***
Тёмная холодная ночь, окутавшая старинный дом пугающей напряжённой атмосферой, тихими шажками блуждала по разбитым осколкам перевёрнутых ваз, внимательно наблюдая за настороженными парнями, только что украдкой спустившимися на первый этаж злополучного особняка. Она будто следовала по пятам, отводя их к своему недавнему союзнику: чёрному недоброжелательному силуэту, внезапно затихшему и скрывшемуся за холодной стеной. В тёмных очертаниях хладнокровной ночи явно читалась зловещая улыбка, а в чёрных как смола глазах блистала неминуемая картина, до которой оставалось всего несколько скоротечных минут. Казалось, она лишь подмигивала ожесточённому силуэту, давая понять, что всё идёт ровно так, как тот задумал. — Ты видишь кого-нибудь? — тихим голосом вымолвил Джон, осторожными шагами ступая по старому паркету, держа перед собой револьвер, каждый раз оглядываясь по сторонам, мелькая глазами по просторному коридору старинного особняка. — Нет, как сквозь землю провалился, — удручённо пробормотал журналист, освещая тёмное помещение белым свечением небольшого фонаря, пока в другой руке сжимался прихваченный раннее кухонный нож. Заметив, как Егор с каждым разом всё дальше отдаляется, словно ища ожесточённого силуэта не только в потаённых углах, но и в стенах старого строения, писатель тут же возмутился: несмотря на то, что в округе было тихо и спокойно, Джон не доверял этой тишине. По его мнению, чёрный человек не мог так просто отступить назад, не завершив начатое. Здесь явно было что-то не так. — Линч, мы договорились не разделяться, — он встревоженно напомнил Егору о данном минутами ранее договоре, с комом в горле наблюдая, как журналист, будто полностью поверив во внезапную тишину, спокойно блуждал по просторному коридору. —Да ладно тебе, Джон, — в голосе слышалась небывалая безмятежность. — Судя по всему, услышав наши шаги, некто вновь покинул дом, оставив после себя лишь погром. — Я бы не был так уверен: уж странно это всё... — со вздохом чуть слышно выразился писатель, устремив свой взгляд в даль дверного проёма кухни, где до сих пор в нетронутом положении пребывала разбитая посуда и запекшаяся кровь убитого животного, тело которого наверняка лежало где-то неподалёку от старого особняка. В душе голубоглазого парня всё также селилось напряжение и неприятная тревога, проносящаяся по всему телу холодной волной, с каждым разом давая тому понять, что здесь что-то не так. Внезапная тишина, отсутствие каких-либо движений, нахлынувшая безмятежность – всё это выглядело неестественно и невольно заставляло усомниться в собственной подлинности. И он был прав... Сквозь кромешную темноту, сливающуюся с невидимым в темноте чёрным силуэтом, неслышно подошедшим к порогу раскрытой двери и вставшим вплотную со спины парня, почувствовалась резкая пронзающая боль, которая на долю секунды неожиданно отступила, однако в тот же момент возвратилась вновь с новой усиленной волной острой боли, отчего по всему телу дрожью пробежался холодный пот. Казалось, будто кто-то внезапно ошпарил голый участок тела невыносимым холодом, отчего в тот же момент захотелось издать лёгкий стон жгучей боли. — Вот же чёрт... — со сбившимся дыханием прошептал Джон, разжав руки и выронив револьвер на пол, чувствуя, как с каждой секундой боль начинает увеличиваться от каждого вздоха и выдоха. В растерянных слегка напуганных голубых глазах наглядно читалось непонимание происходящего: из-за резкого непредвиденного действия писатель не мог полностью осознать всё случившееся, пребывая в состоянии шока. Наполненный холодным испугом взгляд лишь на мгновение метнулся в сторону стоящего всего в нескольких сантиметрах от него того самого чёрного силуэта. Несмотря на блуждающую в округе предательскую тьму, Джон смог достаточно хорошо разглядеть среднего телосложения мужчину, хладнокровного вонзившего в его правый бок холодное лезвие ножа, всё ещё держа того внутри тела писателя, с какой-то странной улыбкой наблюдая за реакцией и, кажется, в полной мере наслаждаясь тем, как в голубых глазах раз за разом помелькает волна режущей боли. — Вы не смеете мешать моей цели, ты понял меня? — противным твёрдым голосом прошипел незнакомец, пронзительным взглядом изучая лицо своей жертвы. В тот же момент всё также держа свой взгляд на блистающих непередаваемой болью глазах писателя, мужчина резко буквально вырвал из тела холодное лезвие ножа, которое теперь разводами окрасилось в тёмно-красный цвет. Чувствуя, как из резаной раны медленно потекла кровь, тихими каплями опадая на деревянные половицы старого особняка, Джон в тот же миг отступил назад, всем телом ощущая приступ резкой усиливающейся боли, крепко поджав губы, дабы не издать пронизывающий стон: он боялся, что Егор услышит его и непременно пойдёт в сторону злосчастной кухни, в которой находился тот самый психопат, решивший избавиться от ненавистных парней в эту холодную дождливую ночь. — Ты... — сбившееся дыхание будто перекрывало горло из-за чего говорить было довольно тяжело. — Ты ублюдок, зачем ты это делаешь? — Приехав сюда, ты и твой дружок изрядно насолили мне: моей целью было изжить эту проклятую бабку, свести её с ума и сдать в психиатрическую лечебницу, дабы заполучить в наследство этот старинный особняк, — сквозь зубы, сгорая от ненависти, кипел свихнувшийся мужчина, кажется, приходившийся внуком хозяйки этого дома. — И я почти добился своей цели: стуки, скрипы, разбитая посуда, распоротая мною её горячо любимая кошка, окровавленные ножи и... — он загорелся нездоровым удовлетворённым взглядом. — И да, картины, тебе же они не понравились, ведь так? Я рисовал их для этой чёртовой бабки, рисовал их так, чтобы ночью они медленно сводили её с ума, — мужчина мечтательно вздохнул. — Ты даже не представляешь, на что я способен ради этого наследства, парень. Всё шло по плану, но вы все мои старания свели на нет и жестоко за это поплатитесь. В ту же секунду холодное оружие вновь крепко сжалось в руках психопата, готовясь совершить второе ножевое ранение, которое поставит жизнь писателя под угрозу: казалось, мужчина не успокоится, пока не дойдёт до конечного результата. Оставался всего лишь миг до нового пронизывающего удара. Однако в последние решающие секунды к проёму двери спешно приблизились уверенные шаги: послышался глухой удар, и слетевший с катушек мужчина в тот же момент с грохотом свалился на пол, выронив из правой руки складной окровавленный нож, мелкие тёмно-красные брызги которого тут же беспорядочно разлетелись по старому деревянному кухонному паркету. — Чёртов ублюдок! — послышался раздражённый голос журналиста, в руке которого виднелась небольшая плотная дощечка, в одночасье огревшая опасного психопата по голове, тем самым лишив его возможности нанести новое ранение писателю: Егор ещё двумя минутами ранее услышал, как на пол упало что-то тяжёлое, и, заподозрив что-то неладное, в тот же миг поспешил в сторону источника тревожного тяжёлого удара, буквально отразившегося оглушающим звуком во всех тёмных углах старого особняка. Отчасти поняв затуманенным разумом, что только что произошло, с протяжным стоном непрекращающейся боли Джон тяжело выдохнул воздух, зажмурив слезившиеся глаза, прикрывая окровавленной ладонью нанесённое ножевое ранение, из которого продолжала бежать тёмно-алая кровь. — Джон? — в глазах Егора блеснуло изрядное беспокойство, как только журналист наконец полностью устремил взгляд в сторону мучавшегося от распространяющейся волнами боли близкого друга. Он какими-то неуверенными, но беглыми шагами двинулся в сторону писателя, который медленно прислонился к стене, с каждым разом чувствуя, как разум всё больше затуманивается, в глазах слегка темнеет, а по телу всё также пробегает холодный пот. — Джон, ты в порядк... — журналист резко смолк, как только его взору открылась окровавленная картина, заставившая его вздрогнуть на месте: небольшие капли пролитой крови и мутный медленно угасающий взгляд Джона ввели Егора в пучину блуждающего шока. Как только до разума наконец дошло всё то, что произошло в этом злосчастном помещении минутами ранее, в душе Егора в тот же миг заиграла пронизывающая до костей тревога, из-за чего на мгновение к его горлу подступил неприятный ком, а по всему телу пробежалась холодная дрожь. — Вот ч-чёрт... — судорожным голосом вымолвил журналист, видя как по руке писателя медленно стекает капля крови, а сам Джон тихо скатывается по стене вниз, плавающим взглядом окутывая окровавленные половицы. Не теряя ни секунды драгоценного времени, Егор в тот же момент обхватил Джона в поддерживающие крепкие объятия, не позволяя писателю полностью рухнуть на пол, прижимая его к своему телу, дрожащему от резкого пронизывающего холода. Сейчас журналист больше всего боялся, что это ранение может быть смертельно опасным; боялся, что это последний миг, проведённый вместе; боялся, что навсегда потеряет любимого человека, так и не признавшись ему в собственных чувствах. Он боялся, что этот миг может стать роковым. — Джон, держи себя в сознании, с-слышишь? — сев на колени, бегло бормотал Егор, горько окутывая в объятиях до дрожи дорогого ему человека, крепко зажимая ладонью кровоточащую рану: он не мог допустить и мысли, чтобы с ним что-то случилось. — Не отключайся, говори со мной, пожалуйста, не позволяй себе потерять сознание, Джон... — он чувствовал как содрогается его тело, а глаза начинают медленно краснеть, пока правая рука судорожно блуждает в кармане джинсов в поисках телефона. — Ты слышишь меня? С-сейчас всё будет хорошо, только потерпи. — Я с-стараюсь... — чувствуя лёгкое головокружение, через силу проговорил Джон, пока по всему телу проходила всё та же волна режущей боли. По-прежнему держа свою ладонь на окровавленной руке писателя, крепко зажимая кровоточащую рану, дабы уменьшить потерю крови, испытывая невообразимый страх за любимого человека, Егор судорожно набирал номер необходимых служб, которые, по всей видимости, из-за плохой доступности забытого богом посёлка, прибудут к месту назначения только через несколько часов, что изрядно нервировало журналиста, бросая его в панику, которую он всяческими способами пытался подавить: сейчас было не время для эмоций – нужно было незамедлительно действовать, дабы не допустить страшного рокового события, о котором Егор боялся думать больше всего. Одно он понимал точно: сейчас жизнь горячо любимого человека зависит только от него.***
Сквозь проносящуюся тревожную тьму слёзы октябрьской прохлады, разбивающиеся на микроскопические осколки, продолжали с ноткой затаившейся беспокойно тишины стекать по холодным серым окнам. Лишь временами казалось, словно на мгновение они напрочь забывали о собственном предназначении, переставая усиленно бить по железной крыши старого особняка, вогнав его в неприятную глухую тишь. В свою очередь, на покрытом мутно-серой пеленой нависшем удручённом небе начинал лишь иногда проблескивать свет, отдалённо напоминающий далёкое огненное зарево: зарево нового дня, зарево начала нового жизненного пути. Судорожным обеспокоенным взглядом мечась то к холодному тусклому окну гостевой комнаты, выходившему прямиком на передний двор злосчастного дома, то к деревянной кровати, попутно судорожно окидывая нервным взглядом циферблат старинных настенных часов, Егор каждый раз обеспокоенно сжимал в руках мобильный телефон, словно трепетно ожидая нужного звонка. — Уже прошло около трёх часов, за окном скоро нагрянет рассвет, а ни скорой, ни полиции за окном до сих пор не слышно, — нервно выпалил журналист, чувствуя, как от волнения сердце который час готово выпрыгнуть наружу. Он вновь окинул всё тем же тревожным взглядом настенный механизм, который словно насмешливым взором смотрел на него в ответ. Казалось, словно с каждой секундой в его душе всякий раз проходила неприятная дрожь, смешанная с чувством собственной вины, которая ещё два часа назад накрепко связала того в своих крепких объятиях, леденящих обвитое холодом тело журналиста. — «И снова... Чёрт его возьми, я снова подверг его опасности, он снова чуть не погиб из-за меня...» — с затаённым дыханием проносилось в спутанных мыслях Егора, крепко сжимающего в своей ладони мобильный телефон. Он медленно с ярко выраженным виноватым взглядом волнующегося сердца перевёл свой взор на сбуровленную постель, тусклыми, будто выгоревшими зелёными глазами, окутывая горячо любимого человека, лежащего под накрытым тёплым одеялом: Джон пребывал в состоянии покоя, иногда лишь на мгновение засыпая, однако каждый раз вновь охватывая взглядом не на шутку встревоженного Егора, бегающего из одного угла комнаты в другую. Несмотря на то, что журналист смог приостановить тёмно-алую кровь, обработав дезинфицирующим средством ножевое ранение и затем накрепко перевязав голый торс стерильным марлевым бинтом, лежащим про запас в его походном рюкзаке, Егор по-прежнему трепетно беспокоился о состоянии писателя, каждые десять минут настороженным голосом расспрашивая того о его самочувствии, мысленно молясь, чтобы тому не стало хуже, чтобы тот смог дождаться бригады скорой помощи. — Джон, как ты себя чувствуешь? — который раз безутешно звучал заученный вопрос Егора, тревожными изумрудными глазами окутывающего спокойный взор голубых очей. — Всё в порядке, Линч. Не беспокойся так, — он положил тёплую ладонь на холодную руку Егора, слегка поглаживая её, пытаясь любыми способами успокоить дорогого ему человека. — Видишь: всё хорошо и это благодаря тебе, — он поддерживающим взором взглянул в тусклые очи журналиста, — так что не смей винить себя в случившемся, слышишь? По сравнению с первыми секундами испытания режущей боли от ножевого ранения, к счастью, не задевшего внутренние органы, сейчас Джон чувствовал себя гораздо лучше, однако резкие движения, пусть даже лёжа в кровати, всё также отдавались неприятной болью по всему телу, заставляя его невольно зажмуриться. Однако он явственно понимал, что до сих пор жив лишь благодаря Егору: плотный бинт, повязанный им, смог приостановить кровопотерю, хоть и не полностью закрыть кровоточащую рану. — Чёрт возьми, скоро пробьёт семь утра, а службы экстренной помощи до сих пор не прибыли к месту назначения, — вновь выругался Егор, чувствуя, как злость, тревога и страх начинают медленно сплетаться друг с другом, образуя на душе тяжёлую ношу. — Мы столько времени теряем, каждая минута дорога, а эти чёртовы ублюдки... Тяжело выдохнув, журналист в тот же момент вскочил с края кровати, направившись прямиком к большому старинному окну, готовясь совершить то же самое действие, которое было проделано им от силу десять минут назад. Его нервировало часовое ожидание, нервировало, что они находятся в полной глуши, где нет даже поликлиники, да и добраться сюда не в любые погодные условия будет возможно: впрочем, местность старого полузаброшенного посёлка больше всего походила на сгнивший от времени забытый всеми островок.***
— «Как же мне его утешить?» — который час блуждала одна и так же мысль, вводя писателя в омут перебираемых решений. Как только в голову пришла долгожданная идея, долго скрывающаяся за уголками собственной неуверенности, Джон вновь кинул внимательный взор в сторону стоящего в двух метрах от него Егора. — «Но что, если не сработает? Да и вообще, будет ли это уместно в данной ситуации?» — в его сердце вновь закрались сомнения, мешающие совершить задуманный шаг: писатель то и дело смотрел блуждающим взглядом то на журналиста, то вновь переводил его на собственные руки, плавно соприкасающиеся друг с другом. Однако одно он понимал точно: сейчас было важно успокоить дорогого ему человека, дабы тот наконец перевёл дух и хотя бы спокойно посидел, ведь всю ночь Егор вновь не смыкал глаз, то связывая вырубленного психа и затачивая его в находившейся рядом с кухней кладовке, дабы тот не смог выбраться до приезда полиции, то пытаясь оказать первую помощь Джону, накладывая тугую марлевую повязку и внимательно следя за его состоянием, каждый раз вздрагивая от каких-то резких посторонних движений. Казалось, словно Егор вновь позабыл о себе, полностью отдавшись навалившимся на его плечи проблемам. Лишь усталый взгляд тусклых изумрудных глаз явственно говорил о том, насколько сильно тот нуждается в отдыхе. — «Я должен попробовать...» — эта мысль стала последней перед решающим шагом. Стараясь как можно более аккуратно и тише поднять корпус тела со старого матраса деревянной кровати, дабы раньше времени не привлекать внимание Егора, Джон принялся осторожно вставать с постели, вновь чувствуя ноющую боль, внезапно напомнившую ему о полученном несколькими часами ранее ножевом ранении. — «Ничего, потерпеть можно», — мысленно произнёс писатель, слегка зажмурив от неприятного чувства глаза. Полностью игнорируя собственную боль, волной проносящуюся по всему телу, Джон медленно поднялся на ноги и в тот же миг не спеша устремился в сторону стоящего к нему спиной обеспокоенного Егора, как и всегда винившего себя во всех произошедших бедах: писатель лишь хотел успокоить журналиста, дать понять, что всё хорошо, что всё обошлось. Преодолев несколько осторожных шагов, внезапный скрип старой половицы, словно толчок воли судьбы, скрежещем звуком раздался по всей гостевой комнате, нарушив посеянную на мгновение тишину, из-за чего Егор в тот же миг бегло повернулся в сторону источника неожиданного звука. — Джон, что ты... — в его голосе блистала усиливающаяся тревога, как только взор уставших глаз незамедлительно пал на стоящего в метре от него раненного друга, которому сейчас лишние телодвижения были попросту недопустимы. — Линч, послушай, — слегка смутившись начал писатель, однако неугомонный журналист вновь перебил его. — Какого чёрта ты встал? — тревога в зелёных глазах с каждой секундой всё больше затуманивала разум. — Если тебе что-то понадобилось, мог бы попросить меня, а не соскакивать с постели, когда у тебя в боку ножевое ранение и сейчас тебе нужно соблюдать покой. — Линч, прошу тебя, успокойся... — в который раз со вздохом спокойно произнёс Джон, продолжая уверенно идти навстречу Егору, игнорируя приступы ноющей боли. Не выдержав внезапно наплывших отрицательных эмоций, дрожью проносящихся по телу, сплетаясь с тревогой, страхом и чувством собственного упрёка, журналист в тот же миг вплотную приблизился навстречу к писателю, всё также смотря на него обеспокоенным взглядом, смешанным с некой раздражённостью. — Я хотел сказать, что я... — Джон вновь начал произносить вслух раннее блуждающую мысль. — Я мог потерять тебя, — подавленно молвил Егор, стеклянным взглядом окутывая лицо горячо любимого человека, неожиданно схватив того за плечи, словно готовясь в тот же момент горько окунуть его в свои тёплые крепкие объятия. Замечая, как в любимых глазах постепенно начинает подкрадываться пелена подступивших эмоций, смешанных с раздражённостью, Джон окончательно понял: его идея в точности способна утешить Егора, возможно, даже полностью вывести его из состояния апатии. — Линч, но всё же в порядке, я в порядке, — писатель устремил уверенный взор в растерянные очи журналиста, любыми способами пытаясь дать тому понять, что всё обошлось. — Нет, Джон, ты ранен, — в выразительных глазах блистала прежняя тревога. — Что, если бы чёртово лезвие прошло слишком глубоко, задело бы жизненно важные органы? Что тогда? Что было бы тогда, Джон? — он крепче обхватил руками плечи писателя. — Ты бы был на волоске от смерти, и я мог бы потерять тебя навсегда. Я мог бы больше никогда не услышать тебя. С каждым словом тон голоса начинал меняться, переходя на обеспокоенный крик, окутывающий тусклую комнату эмоциями, которые в данный момент испускал из себя журналист. Казалось, он вновь перестал контролировать себя, полностью поддавшим душевному потрясению, терзающему его с глубокой ночи. — Да почему тебя это так волнует? — кажется, на мгновение напрочь позабыв обо всём, что посещало его мысли ранее, ровно таким же повышенным голосом выпалил Джон: крик журналиста ввёл его в некое смятение, издав неприятные внутридушевные ощущения. — Да потому что я люблю тебя, чёрт возьми! — сорвалось с языка, пламя которого в одночасье опалило комнату долгожданным признанием, вышедшим из-под груды эмоций, которые Егор уже не в силах был сдерживать, несмотря на все применяемые для этого усилия. На мгновение в помещении нависла немая тишина. Казалось, словно ранее здесь и вовсе не происходило никаких напряжённых разговоров, и по углам комнаты всегда блуждало лишь поселившееся здесь безмятежное безмолвие. Однако совместно с ним теперь в воздухе витала внезапно брошенная Егором громкая фраза, гармонирующая с мгновением тусклой тишины, пока два парня, стоя друг напротив друга, лишь растерянно смотрели друг другу в наполненные спутавшимися эмоциями глаза. Чувствуя, как по лицу проходит волна смущения, заставляя того покраснеть от только что так легко сорвавшегося долго таившегося признания, журналист, переведя растерянный взгляд в пол, принялся медленно спускать руки с плеч писателя, который в свою очередь выразительным взглядом блуждал по его покрасневшим зелёным глазам. — «Твою мать», — короткая фраза лишь на мгновение блеснула в голове Егора: он понимал, что Джон чётко и ясно услышал три правдивых слова. Не в силах даже на секунду взглянуть в любимые глаза писателя, журналист отошёл на шаг назад, теперь лишь ожидающим взглядом смотря в пол, чувствуя, как сердце вновь покрылось приятным чувством пылающей любви, а дыхание словно и вовсе затаилось где-то в глубине былых потаённых чувств. Он боялся, что теперь Джон отвергнет его, что эти чувства не взаимны и никогда не станут чем-то значимым для писателя. — Джон, извини, я-я... — хриплым голосом, покрытым слегка заметной дрожью, чуть слышно произнёс Егор, всё также плавая глазами по старому деревянному паркету, рисуя на нём беспокойные ожидающие круги. — «Я был прав: он давно неровно дышит ко мне», — в голубых глазах блистало полное понимание действительности: теперь дальнейшие действия остаются только за ним. Больше не желая терять ни секунды, Джон с нежной улыбкой приблизился к Егору. Его пальцы ласково коснулись подбородка потерянного журналиста и в тот же момент подняли его вверх, заставив любимый изумрудный взгляд, выражающий трепетное ожидание и скитающуюся тревогу, лицом к лицу встретиться со своим. Сквозь утреннее тусклое свечение, закрыв пылающие вспыхнувшей любовь глаза, Джон мягко прикоснулся к горячо желанным губам, нежно целуя их, чувствуя нахлынувшую душевную безмятежность. — «Что?...» — затаившийся вопрос тихим шёпотом мелькнул в широко распахнутых растерянных глазах журналиста. Спустя мгновение, наконец полностью осознав происходящее, от внезапных действий писателя, его ласковых аккуратных движений, Егор неуверенно прикрыл глаза, начав медленными движениями отвечать на поцелуй, испытывая смущение и в то же время неописуемое необходимое как воздух наслаждение, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из грудной клетки. Их первый поцелуй был настолько нежен и чувствителен, что, казалось, словно они медленно плыли вдоль берега, мягко касаясь друг друга, позволяя опьянённым горящей любовью чувствам медленно овладевать разумом, вводя его в омут безмятежных движений двух касающихся губ. — Так лучше? — медленно отстранившись от мягких уст Егора, сладким шёпотом произнёс Джон, влюблённым ласковым взглядом блуждая по родному лицу, испытывая желание вновь и вновь нежными движениями касаться его губами. Чувствуя внезапное душевное умиротворение, в ответ журналист лишь окинул писателя одобряющей улыбкой. Теперь в выразительных изумрудных глазах блистало неумолимое желание вновь и вновь мягко соприкасаться губами к нежным устам горячо любимого человека, плавно переходя в страстный поцелуй, медленно заносящий двоих влюблённых в омут неудержимого желания друг друга. И Джон безусловно понимал это. Он вновь впился в горячо желанные губы журналиста, начав жадно целовать их, словно пытаясь насытиться каждым сантиметром мягких уст. Джон чувствовал, как дыхание Егора в тот же момент участилось, сделалось судорожным и горячим, а ответное соприкосновение с каждой секундой принимало облик накатывающей страсти. Тёплые руки писателя непроизвольно легли на спину журналиста, начав плавными возбуждающими движениями блуждать по его футболке, слегка приподнимая её и нежно касаясь обнажённой кожи, пока Егор в свою очередь лишь сладко сопел, нежно обхватив руками шею любимого человека, изредка направляясь пальцами вверх, зарываясь в его таких родных мягких каштановых волосах. — «Чёрт, как же я люблю его», — он зажмурил глаза, чувствуя, как по всему телу от ласковых движений писателя по его оголённой спине пробегается приятная дрожь. Сквозь былое покрытое серой массой осеннее октябрьское небо в окна принялся медленно подступать луч яркого золотистого свечения, аккуратно блуждая по пылающему излившимися чувствами помещению. Он принялся не спеша освещать две фигуры, нежно извивающиеся в первых поцелуях, медленно переходящих в первые пламенные соприкосновения: теперь именно луч солнца был свидетелем начала их романа, зародившегося из недр крепкой дружеской руки. Теперь, когда потаённые чувства покинули свой очаг, тихо растворившись в горячих желанных поцелуях, разум невольно посещали сладкие мысли: кажется, они уже никогда не смогут отстраниться друг от друга, будут до потери пульса целовать каждый сантиметр любимого тела, чувствуя ярое блаженство, долгожданное умиротворение и трепетное влюблённое сердцебиение.«И лишь забытая на столе включенная видеокамера сможет навсегда запечатлеть этот нежный момент, став первым свидетелем двух сплетающихся друг с другом трепетно бьющихся сердец»