День 5.
Серхио разбудил её нежными поцелуями. Она улыбнулась и, не открывая глаз, протянула руку и потянула его за собой на матрас. Он сопротивлялся всего мгновение, затем смягчился и позволил ей прижаться к нему, и она счастливо вздохнула, когда он обнял её. — Доброе утро, — тихо сказал он. — Ммм, — сказала она в ответ, уткнувшись лицом ему в грудь и вдыхая его успокаивающе знакомый запах. Ей нравилось, когда он был рядом, когда она просыпалась. И когда она засыпала. И каждую минуту между ними. — Как ты спала? — Он спросил её. — Чудесно, — сказала она, затем подняла лицо, чтобы улыбнуться ему. — Прошлая ночь была потрясающей. — Да, — улыбнулся он в ответ. — Так оно и было. Она с сожалением вздохнула. — Я полагаю, что теперь мы должны вернуться к нормальной жизни. Он кивнул. — К сожалению. Она потянулась, чтобы поцеловать его в щёку. — Всё в порядке. Мы уже почти на полпути, скоро выберемся отсюда. Она встала и начала одеваться, пока он надевал пижаму. — На Монетном дворе всё идёт гладко, — сказал он. — Вообще никаких проблем. Через несколько часов перемирие с полицией закончится, и они вернутся к работе. Я не ожидаю никаких проблем, но разбуди меня, если что-нибудь случится. — Я так и сделаю, — кивнула она. — Как мы собираемся занять Елену сегодня? Как ты думаешь, не пора ли нам позволить ей открыть для себя дом в Толедо? Он нахмурился. — Я думаю, мы должны сделать это завтра. В полдень мы освободим пятерых заложников, которых я обещал ей в обмен на перемирие. Этого должно быть достаточно, чтобы держать её подальше от нас на сегодня. Она кивнула и поцеловала его на ночь, затем пошла, чтобы сесть перед экранами. Внутри неё всё ещё было тёплое сияние, когда она мысленно прокручивала события вчерашнего свидания, сладкие слова, которые он сказал ей, эхом отдавались в её ушах, воспоминание о его прикосновении всё ещё было на её коже. Она улыбалась про себя, довольно рассеянно просматривая различные изображения с камер, но затем что-то привлекло её внимание, и она внезапно вернулась к реальности, нахмурившись, глядя на экран. В комнате отдыха Берлин спал на диване, положив голову на колени одному из заложников. Молодая женщина сидела прямо, уставившись перед собой с выражением, которое Ракель совсем не понравилось. Пока она наблюдала, Берлин проснулся и заговорил с заложником так, что это показалось ей слишком интимным, и Ракель нахмурилась ещё сильнее. Берлин и женщина встали и вышли из комнаты, и когда Найроби вошла в неё через несколько минут, Ракель решила позвонить ей. — Привет, Найроби, как там дела? — Привет, Лиссабон. Всё в порядке, прессы снова работают на полную мощность. — Найроби посмотрела в камеру и ухмыльнулась. — Я надеюсь, вы хорошо провели время прошлой ночью? Ракель тоже не смогла удержаться от ухмылки. — Да, спасибо. — Вам двоим действительно плохо, да? Платить миллионы евро только за то, чтобы потрахаться. Стоило ли оно того? Ракель широко улыбнулась. — Да, так оно и было. Найроби рассмеялась. — Хорошо для тебя. Между тем, ближе всего я подошла к тому, чтобы потрахаться за последние месяцы, когда Берлин пялился на мою задницу. Ракель стала более серьёзной. — Разговор о Берлине… Найроби, между ним и одной из заложниц-женщин что-то происходит? — Ты имеешь в виду Ариадну. Да, я почти уверена, что он трахает её. Ракель в ужасе уставилась на экран. — Он… он спит с одной из заложниц? — Как и Денвер. — Что?! — С этой девушкой Моникой. — Женщина, в которую стреляли? — Да. Он спас ей жизнь, и, очевидно, они сблизились. — Найроби, это… это беспокоит. — Я знаю, но что я могу сделать? Они все взрослые люди. — Но существует ужасный дисбаланс сил! Ты уверена, что эти отношения по обоюдному согласию? Найроби нахмурилась. — Берлин и Денвер немного грубоваты по краям, но я не думаю, что они насильники. — Я не говорю, что это так, но эти женщины боятся за свою жизнь. Они могут чувствовать, что им нужно обменять сексуальные услуги в обмен на защиту. — Да, — сказала Найроби. — Я тоже думала об этом, но не могу быть уверена. Что ты предлагаешь? — Не могла бы ты, пожалуйста, поговорить с ними и убедиться, что они не чувствуют давления, заставляя их делать то, чего они не хотят? — Ты думаешь, они просто скажут мне, что обменивают секс на защиту? Я тоже один из плохих парней, с чего бы им мне доверять? — Ты права… они могут не сказать тебе прямо. — Хм, — сказала Найроби. — Дай мне просто попробовать кое-что, и я тебе перезвоню. Она повесила трубку и вышла из комнаты, а Ракель продолжала хмуро смотреть на экран. Мысль о том, что эти женщины могут чувствовать давление, вынуждающее их заниматься сексом со своими похитителями, заставила её желудок сжаться, и она внезапно разозлилась на себя за то, что не поняла раньше, что это может произойти, за то, что не установила чётких правил, согласно которым никто не должен был пользоваться заложниками. Она думала, что это само собой разумеющееся: вы не спите с людьми, которые находятся в таком уязвимом положении, что вы не можете быть уверены, что их согласие дано свободно. Но потом она поняла, что такие люди, как Берлин и Денвер, не имели опыта общения с отчаянием, возникающим от бессилия, и что им, вероятно, даже не приходило в голову, что то, что они делают, в лучшем случае сомнительно. Если бы красивая женщина улыбнулась им, почему они стали бы сомневаться в этом? Она знала, что оба мужчины по-своему благородны, но такой деликатный этический вопрос, как этот, был выше понимания любого из них. Когда час спустя Найроби вернулась к телефону, у Ракель заныло в животе при виде того, как она нахмурилась. — Нехорошо? — Спросила она её, когда та взяла трубку. — Нехорошо, — подтвердила Найроби. — Моника, кажется, в порядке, у неё была самая глупая улыбка, когда я спросила её о Денвере, я думаю, он ей действительно нравится. Но когда я спросила Ариадну о Берлине… хорошо. Я почувствовала там довольно явный недостаток энтузиазма, поэтому спросила её, не уйдёт ли она, если сможет, и… Лиссабон, ты бы видела её лицо. Я думаю, совершенно ясно, что она отчаянно хочет уйти из Берлина. Ракель почувствовала тошноту. Эта бедная женщина, должно быть, была в ужасе, что её заставили пойти на такие меры, а теперь её изнасиловали. Я должна была понять, я должна была увидеть… Она глубоко вздохнула. Было слишком поздно предотвращать причинение вреда Ариадне, но будь она проклята, если позволит этому продолжаться. — Найроби, мы должны забрать её у него. — Я согласна. Может, мне пойти за ним, чтобы ты могла с ним поговорить? Мысли Ракель метались, пытаясь оценить реакцию Берлина, если бы она сказала ему, что Ариадна спит с ним только для защиты. — Нет, — сказала она наконец. — Я знаю таких людей, как Берлин. Либо он мне не поверит и всё равно продолжит это делать, либо почувствует, что она его предала, и накажет её за это. — Тогда что нам делать? — Мы должны вытащить её оттуда, это единственный способ убедиться, что она в безопасности. — Как? — Мы освобождаем пятерых заложников в полдень в обмен на перемирие. Убедись, что она одна из них. Найроби покачала головой. — Берлин никогда её не отпустит. — Тогда мы ему не скажем, — твёрдо сказала Ракель. — Я дам указание Берлину выбрать пять разных заложников. За пять минут до того, как их освободят, я позвоню ему и заставлю его говорить, пока ты поменяешь одного из заложников на Ариадну. Найроби поморщилась. — Чёрт возьми, Берлину это не понравится. — Я всё ему объясню и скажу, что ты действовала по моему приказу. Найроби расправила плечи. — О, не волнуйся, я справлюсь с ним. Я буду следовать твоим инструкциям, Лиссабон. Ни одна женщина не подвергнется здесь насилию в моё дежурство. — Спасибо тебе, Найроби.***
Весь остаток утра она чувствовала себя неловко, жалея, что не может немедленно увести Ариадну от Берлина. Серхио встал с постели за полчаса до полудня, и она, не теряя времени, рассказала ему, что происходит. Он бросил на неё страдальческий взгляд, и она напомнила себе о том факте, что Берлин был его братом. — Ты… ты уверена, что она делает это против своей воли? — Да, — сказала Ракель. — Найроби сказала, что она отчаянно хочет уйти. Серхио выглядел испуганным. — Тогда ты сделала правильный выбор. Ей придётся уйти. Без десяти двенадцать они оба надели наушники, Ракель позвонила в Монетный двор, а Найроби отправилась за Берлином. Он вошёл через пять минут и, нахмурившись, поднял трубку. — Это может подождать? Мы как раз собираемся освободить заложников. — Вот о чём я хочу с тобой поговорить, Берлин, — сказала Ракель, не сводя глаз с камеры в вестибюле, откуда она могла видеть, как Найроби пришла с растерянной Ариадной. — Хорошо, тогда говори, — сказал Берлин. — Это правда, что ты спал с одной из заложниц, Ариадной? Берлин нахмурился ещё сильнее. — Это не твоё дело. — Так и есть, Берлин, — сказал Серхио. — Пожалуйста, ответь на вопрос. Тем временем на изображении камеры Найроби задала Ариадне вопрос, указывая на двери, и на её лице появилось выражение бесконечного облегчения, когда она горячо кивнула. Найроби вывела одного из пяти заложников из строя и поставила Ариадну на его место. Когда женщина поняла, что её действительно собираются освободить, она разрыдалась. — Да, — сказал Берлин по телефону. — У нас отношения. Серхио явно чувствовал себя не в своей тарелке, поэтому Ракель снова взяла его на себя. — Прости, Берлин, — сказала она, — но это не так. Ты использовал её в своих интересах. Берлин выпрямился. — Я совершенно определённо не воспользовался ею. Я бы никогда не стал навязываться женщине. Она пришла ко мне. — Да, — сказала Ракель. — Потому что она была напугана, Берлин. Потому что она думала, что это защитит её. Он усмехнулся. — Ты не знаешь, о чём говоришь. На экранах двери открылись, и заложники вышли. Ракель вздохнула с облегчением, затем собралась с духом и сказала: — Мы решили, что будет лучше освободить Ариадну. Берлин замер. — Вышла? — Да, — сказала Ракель. — Она только что покинула Монетный двор с четырьмя другими заложниками. Берлин на мгновение замолчал, затем сказал опасно тихим голосом: — Кто её освободил? — Это не имеет значения, — сказала Ракель. — Её освободили по моему приказу. — О, так это ты теперь командуешь? — Спросил Берлин. — Что мой дорогой брат думает об этом? Ракель подняла брови, глядя на Серхио, который выглядел так, словно предпочёл бы быть где-нибудь в другом месте, но затем он поправил очки на носу и сказал: — Это неудачное дело, Берлин, но Лиссабон пользуется моей полной поддержкой. — У меня не было выбора, кроме как отослать её, — сказала Ракель. На экране они увидели, как Берлин перевёл дыхание, а когда заговорил снова, его голос был смертельно спокоен. — Вы вмешались в сугубо личное дело. — Я должна была, — твёрдо сказала Ракель. — Её нужно было защитить. — От чего? — От тебя. — Она влюблена в меня. — Нет, — тихо сказала Ракель. — Это не так, Берлин, прости меня. Последовала пауза, затем Берлин сказал: — Хорошо. Если она вышла, значит, она вышла, и я ничего не могу с этим поделать. Что-то в его голосе заставило Ракель явно встревожиться. — А теперь не делай глупостей, Берлин. Он посмотрел прямо в камеру и сказал: — Например, что? — Как… как будто пытаешься как-то отомстить мне. — Как я могу отомстить тебе, Лиссабон? Ты где-то там, а я застрял здесь. Выполняю твои приказы, рискую своей жизнью, чтобы тебе не пришлось пачкать руки. Останавливать прессы и охранять заложников, чтобы вы двое могли провести романтический вечер вместе, потому что, как ты выразился, Серхио? «Нам это действительно нужно?» Я не удивлён. Это ограбление — то, что свело вас вместе — общая цель, и все чувства обостряются из-за высоких ставок. Но сколько от этого останется, когда всё это закончится? Ракель увидела, как Серхио нахмурился, но Берлин ещё не закончил. — Знаешь, Ракель, в глубине души он волк-одиночка. Сейчас вас связывает ограбление, но о чём вы будете говорить, когда всё закончится? Вы очень разные люди, и рано или поздно ты ему наскучишь. — Берлин, — предостерегающе сказал Серхио. — Возможно, сейчас ты привлекла его внимание в спальне, но в какой-то момент это исчезнет, и что тогда? Ты действительно думаешь, что сможешь поддерживать его интерес вечно? — Берлин, — сказал Серхио, — этого достаточно. Ракель согласилась. — Личные нападки ниже твоего достоинства, Берлин. Я сожалею, что это произошло, но теперь всё кончено. Возвращайся к работе. — Почему я должен больше следовать твоим приказам? — Потому что, если ты этого не сделаешь, я отстраню тебя от командования. — Ах, да, — тихо сказал он. — Снова эта старая угроза. Ты позвонишь Хельсинки и Осло, свяжут меня и посадят в запертую комнату вместе с Артурито. — Вот именно, — сухо сказала Ракель. Рядом с ней Серхио немного осмотрелся и посмотрел на неё широко раскрытыми глазами, и она вдруг поняла, что на самом деле не сказала ему, что угрожала сделать с Берлином. Ну что ж. — Хм, — пробормотал Берлин, теребя телефонный шнур. — А что бы ты сделала, если бы я… отключил телефон? Никто не заметит в течение довольно долгого времени. Серхио в тревоге сел и открыл рот, чтобы заговорить, но Ракель подняла руку, останавливая его. — Ты мог бы это сделать, — спокойно сказала она. — Но тогда ты знаешь, что нам придётся принять ответные меры. — Какие? — Мы могли бы подбросить твою ДНК в дом в Толедо и убедиться, что полиция её обнаружит. Это очень усложнило бы твою жизнь, когда ты выйдешь. — Но тем временем, — спокойно сказал Берлин, — я наконец-то смог вести дела так, как хотел. Здесь много других хорошеньких женщин… Давай посмотрим, будут ли они открыты для… сделки, если я гарантирую их личную безопасность. Серхио возмущённо напрягся и снова открыл рот, но Ракель решительно покачала головой. — Ты бы не сделал этого, Берлин, — тихо сказала она. — Ты сейчас злишься на меня, и я это понимаю, но ты не насильник. Ты лучше этого. Он молчал, и она воспользовалась своим преимуществом: — Мы спросили Ариадну, не хочет ли она уйти. Она сказала «да». Она плакала. Я знаю, ты бы не захотел держать рядом с собой женщину, которая на самом деле не хотела быть там. Последовала пауза, затем Берлин сказал: — Она ушла добровольно? — Да. — Откуда мне знать, что ты говоришь правду? — Мы можем прислать тебе видеозапись её ухода. — Я бы устроил ей хорошую жизнь со мной. — Она не хотела этого, Берлин. — Она сказала, что хочет. — Она солгала. Последовала долгая пауза, и Ракель затаила дыхание, чтобы посмотреть, как он отреагирует. Через некоторое время он выпрямился. — Она обманула меня. — Она была напугана, Берлин. Она солгала, чтобы защитить себя. Тебе не нужна женщина при таких обстоятельствах. — Нет, — задумчиво сказал он. — Нет. Ракель почувствовала прилив удовлетворения. Это был первый шаг. — Хорошо, — сказала она. Берлин нахмурился. — Ты всё ещё вмешиваешься в личное дело и подрываешь мой авторитет среди моей команды. — Я знаю, — сказала Ракель. — Но тебе придётся забыть об этом. — С чего бы это мне? Она на мгновение задумалась об этом. О чём заботился Берлин? Его не заботили ни деньги, ни связи, которые у него были с другими людьми. Единственное, что имело для него значение, — это власть и честь. — Потому что в противном случае я отстраню тебя от командования. — Ты уже говорила это, и я сказал тебе, что могу просто отключить телефон. — Если ты это сделаешь, мы тоже не сможем с вами связаться, на случай, если полиция предпримет какие-то действия. — А что, если мне всё равно? — Я думаю, тебе не всё равно. Ты хочешь успеха операции так же сильно, как и мы. И если ты отключишь нас, подумай вот о чём: через 24 часа этот туннель будет открыт, и я смогу прийти, чтобы лично отдавать приказы. — Я мог бы многое сделать за 24 часа. — Да, — сказала она. — Ты мог бы. Но стоило ли проводить остаток операции связанным и с завязанными глазами в запертой комнате? — А как насчёт моих полномочий? — Ты потеряешь это только в том случае, если сейчас ослушаешься приказов, и нам придётся тебя убрать. Прямо сейчас ничего не потеряно. Только Найроби знает, что произошло. Насколько известно остальным, это было твоё решение отправить Ариадну. Ты не потерял лицо. Он молча обдумал это, и она тихо продолжила: — Давай двигаться дальше и сосредоточимся на плане, и ты сможешь сохранить свою позицию. Мы так близки к тому, чтобы осуществить это — и я знаю, что ты хочешь, чтобы ограбление увенчалось успехом. Ты взял на себя обязательство участвовать в этой операции и перед своим братом Берлин, и ты хочешь выполнить это обязательство, потому что ты человек чести. Я знаю, что это так. Он помолчал ещё несколько секунд, затем расправил плечи. — Так и есть. — Тогда мы согласны, — сказала Ракель. — Давай вернёмся к работе. — Я больше не допущу ничего подобного, Лиссабон. — Тогда давай надеяться, что в будущем мы больше не столкнёмся с какими-либо проблемами. Берлин кивнул и повесил трубку. Ракель испустила глубокий вздох облегчения, затем повернулась и увидела, что Серхио смотрит на неё с восхищением. — Ты правда хорошо с этим справилась. — Я переговорщик, — пожала она плечами. — Такого рода вещи — моя работа. Это была моя работа. — Как ты думаешь, он доставит нам ещё какие-нибудь неприятности? — Нет. Самое главное было показать ему, что в конце концов он не сможет победить. Он мстителен, но не глуп. И, взывая к его чувству чести, я дала ему выход, не потеряв лица. Он бросил на неё взгляд. — Ты ведь понимаешь, что то, что он сказал раньше, было чепухой, верно? О… о том, что ты мне надоела. Она почувствовала лишь легчайший укол беспокойства, но оно исчезло, когда она посмотрела ему в глаза. — Да, — сказала она. — Конечно, я знаю, что это была чушь. Он просто пытался проникнуть мне под кожу. В этот момент его телефон зазвонил, и она увидела, как загорелись его глаза, когда он прочитал сообщение. — Елена? — Осторожно спросила она. — Да. Мы встретимся сегодня вечером, чтобы выпить. — Он с энтузиазмом посмотрел на неё. — Я надеюсь, что смогу заставить её рассказать об этом деле, мне нужно знать, есть ли у неё какие-либо подозрения относительно того, как мы собираемся сбежать. Я уверен, что она просто так мне не скажет… будет интересно попытаться вытянуть это из неё. Мне нужно подумать о стратегии. Как обычно, когда ему нужно было подумать, он встал, чтобы воспользоваться своей боксёрской грушей, и, глядя ему вслед, она почувствовала, как возвращается укол беспокойства. Ты действительно думаешь, что сможешь поддерживать его интерес вечно?***
Серхио вышел из ангара с чувством нервного возбуждения. Он пообещал Ракель, что это будет последний раз, когда он будет искать Елену, так что это был его единственный шанс получить от неё информацию, и ему нужно было, чтобы всё прошло хорошо. На этот раз они договорились встретиться прямо в Ханое. Он пришёл туда за десять минут до назначенного времени и сел ждать её. Она прибыла ровно в девять часов, огляделась и одарила его своей полуулыбкой, когда заметила его. — Привет, Сальва, — сказала она, садясь напротив него. — Привет, Елена, — улыбнулся он. — Я подумала, что будет безопаснее встретиться здесь, чтобы тебя снова не подобрали полицейские. Он ухмыльнулся. — Что ж, это был незабываемый опыт. Вы уже кого-нибудь поймали? — Нет, — сказала она. — Мы знаем, что руководитель операции находится где-то снаружи, и он, вероятно, не очень далеко, но если он умён, он не покинет своё укрытие. Тем не менее, мои люди начеку. Мы никогда не знаем — когда он может выйти за едой или кофе. Серхио серьёзно кивнул. — Я надеюсь, ты его поймаешь. Она вздохнула. — Это было бы здорово, потому что начинает казаться, что он не намерен заканчивать это в ближайшее время. — Почему бы тебе просто… Я не знаю, ворваться внутрь? — Потому что заложники могут пострадать в процессе. — Ты испытываешь сильное давление со стороны своего начальства? Она посмотрела на него с лёгким удивлением. — Да, вообще-то. Я пытаюсь покончить с этим мирно, но иногда мне кажется, что я единственная, кто действительно заботится о том, чтобы никто не пострадал. — Это, должно быть, тяжело, — сочувственно сказал он. — Нелегко быть женщиной в таком мужском мире. Она выглядела ещё более удивлённой, но такой приятной. — Нет, — согласилась она. — Это нелегко. Она на мгновение задумалась над ним, затем сказала: — Но нам не обязательно говорить о моей работе. Как продвигается твой сидр? — О, прекрасно, — сказал он. — Поверь мне, я бы с удовольствием послушал больше о твоей работе. Это намного интереснее, чем у меня — мои чаны с сидром не доставляют мне и близко столько хлопот, сколько эти грабители доставляют тебе. Она колебалась. — И всё же мне действительно не следует говорить о продолжающемся деле. Он одарил её смущённой улыбкой. — Ты знаешь, я… Вообще-то я большой поклонник детективных романов. Когда я был ребёнком, я думал о том, чтобы пойти в полицию, как ты. — Прада? — Сказала она, забавляясь. — Что заставило тебя передумать? — Я унаследовал бизнес своего отца. Для меня было важно почтить его память. Она кивнула. — Я уважаю это. — Но я никогда не терял очарования твоей работой, так что… — Он одарил её приглашающей улыбкой. — Если ты хочешь обсудить свою работу, я бы с удовольствием всё об этом услышал. Она поколебалась, затем сказала: — Я не могу сказать тебе ничего секретного, но хорошо. Что ты хочешь знать? Он нетерпеливо наклонился вперёд. — Сколько человек в твоей команде? — Около двадцати, работают в разные смены круглосуточно. — Какую работу они делают? — О, есть много разной работы… Она продолжала говорить, а он продолжал задавать ей невинные вопросы, чувствуя, что она всё больше теряет бдительность, пока он не добрался до того, что действительно хотел знать. — Знаешь, что мне интересно? — Он сказал осторожно. — Как эти грабители собираются выбраться оттуда? — Ну, — медленно сказала она, — они заставляют своих заложников рыть туннель в канализацию. Они хотят, чтобы мы думали, что они собираются сбежать таким образом. — Но ты не думаешь, что они это сделают? — Нет. Они отпустили нам заложников, которые рассказали нам о туннеле. Грабители знают, что эти заложники расскажут нам о туннеле, поэтому на самом деле они им не воспользуются. — Так как же они будут спасаться? Он был удовлетворён, увидев, как на её лице появилось разочарованное хмурое выражение. — Вот чего я не могу понять. Они попросили грузовик и лодку, и я была уверена, что это просто ещё один отвлекающий манёвр, но теперь я не уверена. Видите ли, парень, стоящий за всем этим, настолько чертовски умён, что я бы не стала отрицать, что он создал что-то похожее на отвлекающий манёвр, только для того, чтобы в конце концов использовать его. Ему пришлось очень постараться, чтобы не расплыться в широкой улыбке. — Значит, есть один парень, который является вдохновителем? — Да. Он называет себя «профессором». — И он очень умён? — К сожалению, да. Мы ведём переговоры по телефону, и я никогда ни с кем не разговаривала так, как с ним. — Какой он из себя? Она закатила глаза. — Невыносимо самодовольный и постоянно задающий неуместные вопросы. — Например, что? — В первый раз, когда мы разговаривали, он спросил меня, во что я была одета. Он поднял брови. — В самом деле? Почему? — Это просто стратегия, чтобы вывести меня из равновесия. — И это выводит тебя из равновесия? — Пожалуйста, — фыркнула она. — Я женщина в полиции, и если бы я позволила небольшому сексизму смутить меня, я бы давным-давно уволилась. Ему вдруг стало немного жаль её. — Мне жаль, что тебе приходится иметь дело с этим персонажем «Профессором». Она пожала плечами. — Какой-то случайный парень, спрашивающий о моих оргазмах, — это не самое худшее, что случалось со мной на работе. Теперь он чувствовал себя ещё хуже. Её телефон зазвонил. — Мне жаль, Сальва, — сказала она. — Я должна ответить на случай, если это срочно. — Конечно. Он молча наблюдал за ней, пока она читала своё сообщение, и внезапно понял, что, видя в ней только противника в этой игре, в которую они играли, он упустил из виду тот факт, что она на самом деле реальный человек. — Мне жаль, — сказал он, и он действительно так думал. Она подняла глаза. — Из-за чего? — Сексизм, с которым тебе приходится иметь дело. Она убрала телефон и одарила его своей полуулыбкой. — Всё в порядке, это не твоя вина. Он слегка виновато поёрзал. — Всё же. — Я просто надеюсь, что всё это скоро закончится, моя команда устаёт. — Как ты думаешь, сколько ещё они там пробудут? — Я не знаю, — призналась она. — Я думала, что это займёт всего несколько дней, но, конечно, чем дольше они там пробудут, тем больше денег смогут напечатать. — Ты должно быть, начинаешь расстраиваться. — Я нет, — сказала она. — Тем более, что они делают всё возможное, чтобы заставить меня терять время. Он мысленно отметил тот факт, что она это поняла. В конце концов он не смог разумно задать ей больше вопросов об ограблении, поэтому позволил ей перевести разговор на другие темы. Он надеялся, что сможет немного разобраться в её личной жизни, но, к его немалому разочарованию, она, казалось, не желала говорить о себе, вместо этого придерживаясь таких тем, как политика и литература. И все же, несмотря на своё разочарование, он должен был признать, что ему это нравилось — хотя она, казалось, жила в основном ради своей работы, она была информирована и начитана, и с ней было приятно общаться. Тем не менее, примерно через час он просто захотел вернуться к Ракель, и она, казалось, тоже была готова закончить на этом. — Итак, — сказала она. — Это было мило. — Да, — улыбнулся он. — Так оно и было. — Редко можно найти мужчину, с которым я могу по-настоящему поговорить. — Судя по тому, что ты рассказала мне о своих коллегах, я не удивлён. — Нет, — задумчиво сказала она. — Я имела в виду в целом. Ты знаешь, есть не так много людей, с которыми я общаюсь. — Да, — сказал он. — Я понимаю это. Она одарила его улыбкой, первой полной, искренней улыбкой, которую он увидел на её лице. Это заставляло её выглядеть намного мягче, и его внезапно поразила мысль, что, возможно, в конце концов, это была не такая уж хорошая идея — познакомиться с ней поближе. Она наклонила голову. — Итак… ты хочешь выбраться отсюда? — Хорошо, — сказал он. — К тебе домой или ко мне? Он моргнул, глядя на неё. — Прости? — Я думаю, что твоё место ближе, но мы можем пойти ко мне, если ты предпочитаешь. Его глаза расширились, когда до него дошло. — О! Она вдруг смутилась. — Извини, наверное, это было слишком прямолинейно с моей стороны. Я не очень хорошо флиртую, мне нравится, когда всё ясно. О нет. О нет, нет, нет, нет, нет. — Тебе нужно знать, что я очень разборчива в мужчинах, с которыми встречаюсь, поэтому, когда я нахожу того, кто мне нравится, я не вижу особого смысла в том, чтобы быть застенчивой. Он почувствовал, как его захлестнула ужасная, извивающаяся волна смущения. Что он должен был сказать — что он мог сказать? О, это было плохо, это было так плохо. Она смотрела на него — он должен был что-то сказать! — Ну что ж… Я… я… — он запнулся, и она рассмеялась. — Ты выглядишь очень удивленным, Сальва. Прости, если я раньше не дала понять, что ты мне нравишься. Хотя то, что я согласилась пойти с тобой на свидание, было своего рода знаком, ты так не думаешь? Он никогда ещё так отчаянно не хотел выбраться из ситуации. Он чувствовал себя так, словно его лицо горело огнем. — Я имею в виду… хм… — Мы можем пойти к тебе домой, если это заставит тебя чувствовать себя более комфортно. Обычно я не хожу домой с мужчинами, которых едва знаю, но я думаю, что могу доверять тебе. Укол вины, казалось, усилил его смущение — это становилось нелепым — он должен был как-то выбраться отсюда. Он собрался с духом, глубоко вздохнул и выпалил: — Мне жаль. Я не могу. Она нахмурилась. — Ты не можешь что? — Отвезти тебя в… Я имею в виду… принять твой… ух… Я не могу. — Почему нет? Он отчаянно оглядывался в поисках оправдания. — Я… Мне завтра рано вставать. Она подняла брови. — Чтобы варить сидр? — У меня есть… назначена встреча. У… у дантиста. В каждой чёрточке её лица читалось замешательство. Он вдруг впервые осознал, что она довольно привлекательна, и у неё, вероятно, никогда не было мужчины, который отказался бы от предложения пойти с ней домой. — У дантиста… — повторила она медленно и с явным недоверием. Он не видел абсолютно никакого способа изящно выйти из ситуации, поэтому просто положил немного денег на стол и поспешно встал. — Я должен идти… Извини… Я… буду… Мне нужно идти. Он не осмелился снова взглянуть на неё, развернулся и вышел из кафе, яростно проклиная себя за то, что так плохо оценил ситуацию. Теперь он понял, что только потому, что он не рассматривал это как свидание, это не означало, что она видела это так же, и он внезапно понял, что Ракель была права с самого начала — конечно, она думала, что он пригласил её на свидание, и это подразумевало определённые вещи… Тем не менее, её предложение удивило его более чем в одном отношении — у него сложилось впечатление, что женщины обычно не спят с мужчинами на первом свидании… хотя, если подумать, для Елены это имело смысл. Ей явно не нравилось тратить время впустую, и она казалась человеком, способным добиваться того, чего хотела. И, очевидно, она хотела его. О боже, о чём она, должно быть, сейчас думает? Он не мог бы справиться с ситуацией хуже — она, должно быть, совершенно озадачена тем, что только что произошло. Он всё ещё чувствовал, как его щёки пылают от смущения, когда он быстро шёл по улице, и решил не говорить об этом Ракель. Он получил бы самое большое «Я же тебе говорила» в истории.***
Ракель суетилась за ширмами, ожидая, когда Серхио вернётся домой. На этот раз она не очень волновалась, но всё равно будет облегчением, когда он вернётся, и вся эта история с Еленой закончится — это вызвало более чем достаточно трений между ними. Однако, когда он наконец вошёл, она сразу заметила, что что-то не так. — Как всё прошло? — Спросила она, заметив, как он избегал её взгляда, когда подошёл к ней. — Хм… хорошо, — ответил он. — Это была… продуктивная встреча. — Ты получил от неё какую-нибудь полезную информацию? — Хм, да, несколько вещей. Она нахмурилась. — Серхио, что случилось? — Ничего, — сказал он, наконец, подняв на неё глаза и неловко улыбнувшись. Она прищурилась, глядя на него. — Что случилось? — Ничего, — повторил он. — Покончи с этим. — Тут нечего рассказывать! — О, пожалуйста, твоё лицо не могло бы стать ещё краснее. Ты выглядишь так, как будто она пыталась поцеловать тебя. — Она пристально посмотрела на него. — Она пыталась поцеловать тебя? Он неловко поёжился. — Нет… не совсем. — Тогда что, Серхио? Он тяжело вздохнул. — Ну… она, похоже, действительно думала, что это было свидание. Она кивнула. — Конечно. И? Он посмотрел на пол, затем пробормотал: — Она спросила меня, не хочу ли я пойти с ней домой. Она бросила на него сухой взгляд, затем снова повернулась к экранам. — Угу. Он выглядел более чем смущённым. — Я знаю, ты мне так говорила. — Я помню, да. — Ты был права. — Я уверен, что была. Он покачал головой. — Я не должен был этого делать. — Нет, — коротко ответила она. — Тебе не следует. Как ты оставил её? — Я… Я извинился и ушёл. Она нахмурилась, глядя на него. — Какого рода оправдание? — Я сказал, что мне нужно встать пораньше. Она закатила на него глаза. — Это ужасное оправдание. Как прошёл остаток вечера? — Хорошо. — Она хорошо провела время? — Я так думаю. — Тогда она, должно быть, сейчас в таком замешательстве. Она тебе что-нибудь писала? Он достал бумажник, чтобы достать телефон, затем посмотрел на него. — Нет. — Что ж, я полагаю, это к лучшему. — Она холодно посмотрела на него. — Я надеюсь, тебе действительно стыдно за себя. Он поморщился. — Поверь мне, так оно и есть. — Хорошо, — кивнула она. — Тогда мы больше не будем об этом говорить. — Спасибо, — сказал он с явным облегчением. — Я хочу услышать, что она тебе сказала через минуту, но не мог бы ты сначала принести мне кофе? Без кофеина. — Конечно, — кивнул он, снова надевая куртку и направляясь к двери. Как только за ним закрылась дверь, она заметила, что он оставил свой бумажник на столе. Она собиралась поспешить за ним, но затем движение на экране привлекло её внимание: Денвер входил в комнату отдыха с Моникой, и она внимательно наблюдала за ними, чтобы увидеть, есть ли какие-либо признаки того, что Моника была в той же ситуации, что и Ариадна. Однако пара смеялась, и улыбка Моники казалась искренней. Позади неё Ракель услышала, как снова открылась дверь, и повернулась, чтобы сказать Серхио, что его бумажник лежит на столе — только это был не Серхио, входящий в дверь. Она сразу узнала это лицо и инстинктивно потянулась за пистолетом, которого у неё не было. — Даже не думай об этом, — сказала инспектор Гонсалес, взводя курок пистолета и направляя его прямо ей в грудь.