Иррациональность

      Я продолжал убеждать себя, что вещи происходят не случайно, как ты мне когда-то говорил. Иронично, не так ли? Стремление рационализировать достаточно заразительно, жаль, что это безнадежно проигрышная стратегия. Какой простой вывод я сделал для себя? Иррациональность стоит выше. Почему? Вопрос подискутировать интересный. И ты согласен со мной, пусть и пытаешь доказать обратное. Дверь в комнату за моей спиной тихо скрипит. Щелкаю замком, запирая изнутри. Ты скептично поднимаешь взгляд, отрываясь от бумаг, в которые сбегаешь как трудный подросток в книжки. Таблички со статистикой и выводы о скудном ничего тебе интереснее диалога по душам: заранее отодвигаешь распечатки поважнее. — Что ты хотел? — Поговорить. — О чем? — О всяком. — Очаровательно. — Мои шаги звучат в такт твоим постукиваниям ручкой. Ты напрягаешься, и не потому что боишься меня. — А ты как думал? Нужно /социализироваться/. — Остроумно. Будь я младше, уперся бы внаглую руками в столешницу, чтобы показать свое мнимое превосходство и вызвать твое раздражение. Но это не имеет никакого смысла: ты устал, у тебя снова зеленые круги от недосыпа и мелкая дрожь в онемевших пальцах, которыми ты вцепляешься друг в друга, скрещивая их на папках перед собой. Сколько человек подействовало тебе на нервы на этом собрании, начало которого я пропустил? Все до единого, полагаю? — Как всегда, правда? — Обхожу стол со стороны, складывая руки за спиной. Ты поворачиваешься на офисном стуле, но не встаешь. И не прячешь от меня, что снял неудобные ботинки, которые стоят укромно в уголке, за мусоркой. — Скажи сразу: тебе нужна помощь, стряслось что-то серьезное или тебе скучно? — Мимо, мимо и мимо. В морском бое тебе не победить. — Держу драматичную паузу, чтобы все твое внимание было на моем голосе сейчас. — Ты выглядишь хуже, чем обычно. Может, что-то стряслось у тебя. — У меня все под контролем. О, знаю я твой контроль. Слышу его. А остатки щетины, которые ты забыл убрать - это тоже под контролем? Наверное, как и кровавые следы на больших пальцах и пятках. И упаковка серо-синяя в мусорном ведре. В твоем государстве это рецептурное успокоительное. — Разумеется, все под контролем. Будь я младше, усмехнулся бы самонадеянно, что раскусил тебя от и до, и сказал бы что-то обидное, потому что бессилен и не могу помочь тебе. Но это неэффективно. Присаживаюсь на корточки, глядя снизу-вверх. Ты этого не ждал: и пока глаза чуть раскрываются за очками, линзы в которых стали толще со временем, ловлю твои ладони своими. Ты не поверишь мне, если я скажу тебе, что мне жаль. Без иронии. Мне жаль, что я не могу помочь тебе так, как ты стараешься помочь мне: Варуленд бы умер без всей той гуманитарной помощи, а я бы не признал дюжину ошибок, если бы не твоя пощечина тогда. Знаешь, у всякого дерьма в жизни есть поразительная способность превращаться в поучительный жизненный опыт. Молчим. Достаточно долго. Я вижу, как ты неловко поджимаешь ноги, пряча их за колесами кресла. Не вырываешься. У тебя очень холодная кожа. И сухая. Но она все равно нежнее моей: твои руки знают мозоли от ручек и клавиш, мои — от оружия, сигарет и перетаскивания проблем от одного крайнего срока до другого. Я вглядываюсь в твое лицо достаточное количество времени, чтобы рассмотреть то, что не видят другие. Говорят, человек различает больше всего зеленых оттенков: ну не знаю. Я лучше всего вижу полутона серого. Оглаживаю кости пястья большим пальцем. Этого достаточно, чтобы заставить тебя вздрогнуть. Если это Пиковый тебя так достал, только скажи мне, я клянусь, что оторву ему голову. — Ну, это же приведет к войне. — Я это вслух сказал? — Да, и достаточно громко. И нет. Он раздражающий, но не для таких радикальных мер. — Хм. Ты не скоро снова выберешься из кабинета, да? — Не планировал. Мне хочется позволить себе поцелуй. Но я знаю, что тебя это только заденет, потому что я буду напоминать тебе его — в слепом желании следовать только своему "хочу". Но это не так. Мне важно, что не хочешь ты. И что тебе сейчас гораздо нужнее просто напомнить, что все решаемо. — Все решаемо. — Я знаю. Не знаешь. Ты нервничаешь. — Если что-то понадобится, ты же в курсе, я все сделаю. Все-таки, у меня должок. Долг. Долгище. Дергаешь краем губ вместо улыбки. И мягко отстраняешься. Колени затекли: мне приходится подняться, пошатываясь и опираясь на край стола. — Все в порядке. — Если ты так говоришь. Просто не сведи себя в могилу раньше меня, все-таки будет обидно. Шутка не заходит. Пауза. — Вару? — Что? — Ты только одно мне обещай. — Что? Твои глаза прекраснее любого шторма. — Не делай глупостей. — Да разве я хоть когда-то их делал? Воздух становится чуть гуще нужного. Я должен был бы сказать тебе очень и очень многое, но ком в горле мешается, веришь-нет. Ты тоже молчишь, о чем-то своем, но вряд ли наши с тобой симпатии сильно коррелируют с реальностью. Я не противен тебе. Но точно не заслуживаю этого. — Ладно, Трефовый, не скучай. Мне в ответ тишина, и она громче любого едкого комментария. Щелчок замка, два шага, закрытая тихо дверь. И все-таки, ты очаровательно выглядишь, когда показываешь, что тебе не плевать. За одно не могу сказать спасибо: ты какого-то черта продолжаешь мне давать надежду, которой нет. Почему? Не знаю. Может быть, тебе просто хочется думать, что ты не одинок в этом обществе тупоголовых и не совсем засранцев. Жаль только, что это не так. Но мне льстит, что ты думаешь иначе. И что ты смотришь не на мои очки, — а на то, что за ними.