Путь к себе

Вечером того же дня Оби-Ван решил вернуться на Корусант. Как не хотелось ему оставлять Энакина сейчас, когда они только и начали действительно сближаться так, как давно хотелось бы Кеноби, он понимал, что так будет лучше. В первую очередь потому, что это желает сам Скайуокер. Не потому, что ему не нравится общество старшего друга или он устал от него за время, проведённое в медкорпусе, но потому, что знал, что только полная изоляция от привычного поможет ему взглянуть на свою душу и искоренить в ней последние несовершенства. Оби-Ван не мог не уважать его за такое решение и потому согласился оставить друга на несколько месяцев одного, вернее, на попечении Раэлля. Тот, хотя и был товарищем грубоватым и не очень любезным к чужакам, своих, однако, никогда не бросал и все задания выполнял на совесть. Поэтому, едва на экране датапада высветилась временная отметка в шесть вечера, Кеноби поспешил к своему кораблю. Энакин и Раэлль вышли его проводить и уже в сумерках Оби-Ван приблизился к кабине пилота, он успел попрощаться с Раэллем ещё на краю площадки и потому до самой кабины с ним пошёл только Скайуокер, которому Аверосс успел шепнуть после того, как пожал на прощание ладонь Кеноби: - Иди с ним, пообщайтесь наедине, потом нельзя будет. Не стоило упоминать два раза почему это будет так и Энакин с радостью, смешанной с лёгкой печалью, неизбежной при расставании надолго с близкими тебе, направился следом. Шёл и неотрывно смотрел на спину друга, обтянутую коричневым плащем, немного развевавшимся при ходьбе, но не показалось ли Энакину, что он шёл медленнее, чем мог? Только остановившись возле пилотской кабины, Скайуокер понял, насколько был прав, когда увидел каким взглядом посмотрел на него Кеноби, точно таким же, как один раз, в одно из первых посещений в медкорпусе. Непривычная теплота, выказывающая отнюдь не наставнические чувства и даже не любовь к другу. Нечто большее и глубокое, почти родственная нежность. Именно так, хотя и привычно сдержанно, что следовало из натуры Оби-Вана. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, не говоря ничего, просто впитывая в себя эти общие чувства, питаясь от них энергией. И только потом, понимая, что вечно это не продлится, Оби-Ван приблизился к Энакину на шаг, тем самым встав к нему вплотную и на секунду оставив обычную сдержанность, внезапно крепко и порывисто обнял его, прижав к себе и почувствовав на своих плечах ответное объятие, сказал только одну фразу: - Береги себя, брат. - Буду скучать, - ответил ему Энакин, после чего объятия разжались и Оби-Ван, сев на место пилота, завёл мотор и начал медленно взлетать. Энакин не спешил вернуться к Раэллю, продолжая стоять и смотреть в темнеющее небо, на котором уже были видны серебряные точки звёзд до тех пор, пока транспорт Кеноби не исчез, постепенно превращаясь в точку. С ним уходила последняя связь с Корусантом, которой не будет ещё долгое время и придётся привыкать. Но ничего, он сильный, он справится, Энакин сам так решил и, значит, должен выдержать. И повернувшись назад, смело направился навстречу намечанному пути, где уже стоял Раэлль, терпеливо ожидая его рядом с платформой. Он сразу увидел состояние нового товарища и прокомментировал его в свойственной ему манере: - Так, слёзы не лить, война окончена, переживать не нужно, прилетит за тобой, как я скажу, а теперь возвращаемся, холод никому не был на пользу. Энакину осталось лишь кивнуть и несколько секунд спустя скрыться в жилом крыле храма и войти в указанную ему Раэллем комнату. Она оказалась рядом с его, имея такие же размеры и обстановку, только бардака такого не было, лишь дорожная сумка Скайуокера, куда он собрал самое необходимое, стояла на его кровати. Энакин не стал пока её разбирать, а лишь переложил в кресло, а сам вытянулся на кровати, решив немного передохнуть. Однако, неожиданно для себя, тут же заснул, так крепко, что проспал до самого утра. Скорее всего сказалась усталость и некоторое ослабление организма, ещё остававшееся у него после ранения. Так или иначе, сон всегда бывал только на пользу и Энакин с удовольствием отдался ему, не видя при этом никаких сновидений. Таким его и нашёл Раэлль, заглянув проведать товарища, но так же не стал его будить, а только набросил на него покрывало и выключив свет, ушёл к себе. Он думал, что ему и самому не помешает хороший отдых и поспешил тоже отдаться ему, но если бы и Оби-Ван думал так же, но, увы, состояние и мысли Кеноби были сейчас безумно далеки от сна.

***

Едва только войдя в кабину и закрыв за собой дверь, Кеноби всеми силами постарался сосредоточиться на ведении корабля и дороге, небезопасной в вечернее время. А всё для того, чтобы не думать о буре эмоций, творившейся в его душе и возникавшей там каждый раз, как только Энакин смотрел на него таким прочувствованным взглядом и понимал, чем это вызвано. Особенно когда называли друг друга Братом. Помнил, когда это случилось впервые. Нет, Оби-Ван знал это уже давно, ещё в период обучения Скайуокера Квай-Гон в видении сказал ему правду и этим убедил не отказываться от сложного падавана. Но Энакину Кеноби ничего не сказал и продолжал все эти годы хранить в себе правду про их общего отца, считая, что это никому не нужно. Однако, не так-то просто было отказаться от неё внутри себя и никак не проявлять новых чувств, возникших в связи с узнанным. Но природная выдержка помогла Оби-Вану и тот стойко держался, изменив только отношение к Скайуокеру, став к нему более мягким и снисходительным. Именно это укрепило их связь и позволило Оби-Вану понять, какую боль испытывал Энакин в последнее время и так же то, что только он может помочь её преодолеть. Поэтому, когда произошёл тот драматический случай в кабинете канцлера, Оби-Ван стал единственным, кто был допущен к Энакину и мог навещать его, когда остальным это строго запрещалось. Он просто сидел рядом с его кроватью и смотрел на его измученное, за один миг осунувшееся лицо и мысленно просил остаться ним. Как жаль, что Кеноби не было рядом, когда всё случилось, но Мэйс рассказал ему, как Энакин отреагировал на то, что услышал от Сидиуса и Падме. По его словам, Энакин не сказал ничего в первый миг, а только сделался очень бледным, несмотря на свой загар, словно вся кровь отхлынула от мозга. А стоило посмотреть на его глаза, как сразу становилась видна такая ужасная боль, которая не имеет никаких описаний. Взгляд раненой птицы, некогда сильной и могучей, а теперь умирающей от злой, несправедливой руки живодера. Взгляд, который не просил объяснений и оправданий, желающий только понять - За что? И представляя это себе, Оби-Ван по-новому смотрел на Энакина и испытывал то, чего никогда не было прежде в его отношении к ученику. Тепло, стремление одной души навстречу к другой, желание беречь и защищать на правах старшего и более сильного. Как того и хотел отец, в последний миг жизни прося старшего сына не бросать младшего. Раньше Энакин не позволил бы этого, но теперь маска мнимой самостоятельности и независимости была сброшена, явив взгляду истинную сущность молодого джедая, хрупкую и ранимую, нуждавшуюся в поддержке, понимании и любви. Оби-Ван всё это видел и постепенно проникался душой, давая Энакину понять, что тот может откликнуться и стать ему по-настоящему близким. И это случилось, не сразу, но неожиданно. Это было спустя несколько дней после того, как Скайуокера перевели из интенсивной терапии, он уже мог разговаривать и осознанно реагировать на внешние раздражители, но ни на миг не переставал думать о том, что с ним случилось и как возможно было этому произойти. Оби-Ван не говорил с ним об этом и больше того, даже Магистру Йоде сказал, когда тот вознамерился допросить Энакина: - Прошу вас, не стоит с ним это обсуждать, это всё слишком тяжело для него, спросите лучше меня, или Мэйса. Однако, в тот день всё пошло не так и стоило Оби-Вану прийти, как Энакин сам поднял эту тему, спросив для начала: - Скажи мне, почему они так поступили? Оби-Ван не нашёлся с ответом и начал говорить что-то абстрактное на тему человеческой натуры и прочего, но был неожиданно прерван болезненно-горьким, вырвавшимся даже не с криком, а почти со стоном: - Легко рассуждать об этом, когда ты не знаешь, что это такое - засыпать и просыпаться с мыслями о том, что все твои близкие оставили тебя и продолжают это делать, несмотря на все усилия, и то, что твоя родная мать погибла из-за тебя! А дальше произошло совсем невероятное. Энакин Скайуокер, да, тот самый, которого боялись на Дальних рубежах галактики, сильно побледнел, а глаза, напротив, потемнели и налившись тяжёлой влагой, пролили её наружу, бурным и нескончаемым потоком. Это стало последней каплей и мысленно наплевав на то, что может быть после, Кеноби, не сопротивляясь сам себе, переместился на кровать и обхватив Энакина за плечи, крепко, но бережно, прижал его к себе, таким образом, что его лицо уткнулось ему в плечо и скоро ткань на нём стала мокрой. Кеноби ничего не говорил, просто обнимал его, изредка проводя рукой по волосам и спине, позволяя излить накопившиеся горе, жившее в душе ни один год. Энакин не всхлипывал, не стонал, слёзы просто текли, подобно воде, а руки всё крепче охватывали плечи Оби-Вана, словно в последней надежде. Впрочем, так оно и было. Кеноби знал, что это нужно прекратить, но не решался позвать целителя, лишь только когда заметил на своей бежевой тунике, на уровне груди, кровавые пятна, решительно нажал кнопку вызова. К счастью тогда обошлось и ничего ужасного не случилось, за то для отношений этих двоих тот случай стал переломным и с тех пор дружба сделалась настоящей и правдивой, которую они лишний раз доказали сегодня вечером, сумев отпустить друг друга, чтобы встретиться снова в более удачный момент.