Три мечты

Ещё никогда за время своей службы Каллен не видела свою Юфи такой похожей на старшую сестру. Как она почти что вырвала дверь машины, каким тоном она велела Хотторпу отправляться в академию Эшфордов, как упорно она сейчас молчит... Поистине небывалое зрелище! Раньше их путешествия были полны смеха, разговоров и легких шуток; сейчас же в машине стояла могильная, удручающая тишина. Ни она, ни Лелуш не пытались что–либо выспросить: это было бы глупой ошибкой, учитывая состояние их принцессы. Хотторп тем более ничего не говорил, а просто делал свое дело. Велено ехать к Эшфордам, значит именно туда он направит машину. Это гнетущее молчание не оставляло девушке иного выбора, кроме как погрузиться в немые, сбивчивые размышления. О чем они говорили с отцом наедине? Неужели о... Да нет. Граф никогда бы не выдал свою родную дочь, пришедшую просить у родителей совета. Эдмунд Стадтфилд, разумеется, не идеальное божество во плоти, но выдавать родную кровь на посмеяние он бы точно не стал. Вконец запутавшаяся в своих чувствах Каллен воспользовалась как никогда удачным моментом. Сперва с одной только матерью; потом с ними двумя. Пересказала всё: о чем мечтает по утрам и с мыслями о чем засыпает, о неловкости подле принцессы, о том, как она порой засматривается на доверенную ей красоту... В один словесный поток смешались фантазии, надежды, опасения и страхи. Она говорила и говорила, пока какая–то часть ее надеялась, что вот сейчас ее прервут, сейчас ее словесно выпорят, и всё это забудется. Но ее никто не оборвал на полуслове; и мать, и отец слушали. Пока она говорила. Любовные связи между членами Фамилии и их рыцарями... История, едва ли не старше самой Британии. Этим никого не удивишь; более того, многие подобные истории прочно вошли в фольклор. Веселая королева Рианнон и Фрэнсис Драгон «Могучий», принцесса Фелина и Уильям Фицрой «Златорукий», император Ричард IV и первая рыцарь–женщина Глория О'Финн «Красотка» – только самые хорошо известные случаи. Написаны книги, сняты фильмы и сериалы, придумано попросту бесконечное множество анекдотов... Моргана и Хенгист, о родной сестре Юфи и ее собственном защитнике ходили те же самые слухи! И ходили настолько упорно, что наверняка какая–то доля правды в них была. Каллен не глухая, она слышала, что слуги во дворце шепотом говорили о ночных докладах да поразительно ранних подъемах бывшей владелицы здания. А зная, что Корнелия на фоне родственниц отличается суровым и честным нравом, можно смело предположить о любовниках у прочих сестер Юфи. Но две девушки? Одна из которых, ко всему прочему, была рождена вне брака и узаконена лишь августейшей милостью? И это еще не говоря о том, что, скорее всего, Юфи отвергнет любое ее признание. В Британии однополые связи не осуждались с тем неистовым рвением, с каким их преследовали на континенте: с давних пор считалось, что если у дворянина есть дети, то развлекаться он волен как ему угодно. На дворянок это негласное правило распространялось в меньшей степени... Но от интрижек промеж дам не бывает бастардов, создающих ненужные трудности в делах наследства. И если леди желает отдохнуть от супружеского ложа с подругой, с наперсницей, со служанкой, то что в этом плохого? То ли Гвин Хотторп, то ли кто–то из сановников рассказывал Каллен, что Нимуэ ар Британния не может уснуть, не исполосовав без жалости спину той или иной горничной. Дескать, только оставив несчастную в полуживом состоянии сводная сестра Корнелии и Юфи успокаивается и может отойти ко сну. Наверняка чем–то подобным балуются и многие другие члены Фамилии. Просто они не настолько выдающиеся как Корнелия, и чуть–чуть осторжней Нимуэ, вот их тайны и не всплывают на поверхность. Однако всё это происходило с другими людьми. Другими жизнями и судьбами. Каллен знала, что пустыми сравнениями никакого стоящего результата не добьется; потому она и пришла просить родительского совета. Твердо зная, что здесь ее любят, здесь ее не выдадут, здесь ей помогут разобраться в себе. Граф сказал, что ожидал нечто подобное. Что в его дочери властно заговорили гормоны, настойчиво требующие выхода. Она, по его мнению, слишком долго оставалась девушкой: естественно теперь с удвоенной силой просится наружу, прочь из клетки приличий. Он по–прежнему не хотел насильно отдавать ее замуж, у Каллен по–прежнему не было достойного жениха на примете; но дольше откладывать природные позывы в ящик нельзя. Граф пообещал «всё устроить» и «обо всем позаботиться»... И только затем, сказал он, можно вернуться к этому разговору. Нужно сбить с глаз пелену, проверить, не приняла ли Каллен в силу девичьей неопытности простой инстинкт за глубокое чувство. Каллен поблагодарила отца: он ее выслушал, и, признаться, предложил пусть и циничный, но дельный совет. Говорят ведь парням, что перед важным разговором с красивой девушкой надо уединиться в душевой? Головой нужно думать в любовных делах, а не животными страстями. Хотя рыцарю куда ближе был материнский совет. Мать думала иначе. Она в разговоре тет–а–тет призвала Каллен к осторожности: неудачное слово и неуместная откровенность могут всё порушить. Нодзоми предложила дочке прислушаться к самой себе, тщательно все взвесить и обдумать. Призналась, что сама полгода отрицала какие–либо чувства к графу Эдмунду, что даже хотела было уволиться со службы, лишь бы не признаваться ни в чем. В любовных делах, говорила она, спешка неуместна. Не стоит, добавила она потом, так близко к сердцу принимать и отцовские слова. Ему, сказала она, свойственна чисто мужская грубость: отсюда и взялся его совет. По–своему разумный, но не тонкий. Нодзоми же рекомендовала дочери присмотреться к принцессе получше: какой она человек? Что она думает о своем рыцаре? Примет ли она признание? Будет ли она доброй, отзывчивой любовницей? Прежде чем сжигать за собой мосты и корабли, подобает провести стоящую разведку. Сложить из множества отдельных, разрозненных кусочков целостную мозаику и всмотреться в нее как следует. Не следует говорить о высоком с кем попало: можно обжечься, или даже сгореть. Любовь, сказала она, не терпит спешки, зато сполна награждает терпеливых... Словом, отец не мог ее выдать. Гнев принцессы не может быть направлен на нее. Тогда что же вызвало подобную неистовую бурю? Они едут к Эшфордам. Никакого плана не было, никаких обсуждений тоже; и меньше всего происходящее походило на непринужденный дружеский визит. Но зачем Юфи потребовалась академия? Дел там у нее не было. Недавняя отчетность директора была практически идеальной, новых жалоб на него не поступало, а инцидентов, требующих вмешательства губернатора, не случалось. Более того: время уже клонится к закату, а по этикету столь поздние визиты делать не надлежит. Очевидно, что Гутора ожидает крайне неприятный сюрприз. Но ведь в прошлый раз они с принцессой расстались на радушной ноте! Губернатор передала ему список кляуз от Гладстон, они обменялись мнениями, остались довольны друг дружкой. Более того: старику Гутору доверили составить и официально представить план обучения британскому языку в школах для аборигенов. Гутор, помнится, с восторгом отнесся к этой идее, заверил, что он постарается исполнить все в лучшей форме и как можно скорее. Все тогда казалось простым и понятным, ведь губернатора и директора объединяли понятные каждому порывы. Казалось, что у них впереди долгое и плодотворное сотрудничество, что Эшфорд стал первым подлинным клиентом Юфимии... Вот только сейчас они едут явно не за этой несчастной бумажками. Никто не отправляется принимать доклад у подчиненного с ликом гневливой фурии! В Британии издавна повелось, что определенные марки автомобилей закреплены за Фамилией. Неважно, насколько ты богат, какие у тебя связи, и в каких ты отношениях с принцем или принцессой; если ты не принадлежишь к семейству, кое–что тебе будет только снится. Есть портные, работающие только ради принцев; ювелиры, плоды чьего искусства украшает исключительно принцесс... И, конечно, в новом веке имеются машины, недоступные никому, кроме избранных. В том числе это означает, что любой, даже самый недалекий охранник сообразит, что перед «Кингкроссером» должно открывать все возможные ворота. Случайных людей в подобных автомобилях не бывает; тут британское законодательство и британская полиция поистине стараются в унисон. Но привратник академии Эшфордов, судя по всему, отличался особой глупостью. Другого объяснения тому, что он не поспешил открыть ворота, попросту быть не могло. И, если принять во внимание состояние принцессы, неудивительно, что заговорила она с ним в самых резких выражениях. – Гутор Эшфорд. Нужен мне. И срочно. – Требовать особого обращения и предупредительности было невозможно. – Мне его позвать к Вашему высочеству? – Хотя бы опознал, с кем он говорит! В следующий раз, авось, будет тщательнее соблюдать свой долг. – Нет нужды. Сама дойду. – Говорила Юфи короткими предложениями, будто стреляла из тяжелого калибра. Неудивительно, что охранник аж пожелтел с испуга. – Я спрашиваю другое: где он? – У себя в доме. – Извиняющимся тоном ответил охранник, делая знак напарнику. Ворота тотчас открылись, не заставив себя долго ждать. – Д...Доброго вечера, Ваше... Гвин рванул вперед, не дав охраннику договорить. У этого офицера была одна весьма распространенная в Британской армии привычка: презрительно относится к людям в форме, но занимающимся «пустым» делом. Пусть охранник радуется: Юфи, хотя бы, не будет ему мстить за неподобающее обращение. – Гвин, останьтесь здесь и ожидайте. – Тон Юфи не допускал никаких споров, сомнений или кривотолков. – Каллен... Лелуш... Идите за мной. А вы... Не утруждайте себя уведомлять мистера Эшфорда. Сюрприз! С приказаниями принцесс не спорят. Особенно если их подают подобным голосом. Школьники к этому моменту уже давно покинули здание академии. Те, кто живет с семьями, отправились по домам, остальные направились в крупное и просторное общежитие. Немногие прогуливались по аллеям в парке, и те, кто все же обратил внимание на столь неожиданных посетителей, сочли за лучшее с ними никак не связываться. Шедшие навстречу кланялись, кто–то встал на колени... Знакомых лиц Каллен не видела, и почему–то ей это казалось нехорошим знаком. Все попадались либо мелкие, либо чужие. Разве что на форменных пиджаках было все больше артурианской символики: вот что творят добрые новости с фронтов и искренний энтузиазм добровольных исполнителей на местах! И только Юфи не смотрела по сторонам, а неслась вперед так поспешно, как будто ее в спину гнали ветра Хенгиста. Да что с ней не так? Следующее препятствие ожидало их у самих дверей домика. На сей раз оно приняло облик немолодой женщины, сидевшей на пороге и – Господин Гутор Эшфорд дома? – С дочерью разговаривает. Кто, собственно... – А об этой служанке Лелуш кое–что рассказывал. Она в доме Эшфордов мастерица на все руки: экономка, кухарка, горничная, компаньонка. Только хозяйской любовницей не стала. Этому вдовцу другие женщины не милы: подобная верность в Британии редка... – Ваше Высочество! Да, телевидение творит чудеса. Весь сеттльмент и, пожалуй, почти все Острова знают, как выглядит их правительница. Порой это удобно; а вот порой может серьезно ограничить... Но ведь Юфи незачем скрываться и не от кого прятаться. – Я пройду внутрь. И мои... Спутники. – Мистер просил не беспокоить... – В свое время отец учил Каллен, что есть природа людей, в крови которых заложено подчинение. И порой им хватит выражения твоих глаз, чтобы безоговорочно капитулировать. Теперь, пожалуй, она была готова в это поверить. – Проходите, конечно же. Тут Каллен бросила взгляд назад... И, на какие–то доли мгновения, приметила страх во взоре Лелуша. Искренний, чистый, ничем незамутненный страх. Парень совладал с собой очень быстро, но недостаточно быстро, чтоб его метаморфоза прошла незамеченной. Один, вечно спокойный и уравновешенный, напуган; вторая, вечно добродушная и улыбчивая, обернулась фурией. А она, девушка начитанная и, хотелось верить, сообразительная, полностью потерялась. – За мной. – Оставалось только надеяться, что тайна раскроется скоро. Здесь Каллен еще не приходилось бывать. На территории академии всего два частных дома: один занят Лелушем и его сестрой, а второй остался в пользовании главы учреждения. Прихожая, коридор, лестница были ухоженными и приятными, но очень маленькими – по меркам рыцаря. Само здание было типовым, поэтому Юфи хорошо знала и без расспросов, где искать хозяйский кабинет. Некогда Эшфорды, возможно, и принадлежали к британской аристократии; сегодня об этом напоминали исключительно редкие портреты, пара аляповатых статуй да замшелых гобеленов. Сам дом был пригожим, но остатки былых величия и богатства оставляли дурное послевкусие. Не стоило Гутору так отчаянно держаться за прошлое: подобные зрелища прошедшего статуса не успокаивают душу, а только лишь тревожат разум и прошлые раны, не давая тем зарубцеваться. Третье и последнее препятствие оказалось для них самым неожиданным – и серьезным. Принцесса со свитой уже поднялись на нужный этаж, как из заветной двери выбежала Милли Эшфорд. Статная, высокая и не по годам развитая девушка запомнилась Каллен веселой, улыбчивой и смешливой. Это хорошо сочеталось с рассказами Лелуша о ней... И никак не соотносилось с нынешним зрелищем. Растрепанные во все стороны золотые волосы, тушь и слезы, бегущие по щекам, плач и отсутствующий взгляд в обычно полных веселья глаз. Неужели весь мир решил этим вечером сойти с ума, а не только они втроем? Тогда блондинка не просто заметила посторонних людей, а признала знакомые лица. Есть в британских легендах такие твари как баньши. Неупокоенные красотки, кем–то или чем–то смертельно обиженные и не способные простить этого. Охотятся за живыми, заместо честных мечей да надежных копий используя леденящие кровь в жилах крики. Такие, что, согласно Мэллори и остальным, здоровенные рыцари падали замертво от одного только звука. Каллен, дочь своего столетия, конечно же не верила ни во что подобное... Но теперь она поняла, какого рода криками древние сказители вдохновлялись. И затем девушка в бешеном, едва осмысленном порыве, бросилась вперёд им навстречу. Рефлексы оказались сильнее разума. Никакой угрозы, конечно, эта перепуганная чем–то неизвестным девушка не представляла... Но Каллен не просто так приносила присягу защищать Юфи от угроз и опасностей. Благо управиться с Милли было просто: блондинку удалось с лёгкостью повалить на пол. – Ваше Высочество, прошу, развернитесь и уходите! – Не стоит так говорить с принцами и принцессами Фамилии. Эшфорд прекрасно знает должный этикет... Но сегодня его бесцеремонно нарушает. – Оставьте его... В покое! – Что случилось... – Юфи звучала куда менее агрессивно и жестко. Похоже, она не ожидала такого «представления» – и подобной же наглости. – Молю, молю, – причитала дочь директора, – развернитесь и уезжайте сюда, пожалуйста, умоляю... Пока ещё не поздно, пока не поздно уезжайте отсюда пожалуйста... Она даже не пыталась встать – но не умолкала. – У меня дело к твоему отцу. И дело срочное. – Напористость из голоса Юфи пропала, но говорила она по-прежнему громко. – И чем быстрее я с ним увижусь, тем быстрее отсюда уеду. – Нет–нет, – понять, что именно ее смутило, Каллен не могла, – не надо вам с ним встречаться. Прошу, послушайте, это очень важно. Не идите внутрь, развернитесь и уходите, пока не... И тут в комнате впереди них раздался одинокий выстрел. Следующие мгновения показались Каллен каким–то крайне дурным сном. Милли в мгновение ока поднялась; почти что синхронно они оказались в кабинете. – и обнаружили агонизирующее тело Гутора Эшфорда. Он выстрелил себе в висок, надеясь на быструю и чистую смерть... Но то ли из-за волнения, то ли по неопытности отклонил ствол на несколько сантиметров. Ошибка зеленых новичков. Насмотрятся посредственных фильмов и считают, что так оно и делается. Как бы не так! Любой знающий стрелял бы через рот... Это надежней, это быстрей, от этого не так мучаются. Видеть мертвых Каллен уже довелось. Хенгист, ей довелось убивать! Но ни с чем подобным она не встречалась. Одно дело расправиться со врагом, который первым поднял автомат; и совсем другое – наблюдать мучительную, душераздирающую смерть родителя хорошей знакомой. Видеть, как та в панике припала к дергающемуся телу; слышать, как тот пытается сквозь адскую боль что-то ей сказать; вдыхать запах крови и пороха... Стоять, без сил что-либо исправить. И с отчётливым пониманием, что через пару мгновений Эшфорду-старшему придет конец. Ещё и с препротивным чувством, будто именно ты в этом виновна. В прошлый раз, когда она видела Гутора, ничто не позволяло предвидеть подобной кончины. Старик улыбался, был приветлив и добродушен, полон идей и рабочего энтузиазма. Такие люди не стреляются! Теперь же он лежал трупом в собственном доме. И выстрелил он, похоже, тогда, когда отчётливо разобрал голос Юфи за своей дверью... – Лелуш, оставайся здесь и... Помоги Милли. – Сказала Юфи отстраненным голосом, будто доносившимся из другого мира. Именно она первой очнулась от охватившего их троих шока; ей и довелось отдавать приказы. – Мы с Каллен позовем помощь... И приедем завтра утром. Оставайся тут. Лелуш и Милли уже остались за дверью, а слуги и домашние ещё не сбежались. Лучшего времени для того, чтобы задать вопрос, у нее не будет. – Юфи, объясни, прошу, – едва–едва произнесла рыцарь, – что тут творится? – Потом... Всё потом, Каллен. – Попыталась было отмахнуться от нее светлоголовая принцесса. Но дочь графа устала от тайн, недомолвок и намеков, тем более окрашенных в алые тона. – Нет, Юфи. Не потом, а сейчас, и ни где–нибудь, а здесь. Мы подрываемся сюда, ты ничего и никому не объясняешь, нам тут устраивают целое представление со слезами и истериками... После чего оказывается, что цель нашего визита предпочла застрелиться, а не видеться с нами. И я уверена, что ты знаешь больше, чем я. Разве мы не договаривались обходиться без секретов?.. Принцесса ответила только тогда, когда убедилась, что посторонних ушей в коридоре нет. – Лелуш – мой брат. Сводный брат от покойной Марианны. Эшфорды все прекрасно знали, но скрывали от меня. От меня, от моей сестры. Твой отец мне рассказал. Сюда мы ехали для... Разговора. Обо всем расскажу подробнее, когда мы окажемся вдвоем. – Последнее предложение ее речи прозвучало громче. – И... Постарайся выглядеть как подобает. Только прямой приказ любимой девушки и многолетняя выучка от уважаемого наставника помогли Каллен сохранить видимость самообладания. Помогли ей принести соболезнования прибежавшим школьникам и педагогам, вызвать медицинскую службу... И передать Хотторпу простой приказ от губернатора. Оставаться в академии и не спускать глаз с секретаря принцессы. Самоубийство Гутора Эшфорда не сорвало намерение Юфи обсудить все происходящее, лишь убедило ее перенести беседу на день. Было бы верхом бестактности остаться здесь сегодня и настаивать на своем. Но и рисковать больше необходимого принцесса не желала: домой ее возвратит Каллен, а Гвин останется караулить. Никто и ничто не помешает принцессе возвратиться сюда завтра: целью официального визита будут считаться похороны старика директора, а о неофициальной стороне вопроса и нечего кому–то многого знать. Подробные ответы ждут ее завтра... *** В классической литературе считалось хорошим тоном из всего делать поучительный рассказ. Тот герой вел себя правильно и доблестно, поэтому он получил красавицу–наследницу впридачу к трону; а этот был глупцом и трусом, так что шутовской колпак пришелся ему в самую пору. Можно еще множество подобного припомнить... Но Лелуш искренне не понимал, когда он успел сотворить столько зла, чтобы весь ставший ему привычным мир обрушился в мгновение. Да, тяжелые предчувствия его мучили еще с самого утра. Но ничто не предвещало подобной катастрофы! Страшная догадка посетила его у порога дома Эшфордов, где он увидел как никогда одинокую Элизабет на пороге – не на ее законном месте в столовой. Вид плачущей, практически истерящей Милли утвердил его в предположении, а уж звук выстрела из кабинета был решающим свидетельством. Юноше все было ясно еще до того, как он заметил на столе покойника маленькую записку, подложенную под лампу. Там Гутор беглым, плохим почерком, поразительно чуждым для этого образованного человека, писал о том, что ему пришлось выдать своих воспитанников графу Эдмунду Стадтфилду после грязного шантажа. Он призывал Лелуша бежать прочь, обличал отца Каллен как человека безмерно жестокого и беспринципного... И просил у них с Нани прощения за собственную слабость перед лицом враждебного натиска. Говорил, что знает единственный способ уберечь родную дочь и воспитанников от наихудшего. Уберег, нечего сказать. Дальнейшее больше походило на кошмар, чем на реальность. Милли билась в истерике у трупа отца, сестра и Каллен испарились, а он остался стоять столбом, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. Глава президентского совета была настолько разбита своим горем, что даже не сорвалась на нем – более того, она его словно и не замечала. Лелуш с болью в груди ощутил, что должен ей сказать что–то, что обязан ее утешить, что она нуждается в помощи... Но никакой здравой мысли, адекватно звучащего предложения он родить не мог. Что он мог сказать девушке, отец которой убил себя из–за него? Что он сожалеет?.. Какую ещё поразительную, попросту оскорбительную банальность он мог из себя выдавить? От неловкой ситуации его «спасли» посланные сестрой и её рыцарем люди: Элизабет увела плачущую, истерящую Милли в её спальню, а остальные принялись наводить порядок в комнате. Этим Лелуш воспользовался и покинул дом, в который из-за него пришла смерть. А завтра сюда прибудет Юфи, и она потребует ответов. И ему придется их дать, ведь у него нет иного выхода. Не было выхода? Чепуха. Выход был: он мог, в теории, воспользоваться суматохой в академии и бежать прочь, раствориться в японской ночи. Спрятаться где–нибудь среди трущоб, а потом найти выход за пределы сеттльмента. Там авось бы не добрались...Но прибегать к такому выходу парень не стал. Целое множество причин красноречиво говорило против столь радикальных мер. Во–первых, он не мог бросить сестру одну – а времени на подготовку совместного побега у него не было. Во–вторых, да, покинуть территорию академии легко; но вот сеттльмент весь покрыт вечно бдительными камерами и зоркими патрулями. Стоит губернатору узнать о его побеге, как о побеге из поселения можно забыть. Возможно ли сбежать без плана и оборудования вместе со слепой сестрой, которую не слушаются ноги?.. Вопрос, скорее всего, риторический. Даже если предположить, что удастся вырваться из этих стен, то ничего хорошего за их пределами их не ожидает. Верные властям японцы его моментально выдадут властям; остальные рисковать своей безопасностью ради двух британцев не станут. Местные повстанцы, о которых, к слову, уже несколько месяцев ничего не было слышно, отличаются японским национализмом и нелюбовью ко всем «волосатым» – а он еще и был личным секретарем губернатора Зоны. Там об этом прекрасно знают, и уж точно не забудут... Нет. С тяжелым сердцем он отказался от идеи побега. Пришло время ответить за ложь, которой они с Нани спасались эти годы. Ему удалось прошмыгнуть домой мимо собиравшейся было толпы. Запереться, попросить служанку никого не впускать. Потом он нашёл Нани и сообщил ей одну из двух печальных новостей. Он рассказал о смерти Гутора Эшфорда, человека, которому они были столь многим обязаны... И умолчал о том, что об их секрете узнала сводная сестра. Пусть эта, главная новость, подождет. Пока что Лелуш обошелся тем, что без реальной уверенности в голосе попытался успокоить подопечную сестру, заверить, что всё обойдется. Получилось у него, честно говоря, так себе; оставалось только надеяться на кровать и хоть какой-нибудь сон. Завтрашний день и без того обещал быть непростым, нечего было отягощать свое положение недосыпом. Но и в спальне он не нашел покоя. Там, у самой его кровати, стоял «Анна» в одном коротком халате, небрежно накинутом на тело. Тот не доходил ей и до колен, ни одна из пуговиц не была застегнута, а длинные волосы она убрала себе за плечи. Менее подходящего случая для подобного наряда он и не мог себе представить. – Если у тебя нет срочного дела, – заговорил парень в нарушение любых приличий, – оставь меня. Никакого настроения слушать очередную проповедь нет. И без того тошно. – Так, значит, выстрел и твое нежданное прибытие связаны еще теснее, чем я думала. Хорошо. – Говорила она голосом, полным не сочувствия, а искреннего интереса. – Кого убили? Острое желание остаться одному не прошло... Но он ведь обещал ей не иметь от нее секретов. И, Моргана, может у нее найдется какой–нибудь козырь в рукаве этого несчастного халатика! Хуже от откровенности ему точно не станет. – Гутор Эшфорд самоубился. И, веришь или нет, но это наша меньшая проблема. – А что же тогда большая? – Причина, почему он пошел на это. – Лелуш даже удивился, насколько тихим и спокойным тоном он это все говорил. Будто катастрофа случилась с кем–то иным, посторонним, чужим... – Он поддался на шантаж графа Стадтфилда и рассказал ему всё, что знал обо мне и Нани. Судя по поведению Юфи, ей граф уже все рассказал. Да, скорее всего. – Поведению твоей сестры? – Когда мы оставили особняк, она была не в себе. Ее никто не видел в подобном приступе гнева. Ни единого слова нам не сказала за всю дорогу через пол–сеттльмента. Она явно хотела поговорить с Эшфордом. Без угроз, это не в ее стиле, но жестко. Меня с собой взяла для... Очной ставки, полагаю. Рассчитывала, что мы расколемся под таким давлением. – Парень повел плечами. – Его смерть... Перепутала ей карты. Но завтра же она вернется. За ответами. – И что же ты теперь будешь делать? – Не спрашивая разрешения, «Анна» села на кровать. – Дождаться ее и поговорить. О побеге я думал, но нет ни времени, ни возможности... Ни реальных перспектив, если он удастся. – Только и всего? Хенгист, когда она научилась в нем разбираться? Они так редко последнее встречались, а говорили по душам еще реже... Неужели какое–то очередное колдовство работает? – Я не хочу бежать. Снова бежать. Устал от этого. – Раз уж говорить по душам, то начистоту. – Юфи не отец, не братец Шнайзель и не сестрица Нимуэ. Ей... Можно во всем признаться. Что делать дальше? Решим позже. Но я не хочу вновь бросаться в бега от себя и от проблем. Бегство не решает проблем, а только их откладывает... И я увидел, какие могут быть последствия. – Благородное, достойное решение. – И «Анна» слегка кивнула головой. – Встретить последствия лицом к лицу. – Послушай, Анна. У меня нет никакого желания спорить или пререкаться с тобой сегодня. – Парень так и не понял, услышал он похвалу или словесный яд. И, естественно, он выбрал наихудший вариант. Это казалось логичным из–за прошедшего дня. – Оставь свой цинизм при себе. – Нет в моих речах никакого цинизма, и я не собиралась пререкаться. Я в самом деле одобряю это начинание. – Редко Лелуш видел эту легкую, еле заметную улыбку на губах "Анны". – Нужно уметь посмотреть правде о себе в глаза. Печально, что потребовалась смерть старика; но ты сделал из нее верный вывод. – Забавно слышать что–то про правду от тебя. Хорошо, небось, поучать других подобному, одновременно собственные секреты оставляя при себе. После непродолжительного молчания юноша решил взять быка за рога. Иначе его самые осторожные надежды на сон можно считать пропавшими. – Анна, я спать собираюсь. А спать полностью одетым я не привык. Выйди, пожалуйста. – Ты не заснешь. Можешь об этом не спорить. – Констатировала факт загадочная девушка, вновь улыбаясь парню. – Испытанное потрясение слишком сильно. И сомнений, Лелуш, в тебе хватает. Но я знаю, как можно расслабиться, сбросить весь груз с плеч... И получить удовольствие, наконец. Тебе стоит только согласиться и довериться мне. Впервые в жизни ему настолько открыто предлагали переспать. До чего же забавно, что это предложение было озвучено именно в эту безумную ночь! Парень не смог сдержать коротенького, нервного смешка. – Менее подходящего момента, если честно, и представить бы не смог. Нет, Анна. – Возможно, в другое время... Его глаза предательски скользнули по телу сидевшей рядом красотки, так что юноша счел нужным добавить еще одну ремарку. Придать отказу большей уверенности. – И как я могу тебе довериться, если я толком ничего о тебе не знаю? Даже твоего настоящего имени не знаю, что уж об остальном говорить. – Это правда. Действительно, мы не очень–то хорошо знакомы... Но не поздно это исправить. Нужно только решиться. Обоим. И свой шаг ты уже сделал. – Многозначительно добавила «Анна». – О чем ты? – Помнится, мы стали партнерами. И обещали работать вместе... – Да, но как такового прогресса мы ни в чем не добились. И хранили немало тайн друг от друга. – Почему же не добились? Как раз наоборот: ты наконец готов признать правду о себе, поделиться ею с другими людьми. Готов не бежать от проблем, а встретиться с ними лицом к лицу. – Она смотрела в его глаза, и Лелуш, поразительным образом, чувствовал облегчение на душе. – А я готова отвечать на твои вопросы. Ты достоин моей откровенности. – Ох, прям как в старых сказках. Таинственная леди в час нужды открывает герою некую страшную тайну. – Юноша не удержался от иронии. – Чувствую себя новым рыцарем Ланселотом перед возрожденной Владычицей озера. Вновь на лице загадочной знакомой появилась легкая улыбка. – Ты говоришь «возрожденной». А кто сказал, что она, Владычица, когда–либо умирала? Что, если я – это она и есть? – То тогда тебе, как минимум, должно быть под тысячу лет. – Не сдавался парень. Чем дальше, тем меньше он ее понимал... Но показывать свою растерянность, признаваться в ней не привык. – Ты на тысячу уж точно не выглядишь. Это невозможно, к тому же... – И ты не умеешь повелевать людьми. Ведь это тоже нереально. Однако же ты способен отдавать другим команды, а я остаюсь вечной... Красоткой. – Резонно возразила Анна. – Не все реальное «возможно», Лелуш. Запомни это, и мой рассказ тебе станет понятней. А рассказать мне есть что, и нам предстоит долгая ночь. Он надеялся услышать нечто подобное от нее когда–то. Давным–давно, до оглушительного выстрела в кабинете... – Раздевайся. Не пререкайся; я тебя не трону... Пока ты сам этого не захочешь. Просто у нас впереди, Лелуш, очень длинная ночь, и, поверь, ты не хочешь ее провести в костюме и брюках. – Раз уж выходить не хочешь, отвернись хотя бы. – Зачем? – По голосу Анны решительно нельзя было понять, что она имеет ввиду: то ли искренне недоумевает, то ли язвит. – Меня не смущает нагота. Высокие мужчины и низкорослые, грубые и смазливые, утонченные и простые, волосатые и совершенно лысые... Я повидала все. Парень устал с нею спорить. В конце концов, она пообещала откровенничать!.. Да и, чего греха таить, умудрилась его заинтриговать сверх всякой меры. – Скажи сперва, – спросил парень, отбрасывая пиджак в сторону, – тебя, хоть, на самом деле зовут Анной? – У меня было множество имён за жизнь. Это одно из них... Не самое первое, но самое любимое. Для наших с тобой целей оно более чем годится, поэтому я и назвалась Анной. – А первое имя? – Айрис. В считанные минуты парень избавился от одежды да забрался на кровать. – Моя история начинается очень давно. – Заговорила Анна, убедившись, что он слушает. – Пятеро людей и восемь ног пробирались безлунной ночью через густую, девственную чащу...