Зуб мудрости

      Вэй Усянь лишился родителей, когда ему было всего десять.       Тогда они все втроем: мать, отец и он сам, возвращались с празднования дня рождения Вэй Ина. Уже было чуть больше десяти вечера, а за окном машины разошелся нешуточный ураган. Сверкали яркие молнии, которые своим ярким светом слепили водителей на дороге, а стена из проливного дождя еще сильнее притупляла видимость. Последнее, что помнит Вэй Усянь это очередную яркую вспышку, пронизывающий до костей грохот грома и крик матери, и ее короткий взгляд, женщина напоследок успела прижать сына к себе и закрыть собственным телом.       Визг шин. Удар. Еще удар. Молния и гром… Все кружилось в ужасном темпе, десятилетний мальчишка не успел понять, что произошло… Машина его родителей лежала перевернутой на обочине, а ее капот начал медленно воспламенятся… Вэй Усянь лежал у дерева, мать из последних сил смогла открыть двери автомобиля, отстегнула своего ребенка и почти что вытолкала его из машины. Хотя в тот момент, это уже было больше похоже на груду бесполезного железа.       «Помни мой мальчик, тебе нужно помнить то добро, которое делают для тебя другие люди, а не то добро, что ты делаешь для них. Выброси всё ненужное из сердца, и тогда тебе станет легко и привольно жить на свете…» это последнее, что успела сказать ему мать, после чего ее бледные веки сомкнулись.       Вэй Ин кричал, плакал и звал на помощь, он проклинал себя за то, что попросил родителей поехать на эти чертовы озера. На кой черт ему сдалось туда ехать… Этой дорогой мало кто ездил и неизвестно, сколько ему пришлось вот так вот лежать и кричать… Голова раскалывалась, а руки были в крови… Мальчик уже не понимал, что у него болит и чья это кровь… ему было страшно… — Мама, папа, прошу… — сипло повторял Вэй Ин в сотый, а возможно и тысячный раз…       Молния… Гром… и потрескивания огня… а еще… вой… вой диких собак… Вэй Усянь видел, как те хищно окружили его и машину и с интересом оценивали жертву… У Вэй Ина даже не было сил отбиться от них… и хотел ли он вообще? Может стоит умереть? Зачем ему жить?       Разве ребенок десяти лет должен задавать себе подобные вопросы? А должен ли хоть кто-то в мире задавать себе эти вопросы?..       Сознание мальчишки провалилось в туман.       Он очнулся в клинике. Голова перебинтована, правая нога и левая рука загипсованы и находились в подвешенном состоянии. Мальчик с головы и до ног был покрыт какими-то датчиками и капельницами, а на лице закреплена кислородная маска.       Когда Вэй Усянь открыл глаза он помнил как к нему подбежали врач и мужчина в фиолетовом костюме. Он видел этого мужчину лишь однажды — когда-то давно он был маминым работодателем, но она уволилась, когда вышла замуж за отца. Они начали что-то спрашивать у Вэй Ина, а тот лишь продолжал шептать: мама, папа…       Его сознание вновь окунулось в бездну.       Он пробыл в больнице четыре недели. На протяжении этого времени Цзян Фэнмянь каждый день приходил к мальчику. Именно ему пришлось сообщить десятилетнему ребенку, что он теперь сирота; именно он держал мальчишку в крепких объятиях, пока тот ревел белухой; и именно он пообещал, что не бросит Вэй Ина… После этого обещания мужчина приходил к мальчонке и рассказывал про себя, свою жену и двоих детей: Цзян Чэна и Цзян Яньли.       Вэй Ин молчал все то время, что был в больнице. На вопросы врачей и другого медперсонала лишь кивал или вертел головой. Лишь спустя две недели он заговорил… Заговорил с Цзян Фэнмянем и… и поинтересовался, похоронили ли уже его родителей и может ли он покинуть больницу, чтобы как подобает почтить их память… Мужчина с болью в глазах, но правдиво ответил на все вопросы юноши и пообещал, что как только он выздоровеет, они немедленно туда отправятся.       С тех пор Вэй Усянь ненавидит больницы и свои дни рождения, не ездит ночью на машинах, боится собак и отвратительно себя чувствует в грозу, предпочитая остаться дома и играть на флейте, чтобы заглушить неприятные звуки доносящиеся сквозь закрытые окна.       На третью неделю его пребывания в больнице, у Вэй Усяня поднялся сильных жар, а когда он очнулся, то едва помнил, как его зовут. Разумеется, Вэй Ин не забыл абсолютно все. Он все еще помнил, что случилось в тот день, однако к его благу не так красочно, а огромную часть его детских воспоминаний, связанных с родителями, покрылись черной дымкой. Врачи констатировали, что серьезных травм головы не было, а то что они наблюдали называлось посттравматическим синдромом. Мозг попытался вытеснить из головы почти все что посчитал приносящим ментальную боль.       Цзян Фэнмянь с грустью наблюдал, как взгляд десятилетнего мальчика, всего за одну ночь стал куда старше своих лет.       Господин Цзян видел сквозь стеклянные двери, как юноша с грустью смотрит в окно и как его лицо меняется, когда успевает увидеть своего спасителя. Фэнмянь сказал мальчику, что грусть не грех и что тот имеет законное право на скорбь, и он не обязан изображать благодарность или что-то в этом духе. Однако мальчик лишь пожал плечами и ответил: — Дядя Цзян, мама сказала, что я должен помнить добро, что делают для меня другие. Вы сделали добро, я благодарен вам. И буду помнить это всю жизнь. Поэтому я улыбаюсь, — Цзян Фэнмянь мог лишь с любовью прижать его к себе.       Сейчас прошло уже почти шестнадцать лет.       Теперь Вэй Усянь помнил про своих родителей совсем мало. Своего отца он запомнил как тихого человека, который позволял ему ездить на своих плечах, а мама совершено точно любила кататься верхом, а на их даче у озера жил ослик. Это был не их осел, а соседского старика, но он с радостью одалживал свою скотину этой замечательной семье. Эта картина из детства почему-то запала глубоко в сознании Вэй Ина: мать, сидящая на осле, по имени Яблочко, и улыбающаяся ему, пока он ехал на плечах своего отца, который одной рукой придерживал сына за ногу, а другой — поводья осла. В этом воспоминании Вэй Усяню не больше трех лет, однако помнил это он куда лучше, чем что-то из более поздних событий.       Ему давно не снились сцены из прошлого, но сейчас они пробились словно из недр сознания мужчины. Теперь это были не кошмары, а наооборот желаемы сны, где все и у всех хорошо, сны после которых должно было быть грустно. Но Вэй Ин старался наоборот радоваться, что смог увидится с родителями пусть и во сне.       Ворочаясь в постели, укрытый каким-то пледом, Вэй Усянь сквозь сон спросил: — Па, сколько уже времени? — Семь пятнадцать, мое дорогое дитя, — послышался голос в паре метров от мужчины. Этот голос совершенно точно не принадлежал его отцу, а потому вырвал Вэй Усяня из пучины снов. Вэй Усянь резко подскочил и огляделся: он уснул прямо на кушетке, а то, что он принял за плед — было пальто Лань Чжаня. А сам доктор сидел за своим рабочим столом и что-то аккуратно заполнял. — Извини, сон приснился… Я думал… что я дома… — Вэй Усянь все же пришел в себя и теперь осознал, что уже давно вечер и прием доктора Ланя уже давно окончен. Лань Ванцзи сидел столь же величественно, как если бы с него рисовали картину бога. Вэй Ин впервые видел этого мужчину в очках — они лишь придали Лань Чжаню определенного шарма. — Надел очкии, — почти прошептал Вэй Ин, однако до Лань Ванцзи эти слова все равно донеслись. — Защищают от излучения, я только что работал за компьютером, они без диоптрий, — Лань Ванцзи сняв очки, положил их на столе и подошел почти впритык к все еще сидящему под его пальто Вэй Усяню. — Что случилось с твоей ногой? — Сидел с племенниками, своим и Вэнь Цин, и пока те баловались упал и потянул лодыжку… — Вэй Усянь немного смутился. — Хоть, ты и подрос, но все такой же беспечный, частенько бываешь в больнице?.. — Лань Чжань присел на колено перед Вэй Ином и приподнял больную ногу. — А если я посмотрю, перестанет болеть? — А? В каком смысле? — Вэй Усянь удивленно уставился на доктора Ланя, что по ходу с радостью решил сменить свою специализацию с врача-ортодонта на врача-травматолога. — Это ты мне скажи, Старейшина Илин, — лицо Лань Ванцзи продолжало быть непоколебимым словно камень, но в глазах и в уголках губ закружились смешинки. — Откуда… откуда ты знаешь мое детское прозвище?..