ИБ + ИВ

      – Кстати про битвы бок о бок, почему ты выбрал именно Лололошку?       – Да, мы рассчитывали, что ты на первом же парном квесте непременно обратишься к своему старому другу – банкиру!       Мрачное небо Пылетопии, казалось, потемнело пуще прежнего. Дожди не были редкостью в их измерении, и продолжительная засуха до этого была ему глубоко несвойственна. Сейчас облака решили восполнить упущенное и низвергали на землю миллиарды мелких угольных капель, каждая из которых могла отразить в себе целый мир, такой же чёрный, как и они сами. Деревья вдалеке были неразличимы за их плотной завесой, ограничивавшей и без того плохую видимость.       Таинственные окрестности леса вселяли в душу незванного гостя тревогу, на кончиках трясущихся пальцев покалывало, но он стоял твёрдо и решительно. Он точно знал, зачем пришёл, и не собирался отступать ни на шаг.       – Ты так и не понял, что это было недоразумение... ?       Лицо волшебника выразило гримасу глубокого отвращения, едва ли заметную под маской иссушающего скелета. Врать собственным родителям – последнее, до чего он мог опуститься, но за эти годы он изрядно подпортил свою карму. Даже о поводе навестить их солгал. Лжец.       За время пребывания в отчем доме табуированную тему больше не поднимали: портить и так натянутые, как струны, отношения никто не хотел. Однако память не была столь сговорчива, и от одного её затрагивания тут же подкинула порцию несвежих, давно покрытых пылью воспоминаний, чётко отпечатавшихся на самой подкорке сознания. Нестерпимо хотелось оставлять в неведении и всех вокруг, и себя самого, с чем он успешно справлялся, пока не... Был бы проклят этот квест.       Держа в руке размокшую карту, совсем потерявшую всякую ценность, он слегка отклонился от железнодорожного пути, уходя, убегая вглубь леса. Картинки проносились перед глазами размытой массой: камень – дерево – яма – коряга – дерево. Все предостережения и опасности казались пустыми в этот момент, им двигало что-то сильнее простого страха, глубже ужаса, живее всяких чувств. Он не следил за своим маршрутом, не представлял, как вернётся обратно к пройденной тропе, не думал о зверях, что могли таиться за любым из деревьев.       Никто не должен увидеть. Никто не должен узнать. Никто. Никто. Никто, – безудержно стучали, крутились в голове мысли.       Он остановился в самой чаще. Не было слышно ничего, кроме дождя и собственного загнанного дыхания. Почувствовав наконец себя в безопасности, он сжал в кармане промокшего до нитки плаща металлическую цепочку, нащупал большим пальцем неглубокие выбоины на крышке медальона и замер. Лёд предательски пробрался под кожу в самый неподходящий момент. Вдруг за спиной хрустнула ветка, и его сердце пропустило удар.       – Тебе разве не говорили не отходить от железной дороги? – послышался позади негромкий голос вперемешку с шелестом мокрых листьев.       Впервые за время своего пути он почувствовал страх напару со стыдом, будто его, как ребёнка, поймали за чем-то запретным. Самой большой и решающей проблемой в сложившейся ситуации было то, что обладатель голоса был ему хорошо знаком. Знаком лучше, чем хотелось бы.       Волшебник медленно вынул руку из кармана, крепко зажав в ней цепочку так, чтобы её не было видно, и выпрямился во весь рост, продолжая стоять спиной к нарушителю своего одиночества.       – Как ты меня нашёл? – голос его был стальным.       Послышались неспешные шаги. Хотелось обернуться, посмотреть, убежать, сделать хоть что-нибудь, но мерзкое чувство предвкушения неумолимо стянуло конечности узами, противостоять которым он не мог. Никогда не мог.       – Воистину ангельский характер. Этим ты мне и нравишься, – наигранно добродушно протянул неназванный. Волшебник знал эту его уловку и повестись на неё снова он себе позволить не мог. – Да и тебе ли не помнить: я знаю каждый твой шаг, – мёд в голосе ожидаемо приобрёл нотки дёгтя.       – Предпочёл бы забыть.       – О, да, это я тоже знаю. – Ветки за спиной ритмично похрустывали, отчитываясь о каждом кратком шаге, всё ближе и ближе. – И родителям твоим об этом знать необязательно, так ведь? – Внезапно треск щепок исчез, и на плечи волшебника медленно легли чужие ладони, на что тот крупно вздрогнул. – Они до сих пор думают, что это была случайность?       Чувствовать чужие руки в опасной близости к своей шее ему не нравилось. Особенно когда обладатель этих рук умело орудовал словами, режущими, словно нож, глубоко внутри. Хотелось скинуть их с плеч, увести за голову, позволить снова сжаться тугим ободом на своем горле.       – Они ни о чём не знают, – сглотнув, проговорил он и услышал за спиной хриплый смех, растворяющийся в дожде.       – Да-да, я так и знал. – Левая ладонь начала неспешно спускаться ниже. – Ты ведь так боишься рассказать им правду. Думаешь, что они... что он отвергнет тебя, – прошептал он, приблизив лицо к его затылку и остановив запястье на бедре.       Тонкая нить осознания пронзила мысли насквозь. Конечно, он знал. Он не мог не знать. Волшебник всегда чувствовал себя нагим перед его изучающим всевидящим взором. Он единственный ни разу не купился на его искусный, отработанный годами блеф. Он единственный мог по праву называть его лжецом.       – Хорошую сценку мы разыграли, хм? – Острые черты маски неприятно очертили шею. Боковым зрением волшебник заметил, как человек позади откинул свой угольный череп с сторону. – Как думаешь, он в неё поверил?       – О чём ты... ? – Волшебник попытался наконец обернуться, но сзади прильнули ещё ближе, и правая ладонь, покоявшаяся на его плече, мёртвой хваткой вцепилась в челюсть, лишая всякой возможности пошевелиться.       Руки были туго связаны за спиной; на лице, вместо привычного черепа, грубая, не менее чёрная повязка; чужие пальцы сжимаются на шее; ногти впиваются в кожу...       – Оставь меня! – разразил гул дождя крик.       В один момент всё прекратилось. Руки медленно разжались, а чужое тело бесшумно отдалилось на приемлемое расстояние. Он потерял счёт времени, знал только, что вновь остался в нерушимом одиночестве. Череп на земле исчез вместе со своим обладателем.       Волшебник продолжал дрожать, не понимая, от холода или от страха. Он давно осел но мокрую землю, совершенно не беспокоясь о своём внешнем виде. Слёзы катились по щекам и подбородку, смешиваясь со смоляными каплями. Он не хотел и не мог шевелиться, но его холодная ладонь до побелевших костяшек продолжала сжимать цепочку с небольшим медальоном-шкатулкой в виде сердца. Гравировка на крышке коротко гласила:

ИБ + ИВ