Прерванный полет

      Фюзеляж нещадно трясло, в салоне слышались крики женщины и визг её спутника. Священник невозмутимо достал серебряную фляжку, отвинтил крышечку и сделал хороший глоток, часть темной душистой жидкости выплеснулась на его черную сутану. Женщина продолжала кричать, в её крике захлебываясь и наползая друг на друга мешались французские и цыганские слова. Что испытывал пилот было неясно, хорошо, если он достаточно опытен и не запаникует. Священник спокойно зашептал слова молитвы, скорее по укоренившейся привычке прибегать к святым словам во всех малопонятных ситуациях, чем из истинного благочестия. Он увидел как молодая женщина слишком резко выпрямила ноги, внимательному взору открылась точеная лодыжка обтянутая шелковистым чулком. Священник прервал молитву и вновь достал фляжку. Молодой мужчина продолжал визжать, самолет еще раз тряхнуло. Они начали стремительное снижение, священник даже с каким-то злорадством, подумал, что вскоре все содержимое этой консервной банки превратится в алый фарш. Ну, что же, по-крайней мере он этого заслужил. Но пилоту каким-то образом удалось выпрямить курс самолета и сделать снижение более плавным, когда колеса коснулись неровной поверхности все пассажиры подпрыгнули. Эта встряска заставила замолчать неугомонную парочку. Подпрыгивая по кочкам, аэроплан устремился куда-то в неизвестность, святой отец вновь приложился к фляжке его гладко выбритые щеки слегка подрагивали.       Когда судно остановилось, люди с трудом перевели дыхание. Молодая женщина принялась томно обмахиваться испанским кружевным веером, её спутник немного трясущимися руками достал из кармана смятую пачку «Голуаза». Священник последовал его примеру достав более респектабельные «Житан», девушка заметив сигареты поджала губы. Пока мужчины прикуривали друг другу, летчик перелез в салон — это был крупный, плотно сбитый мужчина с начинающим редеть лбом, маленьким подбородком и грустными большими глазами.       — Вы в порядке, господа? — участливо поинтересовался он. — А вы, месье кюре?       — Да, сын мой, — священник сделал глубокую затяжку. — Благодарю вас, что не дали нам разбиться о землю.       — Я думал вам положено благодарить того, кто повыше чем я нахожусь, — улыбнулся летчик.       — Вы его творение, прославляя вас, я славлю и Его, — священник указал рукой с зажатой сигаретой вверх.       — А вы, мадемуазель? С вами все в порядке? — летчик повернулся к женщине и в очередной раз поразился её красоте и юности.       — Ах, вы так милы! — она приложила смуглую ручку к меховой горжетке. — Со мной все в порядке.       — Рад слышать! — он тепло улыбнулся ей.       — А я вас узнал! — с горящими глазами подскочил из кресла высокий и нервный с виду мужчина, он бросил окурок на пол и затоптал его. — Вы же Антуан N! Я читал все ваши статьи, вы во всем правы, товарищ!       Девушка закатила глаза, её волосы уложенные в черную блестящую волну слегка растрепались. Она с неодобрением смотрела на восторженного мужчину.       — Благодарю за интерес к моим сочинениям, — скромно произнес мужчина. — Но нам, не помешает выйти, осмотреться. Как вы думаете господа?       Нервный человек подал руку своей прелестной спутнице и они покинули аэроплан вслед за пилотом. Священник спокойно докурил сигарету, тяжелый взгляд черных глаз был устремлен вдаль. Легко он спустился по лестнице и огляделся. Аварийная посадка пришлась на живописную поляну посреди леса. Девушка с восторгом принялась собирать белые цветы. Священник посмотрел на неё тяжелым взглядом из-за набрякших век, словно почувствовал неладное она подняла голову, он отвернулся. Нервный все допытывал летчика.       — И как вам Советский союз? — с благоговением вопрошал он.       — Он мне показался любопытным, — Антуан улыбался, он явно не был настроен на разговоры, но из вежливости пытался не показать этого.       — Сын мой, — обратился к носатому мужчине священник. — Не могли бы вы вместе со своей спутницей сделать небольшую разведку по местности? Не углубляясь в лес постарайтесь найти хворост, боюсь нам предстоит некоторое время побыть здесь.       Просьба звучала доброжелательно, но холодок прошелся по коже у мужчины, возможно виной был звучный голос кюре.       — Я атеист! — гордо возвестил нервный человек.       — Рад за вас, — священник пристально посмотрел на него. — Но как вы думаете, атеисты имеют свойство мерзнуть или их греет мысль о предстоящем адовом огне?       Летчик усмехнулся, а молодой мужчина смутился, он хотел было что-то возразить, но передумал, резко повернулся к своей спутнице и зашагал прочь.       — Благодарю вас, — сказал Антуан не отрывая взгляда от корпуса аэроплана.       — Не стоит благодарности, — священник бросил на землю докуренную сигарету.       Пока молодые люди были заняты тем, что мерили шагами поляну, кюре и летчик молча стояли недалеко друг от друга. Антуан достал складную лестницу, приставил её в аэроплану и открыв крышку в фюзеляже стал изучать двигатель. Священник обошел летательный аппарат, он находил его крайне ненадежным, неужели кто-то и правда ожидал, что эта машина способна преодолеть тысячи миль без единой поломки. Хвала Создателю, они все еще живы, хотя и не понятно где находятся. Он вдохнул воздух, слишком сладкий, ему не хватало немного просмоленного зловония Парижа. Священник вновь достал пачку сигарет, немного подумав, он решил поинтересоваться желает ли летчик выкурить одну? Тот с готовностью согласился, спустился вниз и взял себе сигарету, мужчины с удовольствием затянулись. Синеватый дым «Житан» вился как уличная танцовщица, возносясь вверх, туда где ему суждено развеяться в прохладных воздушных потоках.       — Вы не похожи на обычного священника, — сказал летчик чему-то улыбаясь и щурясь на солнце.       — А вы не похожи на обычного летчика, — ответил кюре, выпуская очередную струйку дыма изо рта.       — Я отошел от гражданской авиации, — ответил он. — Уступил просьбе приятеля подменить его на этом рейсе.       — Понятно, — священник полагал, что его немногословность будет правильно истолкована и разговор угаснет не начавшись.       — Я видел много священников, — продолжал летчик. — Не все из них были добрыми пастырями, но достойных среди них немало.       — Угу, — кюре с тоской подумал, что запасов во фляжке надолго не хватит.       — Я учился в католической школе, — Антуан прикрыл глаза. — Не люблю вспоминать то время.       — Братья бывают суровы, — нехотя процедил священник, делая очередную затяжку.       — В этом вы правы, — летчик усмехнулся. — Но меня не трогали, все же графский титул и щедрое пожертвование отворяет дверь даже в самое черствое сердце. Я больше всего запомнил капеллана, который венчал нас с супругой. С Консуэло, — он протянул имя жены почти по слогам и замолчал.       Священник боялся нарушить очарование тишины, было бы неплохо, если бы летчик вернулся к осмотру двигателя. Но Антуан улыбнувшись ясному небу, докурил сигарету и продолжил говорить.       — Никогда не встречал женщин подобных Консуэло! — затаенная горечь послышалась в его словах. — Когда она только вступила на борт моего самолета, я понял, что пропал. Помню, совсем лишился ума, даже угрожал, что угроблю нас двоих, если она не подарит мне поцелуй.Вы наверное даже не представляете на какие безумства толкает мужчину любовь, — летчик посмотрел на сурового кюре. — У нас лицо праведника.       — Не думаю, — священник достал фляжку откупорил её и предложил летчику, тот с благодарностью принял.       — Хороший коньяк, — одобрительно сказал Антуан, вытирая тыльной стороной ладони губы.       Кюре молча приложился к фляжке, но надежда на покой не оправдалась, летчик вновь мыслями устремился к жене.       — Жить с ней порой невыносимо, а без неё невозможно, — вздохнул летчик. — Она самое невероятное создание, причуда природы. Её красота таит в себе опасность, её капризы как ядовитые шипы впиваются в душу, её слова ранят большее ножа, — он смущенно улыбнулся. — Простите, отец…       — Клод, — устало ответил священник.       — Отец Клод, — повторил мужчина, он попросил еще одну сигарету. — Моя Консуэло не принесла мне утешения, мы видимо слишком разные. Она чудовищно избалована мужчинами, оба её мужа, что были до меня, — заметив поднятые брови священника, летчик усмехнулся. — Да, я не её первый муж и не её первый мужчина. Так вот, мои предшественники были настоящими рабами, они внушили ей мысль, что ничто в этом мире не может сравниться с ней. И, знаете? Они были правы.       Священник возложил ему на темя руку в благословляющем жесте, краем глаза он с тревогой заметил приближающуюся парочку. Нервный мужчина нес какие-то сухие ветки, приняв их за хворост, на прелестном лице девушки была написана скука, белые цветы поникли в её руках. Летчик тоже заметил их, он вновь обаятельно улыбнулся.       — Увы, поломка требует дополнительного времени, — сказал он, — нам придется здесь заночевать. Очень мило с вашей стороны, что вы собрали хворост, но боюсь этого недостаточно. Мы с отцом Клодом пойдем, соберем еще, а вы пока отдыхайте, если поищите в заднем отсеке, есть ящик с галетами и канистра с водой, угощайтесь.       Отец Клод с тоской подумал, что не отказался бы от парочки галет, а еще пожалуй от хорошего сна, пусть даже в неудобном кресле. Но летчик уже сложил лестницу, скрепив сердце, кюре зашагал рядом с ним по дороге к лесу.       — Я рос в окружении лесов, — сказал летчик. — Всегда себя чувствую лучше оказавшись под сенью деревьев, наверное, если бы я не заболел мечтой о небе, то мог бы стать егерем, — засмеялся он.       Клод подумал, что потомок графских кровей слишком переоценивает его способность к сочувствию. Но да, ладно, желает его общества, что тут сделаешь? Священник направился вслед за бодрым летчиком, он предчувствовал, что ему предстоит выслушивать еще одну печальную повесть человеческих отношений. Клод Фролло не был черствым или бездушным человеком, он был немного флегматичен, из чего люди делали два взаимоисключающих вывода: или он святой, или он дьявол в сутане. Последних было почему-то больше, виной тому отчасти был воспитанник кюре горбун Казимир — несчастный ребенок польской эмигрантки. Священника попросили прийти в Латинский квартал в убогое жилище с тараканами, где умирала хорошенькая рыжеволосая девушка, накануне она родила мальчика. Клод заметил следы плохо залеченного сифилиса, не снимая перчаток он взял несчастную за руку и выслушал её печальную историю. Бывшая натурщица, бежала из родного Быгдоща в Париж, промышляла проституцией и позированием. Кто-то из клиентов заразил её дурной болезнью и сделал беременной, выслушав её историю Клод соборовал бедняжку, когда она умерла он взял ребенка к себе. Теперь воспоминания о мальчике отзывались болью в груди, он мрачно попытался вслушаться в рассказ летчика.       — Не знаю, зачем я говорю вам это все, отец Клод, — мужчина внимательно осматривал траву и подбирал самые толстые и сухие ветви, священник просто шел рядом. — У неё было много любовников, я не оставался в долгу, но бывал у других женщин больше из обиды, чем по зову плоти. Наверное, я бы удовольствовался ей одной, но она сама из неясного мне упрямства настояла на свободном браке. И получилось, что она была свободна, а я был несчастен, — он рассматривал поднятую ветку. — Пришлось прекратить это.       Клод рассеянно посмотрел под ноги, что этот человек хотел услышать от него? Подходящую цитату из Писания, ободряющее слово пастыря? Это осталось в прошлом, вместе с Казимиром и младшим братом, вместе с жаром познанного призвания. Сейчас он только бледная тень себя самого, нет уже того страстного и ранимого человека, все выгорело.       — …после смерти Франсуа я почувствовал, что моя вера в Бога пошатнулась, — летчик не стеснял себя в воспоминаниях.       Упоминание о смерти младшего брата летчика взволновало священника, но он ничем не выдал того всплеска чувств который переживал. Больничная койка, перевязанная голова, голубые глаза в алом ореоле белков с лопнувшими капиллярами. Слова врача, обрывки фраз: «несовместимы с жизнью», «роковое падение», «примите мои соболезнования». Холод, вползающий в сердце, отравляющий все, что было святого, наверное, и его вера в тот день была поколеблена, а может быть, это произошло еще раньше. Летчик вновь вернулся мыслями к жене:       — Она слаба, она истерична, — сокрушался он, священник задумался о третьей сигарете. — Консуэло хочет казаться отважной и современной, но на самом деле она все та же барышня из закрытого католического пансиона, намечтавшая себя жизнь и ничего в ней не смыслящая. Родители её не стесняли, она жила во многих странах, но не поняла ни одну из них. Для Консуэло есть только Консуэло, и для меня существует только она, — тихо добавил он.       Священнику внезапно захотелось ударить этого человека, по виду он был его ровесником, чуть плотнее и немного ниже, но в остальном они почти на равных, даже лоб у обоих похоже лысел. Можно ли затеять драку священнослужителю с человеком, который как на исповеди изливает перед ним свои горести? Нет, подобное совершенно невозможно, вот почему Клод вновь открыл фляжку, на этот раз он не стал угощать летчика, хватило бы самому. Антуан не обиделся, он сделал вид, то ничего не заметил, сегодня летчик впервые за долгое время ощутил желание говорить со священником. К счастью попался ему молчаливый и хмурый отец Клод, кюре не выказывал желания лезть с расспросами, но было заметно, что он слушает. Большего Антуану и не требовалось.Летчик набрал полную охапку сухих веток, Клод мог похвастаться только одной ломкой хворостиной, которую тем не менее держал в руке, время от времени ударяя по траве. Этот ребячливый жест напомнил Антуану детство и покойного Франсуа, летчик до сих пор не мог себе простить, что дурно обращался с младшим братом и дико ревновал к матери. Жаль, что ничего нельзя исправить. Они вновь вышли на поляну и увидели, а после и услышали как молодые люди бурно ссорятся. Вернее девушка что-то кричала энергично жестикулируя, мужчина стоял опустив голову. Священник посмотрел на небо, словно вопрошая Господа за что тот его испытывает.