тактильный

максим тактильный, и этого нельзя не заметить. антону приходится завистливо опускать взгляд вниз, молчать так, как может только ведущий, во время игры отошедший на второй, а то и на третий план. даже сейчас максим совсем не обращает внимания на громкие звуки и на музыку, завершающую раунд. зачем же, обнимать артёма ведь гораздо интереснее, не правда ли? антон поворачивается к ним спиной не только потому, что к зрителям нужно стоять лицом. а сам думает о пальцах максима. как они обычно оглаживают серёжины плечи, как ложатся на талию артёма, как треплют светлые волосы гороха... его руки, кажется, знают сокомандников не хуже его самого. изучили — и продолжают изучать — всё, что душе голодной необходимо. цепляются за одежду артёма (он обожает лён), легко дразнят шею гороха (он сильно боится щекотки) и обхватывают серёжины запястья (они у него бледные, с яркими синюшными венами). «красивые», — думает максим, глядя на них. а следом обязательно представлет совсем другие руки. окольцованные, изящные, какие бывают только в мелодрамах с идеализированными персонажами. он раз за разом всё не решится зацепить пальцами запястье антона, ничего не объясняя увести в гримёрку и касаться. касаться его, такого улыбчивого, светлого и недоступного. заглядывать в глаза, чтобы видно было всю любовь, весь этот щенячий восторг в янтарной радужке. водить по шее и ключицам, рассылая мини-удары током по всему телу. выдыхать и опускать голову вниз, надеясь, что её поднимут и прошепчут: «не останавливайся». максим болен идеей, опьянён мыслью о бледноватой коже антона, накурен пятью сигаретами тактильного голода. «дурак», — вместе думают они, синхронно, одинаково, оба о себе. максим дальше пропускает мысль: «наивный дурачок», а антон не скупится на маты. и только после четвёртого раунда антону начинает легче дышаться: в рэп-баттле максим стоит до невозможного близко, машет руками и кивает в бит, словно забирая у команды некоторую часть энергии. как волшебный, ей-богу, придумывает свои панчи, колкие до боли в груди, даже несмотря на отвлекающие мысли. у антона есть возможность прикоснуться: подвинуть максима ближе к себе сопернику, положить руку на плечо как бы невзначай, как будто так и надо. а потом от неловкости отпустить и вспоминать о коротком контакте до самой ночи. только вóт что идёт не по плану: максим всё-таки не слепой. прикосновения говорят ему слишком много: ладонь антона по плечу не просто скользит, а просит о большем. максим знает по себе, как руки голодного до прикосновений человека доползают до чьего-то тела и давят почти умоляюще. к нему в грудь, близко к влюблённости переезжает чувство надежды. первая поздравляет с новосельем, говорит, что ждала до неприличия долго. максима выгоняют, в ушах звенят два хлопка и единогласное «пшёл вон!». он уходит почти основательно, думает, как бы вновь оказаться ближе к антону, но ведь это его работа, верно? молчать в тряпочку, если выгнали и не растягивать игру просто так. он так и не решается подойти к антону, зато приобнимает артёма за плечи, видимо, желая удачи. антону же после этих сугубо дружеских объятий становится себя жаль. до отвратительного жаль. но когда до окончания мотора остаётся пару минут, а фантастических зал провожает со сцены восторженными воплями, антон вновь поворачивается к парням. снова, чтобы увидеть на лице максима совсем невыразительную полуулыбку с нотками нетерпения. подходит к каждому из них, обнимает «чисто по-мужски», но максим успевает за секунду переплести их пальцы и не отпускает, оставляя расстояние между ними небольшим. он смотрит многозначительно, в один взгляд вкладывая столько смысла и желания, сколько можно, а у антона мурашки по спине контрастируют с обезьянкой в мыслях, бьющей по мозгу тарелками. и надолго у него в голове поселится картина с их переплетёнными пальцами. как жаль, что ощущения нельзя записать на диктофон. максим, слава богу, не отпускает, пока не видит хоть что-то похожее на осознание в глазах антона. они слишком долго стоят, обмениваясь контрастирующими взглядами, но кому какое дело? мотор отснят, сокомандникам максима нечему удивляться, а зрителям совсем неинтересно наблюдать за ним рядом с антоном. он отпускает чужую руку медленно, неохотно, когда чувствует строговатый взгляд гауса откуда-то справа, но успевает кивнуть в сторону кулис. антон уходит первый, так и не поняв, что это было и чего стоит ожидать от непостоянного максима. в теле почему-то бушует воодушевление, ладони горят от близости, глаза, как назло, помнят секундный момент. на плечи падает какой-то груз, непонятный, бесформенный, но ярко-красный, под стать максиму. в гримёрку антон входит с осознанием, что по-настоящему сбежал. садится боком к столу, шарит по карманам в поисках сигареты — хоть коллеги и просили здесь не курить — и всё не может унять дрожь в руках. он не находит в широких штанах запрятанную пачку, зато чувствует, как на плечо ложится ладонь. антон не пугается, и максиму только на руку — никаких бурных реакций, иначе пропадёт ощущение волшебства. он как можно тише и плавнее поднимается со стула, теперь смотря на максима с высоты своего роста. шею словно стягивает незримый узел предвкушения, а дрожь никуда не пропадает. если максим действительно пришёл за антоном, и только за антоном, то ему крупно повезло в этой жизни. максим смотрит уверенно, — даже в какой-то степени оценивающе-высокомерно — а у самого в груди сердце заходится глухими ударами и просьбами не медлить. он идёт на поводу — под внимательным взором антона ведёт по груди пальцем, не давит, но и не претендует на лёгкость. антон дышит шумно, нервно, прямо в ухо, что не может не возбуждать. он скорее инстинктивно кладёт руки на талию максима и ведёт большими пальцами вверх-вниз. на коже, несмотря на слой одежды, остаются незримые полоски ожогов, иначе ощущения не описать. они оба считают себя голодными слабыми хищниками, впервые за три недели увидевшими мясо. футболка антона — нежно-сиреневая, приятная наощупь — совсем не тянется, и за предоставленные неудобства скоро оказывается смятой на полу. максим поверить не может, что всё происходит наяву и боится проснуться в холодной кровати в полном одиночестве. он разглядывает антона и думает, что видит настолько утончённое и прелестное тело впервые. всё-таки максим о нём мечтал каждый раз, пересматривая «импровизацию», наблюдая за ним на сцене и отмечая конец съёмок. картина перед ним — искусство, и он неуверенно, бесконечно трепетно и аккуратно оглаживает пальцами плечи, выдыхает в шею. подобно старательному художнику, влюблённому в свои творения, он с особенной нежностью проводит дорожку поцелуев от шеи до грудной клетки. каждый из них заставляет губы гореть синим пламенем, а сердце — подниматься едва ли не в глотку. антон разжигает его, и, откинув голову назад с приоткрытым ртом, даёт понять, что это чувство абсолютно взаимно. — ты такой красивый, — вырывается у максима. антон вместо ответа наклоняется, тянется к его губам. тот совсем не сопротивляется — в одурманивающе приятном тумане пробует губы антона словно в последний раз: они мягкие, тёплые, хоть и шершавые. прямо как у самого максима. он чувствует, как антон не хочет отставать. а конкретно — холодные руки под футболкой. максим на секунду-другую забывает, как дышать от резкого контраста температур. тем не менее, позволяет антону скоропостижно избавиться от лишнего элемента одежды. и теперь черёд максима дрожать от долгожданных новых ощущений. антон разворачивает его и сажает на стол: пошло, грязно выглядит со стороны, но он слишком увлечён тонкой кожей на шее максима. он оставляет на ней мокрые следы, плавно доходит до груди и дразнит твердеющие соски. у максима пересыхает в горле, пальцы зарываются в мягкие кудрявые волосы антона и просят продолжать. и антон не думает останавливаться: он намерен довести всё до конца, наконец насладиться моментом. слишком долго приходилось ему держать свои желания глубоко внутри, поэтому сейчас он старается приласкать жаркие губы максима. судя по всему, у него получается, ведь краем уха он ловит глухой стон и не может сдержать гордую ухмылку. у максима на языке сладковатый вкус чужих губ, в голове — идеальная пустота, а в штанах — как бы заезженно это не звучало — целое облако. он отдаётся антону целиком, без малейшего остатка, надеясь, что пожар от прикосновений не сожжёт его раскалённое тело до тла. антон оттягивает резинку штанов и ласково проводит подушечками пальцев по члену максима, попутно оставляя горячие следы от поцелуев на шее и ключицах. максим не отпускает волос антона, второй рукой сжимая край стола до побеления костяшек. у него вырывается пронзительный гортанный стон, который антон запомнит, кажется, навсегда. с каждым рваным движением руки, с каждой секундой антон в кровь раздирает каждую крупицу сознания, чувствует всё острее. максим дышит часто, с ускорением темпа сжимая пряди мягких волос всё крепче. разрядка скоро настигает его, волну бушующей страсти заменяя на приятное ощущение бессилия, но максим притягивает антона к себе, ведь насладиться его телом не успел. они забываются в очередном поцелуе, уже более раскрепощённо и открыто вкушая друг друга. максим продолжает изучать тело антона, обращаясь с ним, как с хрустальной вазой. бережно целует каждый участок, постепенно опускаясь на колени перед ним. от вожделения у антона едва ли не подкашиваются ноги, и он упирается в стол, чтобы не упасть окончательно. максим смотрит снизу вверх, одним лишь блеском глаз как бы спрашивая разрешения. антон томно кивает, просит не медлить, и максим повинуется — берёт в рот, распределяя по венам эйфорию в жидком виде. антон задыхается от всего и сразу, беспомощно сжимает кулаки. глаза закатываются в экстазе и он хватает ртом воздух, пытаясь дышать: выходит рвано, горячо. он хрипло выстанывает одно-единственное имя, которое всецело занимает его мысли уже не первый месяц и просачивается в каждую сферу жизни. и когда чувство наслаждения достигает пика, антон невольно хватает максима за волосы, изливаясь прямо ему в рот. тот сплёвывает и наконец позволяет себе выдохнуть. моргнув разок-другой, антон шепчет охрипшим голосом: — я мечтал... так долго... максим прикладывает немало усилий, чтобы подняться на ноги. — я тебя понимаю.