Ангел по имени Юнги

Кухня, сколько Юнги её помнил, всегда была мрачной: сетчатые шторы, у которых нити мерцали при малейшем дуновении, стулья из тёмной древесины с тонкой и острой спинкой, старая газовая плита, покрывшаяся ржавчиной вокруг комфорок, — всё это делало квартиру Сувона похожей на ночлежку для маргиналов. Над миской на столе летали мушки, и Юнги уставал их отгонять, за что всегда получал выговоры от парня. Любая мелочь могла лезвием по струнам проехаться и взбесить Сувона: то ему пятно на полотенце в ванной привиделось, и он им отхлестал, как следует, то соус для курицы вышел чересчур острым и в секунды оказался на домашних шортах, стене и полу. Скрупулёзно высчитывая размер кубиков тофу, Юнги нарезал его для супа, пока бульон оранжевыми пузырями булькал. Пальцы тряслись всякий раз, когда он брал ими нож за расшатавшуюся ручку; лезвие пропадало в мякоти овощей, сверкало, а Юнги вздрагивал, стоило ему дотронуться случайно. Часы с презрением поглядывали на него со стены, будто догадывались, что он не успевал к приходу Сувона приготовить ужин и рисковал безмерно, потому что мизерная провинность искрами бежала, словно по веревке, к взрывоопасному сердцу его парня. Кожа не выработала устойчивости к температурам; сигареты, пусть и болезненно прожигали её, но не так вредили, как кипяток, который вполне мог полететь из тарелки в лицо, если суп не остынет или окажется пресным. Юнги ногтями впился в ладонь, сверил время на часах и телефоне и закрыл кастрюлю крышкой. Тонкие струи белого пара шли из отверстия вверх, и он дул на них, меланхолично разглядывая ломающиеся витки. Его подёргивало из-за прохладного ветра, шедшего из окна, Юнги поджимал носки и оглядывался на дверь. Мурашки покрыли колени, и почему-то вспоминались греющие поцелуи Чимина, который бы, сложись всё иначе, обволок руками и поблагодарил бы даже за сухие бутерброды с чаем, заваренным пакетиком. Если бы не оковы вины, стирающие в кровь запястья и лодыжки, Юнги давно ушёл бы, хоть босиком и с пустыми карманами, зато в маленький рай к Чимину, где от чистоты воздуха нос щипало, полы подогреваемые ласкали стопы, и тело, не привыкшее к уюту, плавилось от нежности одеяла и мягких рук. Они у Чимина какие-то особенные были, небольшие и всегда горячие, и он искусно владел прикосновениями — настоящий мастер заботы. В коридоре щелкнул замок и заскрипела дверь. Юнги вздрогнул и мерзнуть начал сильнее, словно с мурашками под футболку забрался весь кухонный холод. Он побежал к Сувону, едва наступая на носки, чтобы не раздражать его топотом. — Ты уже приготовил ужин, зай? Я голоден и не чувствую ног от усталости, — Сувон не скрывал азарта: он будто специально с прищуром осматривал полы и пальто на вешалках, чтобы найти изъяны и крюком, на который Юнги попался, ему же разодрать рот. — В прошлый раз мы сошлись на том, что готовишь ты отвратительно, даже мои друзья так думают. Но я же знаю, что ты можешь исправиться. Вдруг твои прекрасные руки ненадолго вернут меня к жизни. У Сувона на запястье, покрытом густыми волосами, бренчали наполовину расстёгнутые металлические часы, отяжелявшие и без того огромные кисти. Он редко их снимал, порой только для того, чтобы ударить по лицу и не разбить стекло своей дорогой побрякушки. Юнги встал у входа на кухню и пытался задержать его минуты на две, чтобы суп доварился. Между рёбер клокотала тревога, в панике царапающая всё вокруг. — Пахнет вкусно, — Сувон не останавливался и оттолкнул в сторону. Вряд ли Юнги бы стал преградой для парня, шире его в два раза, который заучил больные места и всегда чётко в них ранил. — Он ещё… не готов. Две минутки! Крышка на кастрюле подпрыгивала от поднимающейся пены, и хлопающие удары будто отмеряли последние секунды жизни. Юнги попятился к столешнице и закрыл собой доску с ножом. Его сверкание само за себя говорило — ничто просто так в глаза не бросается. — Зачем ты оставляешь плиту без присмотра? — сказал без удивления и с холодным спокойствием. — Хочешь дом спалить или пол кипятком прожечь, я не понимаю? — зачерпнул половником супа, и у Юнги закололо лицо, точно фантомная боль от ещё не оставленных ожогов. В голове у него проносилось беспрерывно: «Чимин бы так не сказал, Чимин бы так не сделал…» Он гладил большим пальцем кисть и перекрывающий гортань ужас глубокими вдохами вниз проталкивал. Думал всё: почему не сбежал до сих пор? Юнги измучился выслушивать упрёки за каждый неправильный вздох или шаг, терпеть скотское отношение, но не успевал он набраться храбрости, чтобы поднять прилипший от стыда и вины к нёбу язык, как Сувон сдирал корочку словами, как лезвием, с больного и единственного живого места в сердце. — Неужели тебе в голову твою… — Сувон поджал губы, и они стянулись в пренеприятную тугую нить, сухая кожа вокруг них стала напоминать корку мандарина; положил половник на подставку с глухим стуком, — не пришла мысль посолить суп? Я тебя объедаю или денег не даю на продукты? У нас соли нет? Какого, блять, хера? Я закрываю из раза в раз глаза на твои гулянки, на то, что ты по клубам повадился шляться, а ты отплачиваешь мне полным похуизмом? Одежду нормально мне погладить утром не можешь, полы протираешь отвратительно, аж клубы пыли из-под шкафа видны, а теперь вдобавок и готовить разучился? — не проглотив ни одного окончания, он чуть ли не в лицо плевался. — Но мы оба работаем, — ненавидел себя за слабость и страх, за то, что всегда виновато склонял голову: она клонилась покорно, ведь за этим покорством скрывалась усталость, череп, как чугунный, тянулся к земле. Наверное, к сырой уже. — Почему только я должен… Буквально мгновение — и половник с остатками горячего супа полетел в его сторону. Ручка, к концу закруглённая, ударилась об руки, которыми Юнги закрыл лицо, кожу закололо каплями кипятка, благо их было недостаточно, чтобы сильно обжечься. Звон металла оглушил и разнёсся по всей квартире, за ним последовал удар кулаком по голове. Юнги отступать было некуда: в спину упиралась раковина. Нож он уволок по столешнице за собой, свободной рукой защищая глаза и нос. Дилемма возникала, как всегда, когда его били. Он заслужил или «ни одна ошибка не может стоить жизни»? Юнги был виновен, Юнги уничтожил Сувона, Юнги его довёл до неконтролируемой агрессии, но так хотелось жить. Хотя бы ради встреч с Чимином, поцелуев под дождём, наполненных отчаянием и нежностью. — Да ты мне по гроб, сука, жизни должен, — снова руки огромные сжимались на шее, тревожили старые синяки. За шею, казалось, истончившуюся от удушений, Юнги оторвали от пола. Ноги ледяным остриём щекотало. — Ты первый изменил мне, первый бросил! Ты чего-то требуешь от меня, но где же был ты, когда меня насиловали? Сбегал, оставив меня? М, — дал дотронуться носками паркета и ослабил хватку, пальцем давил на губу и с яростью смотрел, выжидая ответа. К счастью, прошлое Сувон ворошил нечасто, но когда возвращался к нему, Юнги захлёбывался чувством вины и беспомощности. Под ключицами скребся цербер, разрывал мокрой пастью в мясо душу. Юнги ненавидел себя и свою слабость. — Я не знаю… не знаю, как я могу искупить вину… — вдохи прерывались на середине, и лёгкие будто скукоживались до размеров изюма. Организм паниковал до такой степени, что вызывал частое сердцебиение и тремор. Юнги бы не устоял на ногах, не будь позади опоры. — Мне не нужно было за тебя вступаться. Ты должен был там и остаться с проломленной башкой и разорванной задницей, а не я! Я ведь любил тебя, а ты не можешь ради меня элементарные вещи сделать? Соли жалко для человека, который тебя спас? — с новой волной остервенения сжал горло. Надломит вот-вот. Юнги никогда не обладал силой — его сломать и раскрошить проще, чем стеклянную плёнку на лужах зимой. Сувон встряхнул его и расставил руки по обе стороны, зажимая в угол. Бежать некуда. Над ним монстр, измученный и тоже испуганный, с обжигающим пламенем в глазах превращал сердце в пепел. Юнги до того устал мучиться, что лучше умереть — передать нож в лапы смерти и уйти с ней. Он терпел и не давал сдачи, потому что сожалел об ошибке, потому что Сувон говорил правду. Юнги охватил ужас, и он просто сбежал от толпы альф, не оглядываясь на своего парня, проигрывающего неравный бой с ними. О полиции Юнги вспомнил поздно. Слишком поздно. — Лучше бы ты никогда не спасал меня, лучше бы я там и умер, — губы искусанные чувствительно воспринимали стекающие по ним слёзы, будто их резало. — Лучше одно мгновение адской боли, чем вся моя жизнь в Аду, помноженная на твою жестокую вечность. — Блядина, — Сувон вновь душить начал, только одной рукой. Эта попытка, Юнги чуял, станет последней. Удачной для них обоих. Он закрыл глаза, стопы песочные перестали пола касаться. В темноте, мигающей пёстрыми кругами, появился Чимин и зачем-то, сам того не ведая, спас, протянув руку. Юнги не мог не вцепиться в неё, не затыкался в подсознании собственный вопль. Он распахнул глаза и нож, уже выпадающий из ослабевших пальцев, схватил покрепче и вонзил в лежащую возле него руку Сувона. Наверное, Чимин назвал бы этот истошный крик усладой, Юнги же глушил безразличие, сопряжённое с желанием выжить. С желанием вырваться и взлететь даже с изрубленными крыльями. Юнги вылетел в коридор, схватил телефон с полки в прихожей и прижался к двери, впопыхах прокручивая замок. Услышал разъяренный крик и в одной футболке и шортах выбежал из квартиры. Он скользил носками по кафелю, едва не падая, заворачивал за угол к лифту, пока вызывал такси через приложение. Сувон, с безумными глазами и бордовой от гнева челюстью, нагонял с ножом: одежду замарал в крови, прижимал руку к животу и по нему расползалось алое пятно. Слякоть. Носки мокли в лужах ледяных, крошки расколотой плитки попадались под стопы. В ночи светили фары подъезжающего такси. Юнги мчался навстречу машине, разгонялся до такой скорости, что стопы вот-вот оторвались бы от земли. Влажный ветер скользил по коже и объёмными потоками залетал под футболку, развивая сзади её, как плащ. Позвоночник выступил словно и обильно покрылся мурашками, поясница открытая — моросью. Сильные вспышки дрожи пробегались по телу. Юнги не оборачивался на крики и угрозы, чтобы не замедляться. Секунда промедления — и он завалился бы на землю, а сверху его бы оседлал смерти жнец и перерезал бы горло. Поэтому Юнги запрыгнул в такси и громко потребовал уезжать. Мужчина с редкими волосами на блестящем затылке вжал ногой педаль — и Сувон остановился и затерялся в темноте. Его плечи вздымались высоко, и нож в руке ещё долго сверкал. В салоне Юнги восстановил дыхание, но горло драло. Он попросил сделать температуру повыше и назвал адрес клуба. Носки стали серыми от грязи и воды, в них прорисовывались очертания промокшей стопы. Бёдра, бледные и местами синие, покрылись грубыми мурашками, на ляжках и коленях откуда-то появились новые ссадины. Водитель вопросов не задавал, так что Юнги мог расслабиться, хотя иногда ловил его настороженный взгляд на себе. Возможно, внешний вид привлекал внимание. Тонкая домашняя футболка и шорты, липнущие к коже, грязные носки и растрёпанные мокрые волосы — с таким явно не на показ мод. Наверное, это будет самая странная поездка за всю историю этого таксиста. Но лучше ехать на такси, чем на катафалке. У главного входа в «Небесный свод» к этому времени уже рассосалась очередь. Стоявшие человек шесть вошли внутрь через минут пять, после того как охранник проверил всех. Юнги не соответствовал никакому дресс-коду, но часто здесь бывал. Его не могли не впустить. — Извините, ваш внешний вид не позволяет мне вас впустить, — мужчина в синем пиджаке, круглый и метра два ростом, посмотрел сверху-вниз и сощурился. Он точно помнил Юнги. — Прошу вас, мне нужно встретиться с одним человеком… Срочно! — оттянул вниз футболку, будто это как-то поправляло его положение. — Извините, я не могу. — Умоляю, — звук проезжающей мимо машины напугал Юнги: Сувон приедет за ним, это вопрос времени. Он схватился за плечо мужчины и едва не спустился на колени перед ним. Ноги промерзли до костей: опуститься разок на землю нестрашно. — Впустите! Ну или просто позовите Чимина, пожалуйста. Позовите его сюда, чтобы он вышел. Пять минут! Вам так сложно, что ли? — Прекрати! — дернул рукой со всей силы и откинул Юнги на землю. Мужчина поднёс ко рту рацию и проговорил: — У нас тут обкуренный походу. Позовите подмогу. — Чимин! — пусть в клубе шумно, но крик с улицы можно расслышать. Юнги очень надеялся. Ему больше некуда бежать, ему больше никто не поможет. В полиции с заявлением очередным развернут и «мириться» пошлют, а дома Сувон с ухмылкой встретит и с превеликим интересом заявление вслух прочтёт. «Мучаю и избиваю, значит, — констатирует и живого места на теле не оставит». — Чимин! Чимин! — заветный проход загородили трое мужчин, сложившихся в монолит синий. Вроде люди, но ничего в них человеческого: широкие спины, закрывшие дрожащий лучик света. Они за плечи подхватили больно, Юнги не знал, куда его тащили. В нескольких метрах от клуба выкинули, будто мусорный пакет, и оставили на асфальте. Умирать? Футболка на пояснице промокла окончательно, с нее капли стекали под шорты. Что уж там, трусы тоже намокли. Юнги обхватил колени испачканными ладонями и опустил приподнятые пальцы ног в лужу. Плевать. Телефон потрескавшийся вибрировал в кармане от сообщений Сувона и непрекращающихся звонков. Неподалёку находился чёрный вход в «Небесный свод». Юнги заприметил знакомые очертания кирпичных стен и крутой наклон крыши за поворотом. Он поднялся с третьей попытки, теряя постоянно равновесие. Голова кружилась и подташнивало от некогда приятного запаха осенней влаги и земли. Все было мокрое, грязь липла к телу, на спине остались крошки асфальта. Юнги отряхнулся и, опираясь на стену, пошёл к клубу. Он с каждым шагом оставлял след из себя, сердце сыпалось по крупинкам, но не останавливался. Тут даже не в упорстве дело — сложно сдаваться, когда выхода иного нет. Либо вперёд, либо затянет в чёрную дыру и разорвёт на части. Потянул ручку ржавой двери. Пальцы закололо от страха. Снова и снова дергал, упирался ногой в землю и повторял ритуал — не поддавалась. Затарабанил руками по ней. Ничего. Охрана была с другой стороны здания. Тут он совсем один. Дождь не заканчивался, Юнги растворялся под дверью вместе с водой. Унесло бы по трубам канализации куда-нибудь, избавило бы Чимина от переживаний. — Далеко ты убежал. Я весь район объехал, — раздалось за спиной. Юнги застыл, набрал воздуха в лёгкие и с трудом выдохнул. Спину прострелило, будто позвонки прорезали кожу. Как карточный домик, сыпались его надежды. За стеной, у барной стойки, наверняка, стоит Чимин и натянуто улыбается посетителям, пока Юнги будет раздирать горло криком и жалеть, что так и не признался в любви. Ни себе, ни Чимину не сказал, как сильно мечтал вместе с ним суп с тофу поесть, как рисовал в воображении глупые свидания и как хотел бы станцевать в клубе, закружиться и упасть ему в руки, ненасытно целуя нежные пальцы. Истеричный смех Сувона сменился хлюпающими по воде шагами. — Не надо, прошу… Его толкнули в стену. Затылок пульсировал от удара. Вжали в стену, в которую Чимин вжимал, целуя. — Если раньше я тебя бил, то сейчас я буду убивать, Юнги.

***

В бокале оставалось вина на один глоток. Чимин рассматривал его долго, но не допивал. Он чаще пить стал из-за дерьма, происходящего в его жизни, и из-за большего дерьма в жизни Юнги. Чимин не напирал: боялся спугнуть и без того разбитого омегу, потому что удивительно мягкое хрустальное сердце нельзя трогать без осторожности. Юнги — наивная бабочка, он вспорхнет и угодит обратно в сачок. Можно охранять и любоваться издали, хотя иногда Чимину хотелось словить самому и унести подальше от опасностей. Вдруг из-за неверных действий случится что-то непоправимое? Каждый миг, в который Чимин монотонно работал и попивал вино, для Юнги мог оказаться последним. Банально, однако осознание вызывало острое желание напиться. Сегодня была не его смена, да и Юнги никогда не приходил по вторникам, но Чимин всегда проводил вечера здесь для своего спокойствия. Мало ли ангел прибежит с сумкой на плече и горящими глазами и скажет заветное: «Забери меня домой». Чимин научится любить человечество, отпустит обиды и посвятит жизнь парню с россыпью синяков на теле, потому что под рёбрами ангел поселился давно, еще бы законное место на плече занял — и будет превосходно. У входа в клуб, рядом с которым Чимин сидел, начался переполох. Люди почему-то озирались на толпящихся охранников и сторонились, словно там очередной пьяный альфа дебоширил. Чимин взял бокал пальцами за ободок и пошел поглядеть. Сердце тоскливо забилось — плохой знак. Через танцующих и едва стоящих на ногах людей он пробирался с трудом. Их огибать без последствий невозможно: обязательно потрогают или влезут в личное пространство с расспросами. Постояльцы Чимина опасались, но новичков всегда больше. — Что здесь произошло? — поинтересовался у охранника. Тот пробурчал, сквозь темноту рассмотреть его лицо попытался и, распознав, хмыкнул. — Да обкуренный какой-то порывался войти, — усы редкие поднялись вверх. — Кажется, тебя звал. Но ты не пережи… — Где он сейчас? — выпалил так быстро, как никогда не говорил. В ногах мышцы напряглись, чтобы сорваться с места и оставить после себя свист. — Так его охрана отвела подальше, чтобы не лез. Чимин сжал до боли зубами губы и всучил в руку охраннику бокал, а сам выбежал на улицу, расталкивая в стороны белоснежные рубашки и пиджаки. Позади слышались гневные реплики. Чимин почти не различал их среди шума в голове, состоящего из глаголивших в унисон страхов. Надо было укрыть Юнги в объятиях, уговорить остаться, в конце концов, задержать у дверей и вцепиться ему в колени, чтобы добровольно не отдавался смерти. Ангел и смерть неделимы. Чимин осмотрелся и ударами сердца его повело за клуб, туда, где они целовались. Юнги, конечно же, будет в порядке. Он просто пришел в любви признаться… или по поцелуям соскучился. Чимин ведь классно целуется! Только его нога переступила угол — сердце затихло и с треском, какой бывает, когда рвётся плотная ткань, разорвалось на лоскуты. В параллельной вселенной, лишенной ненависти, сердце никогда не останавливается, душа никогда под землю не тянется, а глаза не пересыхают от ужаса. От ног к рукам поднялась мощнейшая волна гнева. От напряжения в кулаках затряслись плечи, и сведенная челюсть потянула за собой кожу на шее. Мир в очередной раз доказывал, что его смысл на гнилых нитках держался. Чимин никогда не убивал, но сейчас знал, что убьет. У Сувона на лбу пульсировала толстая тёмно-зелёная вена. Глаза погасшие с презрением были опущены вниз. Он с сумасшедшим взглядом возвышался над Юнги, и его острая тень глушила блеск воды в лужах. Тяжелой подошвой обуви Сувон пинал забившегося к стене ангела, который от бессилия даже не сопротивлялся. Кровь была всюду: брызги, точно от взмаха кисти, на стене, полосы от пальцев на асфальте и пятна на руках ублюдка. У Юнги чуть поджимались пальцы на ногах от каждого удара, он глухо стонал и левой рукой вцепился в выступающий на полсантиметра кирпич. Неестественная поза, насквозь промокшая домашняя одежда, рваная футболка, оголявшая спину… его изваляли в грязи прилично. Пальцы, от мутной воды на земле чёрные, белели от силы, с которой Юнги цеплялся за поверхности. Чимин не помнил, как повалил Сувона на землю и начал возить его лицом по асфальту, сдавливая упругие щеки, чтобы стереть в крошку и перемолотый фарш пустить на корм бродячим собакам. Рук не чувствуя, смешивал дождевую воду с чужой и своей кровью. Он готов был вгрызться ему в шею и уничтожить, сожрать заживо и расхерачить на куски. Нет, на кварки. Они неравны в силе однозначно, но сверхспособности проявились неожиданно. Навыки борьбы переплелись с копившейся годами ненавистью ко всему живому. Эффект неожиданности тоже сработал — и Сувон безуспешно махал руками перед лицом. — Вот на кого он меня променял… — сплевывая кровь, прохрипел Сувон. Он лениво попытался скинуть Чимина с себя, однако уже ослаб и плохо видел, потому что лицо опухло. Чимину показалось, что он заведомо сдался. — А ты неплох. — Я убью тебя, — сдавил обеими руками шею. Чимин мечтал об одном: услышать хруст почетче, сжать резко и расплющить, чтобы никчёмную голову клали в гроб отдельно. Но локтя коснулись холодные пальцы и потянули за ткань рубашки назад. Ласковое, почти кошачье прикосновение заставило Чимина обернуться и расслабить челюсть. Юнги, такой хрупкий, с белыми торчащими ключицами из-под растянутого воротника, едва держась на руке, подполз к нему по асфальту и окровавленными пальцами щекотал словно. По его лбу стекал целый бордовый ручей, заливший ресницы на правом глазу, а нетронутые ублюдком щеки от слёз блестели, как резные снежинки на солнце. Чимин взаправду увидел за спиной Юнги два перьевых полупрозрачных облака, держащихся на лоснящихся нитях. — Не делай этого, — почти шёпотом. — Прошу, не надо. — Как ты можешь продолжать сочувствовать ему? — Чимин отвернул от себя насмехающееся лицо Сувона, вдавливая его в асфальт. Всё равно послушался, как бы не чесались руки растерзать ублюдка, который дышал громко и, кажется, терял сознание. Чимин не в силах был отказать трясущемуся от промозглого ветра ангелу. Чимин на колени осел возле повалившегося немощного Юнги и притянул его тело к себе, трепетно сжимая мягкие плечи. Он обронил пару слёз на и так мокрое тело. Прижал к груди и впервые за столькие годы зарыдал. Лёгкая вибрация шла по телу, он трясся вместе с обмякшим Юнги, целовал его испачканные щеки. Лицо ангела было пугающе спокойным: ресницы кофейного цвета слиплись в пучки и переливались, он озяб, и его лоб пылал, но уголки рта были приподняты. В волосах застряли земля и травинки, пробивающиеся сквозь асфальт, на скуле остался след от подошвы. Губы потрескавшиеся беспрестанно шевелились, будто Юнги ловил воздух. На правой руке безымянный палец не сгибался, костяшки были разодраны в мясо. Что эта ничтожная душа сделала с ангелом, который отдал всё, лишь бы спасти ублюдка, больше всех на земле заслуживающего смерти? Сувон погубил своего ангела самолично и окончательно лишился рая. Любого рая: земного, небесного, рая быть рядом с Юнги и целовать его тёплые бёдра, гладить складки на животе и слышать его мурчание. — Посмотри, во что обходится твоя доброта, — горячим дыханием согревал пальцы Юнги, затем разорвал мокрую футболку на его груди и снял с себя рубашку. Чимин укутал в неё Юнги, как тряпичную куклу, и поднял на руки. Каждый найденный синяк прибавлял по камешку на клонящуюся к земле спину. Чувство вины, которое всё никак не мог понять Чимин, оказалось прозаичнее любого другого. Вина — это когда держишь на руках избитого до полусмерти Юнги, а он счастлив быть рядом, красными глазами смотрит с благодарностью. С благодарностью за что? Вина словно кипяток, запущенный по венам, варила заживо. — А как же ненависть? Сколько ты будешь расплачиваться за нее? — закинул руку на плечо Чимина и выдохнул рвано. Юнги все не мог отдышаться. — Его таким не обилие сочувствия сделало. — Твое сочувствие мёртвой душе не поможет. Ты подаешь руку помощи тому, кто давно на дне. Он и тебя утянуть попытался. — Вызови ему скорую. — Юнги! — воскликнул с отчаянием. — Я просто хочу разорвать порочный круг. Как руки, которые меня возвращали к жизни, могут убивать? Позволь мне… — и этот дурак потянулся за поцелуем, когда всего тело, наверняка, от боли жгло. — Только обещай мне, что твоим домом станет мое сердце. И из больницы ты не вернёшься к Сувону. До «Небесного свода», из которого людишки осознанно ангела выкинули, оставалось совсем чуть-чуть. Чимин сам уже дрожал, но храбрился с каждым проделанным шагом. Если он не будет сильным, то как тогда соответствовать Юнги? — Обещаю и люблю невыносимо.