***
Былые первые сентябрьские деньки, наполненные трепетной заботой журналиста, остались позади, уступив место резко нахлынувшим холодам. Теперь термометр, находящийся за окном, показывал отметку всего в пять градусов, а пришедшая за место тёплого солнца слякоть теперь печалью раздавалась в сером небе, затянутом густыми беспросветными тучами. Ну что ж, наступил октябрь, а значит пришла пора настоящей осенней непогоды: бесконечного холода, неприятной слякоти, холодного противного дождя и вечно недовольного серого неба. К этому времени Джон полностью выздоровел: потребовалось всего три дня для того, чтобы писатель смог более-менее оклематься и встать с постели без неприятного чувства озноба и головной боли. Теперь он наконец был в состоянии самостоятельно приготовить себе завтрак и принимать лекарства, не прибегая к помощи Егора, прожившего с ним вместе болезненный период.***
«Месяц назад»
«Чувство слабости и частичное отсутствие аппетита всё также присутствовали в жизни писателя, однако, понимая, что всё это лишь остаточные признаки простуды, Джон осознавал, что теперь больше не нуждается в необходимой помощи со стороны журналиста. — Линч, слушай, — начал Джон, попивая горячий кофе из большой керамической кружки, — я уже в полном порядке, так что можешь вернуться домой: не хочу, чтобы из-за меня ты утопал в накопившейся за это время работе. — Джон, ты только на ноги встал, да и кашель твой мне не нравится, — Егор внимательно осматривал писателя, сидя за столом рядом с ним. — Может всё-таки обратишься к врачу? — Линч, — Джон устало закатил глаза, слыша один и тот же вопрос несколько раз за время совместного незапланированного проживания, — говорю же: я не буду ни к кому обращаться. Да и к тому же мне с каждым днём становится лучше, к чему такое волнение? Журналист потупил взгляд на пол: «А, действительно, почему в последнее время каждое малейшее недомогание писателя так сильно тревожило его?» Он каждый раз лишь поджимал губы, вспоминая, как каждую ночь сидел около постели Джона, и пока тот мирно спал, в полудрёме следил за его состоянием: боялся, что у того вновь разразится кашель или разбушуется высокая температура. — Ладно, как знаешь, — наконец к облегчению писателя выразил одобрение Егор. — Ну, тогда я уезжаю домой. Если что потребуется, звони, пиши, зови, — он уже принялся натягивать на себя тёмно-коричневую куртку, больше напоминающую плащ. — Про лекарства не забывай и на связи всегда будь, дабы я вновь сломя голову не нёсся к тебе через весь город. — Да понял я, понял, — со вздохом произнёс Джон, провожая журналиста к входной двери, которая сразу же начала открываться. — Ну всё, до встречи, — выйдя в прохладный коридор многоквартирного дома, с улыбкой сказал Егор, кидая последний взор на писателя, готовясь развернуться к находящемуся в нескольких метрах лифту. — Линч, подожди! — эхом раздался голос Джона, будто тот внезапно вспомнил давно волнующий его вопрос. — Что? — Егор вопросительным взглядом смотрел в сторону приоткрытой двери. — Ты ключи-то положил на место? — Да, лежат в цветочном горшке, — вызывая лифт, спокойно произнёс журналист, ища в кармане своей куртки ключи от машины. — Окей, тогда давай до скорого, — Джон начал медленно закрывать входную дверь квартиры, однако тут же вновь распахнул её. — Ещё раз спасибо тебе, Линч. В ответ журналист с теплой улыбкой взглянул в сторону вновь открывшейся двери и тут же удалился вглубь лифта, прибывшего на 8-ой этаж, чувствуя, как к душе подступает нежданная тоска, а мысли в тот же момент окунаются в пучину бесконечного течения...»***
И вот теперь, наблюдая за скатывающимися по стеклу холодными слезинками затянутого беспросветными тучами неба, видя, как качаются на беспризорном ветру деревья, а в воздухе витают жёлтые листья, Егор сидел в тусклой комнате за рабочим столом, на котором было разбросано чёрт пойми что, начиная от простых ручек, заканчивая упаковками из-под продуктов и другим подобным хламом. Он внимательно следил за бушующей за окном непогодой, попивая уже слегка остывший чай: всё это время он пытался сосредоточиться на статье, которую уже несколько дней строчил на сайте, однако успех оставлял желать только лучшего. — Который день в голову ничего не лезет, — в пустоту чуть слышно раздражённо произнёс журналист. Свою неудачу Егор спихивал на недосыпы и бессонницу, которая продолжала изрядно беспокоить журналиста. Порой если тот засыпал, то через некоторое время просыпался в холодном поту от очередного приснившегося кошмара, а если не мог заснуть, то всю ночь ворочался на кровати, отчаянно пытаясь поудобнее устроиться на достаточно мягкой постели. — «Даже у Джона смог без проблем провалиться в сон, а у себя дома даже не в состоянии спокойно поспать, — устало вздыхал он, не моргающим взглядом смотря на белый потолок. — И эти слова...» «Я люблю тебя, Линч...» – журналист по-прежнему во всех красках помнил эту фразу, произнесённую Джоном во сне. Казалось, именно она теперь не давала ему спокойно спать, работать, да и просто жить. Четыре слова, нечаянно брошенные во сне, теперь по пятам ходили за Егором, каждый раз заставляя его обратить на себя внимание, которое впоследствии было заковано в крепкие объятия настолько значимой для него фразы. Хоть тот и понимал, что не стоит придавать этим словам огромного значения, так как они являлись лишь ночным бредом из-за высокой температуры, да и сам Джон после подтвердил это, журналист по-прежнему повторял её в своей голове, несмотря на то, что прошёл, чёрт возьми, месяц. Уже целый месяц изо дня в день журналист живёт с этой неосторожно произнесённой фразой, так сильно вонзившейся в его и без того спутанные мысли. — «Что, если он действительно лю... Так, стоп! Хватит нести этот бред, да и как я вообще посмел о таком подумать?» — журналист со злостью в зелёных глазах уставил раздражённый, усталый взгляд в сторону горящего белым светом монитора ноутбука. — «Иногда мне кажется, что со мной не всё в порядке: постоянно думаю о Джоне, намереваюсь ему названивать, а то и вовсе приехать без предупреждения, лишь бы увидеть и утвердиться, что с ним всё в порядке», — поджав губы, он продолжал витать в собственных бесконечных мыслях. Егор чувствовал, как с каждым днём в голове просыпается всё больше странных, до тяжести в душе пугающих его желаний: без какого-либо повода взять за руку писателя, прикоснуться к его телу, дотронуться до его мягких шелковистых волос и в конечно итоге... поцеловать... в губы... От осознания собственных желаний, по телу проходила дрожь, а в глазах блистал страх и собственноличное недопонимание: «с каких пор он обзавёлся мечтой завести того в поцелуй?» — Мне точно следует перестать даже допускать такие мысли... — Егор двумя руками схватился за голову, наклонив её вперёд и поставив локти на стол. — Да какого хрена всё это так волнует меня?! Журналист в тот же момент хотел встать со стула и беглым нервным шагом удалиться в сторону кухни, дабы в очередной раз заварить горячий зелёный чай, который обычно давал ему возможность наконец полностью расслабиться после пережитых дел, впечатления о которых всегда сопровождались внутренней тяжестью и ночными кошмарами. И в этот раз он стал для него верным другом: Егор который день по нескольку раз употреблял именно этот напиток. — Да пошло всё... Журналист не успел в полной мере выругаться: послышался звук уведомления, исходящий из ноутбука, заставивший его остаться на месте и прикоснуться рукой к мышке, начав внимательно всматриваться в экран монитора. Как он и предполагал, на почту пришло новое сообщение, которое на несколько секунд заставило его забыть о былой неугасающей изматывающей мысли. Кажется, намечалось новое дело и, судя по описанию, отнюдь небезопасное.