***
Медленно прохожу по коридору, вдыхая её духи. Если сейчас мне завяжут глаза, я найду её по одному только запаху. Никогда не испытывал ничего подобного. Кто здесь добыча, а кто охотник? Я не смог бы сейчас ответить. Я также крепко привязан к ней, как и она ко мне. Это — на уровне инстинктов. Древнее знание, полученное на генном уровне. Мы — одно целое. Я никогда не отдам её никому. И я могу за неё убить. Мне нечего терять, кроме неё. И совсем скоро выбор будет делать она. И этот выбор неоднозначен. Что она решит и как поступит? Не самое приятное занятие на свете думать об этом. Ещё ужасней понимать, что ни деньги, ни власть, ни секс не заставят её оставаться со мной, если она этого не захочет. Единственное, чего она точно захотела — разбить мне лицо. И даже получила от этого удовольствие. А я был счастлив немного позлить её, поиграть, посмотреть, что отразится в её глазах при встрече. Любви я точно не заметил. Но и равнодушия не было. Реакцию она дала. А это главное. Сегодня я буду иметь её особенно жарко. Ведь эта ночь может действительно стать нашей последней. Нажимаю на ручку и захожу. Гермиона Грейнджер уютно устроилась на диване. В руке бокал шампанского, на глазах повязка. Поза настолько расслабленная и грациозная — любая кошка позавидовала бы её пластике. Она выглядит почти по-домашнему — в пижаме нежного персикового оттенка, расшитой китайскими драконами. Есть одно но. На ней — только верхняя часть, да и та расстёгнута и почти обнажает две соблазнительные груди. Ниже только стринги и чёрные чулки. На ходу сбрасываю шмотки, оставляя их лежать на полу, подхожу к ней обнажённый. Она слышит шорох одежды и закусывает губу, на ощупь ставя бокал на полочку рядом с изголовьем. Дотрагиваюсь до её губ, спускаюсь к ложбинке между грудями, продвигаясь внутрь. И слышу: — Не надо… — Почему? — Мне не хочется, чтобы ты трогал её. Я думаю, ты знаешь почему. Грёбаная Гермиона Грейнджер и её комплексы! Какое право ты имеешь запрещать мне делать то, что желаю я? Месть следует незамедлительно. — ОК. Пододвигаю кресло и усаживаюсь в него. Так близко, как только возможно. Она понимает, чего я от неё хочу и почему не иду. Ей это явно не по вкусу. Но остаётся смириться. Она знает мой характер и прекрасно осознаёт, что я закипел. Пытается немного исправить и смягчить ситуацию. Ямочки на щеках, которые я просто обожаю, делают меня беззащитным перед ней — я тоже непроизвольно улыбаюсь в ответ. Она не видит этого, но чувствует. Руки её скользят по одежде. Легко и как будто бесцельно. Она отодвигает трусики, проникая пальцами внутрь. Я замираю, ожидая продолжения, но она останавливается. Мои пальцы начинают свою игру — я оттягиваю крайнюю плоть и сжимаю головку — сначала слабо, потом чуть сильней, наблюдая как смазка начинает сочиться по капле и размазывая её по всей длине. Мне становится жарко, хоть одежды давно нет. — Разденься для меня, Гермиона! Она слышит как я дрочу, а по тому, как втягиваю ноздрями воздух, понимает степень возбуждения. Медленно опускает с плеча рукав, вынимая из него руку, поглаживает кожу. И я слышу: — Я вся мокрая… Её рука отводит в сторону полоску стрингов и приоткрывает нижние губки. — Да ты не просто мокрая, ты затопишь сейчас наше купе. Действительно, пальцы блестят от смазки, которая, кажется, везде. Член дергается в её сторону, яйцам больно от желания, я сейчас наброшусь на неё, как голодный зверь, терзая бедра и пробиваясь внутрь. Нет, так нельзя. — Встань раком и развернись задницей ко мне. Она послушно делает это. И я могу разглядеть её киску получше. Не дожидаясь моей следующей команды-просьбы, она вводит в себя два пальчика. После пары нежных движений и проникновения глубже, я встаю и спускаю, заливая её задний проход и пизду. Теперь я смогу подольше поиграть с моей Рабыней. Мы с ней разные. Я люблю расхаживать по комнате голым, она нет. Я хочу трахнуть её в попку, а она ужасно боится анального секса. Однако сегодня всё будет по-моему, и я лишу девственности её последний бастион.***
— Ты думала, что обойдётся? Что можно делать всё, что тебе захочется, когда мы не вместе? Она узнает истинную причину моего поведения. И лучше бы её не существовало. Вывести меня на агрессию сложно, но если это случается, я перестаю давать ласку и любовь. Поднимаю повязку над ухом, чтобы каждое слово огнём впечаталось ей в мозг: — Ты продолжаешь показывать себя другим мужчинам в соцсетях, хотя я настойчиво требовал не делать этого. Твои развратные фотки — это призывы для самцов — придите и трахните меня! Ограничила мне просмотры, да я чувствую, какая ты тварь. Ведь ни разу, ни разу ты не убрала то, что я просил, проще убрать меня, не так ли? Ты хотела боли? Сейчас ты её познаешь. Ты можешь смотреть на меня, если хочешь, мне будет даже приятней видеть слёзы. Срываю лёгкий шарфик с глаз и обматываю её горло, растягивая концы по максимуму, с наслаждением смотрю, как она начинает задыхаться. — Так ты станешь ещё уже внизу. Твои конвульсии напрягут мышцы влагалища, и мне будет очень хорошо. Ослабляю нажим ткани и наотмашь бью по щекам, возвращая должок из коридора. Лицо краснеет, а слёзы текут сами собой. Медленно слизываю их: — Гермиона, ты очень красиво плачешь, это опасно, мне захочется видеть это зрелище чаще. Ещё пара жестких ударов, от которых она вздрагивает, и я останавливаюсь. Моя дорожная сумка стоит рядом с кроватью, я протягиваю руку и достаю ошейник. Очень туго затягиваю его, сообщая: — Больше ты не снимешь его. Ты — моя вещь, принадлежность, моя комнатная собачка. Или ты больше хочешь быть кошечкой? Не отвечай, это риторический вопрос. Ты станешь для меня тем, кем я захочу. Шарик из резины плотно затыкает ей рот. Грубо собираю её волосы в хвост, чтобы затянуть потуже на затылке. Так удобней во время ебли. Слишком пышная шевелюра, мне жарко от прикосновения волос и неудобно их постоянно отводить в стороны, чтобы видеть ее реакцию. Вечно они падают ей на лицо, лезут мне в рот и мешают плети достигать чувствительных точек на её спине. Я сейчас почти ненавижу Гермиону. И готов рвать это красивое тело на части: она пренебрегла моими словами, перестала признавать мой авторитет, притащила эту нудную сучку Джинни. Зачем? Чтобы в очередной раз доказать, что есть вещи, которые она решает сама. Нет! Здесь всё решаю я. Учись подчинению. Резко переворачиваю её на живот, под который кладу подушку в виде валика. Она думает, что я хочу засунуть ей член. Но его ещё надо заслужить. Ремень у меня сегодня старый, из очень качественной и мягкой кожи. Складываю его в два раза. Тебе пиздец, сука! Наматываю его на руку — один оборот — и ебашу со всей дури по выпяченной заднице. Ещё и ещё, я уже не считаю, но вижу, как ей больно. Сначала она решает терпеть и не доставлять мне удовольствия стонами. Но скоро боль поглощает её, выносит наружу инстинкты — она не кричит, а почти воет, моля меня сквозь кляп о пощаде. — Грязная шлюха, ты хочешь успокоить меня, попросить о передышке? Ну уж нет. Я выплесну на тебя весь свой гнев. За все твои игноры, ебаная тварь. Я могу контролировать только свой голос, но не руку. Не успокаиваюсь, даже когда отметины приобретают сине-багровый цвет. Рука устаёт быстрее, чем мозг, который хочет уничтожить. Перемещаюсь к её лицу, сдергиваю кляп и насильно разжимаю рот. Она ещё смеет сопротивляться! Проталкиваю член глубоко, как могу, она хочет оттолкнуть, но руки я уже перехватил: — Давай, соси! Давай, давай!!! Глубже бери, не вижу удовольствия на лице! Так лучше, делай нежнее… Я смеюсь над ней: она старательно зажмуривает глаза и проявляет усердие. Отпускаю руки, она сразу же обнимает мои бёдра, притягивая к себе ближе. — Ты научилась хорошо делать минет, а говорила, что мои размеры принимаешь с трудом даже наполовину. Старайся, малышка, ты можешь ещё круче. Оооооо, это охуенно, великолепно. Аж сперма закипает, когда ты делаешь так. И вот тааак, о да! Шлюшка и правда стала делать успехи. Мне дико нравится как она работает языком. Я начинаю снимать это на мобилу. То приближаю, то удаляю, акцентируясь на губах, сжимающих меня. Сам не замечаю, как завожусь до такой степени, что разряжаюсь в неё. Она торопливо проглатывает, ещё какое-то время задерживая пенис в себе, потом даёт мне выйти и страстно высасывает сперму, облизывая головку. Всё до последней капли попадает ей в рот. Я останавливаю запись видео, когда её язык перестает соприкасаться со мной. Это был лучший минет в моей жизни. — Попроси меня. Как следует. — Трахни меня, пожалуйста. — Разве так просят? Шлепки рукой не болезненней ремня, но они попадают по отметинам, которые сделаны раньше, она глухо стонет, и голос на этот раз дрожит: — Отымейте свою суку, Господин! Я не заслуживаю этого, но не могу больше терпеть… Ооохххх… Не успевая завершить тираду, она принимает мой хер в себя. С влажным звуком он исчезает в вагине. Ёбанный рот, она прекрасна, моя девочка. Ненависть растворяется в её первом оргазме за сегодня. Дав ей насладиться, я медленно продолжаю сношать её. Как свою самку, наклоняясь и кусая её за загривок, сильно, прокусывая кожу. Эта плоть изменится за ночь, светлая кожа будет кровоточить. Я дополняю отпечаток своих зубов тонкими линиями-порезами складного ножа с острым лезвием. Она почти не замечает этого, поглощённая ощущением наполненности, а я, откинув нож, уже заливаю лубрикант ей в анус, промазывая стенки указательным пальцем, вводя его на всю длину. Там тесно и навряд ли я смогу быть аккуратным. Такую дырочку надо долго растягивать, обрабатывать и подготавливать. Тем приятней мне станет сейчас, когда перед глазами стоят её переписки до меня, которые она бесстыдно пересылала и то, что было одновременно со мной. Все эти котики, зайчики и прочие пиздаболы, желающие только одного — залезть на неё, пару раз подергаться своми сантиметрами и спустить внутрь, спросив уже позже, предохраняется ли она. Смешно. Истинные кондомы боятся потратиться на презерватив и предлагают ей при встрече заплатить за свой кофе, а она в каждом ищет настоящего крутого мужика и думает, что слова способны заменить действия. Мужчина всегда задаёт лишь один вопрос: сколько? И этого вполне достаточно, а услышав, как она восхищается какой-нибудь безделушкой из золота, на следующий день приносит её, а не подсчитывает мелочь в своём кармане, думая, а хватит ли доехать до дома на метро? Но эта неизбалованная подарками сучка сразу поняла, что я не из тех, кто смотрит со слезами на глазах за исчезающими в кармане официанта фунтами стерлингов. Я всегда плачу по счетам, никому не должен, наоборот — все должны мне. И проценты уже капают. Ебусь я также — беру лучшее, отдаю всё, что есть и сдачи мне не надо! Я почти ласков, нежно переворачиваю Гермиону на спину, она совершенно обессилела от моего натиска и разрешает делать всё. Раздвигаю её ноги пошире и пристраиваюсь ко входу. — Ты не отдала мне свою девственную киску, но подаришь то, что имеешь сейчас. Впиваюсь в её губы поцелуем и с трудом ввожу головку в задницу. Это не самая удобная поза, но я очень хочу видеть эту гримасу боли, страдания, то, от чего кайфую по полной программе. Она выдыхает мне в лицо: — Ты жестокий, циничный, развратный… — Развратный, развратный, можешь не сомневаться! Сочту за комплимент… И с усилием прохожу всё дальше и дальше, рукой держу её за подбородок, губами впитываю поскуливания: — О, мне больно, не так быстро, ты порвёшь меня! — И что с того? Надо было думать о последствиях своих действий… Чуть не заорал от удовольствия, забыв о шёпоте — так удачно разместился до половины. Хочу, чтобы она смотрела мне в глаза, видела, как я кончаю в неё. Девочки говорили, что часто их смешат лица парней во время спуска, а моя богатая мимика наоборот возбуждает. Я редко закрываю глаза в этот момент, хочу ловить взаимные волны и охуевать вместе от мельчайших нюансов. Мне хватает захода на половину размера, чтобы из её сфинктора начала течь моя малафья. Благодарю её долгим поцелуем, замечая, что она уже на грани истерики, пульс под двести, вся в испарине. Нелегко принимать здоровый елдак с непривычки. Вижу капли крови на члене, испытываю жалость, которая исчезает почти сразу. Под глазами у неё синяки — переживала о наших отношениях или еблась виртуально до утра с разного рода козлами? Может, и то, и другое. За бабами надо постоянно следить — сучка сегодня клянется тебе в любви, а завтра ты застаешь её с отмороженной физиономией, строчащей смски новому лоху. Не моя история, детка. Все твои пароли будут у меня, при встрече с подругами — системы слежения, постоянный контроль. Я себе не доверяю, а ты хочешь, чтобы доверял тебе. Пусть другие остаются оленями. Как бы ты её ни удовлетворял, всегда интересно, что в штанах у другого. Пусть отдохнёт, допьёт свой коктейльчик, ей надо прийти в себя.***
Как только он выходит, Гермиона в изнеможении снимает повязку. Это было… слишком. Ей срочно надо выпить. И чего-то более крепкого. В купе есть небольшой бар. Сразу натыкается взглядом на приметную чёрную бутылку. Водка Penderyn Five — то, что надо. Хорошо, что в этом поезде есть всё. Даже хрустальные стопки. Горький привкус и жжение. Непривычно. Но сразу умиротворяет и ставит мозги на место. Ничего страшного не произошло. Он всегда был склонен к перепадам настроения. Да и она действительно вышла за рамки договорённостей и любила его эмоции. Они даже возбуждали. Но можно ли ему доверять? Что он захочет с ней сделать в следующий раз? Только теперь она замечает порезы и внимательно осматривает тело. Аптечка здесь также имеется. И девушка обрабатывает ранки. Они неглубокие и поверхностные, но саднят, как и синяки от ремня. Боль, притуплённая страстью, начинает овладевать ею. Ещё одна стопка водки, и становится значительно лучше. Гермиона чувствует, что её мочевой пузырь заполнен и направляется в туалет. Как только она присаживается на унитаз, заходит Верх. Так спокойно, как будто её нет, словно он знает, что она всегда с закрытыми глазами. Или он уже не скрывается, чувствуя свою власть. Пока что она не хочет знать, кто он. Страх разочарования и опасение непринятия делают своё дело. Игра слишком приятна, чтобы прерывать её прямо сейчас. — Выйди, пожалуйста. Ты же видишь… — Вижу. И мне это нравится. Ты прекрасно выглядишь. И я люблю смотреть как моча льётся из тебя хоть в унитаз, хоть просто на пол. Меня это заводит. В эти моменты я хотел бы всегда находиться рядом. — А я не хочу! Меня смущает твоё присутствие. Должно же быть какое-то личное пространство. — Конечно нет. Он сдёргивает Гермиону с унитаза, закрывает крышку и садится на него как на стул. Усмехается и говорит: — Попрыгай на мне сверху, сучка. Хочу посмотреть на тебя в этой позе. — Ты дашь мне сходить в туалет?! — в голосе звучат сердитые нотки. — Дам. Ты можешь сделать это в процессе. Блять. Он не отступит. Она поворачивается к нему спиной, он берёт её за бедра и аккуратно насаживает на член. Такое впечатление, что он вечно возбуждён и хочет трахать её всегда. В этот раз он аккуратен. И ей нравятся его ласки. Смазки становится всё больше, она плавно скользит по стволу. Его руки везде. Такие лёгкие, плавные движения. И теплота его губ, целующих спину вдоль позвоночника, лопатки, руки. Она сжимает его пенис так сильно, как может, ощущая, как жарко он прижимается к ней лицом. Левая рука давно гладит её клитор, движения ускоряются. — Я хочу, чтобы ты орала на весь этот ёбаный поезд. Чтобы все эти зажравшиеся импотенты кончили от звуков твоего голоса. Чтобы они охуели от наших эмоций. Гермиона тоже хочет этого и не сдерживается. Её страстные крики действительно будят отдыхающих в соседних купе людей. Кто-то настороженно прислушивается, парень, путешествующий в одиночестве, начинает дрочить, приняв это соседство за подарок судьбы, дама в возрасте возмущается распущенностью современной молодежи. Зависть. Чистая и неприкрытая. Она сама с удовольствием поскакала бы сейчас на члене своего любовника, если бы он был жив. Бёдра Гермионы извиваются. Я полностью в ней, зашёл бы и с яйцами — но это невозможно. Приподнимаю её и немного потрахиваю в задницу. Ей уже нравится. Но я не хочу переусердствовать. Всё-таки это второй раз. И потом ей может быть не так приятно. Снова загоняю хуй в её более разработанную дырку. Мы можем сломать унитаз ко всем чертям. Да и хрен бы с ним. Я готов на возмещение ущерба. Ору так же громко, наши голоса сливаются, я встаю, притирая девушку к стене, атакуя её, рывками заходя внутрь. Мы кончаем вместе. И на мою руку, которая снова на её клиторе, течёт светло-золотистая жидкость. Всё-таки не вытерпела. Улыбаюсь и трусь всем телом о свою девочку. Она исполнила то, чего я хотел. Остаток ночи проходит в яростном сексе. Я почти не выхожу из неё. Это какое-то помешательство. Наши губы не устают от поцелуев, тела от ласк. Нет ни одного участка на теле, куда бы не проник мой язык. И она точно так же кусает, лижет, оставляет засосы на мне. Я разрешаю ей всё. Даже когда её руки слегка придушивают меня — пусть делает, мне всё в кайф. Иногда мы забываемся сном, но я не могу удержать желание. Начинаю трахать её полусонную. Она вся в моей сперме. Уже не бегает в душ, просто втирает в кожу. Думаю, что натёр ей все отверстия. Рано утром, на одной из остановок, я схожу с поезда. Усталый, вымотанный ночным родео. В Венецию она приедет одна. Гермионе надо отдохнуть, и я не хочу лишать её красот этого города. Она очень хотела его увидеть. Мы продолжаем общаться виртуально ещё несколько месяцев, без встреч и без вопросов о них и о нашем будущем. Ближе к зиме, она всё же нерешительно просит о встрече. Я знал, что так будет. Ей привозят два конверта. Один из них запечатал. На нём надпись: Открой, когда увидишь меня. Во втором билет в Нью-Йорк.Эпилог
Я стою справа от выхода из аэропорта, прислонившись к мотоциклу. Её вижу сразу, но смотрю поверх голов, сделав безразлично-похуистичное лицо. Лойер должен обладать подобным навыком. Я нервничаю. Как идиот мну в кармане кожаной байкерской куртки какую-то бумажку. Она разглядывает людей и вздрагивает от неожиданности. Значит заметила. Роется в сумке, роняет её. Растыка. Вижу в руке конверт, который она вскрывает очень неаккуратно…***
Это случайность, совпадение. Не может быть! Хотя, почему нет. Гермиона вспомнила рост, рельефы его тела, лицо, которое изучала руками, и губы. Это он. Малфой не видит её, стоит, как всегда, наглый, уверенный в себе и в том, что мир крутится только для него. Сволочь. Он издевался всё это время. В конверте обратный билет в Лондон и записка: Можешь подойти и стать моей. Можешь уйти, сесть на самолёт, и мы больше не увидимся. Ты человек и имеешь право на выбор. Я люблю тебя. Гермиона, помедлив, делает шаг.