Октябрьское рваное

      Вышел — как лунь, седой, как земля, рябой, недовыпитый, кислотой своей измождённый. Если быть дорастраченным — только одной тобой… Руку брать твою, словно ягоды красть у тёрна. Перед рассветом — в жёлтой, привычной дымке задевающей нерв мой истрёпанный сигареты — путь мой лежит по соли и заледеневшей моче. Ты оборвана, и смеёшься устало на старом снимке… Сшил бы бумагу, жизнь бы отдал за это — самой светлой улыбке из всех моих палачей.       Я хочу с тобой эту булку напополам, чтобы губы твои слаще были от засахаренной клубники; изучать тебя, как географ бежевато-сухую карту. Я зашиваю не листик, сердце, стучится о жесть игла. На глазах твоих розовыми очками сквозные блики. Я тащусь по соли и снегу куда-то. Я в тебе заблудился, как в мороке, как в лесу, бьюсь до кровищи в кору головой, словно это твоя белоснежная шея… И бегу по снегу, такому же белому, и ноги в нём увязают и застывают.       Я выдумывал, будто от браконьеров тебя спасу, хотя даже себя спасти из тебя не умею, превращённый в гладкую-ровную-мёртвую сваю.