***
— Вызови полицию немедленно, я так больше не могу! Хватит с меня мистики! — Кэйа бесновался, сердито расхаживая по пыльной подвальной комнате, вслед за собой поднимая в воздух клубы пыли и периодически громко чихая. Он устал. Устал-устал-устал, он был напуган и зол. Не этого парень хотел от первого года в институте, не об этом мечтал, когда подавал документы и переезжал. С Дилюком было захватывающе и исследовать, и расследовать, и проводить время, и даже обниматься — Однако за всей этой кутерьмой событий стояло огромное сердитое «но», которое мешало спокойно жить. Дилюк, недовольно насупившись, стоял в стороне, вертя в руках телефон с единственной ячейкой связи, которая мигала и пропадала временами. Тут, в темной комнате под домом, не ловило. — Я и так бы сообщил туда, Кэйа. — Надо было пожаловаться на его странное поведение! На- На гнилой запах хотя бы! Нужно было что-то придумать, сказать, что видел или слышал детей! Ты умеешь врать, нужно было врать с самого начала! Кэйа все входил в раж, а Дилюк, стоявший чуть поодаль, думал над этими его словами. В итоге, так ни к чему и не придя, они просто успокоились. Альберих прекратил мельтешить перед глазами и остановился напротив Рангвиндра, а тот, в свою очередь, протянул ему свой телефон — на, мол, звони куда хочешь и кому хочешь. И Кэйа позвонил. Не сразу, правда, связь обрывалась, пока они не додумались подняться обратно во внутренний коридор, где уже смогли нормально сообщить о найденных уликах. После просьбы ожидать на месте, оба вновь замерли, отдалившись друг от друга. Между ними было всего два метра, а казалось, что разверзлась самая настоящая пропасть. Один стоял рядом со входом в темный ад. Второй подпирал параллельную стену и в этот самый ад заглядывал. Дилюк старался не поднимать глаза на Кэйю, Кэйа высматривал в окне полицейскую машину. Они молчали, отсчитывая минуты до приезда полиции, ни на что не обращая внимание. А после этого в доме начался полный хаос, в котором затерялась вся праздничная атмосфера. Сначала на место прибыло много полицейских и судмедэкспертов, которые быстро оцепили территорию и начали расследовать следы преступления. Профессора, злонастроенного, взяли под стражу до выяснения обстоятельств и решили проводить обыск в его квартире. Дилюк наблюдал в окно, как чужие тела на носилках вытаскивали из «Апартаментов» завернутыми в специальные медицинские мешки, как плачущие родители цеплялись за них руками, не в силах сдерживать свое горе, как их пытались отвести в сторону и успокоить, потерянных и печальных. Дилюк все думал о том, каково это — вот так вот надеяться до последнего, что твой ребенок жив и вернется к тебе, а потом видеть его мертвое полусгнившее тело. Думал о том, каково это, организовывать похороны и заказывать гроб для собственного малыша, а после смотреть на то, как его закапывают под землю. Думал, и не мог вытравить из себя печаль. Фрэн и Ру, которые до этого часто играли в его квартире, бегали ночью и стучали по подоконнику, пугая прилетевших голубей, исчезли, как только их тела вынесли из дома навстречу плачущим родным. Желание было исполнено, и призраки, в последний раз благодарно улыбнувшись и попытавшись обнять его прозрачными руками за талию, исчезли. Они были искренне благодарны за помощь, прощаться с ними навсегда было тяжело. И на душе отчего-то менее гадко не становилось. Потом вновь начались допросы в полиции, их с Кэйей вызывали отдельно, напоследок попросив выступить в зале суда в качестве свидетелей. Они отделались очень легко, судмедэксперты проверили каждый угол, так что подтверждение тому, что были они там единожды и как раз в тот вечер, когда кровь была обнаружена, нашли. Правда, на тот момент Кэйа съехал обратно к себе, и в течение нескольких дней Дилюк с ним даже не пересекался. Он иногда ловил в толпе отблеск синих волос, но на этом все и заканчивалось. Парень спрашивал у Эолы и Розарии, как себя чувствует Кэйа и все ли с ним хорошо, на что получал вполне себе удручающий ответ. В «Апартаментах Гёте» стало мертвенно спокойно, но это спокойствие было скорее траурным. И если до этого атмосфера праздника еще теплилась, то после стольких открытых убийств, после всего пережитого ужаса ни единый житель дома ее не ощущал. В скором времени по делу состоялся суд, на котором присутствовали и студенты, и свидетели, и родители погибших детей, по итогам разбирательства подсудимый понес свое заслуженное наказание — серийный убийца с параноидальной шизофренией отправился в лечебницу для душевнобольных. Репортёры, которые это дело освещали, что-то говорили на фоне, но Дилюк ни их, ни итоговый приговор так и не услышал. Все голоса слились в один и шумели, словно волнующееся предгрозовое море, пока в голове парня царила полнейшая пустота. В сознании урывками мелькали отдельные слова адвокатов и судьи, рассказ о Ру, шею которого прищемило створкой кухонного лифта, что помешало доставить еще живое тело наверх. Мальчик погиб в страшных мучениях, в узкой темной кабине, испытывая лишь бесконечные страх и боль. История о Фрэн и ноже, которым пробили ее живот. Бессмысленные и бездушные слова сочувствия в адрес родителей жертв. Практически все это измученное сознание воспринимать отказывалось, погружая в мутную пелену забвения и отстраненности. А после самого заседания Кэйа подошел к нему, сидящему на скамейке в черном пиджаке, и присел рядом, нервно теребя пальцами повязку на глазу. От испытанного им сильного стресса лопнули капилляры и белок окрасился в алый неприятный цвет, который сам Альберих предпочел на время скрыть. — Прости, что наорал на тебя тогда. Мне не следовало этого делать, я понимаю, у тебя все это тоже вызывает кучу переживаний, я повел себя просто ужасно. Можно я… Можно я возьму тебя за руку? — к чему была эта просьба Рангвиндр не знал, но молча протянул ему свою ладонь, и они продолжили уже вместе глядеть на проходящих мимо них занятых людей. Весь мир вокруг продолжал жить своей жизнью, стремительной и скоротечной, и даже чужая смерть не могла ни на миг его приостановить. Живые не волновали мертвых, мертвые не волновали живых, и будучи мостом между ними, Дилюк особенно остро ощущал нехватку поддержки в лице Альбериха все эти дни. На улице была буря, журналисты еще не разъехались. А потому тут, рядом друг с другом, им было комфортнее всего.***
Дилюк вновь видел перед собой пустое нечто. Осознание того, что всё это — сон, пришло не сразу, для этого пришлось выполнить привычный ритуал — молодой человек попытался себя ущипнуть, а после просто взглянул на руки — они мясистой кашей расплывались перед глазами и волновались, что с какой-то стороны выглядело даже забавно. Сон от реальности можно было отличить многими способами — подпрыгнуть и зависнуть в воздухе, посмотреть на время или надписи — они менялись каждый раз, или выбрать способ проще и действовать, как действовал парень. Однако одно дело было реально попытаться понять, где ты находишься, а другое — вообще об этом подумать. Иной раз сны были совершенно простыми, можно даже сказать обыденными — вроде долгой затяжной пары в институте. Иногда снились духи из недавнего прошлого, временами они даже представали перед Рангвиндром в качестве кошмаров, где все время стенали и ругали его за несвоевременную помощь, за причиненную их родным моральную боль, бывало даже за собственную смерть. Сейчас вот часто снился Кэйа. В общем и целом — у кого что болело. Что там снилось Кэйе, Дилюк предпочитал не спрашивать — с одной стороны, потому что с определенного момента стал уважать его личное пространство, но не так, как уважал его в свою очередь Кэйа, с другой, потому что молодой человек с лёгкой улыбкой и тяжёлым сердцем отшучивался. Сон тем временем продолжался. Парень прошёлся вдоль стены, пальцами прослеживая деревянные доски, лаком сверкающие в свете настенных ламп. Ковры поверх холодных полов собирались махровыми складками. На периферии открывшейся взору картины комната расплывалась, словно бензиновая лужа, и приносила легкий дискомфорт глазам. Тем временем пространство внутрисонного мира заканчивалось на конце ковра и дальше переходило в темную бездну, уходящую куда-то вглубь здания. Возможно, в той стороне в реальности когда-то была вторая, зеркальная часть дома, про которую Дилюк узнал ранее. Справа от парня была черная оконная рама, за ней ничего не было видно, а слева обычная деревянная дверь, из щели которой по полу расходился мягкий, желто-алый свет. Складывалось ощущение, что этот свет был единственной уютной вещью в доме, он дарил некоторое тепло и успокаивал внутреннее напряжение. С мыслью о нем Рангвиндр аккуратно толкнул дверь, заходя в комнату и сразу же замечая мешковатый стан рубашки, подсвеченный пламенем камина. Дилюк остановился на месте, а мальчишка, что сидел к нему спиной, затаил дыхание и замер, вслед за ним, изменяя времени, замерло и колыхающееся пламя. А потом оно и вовсе погасло. Мальчик обернулся, затушенный огонь остался тлеть углями за железной решеткой, комната стала непроглядной. — Зря ты пришел, — неожиданно и тихо произнес хозяин комнаты. – Я же тебе говорил — беги. Вы, взрослые, совершенно глупые и вечно никого не слушаете. «Как будто у меня был выбор» — подумал про себя Дилюк, а вслух только угукнул в ответ, не собираясь вести полноценную беседу с этим опасным призраком. Лицо мальчишки было скрыто мраком, а сам он словно бы с ним сливался, будто не было той грани между контуром его лица и окружающей всепоглощающей мглой. — Я убью тебя. Понимаешь? Ты глупый, ты не понимаешь. Я наблюдаю за тобой ночью, я могу подойти к тебе и нашептать смерти, чтобы она тебя забрала. Я могу коснуться пальцами твоей лодыжки и утащить тебя с лестницы вниз, слушать, как будут ломаться твои кости. Могу вспороть твой живот и пальцами растянуть кишки. Каково это — осознавать, что в любой момент ты можешь умереть? — мальчик говорил столь гадкие вещи высоким детским голосом, отчего звучало всё это еще более пугающе. — Меня это не пугает. — Тебя это не пугает, — задумчиво повторил за ним мальчик, пальцами окунаясь во тьму на лице, словно бы в задумчивости поглаживая свой подбородок, — А если я сделаю это с ним? Тебя напугает это? Проснуться однажды и увидеть, как из его шеи фонтаном хлещет кровь? Или увидеть, как он будет резать себя по частям без возможности остановиться? Дилюк промолчал, он не мог чувствовать точно, но знал, что проснется после этого сна с мокрой от холодного пота спиной. К сожалею, такими были люди. Возможная перспектива собственной смерти всегда пугала меньше, чем та же участь, коснувшаяся кого-нибудь из близких людей. Не существовало человеческой слабости, которая могла бы бить более метко в самое сердце. — У каждого есть своя точка давления. У призраков тоже, хотя бы потому, что когда-то они были людьми. Я помогаю всем призракам, чем я могу помочь тебе? — …Ты лжешь и помочь мне ничем не можешь, меня больше нет. Как это самоуверенно с твоей стороны, заявлять, что можешь спасти мою душу, когда не в силах защитить себя от простого заточенного железа. Не слишком ли много на себя берешь? Я — это дом, а дом — это я, так кто ты такой, чтобы выстоять против смерти? Руки его внезапно стали удлиняться, искривляясь дугами, растягиваться, как горячая карамель, он потянулся ладонями-тенями к телу Дилюка в попытках достать до него, но парень, не растерявшись, вылетел из комнаты, в то же время в реальности подскакивая на кровати и ударяясь головой о спинку кровати. Лицо горело, дыхание было загнанным, а в висках пульсировало напряжением. Дилюк помнил о чужих угрозах, а потому, схватив телефон, вышел из комнаты в том же, в чем спал ранее, растрепанный и взволнованный. — Дом это он, а он — это дом. Ну конечно. Только что бы это могло значить. Дом — это он… И не понятно было, что же удивило его больше — кристально чистое осознание того, что в квартиру этой ночью он вернётся еще не скоро, или призрачный кот, недовольно зализывающий шерсть собственного полуоблезлого хвоста. Это был тот самый питомец соседки снизу, который прямо сейчас недовольно взглянув на вышедшего из–за двери Рангвиндра, продолжил заниматься своим кошачьим делом прямо перед его дверью, будто посчитав себя единоличным собственником холодного этажного коридора. Попытавшийся было его обогнуть, парень услышал чужое недовольное мяуканье, больше походящее на гул ветра за окном. Кот лениво поднялся на все четыре лапы и, качая упитанным задом, поплелся в направлении лестницы. «Я видимо совсем сошёл с ума с этими призраками. И котами. И призрачными котами тоже» — решил про себя молодой человек и, уверовав в собственное помешательство, отправился вниз за домашним питомцем. Изначально он хотел зайти в квартиру Кэйи, чтобы проверить его целостность и сохранность. Но призрак-кот перед ним был спокоен и заражал этим спокойствием самого Дилюка, привыкшего доверять своему шестому чувству и призрачным животным. Шли они тайными тропами вплоть до нижнего этажа, остановившись лишь в тот момент, когда лапы кота уперлись в большую пустую стену, ту самую, около которой во сне была приоткрытая дверь. Дорогих махровых ковров тут уже давно не лежало, их заменили обычные серые, тяжелые и грязные. Деревянные лакированные стены переделали и побелили, украсили картинами в резных рамах. Первая часть стены рядом со спуском лестницы была завешана пейзажами, изредка разбавляющимися портретами людей. Но чем ближе был Дилюк к заветной темной выемке пространства, тем чаще нарисованные люди горделиво глядели на него с портретов, тем тоще и бледнее были их лица и чернее впалые глаза. Возможно, это все была лишь игра воображения и света, но то, как плотоядно и голодного они глядели, как шире раздувались крылья их носов в попытке учуять запах живой души, показаться Рангвиндру не могло. Днем все эти люди были не более, чем простым фоном, на который никто не обращал внимания. Но не мог же Гёте в здравом уме повесить на стену этот кошмар? — И что ты хотел этим сказать? — вслух спросил у кота Дилюк, на что кот погнулся и карикатурно опустил голову, ощущение было, будто она вот-вот полетит вниз с кошачьей шеи. Зверь в ответ промолчал, но выждав несколько минут и поняв, что от человека, стоящего рядом, ничего не добиться, просто подошел к стене и начал расцарапывать на ней побелку. — Кэйа, — позвонил Дилюк сонному соседу, разбудив того посреди ночи, — Тащи инструменты, желательно гвоздодер или типо того, и спускайся на нижний этаж, я тебя тут встречу, — тот в ответ сказал нечто неразборчивое в трубку, возможно, даже красиво послал его в конце, но этого Дилюк так и не понял. Альберих притащился спустя десять минут, в руках неся тяжелый ящик с различными инструментами, а на лице удерживая устойчивое выражение недовольства. — Ну и зачем, ради всего святого, ты вырвал меня из сна посреди ночи? Ты знаешь, хочется как-то отдохнуть от приключений, раз пить мне теперь нежелательно. — Кот сказал, что нужно проломить эту стену. Кэйа, видимо подумав, что не до конца проснулся, переспросил. Ответ Дилюка был неизменным и звучал как полнейший бред из всего, что он вообще когда-либо говорил. — То есть, ты хочешь сказать, что мы рушим чужую собственность, потому что призрачный кот говорит тебе это сделать? Ты не боишься выплачивать штраф за порчу имущества, а? Нет, неверно вопрос задал. Ты не боишься отправиться в психушку вслед за нашими дорогими соседями? — Возможно то, что мы сейчас сделаем, поможет нам избавиться от этого злобного духа. Он сказал, что является домом. Я до сих пор не особо понимаю, но, возможно, что-то в этой стене даст разгадку для понимания его слов. И ответ был ими получен в тот момент, когда последняя доска под слоем белой крошки откололась. Ранее крепкие гвозди совсем заржавели, поэтому и отошли легко, внутренние стены в старых домах практически всегда были деревянными и со временем, без должного ухода, прогнивали. Тонкие кости были плотно приталены к стене, некоторые из них были сколоты стержнями. Дилюк отошел на пару шагов назад, а после присел на пол, утирая лицо рукавом рубашки. — По крайней мере, теперь все более-менее ясно, — сказал он вполголоса, не сводя глаз с раздробленной дыры в стене, которую они сами и сделали. — Что… Ты имеешь ввиду? — уточнил у него ошарашенный Кэйа, который все продолжал переводить взгляд с чужого скелета на лицо друга и обратно. — Чьи они? — Очевидного, того самого мальчика, который все время пытался тебя прибить. Строительная жертва — слышал о таком? — Нет. — Раньше существовал ритуал — живого человека, чаще женщину или ребенка, замуровывали в новом здании или закапывали под ним. Верили, что его дух будет охранять дом, а иногда даже город, от внешних угроз, даже позволит зданию простоять дольше. Ужасный, зверский обычай, который сгубил многих людей. И знаешь… Еще ни один дух, чья смерть была жестокой и насильственной, после стольких лет одиночества не становился духом-хранителем. Посмотри на его ребра — те же колотые раны, что были у Фрэн и Ру. Даже возрастом похожи. Не знаю, был ли это акт мести, или он просто поехал крышей, но факт остаётся фактом. Дух маленького мальчика озлобился и решил, что убивать руками живого человека будет проще. Должен был защищать, а в итоге просто озлобился на всех. — Потому что это и было проще. Он жил в моем доме, а я имел право на то, чтобы управлять им! — неожиданно раздался сердитый голос за их спинами. Дилюк и Кэйа резко обернулись, первый вскочил на ноги, отходя дальше от призрака и дергая Кэйю за рукав в свою сторону. — Никто не имеет права на то, чтобы убивать. Кем бы ты ни был. Эти дети ничего тебе не сделали и были невиновны. И профессор, которому ты шептал приказы, тоже, — возразил ему Рангвиндр. Тень расползлась по стене и в ее ядре, в самой пучине бушующей темной дымки, едва угадывались сверкающие мальчишеские глаза. — Я мертв. Едва ли морали живых людей имеют для меня какую-либо ценность, — его руки, все такие же длинные и искривленные, ползли по полу, оставляя за собой темные следы, похожие на грязную угольную чернь из потухшего камина. Парни стояли посреди коридора, не зная, куда им можно было укрыться. Позади была стена, а впереди — злой дух, который хотел, очевидно, их убить. Оставалось лишь цепляться друг за друга и пытаться не впасть в панику от страха, который наводил призрак. Ящик с инструментами, оставленный в стороне, поглотила надвигающаяся тьма, а потому, не придумав ничего лучше, чем покрепче обхватить рукой гвоздодер и ударить по столетним костям, Рангвиндр не придумал. Те осыпались, ломаясь на части, а призрак рядом взвыл, остановившись и сжавшись на миг, будто прилетело по нему самому, а не по костям, словно ему действительно сделалось больно. Дилюк ударил еще раз, в этот раз посильнее, и звук получился настолько громким, что задрожали стены. — Остановись! — взвизгнул мальчик, в последней попытке дернувшись в их сторону, но просто распался на части, как и остатки его физической оболочки. Дилюк спешно собрал самые цельные щепки в ткань рубашки и стремительно поспешил в сторону черного входа, поманив Кэйю вслед за собой. Этим шумом они наверняка перебудили большую часть дома, и скоро сюда сбегутся все их соседи, а значит, действовать нужно было действительно быстро, им необходимо было вытащить кости за пределы «Апартаментов» и где-нибудь их закопать, фактически захоронить и придать тело земле, или сжечь, если замёрзшую почву не получится раскопать. Душа мальчика должна была быть упокоена, даже несмотря на то, что способ этот был быстрым и грубым. Этот призрак причинил столько боли и страданий, а в итоге самое ценное, что у него было — имя — затерялось среди старых деревянных стен бывшего поместья. Возможно, это была цена за все совершенные им злодеяния.***
Счёт за ремонт дома покрыли остатки внесенного заранее платежа за аренду, делом времени стало их выселение. Поиски квартиры надолго не затянулись, в этот раз и Дилюк, и Кэйа решили снять общую. Жить вместе для них уже вошло в привычку, и в этом не было ничего удивительного.***
Снег огромными мягкими хлопьями падал с неба, одна из снежинок приземлилась Кэйе прямо на нос и растаяла, растопленная теплом чужой кожи. Где-то в отдалении сцепились в жестокой хватке Розария и Эола, закапывая друг друга в огромные сугробы рядом с замерзшим озером, а Венти все комментировал, возомнив себя спортивным диктором. Итэр стоял рядом с ним и прятал улыбку в белый вязанный шарф — подарок гитариста на прошедшее Рождество. Этот день чувствовался прозрачным и тонким, как корка льда на застывшем водоеме. Дышалось и думалось свободно, а в вышине неба, прямо на темном полотне, едва сверкали заблудившиеся в космосе звезды. И так случилось — непонятно, желаниями ли звезд, велением ли времени, но Кэйа просто поцеловал Дилюка, потянувшись и прижавшись к нему, утопающему в холодном мягком снегу. И все чувствовалось иначе — острее, ярче и слаще. Все стало таким, каким и должно было быть.***
Они лежали в одной постели, Кэйа плотно прижимался своей спиной к груди Дилюка и грелся, во сне что-то неразборчиво нашептывая. Глазная повязка лежала рядом, на прикроватной тумбочке. Дилюк в свою очередь крепко сжимал его в объятиях и пальцами касался оголенных ребер, с которых его вело не хуже, чем от мысли о полураздетом Кэйе, который просто заявился в его спальню перед сном и без лишних разговоров занял свою часть узкой кровати. Погружаясь в полусонное состояние и губами дотрагиваясь до открытой альбериховой шеи, Дилюк ощутил, как нечто твердое и длинное поглаживает его волосы, поскрипывая по наволочке. Сначала он было подумал, что это лишь плод его воображения, его первое сонное видение. Но в тот момент, когда Рангвиндр ощутил костлявую кисть руки на своей щеке и услышал детскую колыбельную, что когда-то давно напевал родной мамин голос, парень лишь плотнее зажмурился и сильнее прижался к Кэйе, замирая в неуемном страхе и душном запахе лилий.