоровой, рисует видимые только ему линии между еле заметными точками на пояснице, ведет пальцами вверх, по выраженному позвоночнику. Леша тонкий и бледный, он извивается на постели, ведомый только ему ясным желанием, но не может ничего изменить, даже перевернуться не может. Тонкие запястья мальчишки давно перевязаны розовым шелковым поясом от халата, каждое прикосновение отзывается мурашками на острых лопатках. Поцелуи между ямочками на пояснице, поцелуями выше, до самой шеи. Кирилл не романтик, но с Лешей хочется. Кирилл не любит прелюдии, но с Лешей они кажутся необходимыми. Волосы мокрые, пальцы путаются, цепляются на затылке. Темные пряди красиво смотрятся намотанными на руке, почти эстетично. Леша снова прогибается в позвоночнике, откидывает голову назад, тянется за рукой, и, кажется, еще немного и замурлычет дворовой кошкой. Его лицо в миллиметрах от лица Кирилла, зрачки огромные, опьяненные, бешенные. Лешу быстро берет, но отпускает долго. На столе россыпь таблеток, которые Леша вывалил горстью на стол, когда они только добрались до номера, насмешливо закинул розовый кругляшок себе на язык и повалился на кровать, позволяя сдирать с себя мешающую одежду. У Кирилла от Леши что-то внутри надламывается, трещит по швам. Выдержка никогда не была его отличительной чертой, но с мальчишкой крышу срывает окончательно. Леша сам как таблетки, как самый стойкий наркотик. В свете розовой гирлянды красиво переливается граненый стакан. Кириллу приходится оторваться, зафиксировать ногами чужие бедра, чтобы не перевернулся, пока он отвлекается. Кирилл нуждается в передышке, нуждается в том, чтобы успокоить сбившееся до аритмии сердце, чтобы привести в порядок сдавшийся разум. Виски на вкус горький и совершенно не подходящий под ситуацию, даже больше, чем розовые колеса. Леше около семнадцати, но Кирилл не проверял его паспорт, Леше вряд ли можно принимать подобное, но Кирилл не может ему этого запретить, раз не нашлось в этом мире человека способного, то с чего бы им быть Кириллу, случайно встретившемуся Леше на Невском проспекте? Леша до одурения красивый. Его имя ложится на языке двумя короткими слогами, приятно щекочущими кончик языка на выходе. Красиво, как в проклятой всеми книжке Набокова, так же грешно и невинно одновременно. Кириллу остается только молиться, что Леша назвал свой настоящий возраст, приходится надеется на его слова, хотя обычно это не свойственно Гречкину. Его явно околдовали, кто-то превратил его мозг в желе. Губы Леши чуть приоткрыты, затуманенный взгляд молит о большем. Леша давно готов, согласен на все и сразу, но Кирилл слишком жаден до прикосновений, слишком давно желал чего-то подобного, будто глоток воды после засухи. Чувства на грани, сердце стучит в висках от одного только взгляда на эту святую невинность, и абсолютно иррациональный страх не испортить бьет под дых. Но нельзя испортить то, что уже порчено, однако думать об этом Кириллу еще больнее. Леша ангел, безгрешный, истинный. Кирилл осушает стакан до дна, ведет пальцами под лопатками, и честно находит следы от срезанных крыльев, он верит в это, он в этом почти уверен. Леше хочется построить храм, молиться на него как на херувима. Не может кто-то настолько идеальный быть грешным, не может кто-то настолько красивый быть грязным, Кирилл этой грязи не замечает, не хочет. Он пьян и обдолбан, он, кажется, впервые так в кого-то влюблен, и думать о том, что это просто странный такой приход совершенно не хочется. Веснушки на теле мальчишки складываются в причудливые созвездия, в созвездия его имени. Ле-ша, А-лек-сей. Кириллу не хочется думать, что Лешенька мог его обмануть, что звать его могут вообще по-другому, что даже эта святая невинность могла оказаться всего лишь маской, но нельзя ведь так честно отыгрывать под ЛСД? Поцелуй на вкус как розовая жвачка вперемешку с чем-то кислым, химозным. Этот привкус все портит, но Кирилл все равно целует, вылизывает его рот, бегает кончиком языка по кромке передних зубов, ловит пухлые губы. За Лешу хочется цепляться и цеплять, хочется запомнить и запомниться. Навалиться сверху, вжать в кровать собственным весом, слиться горячей кожей, слипнуться. Леша стонет от одних только прикосновений, Леша всхлипывает и урчит, когда длинные пальцы, смазанные клубничным лубрикантом, проходятся между бедер. Тесно и горячо, так правильно, как и должно быть. Леша впивается зубами в заботливо подставленную под подбородок руку, цепляется пальчиками за шелковое постельное белье, абсолютно безвкусное, но такое привычное для центральных отелей. Кирилл растягивает долго, играет, сам привыкает к ощущениям тесноты и тепла. С мальчишками Кирилл бывает редко, с мальчишками проблематично и не всегда приятно, некомфортно, но с Лешей так правильно, что, кажется, никогда уже не будет лучше. Кирилл тянет за лямку ремня, скидывает ненужную ткань на пол, куда-то за халатом. Откуда у Леши с собой взялась эта вещь непонятно, он вытащил ее из кармана штанов, спросил идет ли ему. Леше шло, до безумия. Это даже не выглядело дешево, это выглядело эстетично. Кирилл снимал легкую ткань с его плеч одними губами, но без нее Леше было намного лучше. Кирилл перевернул его лицом, уткнулся носом в его шею, вдыхая легкий запах пота вперемешку с чем-то едва уловимо сладким. Кирилл оставлял на нем свои следы, кусался возле тонких ключиц. - Я хочу…хочу, - это было спусковым механизмом, будто кто-то нажал на курок. Губы Леши снова в плену поцелуя, коленки прижаты к груди в абсолютно пошлой позе, но у Кирилла сносит крышу от одного только вида, он целует ямочки под коленями, проходится легкими касаниями между бедер, так правильно и сладко, так красиво и хорошо. - Будет больно, ты не даешь мне времени, - Леше, кажется, давно уже плевать на это. Он тянет Кирилла на себя, он хочет быть ближе. Кирилл дает ему сполна, вжимается, щипает пальцами бледные бедра, покрытые россыпью все тех же невинных веснушек и входит медленно, будто издевается нарочно. - Мне…ах..не больно, - Кирилл входит до конца. Леша обвивает тонкими ногами его талию, Леша скулит под ним, цепляясь пальцами за плечи, кусается в районе ключиц. Он хнычет, он хочет большего и на этот раз Кирилл ему дает. Если до этого казалось, что у Кирилла подтекала крыша, что ее срывало до этого, то на этот раз все полетало до конца. Он больше не сдерживался, больше не мог. Казалось, что приход накрыл Кирилла намного раньше, но сейчас это был настоящий трип. Как Леша оказался сверху он и сам не понял, очнулся только тогда, когда до белых следов сжимал его бедра, когда с пошлым звуком и грубыми толчками изливался внутрь. Это было опрометчиво, это могло грозить Кириллу кучей проблем, заболеваниями и прочей неприятной хуйней, но ему было патологически поебать в этот момент, прямо как в песне Земфиры. Он умрет вместе с Лешей, если у Леши Вич, он его никогда от себя не отпустит больше.***
Лешу вырубает почти сразу. Кирилл укрывает его одеялом и только через полтора часа бездумных переглядок с потолком, вылезает из кровати, чтобы пошариться в его вещах. Лишь с одной целью, узнать. Паспорт находится в куртке, во внутреннем кармане. Радует уже то, что он вообще есть. Кирилл не особо дружит с математикой, но хорошо считает деньги, и этого хватает, чтобы посчитать и убедится, что Лешенька Макаров не соврал. Ему действительно немного за семнадцать, восемнадцать через три месяца, но это все равно не слишком успокаивает Кирилла. Данные Леши быстро перетекают в его телефон, и так же быстро отправляются давнему другу, который уже через пятнадцать минут присылает коротенький «экскурс» по жизни семнадцатилетней ночной бабочки с Невского. И ничего хорошего в этом Кирилл не видит, бегая взглядом по строчкам с краткой биографией сиротки из детского дома «Радуга». Вся «возвышенность» и «духовность» спадает с Кирилла в ту же секунду, оставляет на языке горький привкус собственной ничтожности и сигарет. Кирилл курит прямо на кровати, сидя возле сжавшегося в комочек Леши, и чувствует себя полным мудаком. Отпускает быстро, догоняться уже не хочется. Кирилл никогда не думал, что его будет волновать чья-то жизнь, тем более в таком ключе. Что когда-нибудь он действительно будет волноваться за мальчишку, которого снял в одну из бессонных скучных ночей в центре Питера. Но глядя на бледную, почти синюшную кожу под глазами, усыпанную рыжими пятнышками, хочется на стену лезть. Леша сидит на этой дряни, на розовых таблетках. Леша носит с собой розовый халатик, в надежде что его снимет на ночь какой-нибудь богатенький мудак. Леша знает себе цену и свой ценник, и это не кажется нормальным для мальчишки в семнадцать лет. Кирилл не имеет право его осуждать, уж точно не после того, как снял и заплатил. Точно не после того, как сам, без оглядки на совесть, воспользовался его услугами, абсолютно не задумываясь в моменте о том, какова цена для мальчишки на самом деле. Так что ему почти стыдно за то, что сейчас он раскис. - Мне холодно, иди ко мне, - тоненькие пальцы на собственной руке и правда почти ледяные, Кирилл знает, что такое бывает после передозировки, но Леша, вроде бы, не борщил, однако все равно выглядит очень плохо. Кирилл выкидывает сигарету в остатки виски, забирается под одеяло, прижимаясь к дрожащему холодному телу, и честно пытается заглушить зародившуюся панику. Леша не откинется здесь, нет, все не настолько плохо. - Ты больше не будешь жрать эту дрянь, - собственный голос звучит зло и как-то по-собственнически, будто Леша уже его, будто он имеет право указывать ему на это, будто имеет право хоть что-то запрещать. Наверное, мальчишка бы высказался ему за грубость, но он все еще не в том состоянии, поэтому просто что-то бурчит себе под нос. - Как скажешь, папочка, - Кирилл, даже не видя его лица, чувствует проскользнувшую усмешку. Кириллу горячо и холодно, его бросает из крайности в крайность рядом с Лешей, и в то же время снова накрывает возбуждением от этого насмешливо вброшенного слова, но трогать Лешу больше не хочется, только обнимать, только надеется, что мальчишка не сбежит с утра, до того, как Кирилл успеет прийти в себя и решит, что с ним делать. А то, что решать это придется Кириллу, он больше не сомневался.