Редакция 150524
Дроу, попавшая в беду, никогда не сигналит об этом. Наоборот, старается скрыть свои потери, спрятаться и молча восстановить свою постоянную готовность. Наземник, в чьей власти оказалась жизнь Фельвэ, сделал ей укрытие и велел спрятаться, и эта идея была самой правильной из возможных. Но звёзды... Повинуясь порыву горького протеста, дроу выглянула через вход, выставила наружу голову. Темно, прохладно. Во все глаза вгляделась в небо. Но вместо свода чудесных огоньков была тёмная расплывчатость, аморфная, в пятнах, словно тело жуткой йоклол – демонической прислужницы Ллот, затянувшей собой полмира. С краю висело размытое желтоватое пятно того призрачного подобия дневного Стража, которое тут называют луна... Пещерная эльфийка зря напрягала и тёрла свои глаза: ничего не менялось, никак не убрать эту пелену... Но хуже того, собственная тёплая рука исчезала во тьме; дроу больше не видит тепла. Жизненно необходимая возможность – прекрасное зрение подземного эльфа – была потеряна. Хватаясь за своё лицо, дроу со стоном выдохнула, в отчаянии стиснула зубы и опустила голову. Зарыла пальцы в свои прохладные волосы, немного успокоилась и решила идти до конца. Магия в Ночи Наверху. Охотники Дома использовали её, пока темно. И Фельвэ сейчас попыталась вызвать в себе нужные чувства. И поразилась странному ощущению: будто она забыла, как концентрировать волю, как ощущается энергия земли, подвластная дроу, откуда всё это брать... Или даже не знала никогда? Это было что-то вроде внутренней пустоты, как будто во сне отсекли невидимую, но важную часть души. Некоторое время она лежала и слушала эту пустоту, и никак не могла поверить... Но магии нет, как будто это была выдумка, и не было её никогда. Воспоминания предательски затуманились, отделяя текущий момент от учёбы в Магической школе Мастера Дайтина, недавешних полётов под сводами и ощущений собственной силы. В бессильной злости дроу стиснула кулаки и с размаха стукнула по песку, затем впилась ногтями себе в голову, опираясь на локти. На зов горя пришла влага, наполнившая больные глаза. Крупные, тяжёлые слёзы дроу упали в сухой наземский песок. Опалённая солнцем тёмная эльфийка сползла обратно в норку, зарылась в свой портящийся плащ и безудержно расплакалась, сознавая свою жизнь лишённой всякого смысла. Здесь и сейчас не было других дроу, способных осудить её за плач, а раньше в её жизни не было таких поводов плакать. Пока дроу изливала душу через свои испорченные глаза, перед мысленным взором предстало лицо наземника, которого она рассмотрела лишь в общих чертах: бледно-желтоватая кожа лица, короткие, как у простолюдина дроу, курчавые волосы – но цвета наоборот, какого-то тускло серого; светлая мешковатая одежда... Он показался ей вытянутым, стройным молодым гномом без бороды, и, может быть, даже чем-то напоминал бледных наземных эльфов darthiiri, исконных противников дроу, которых Фельвэ видела на картинках в священных книгах из храма Олот'тал'исстры, где рассказывалось, как они служат древним божественным врагам Ллот. И голос его был вовсе не гномьим гортанным – а более высоким, мягким и... успокаивающим? Это был человек, распространённый наземный вид. Сквозь слёзы дроу почувствовала желание дожить до утра, чтобы снова увидеть его, или скорее – услышать его голос. С этими мыслями не заметила, как заснула. Утро выдалось бодрым, невзирая на краткий сон. По крику петухов Кервин быстро поднялся и стал собираться в путь к своей подопечной в земляном укрытии. Посёлок просыпался. Дежурный стражник на площади долбил в гундосый гонг, оповещая рабочий люд. На постоялом дворе стал нарастать приглушённый шум. Из рабочих в этом посёлке были разве что тележные и сбруйные мастера для караванов, портные, кожевники, конюхи да гончарная артель, отправлявшая по утрам людей на глиняные раскопки. Кервин повязал свою куфию – полосу ткани, которая, будучи намотанной на голову, защищала от дневной жары, а вместо балахона взял свой старый серый плащ. Его снаряжение было слишком скудным для двоих, а потому стоило наведаться в местный торговый ряд; но сперва – в заведение, которое здесь именовали "корчма". В корчме было людно но тихо, все стремились быстро поесть и использовать рассветное время для работы. У хозяина было некоторое количество снадобий от распространённых проблем, будь то мозоли, солнечные ожоги или последствия подпорченной пищи. После обычного завтрака грубой дешёвой кашей Кервин набрал понемногу мучных лепёшек, сушёной рыбы, козьего сыра, хрустящих сушёных водорослей и душистых пряных сухарей на масле. Также тут была жареная саранча и мясо змей, которое так любят коренные степняки; поколебавшись, Кервин решил, что не в этот раз. Он понятия не имел, чем питаются дроу. Зато, вспомнив про её ноги, купил глиняную баночку лечебной мази. – Что, пир решил уштроить? – спросил его хозяин, почти беззубый мужчина в возрасте, с усмешкой считая монеты. – Праждник штоль какой у тебя? – Да нет, – юноша постарался говорить обыденно, – провиант запасаю. Вдруг удастся отчалить отсюда поскорее? Однообразно тут и бестолково. – Да куда ш ты беж каравана-то отщалишь? – заухмылялся хозяин. – Одноображно, жато надёшно. – А вдруг кто нежданный мимо пойдёт? – пожал плечами Кервин, – или к странникам пустыни прибьюсь... – Штранникам? – изобразил удивление корчмарь, – ешли бы, да вот они пашшазыров не берут... Не продолжая этот разговор, Кервин собрал закупленное в мешок и вышел из корчмы. Прикинув свои финансы, пусть и возросшие за счёт здешнего заработка, Кервин понял участь рубиновой серёжки. Нежданную спутницу надо снарядить (а сперва подлечить) и запастись провиантом – а цены здесь были довольно "кусачие". "Старшой", как его тут по-простому именовали, не проявил к вылазкам Кервина какого-либо интереса, наверно, занятый своими делами. Никто сборам не мешал, и юноша вовремя пустился в новый, на этот раз столь будоражащий патруль. Он вернулся мыслями к дроу. Вчера она была ослабшей и дружелюбной, но как поведет себя через пару дней, когда наберётся сил? Кервин решил, что рискнёт, и, конечно, будет осторожен. Конечно, в случае чего можно привести туда главного егеря – и пусть решают, что с ней делать... Нет, варианты их выбора ему решительно не нравились. Там ждало необычное существо, которому вчера очень повезло – повстречать Кервина. Кервин верил в удачу, дар богини Тиморы, и не мог, не хотел поступать иначе. Было ясно, задувало с запада, и Кервин держался своего обычного маршрута, ничем себя не выдавая. До тех пор, пока "на траверзе" – как выражались бы моряки, не забелели полоски Лежачих камней. Вчерашние следы почти совсем изгладило, и новых не появилось. Внимательно глядя, Кервин проехал сперва мимо камней и не обнаружил следов по другую их сторону. Возле укрытия тоже не было следов. Он соскочил с мула и приблизился к прикрытому от глаз песчаной кучей тёмному входу в искусственный грот. – Фельвэ? Тишина. Только ветер тихо веет песок. Юноша присел возле входа. – Фельвэ?.. Он стал на четвереньки, сунул голову внутрь. Там было прохладно, присутствовал странный запах. Глаза попривыкли к темноте, после чего удалось рассмотреть бесформенную кучу тёмной ткани, занимающую всё тесное пространство. В куче обнаружилось женское лицо, по большей части прикрытое тканью. Край аккуратного лба, немного загнутая полоска брови, линия сомкнутых ресниц, уголок безмятежно сжатых тёмных губ. Дроу спала калачиком, поджав ноги, закутанная наполовину в его балахон, наполовину в свой плащ. Ткань плаща казалась рассохшейся, она топорщилась огрубевшими складками, рассыпалась шелушками, словно превращяясь в хлопья золы. Кервин подивился такому свойству. Через прорваную дырку выглядывали пальцы серокожей ноги с корочками крови под ногтями. "Спит – значит, всё в порядке". Недолго поглядев на "спящую красавицу" (и улыбнувшись этой своей мысли), он осторожно выбрался прочь. Он осознал, чего не учёл вчера: для ночёвки в земле у неё недостаточно тёплых вещей; да и нечего больше дать было. А ночь тут весьма контрастна с днём. Нечего дать было и сейчас; впрочем, скоро пески и воздух снова будут обжигающими. Человек вздохнул, отвязал мешочек с припасами и осторожно положил возле ноги дроу. Всё, кроме мази: надо же сперва объяснить, как ей пользоваться, а то вдруг за еду примет? Затем своей лопаткой нагрёб перед входом кучу песка побольше, чтобы тёмное пятно норы не привлекало взглядов издалека, отошёл, оглядел пустыню под набирающим силу жаром нового дня. Забрался в седло. Нечего патрульному слишком долго задерживаться в одной точке; надо успеть обойти утренний маршрут до пекла. "Ну вот. Она здесь. И никто за ней не явился: ни всадники тёмных эльфов, ни сила нечистая..." Все вчерашние опасения Кервина осыпались, как брошенный на ветер песок. А решение выбраться отсюда с ней вместе обретало смысл и силу. Кервин ехал дальше по маршруту и горел одним лишь желанием: завершить круг, вернуться и сделать всё как следует. Он купит ей шкуру ещё более тёплую, чем та, на которой спит сам. Фельвэ открыла глаза, и в них ударила размытая бледнота. Холод сковывал тело, её руки и ноги замёрзли до онемения. Смежив веки, дроу пошевелилась и ощутила боль в пояснице, сразу напомнившую о чарах храмовой стражницы и её судьбе. О судьбе матери. Судьбе Дома. И вчерашней встрече. Холодок боязни угнездился в груди. Всё тело ломило и тянуло. Хотелось пить, рот словно был смазан клеем. Поджав ноги плотнее к себе, дроу дотянулась руками до холодных стоп и обхватила их такими же холодными пальцами, сухими и грубыми. Ноги болели, под пальцами ощущались струпья запекшихся ссадин от сапог из ящеровой кожи, которые скукожились от вчерашнего жара. Дроу сильнее прижала к себе свои ноги и стала тереть их, пытаясь этими усилиями согреться хоть чуть, но холодный песок под боком вытягивал из тела всё тепло. Снаружи шелестел ветер. В воздухе чувствовалась песчаная пыль. Белый свет лился в укрытие через вход. Дроу, не в состоянии определиться между сном и реальностью, потёрла глаза, нехотя поменяла позу и ощутила возле своей ноги что-то увесистое. Какой-то куль. Очень не хотелось двигаться, вообще шевелиться, и даже существовать в таком положении. Отсветы лилового, алого и золотого света из памяти о доме были так приятны, и сознание цеплялось за них. А эта разящая в глаза смазанная белизна отзывалась почти зубной болью и так портила настроение... Фельвэ плотнее сжала веки и, помимо своей воли протянув руку, потащила к себе куль, который показался ей весьма увесистым. Тихонько постанывая, перевернулась лицом от входа. В тени ничего не видно. Осталось осязание и нюх. Сочетание необычных и как будто бы знакомых запахов манило потрудиться над жёсткими кожаными шнурками. В куле обнаружилось что-то, завёрнутое в тряпицы, и кожаный мешок с водой. Вытащив пробку, дроу долго и жадно пила; вода имела непривычный запах и вкус, но это была вода. Корки, в которые превратились губы, царапнули чувствительную кожу руки, которой дроу решила их обтереть перед тем, как воткнуть пробку в наполовину опустошённый сосуд. Теперь жизнь видится немного под другим углом. Эта тяжесть была приятна, она наполняла жизнью. Собственные пыльные руки и немытое лицо раздражали. Смочив водой одну из тряпиц – чистую на ощупь – принцесса Дома тщательно обтёрлась ею. Затем смочила ещё и приложила ко рту, надеясь "размочить" то, во что превратились губы. Из тряпочки выпало что-то. В ноздри попал слабый запах. Странный, солоноватый, но знакомый. Не отрывая тряпки от губ, Фельвэ стала щупать другой рукой. Нащупала сухой, жёсткий и масляный кусок... тушка рыбы без головы? По запаху – так. Изумлённая, поднесла кусок к носу. Приступ голода тут же скрутил желудок. Не успела ничего подумать, как впилась в кусок своими острыми зубами дроу. Рыба была очень жёсткой и солёной, но желанной, как никогда. Песок похрустывает на зубах – ну, подумаешь... В другом свёртке было нечто небольшое, увесистое и кисло-солоноватое, совершенно отвратительное на вкус. В третьем – кругляши, сухие и мягкие. Надкусив один, Фельвэ поняла, что это ей напоминает. Пища рабов, которая иногда попадалась среди добычи с Наземья. Тут есть даже такое слово – "хлеб". Принцесса Дома ожесточённо жевала чёрствую пищу рабов, запивая водой, пока не заболели челюсти. Зато понемногу отступило чувство пустоты в животе. Дальше было нечто непонятное, почти воздушное, хрустящее в пальцах, со странным солоноватым вкусом. Фельвэ долго щупала ломтик, не уверенная – а точно ли это пища? Решила отложить, в последнем свёртке обнаружив более жёсткий, совсем сухой, но душистый вариант "пищи рабов". Дроу тихо вздохнула, чувствуя признательность наземнику: для её положения, после вчерашнего прощания с жизнью, это был целый пир. Затем снова поджала свои продрогшие ноги, подтянула побольше ткани под себя, получше укуталась ею, чтобы хоть чуточку согреться. Снаружи уже набрал силу жар слепящего шара Наземья, но дроу решительно отмела унизительную мысль вылезти под его убийстенные лучи в поисках тепла. Растирая и разминая холодные ноги, она продолжила лежать наедине со своим смутным самочувствием, снедаемая тяжким и медленным течением времени. Пройдя вокруг поселения свой обычный маршрут как всегда без каких-либо подозрений, Кервин свернул к воротам, поборов желание наведаться к лежачим камням. Солнце упорно грело светлую куфию на его голове и поношенный серый плащ на плечах, и лишь защищённый плотной шерстью мул, дитя степей, не знал, похоже, трудностей с жарой. Стражник, глянув через окошечко, пустил патрульного в калитку. Пройдя пустынными улочками среди навесов, Кервин ввёл мула в стойло, привязал, сходил к колодцу, налил ему воды и дал корма. Выйдя наружу, снова оказался у колодца: надо пополнить бурдюки. Вода, разобранная за утреннюю пору, была далеко в тёмной глубине, и снова пришлось долго и терпеливо крутить вороток. Напившись, юноша отправился на торговую улицу, где ряды навесов и домов купцов стояли близко напротив друг друга, почти не пропуская солнце. Нырнул под тряпичную завесу входа. Он знал все местные торговые заведения наперечёт. Тут была вещевая лавка купца Дахмара, цены в которой казались наиболее честными. В комнате были столы, заваленные товаром – одеждой, обувью, поясами, разными изделиями из дерева: от колотушек для отбивки мяса до гребней; на стенах тоже не было свободного места: куски ткани, готовые для использования в качестве одежды, просторные плащи, мешки, бурдюки, сумки. Всё монотонное серо-песчаное, что-то в крапинку или полоску – глаза разбегаются... На одном из столов громоздилась глиняная посуда местного изготовления. На звон колокольчика на двери в комнату вошёл невысокий полноватый мужчина в чалме, с окладистой чёрной бородкой, переходящей в бакенбарды. На нём было бесформенное одеяние, напоминающее длинное платье с разрезами по бокам на уровне колен. На его живом, подвижном лице читалось дежурное, немного хитрое радушие. – Приветствую, Дахмар... – сказал гость, поглощённый поиском нужных вещей. – Хочу взять эту куфию и накидку, а также вот эту пару... Кервин указал на пару обуви, напоминающей полусапожки – махси из козьей кожи, дополненные плотными кожаными сандалиями с закрытым носком и ремешками. – Ты уверен, что они тебе не малы? – взглянул в ответ купец бойкими и живыми чёрными глазами. – Да, я примерял в прошлый раз, – соврал Кервин. – Тогда бери и это, – Дахмар деловито протянул ему две длинные полосы серой шерстяной ткани, – за одну цену пойдут: два и сорок пять. – ...И двадцать? – И тридцать, и так у меня всё самое дешёвое здесь. – Ладно, – Кервин достал деньги, – давай плачу три, но беру ещё этот небольшой бурдюк и гребешок. Мужчина заулыбался, принял деньги, пожелал удачи "юному купцу". Дахмар был тактичен и не стал выяснять, с чего это примелькавшийся здешним людям любопытный и экономный юноша вдруг так основательно закупается? Кервин думал, как бы это выдать, чтоб поменьше вызывать вопросов... Забрав покупки, он вышел, и, недолго пройдя вдоль ряда, нашел кожевенную лавку, где присмотрел новую шкуру. Хорошую, но дорогую: пять с половиной. – Ну ведь купил же, – ухмылялся седой сухощавый старик, намекая о том, как они недавно упорно торговались насчёт цены шкуры. – Я поднакопил денег и вижу, что имею право на лучшее, – сказал ему Кервин. – А больше мне и не на что их тратить. Купец засмеялся, празднуя свою полную победу в их споре. "Зато хорошая, – подумал Кервин и взял свёрнутую шкуру под мышку. – Ночевать на постоялом дворе можно и на тонкой шкуре, а вот на земле – чем шкура толще, тем лучше". Прикрыв за собой дверь, Кервин направился к корчме, пообедать. И подумал, что сложнее всего от людей будет скрыть регулярные закупки еды для дроу. И поймал себя на мысли, что надо поскорее доводить дело до конца – продумывать, как уйти отсюда. Пообедав недорогой похлёбкой, Кервин сходил дополнить все бурдюки и взялся перебирать свои вещи, чтобы оценить, что и насколько пригодится в пути вдвоём... с этим необычным существом. Понимая, что готовится "выделывать шкуру неубитого медведя" – ведь он даже не говорил с ней... Лёг передохнуть. Скоро новый выход в пустыню. Только бы Старшой не вздумал заменить Кервина, решив, что он устал от патрулирования. Время. В Подземье ход его невидим. Чтобы размерить свою жизнь и договариваться о делах, дроу пришлось изобрести способ его измерения. Мастер Дайтин рассказывал своим ученикам, что циклы пульсации энергии земли фаэр'зресс оказались вполне удобны для ограничения периодов работы и отдыха. Священное число – восемь – поделило их половины – подъём и ниспадание энергии, и получилось шестнадцать часов. Узоры на шпиле главного здания А'Кати указывали, в каком часу находится световое кольцо. Чувствительные к оттенкам глаза подземных эльфов позволяли определять время по цвету довольно точно и не опаздывать. Но часы были длинными, и ученица Фельвэ чувствовала досаду, глядя на кольцо света, казалось бы, вовсе не движущееся вдоль шпиля. "Когда-же, когда я вырасту и стану достойной своей матери? И Хриза меня не тронет, и Ларсин будет уважать!.." А мастер Дайтин в своей школе заставлял учеников вести дневники, иногда проверяя, насколько честно они заполнены. – Циклы не отличаются один от другого, я замучилась записывать их в дневник, – как-то раз пожаловалась она матери по дороге от врат к дому. – Это бесполезная, никчёмная условность! Зачем он нас заставляет? – Вы должны понимать, как расходуется ваше время, – отвечала мать. – Да зачем? Я и так вижу, что мы делаем одно и то же, и ничего не меняется! Цикл за циклом я выполняю эти скучные упражнения и бесполезно жду, когда попаду домой. – А чего же ты ждёшь? – отвечала мать с насмешливым укором. – Я не за этим тебя отправила в школу, чтобы ты "бесполезно ждала". Не стоит надеяться, что время само исполнит твои желания. Ты должна соотносить циклы с событиями, и собственными свершениями. Что ты совершила за этот период обучения, дочь? Поведай мне. И юная Фельвэ долго перечисляла однообразные учебные "успехи", и лишь при рассказе о знакомстве с магией разошлась и не заметила, как подошли к дверям башни. Их встречали несколько слуг. – Сопроводите Лларн'Квэссан в её покои, – деловито приказала Мать, обрывая рассказ, который оказался ей совершенно не интересен. После чего её перламутрово-шёлковая фигура растворилась в полумраке башни. Некоторое время оттуда доносились отзвуки её мелодичного голоса. Слуги были молчаливы и скучны: они только кивали на любую фразу, даже если едва ли могли быть согласны. Но Фельвэ уже тогда знала, что не стоит делиться с ними лишними мыслями. "Циклы с событиями", – повторила Фельвэ, подавленная совокупностью последних... событий. Мир для неё сейчас выглядел черно-белым, смазанным и бесформенным. Цвета и оттенки расплылись и выцвели. И лучше вообще не открывать глаза, но постоянная привычка дроу к бдительности не давала покоя: не следя за пространством, дроу чувствовала себя под угрозой. Но все попытки выглянуть через вход быстро гасила нестерпимая резь от света и выступающие слёзы в перенапряжённых глазах. В очередной раз скривившись, Фельвэ отползла к дальней стенке и, собрав руками собственные волосы, спрятала лицо под их прохладной чернотой, размазывая слёзную влагу. Только слух мог сейчас быть ей охраной. Она попила воды, полежала, потом ещё раз попила. Снова хотелось есть. Дроу нащупала тот противный кисло-солоноватый кубик, отряхнула от песка, отщипнула маленький кусочек. Перетерпела, прожевала. Хрустит песок на зубах. "Пфу!.." Ещё кусочек.... В вечерний обход патрульный поехал в другую сторону. К лежачим камням он завернёт в конце, сперва проехав всё кольцо. Вечер был червонно-золотистым и прозрачным, пронизанным светом Пресветлого Латандера, которому верующие приписывали в заслуги ежедневный восход солнца. Но здесь, на юге, к солнцу относились несколько иначе. И больше почитали богиню удачи Тимору. В пути юноша оценил, как полегчал кошелёк: траты намного опередили заработок патрульного. Прикидывая предстоящие расходы, он вытащил из тайного кармашка дровийскую серёжку. Тут, в пустыне, никто не подсмотрит. Кристаллик безупречной чистоты и гладкости граней, зажатый между пальцами, казался кусочком затвердевшего красного света, ещё более яркого и насыщенного, чем падающие на него солнечные лучи. Наверное, он был добыт и огранён в Подземье, во дворце семьи таинственных тёмных эльфов, и наверняка зачарован. Откровенно жаль было идти с ним к здешним желчным, заплывшим расчётливой ленью толстосумам... Если подумать – откуда такая штучка может быть у бредущего по свету юноши? Несложно догадаться: украдена. Кабы не взбрело кому из купчин прикинуться пострадавшим... Однако у вещей в пустыне могут быть и другие пути. Пески заметают, а потом открывают всякие сокровища. Оброненная на тракте вещь нет-нет да и всплывёт на поверхность. По воле Тиморы ты в этот момент смотришь в нужную сторону... С такими мыслями Кервин соскочил с мула, зачерпнул в ладонь песка, положил туда серёжку и хорошо растёр. Затем ссыпал всё в свой кармашек: пусть пыль набьётся под инкрустацию... Ясное дело, поторговаться нормально не получится: все купцы тут между собой "накоротке", и лучше отдать быстро, не давая им возможности придумать какую-нибудь каверзу. "М-да, наша карта – вольнонаёмных, – вздохнул юноша, – бита всегда и повсюду". К концу петли вокруг посёлка по безмятежным пескам небо стало темнеть. Свинцовая синева наползла на восточный горизонт. Над пустыней сгущались быстрые южные сумерки. "Облака. Это хорошо, – подумал Кервин, оглядывая даль. – Значит, сезон дождей в этой сугубой местности "не за горами". Идти будет легче. Скоро сюда вереницами пойдут караваны. Но мы сами уйдём с тем же успехом". Лежачие камни теперь смотрелись более слитно с окружающей их песчаной равниной. Кервин приблизился к ним со стороны пустыни, постоянно имея посёлок в поле зрения. Осмотрел песок. Следов незаметно. Спешился, подошёл к тёмному входу в убежище, присел, заглянул. Было тихо – и внутри, и вокруг. Глаза некоторое время привыкали. Внезапно из этой тьме в этой тьме блеснули два глаза, мерцающих жёлтыми отсветами. Он почувствовал мурашки на спине – будто его скрадывают. Возникло желание отпрянуть – на миг почудилось ему, что в пещерке сидит теперь не девушка, а дракон, в которого превратилась она, или сразу целый отряд воинов дроу из его фантазий... Два глаза мигнули. Отогнав эту мысленную ерунду, он почувствовал себя неловко. – Привет, Фэль-вэ, – он постарался выговорить имя чётко и по-эльфийски смягчённо. – Как ты себя чувствуешь? Два блестящих кружочка на фоне тёмных очертаний девушки снова мигнули, чуть сузились, чуть наклонились набок. И хрипловатый, сухой и тихий её голос ответил: – Хорошо, Ку'эр-вин. Она словно бы спародировала его бережность с именем, и это побудило его улыбнуться. – Солнце опустилось и тут уже не жарко. Вылезай наружу, Фельвэ. Тут просто тепло, – он с улыбкой провёл в воздухе ладонью. Она посмотрела на него немигающим взором из тени, словно диковинное животное, которое неожиданно застали в его логове. Но вылезать не спешила. Тогда Кервин поднялся и отошёл к своему мулу, отвязал свёрток, полез в седельную сумку: – У меня тут есть вода, еда и кое-что ещё, – он стал раскладывать вещи перед входом в нору, словно купец. – Этой ночью, Фельвэ, у тебя будет тёплая шкура. – Ш-кура? – переспросила она, теперь лёжа во входе и прикрывая серой рукой аккуратное лицо в обрамлении чёрных потоков, и растягивая уголки рта в ухмылке. Кервин дал бы ей лет двадцать – очаровательная его ровесница... – Да, овечья. Будет теплее спать. Вот, подстели себе, – подал ей свёрток. – Это всё твоё, для тебя. Бросив на него взгляд, она потянула из норы край балахона и нахлобучила себе на голову. Прикрыв так себя, подалась вперёд, протянула руку и пощупала краешек шкуры. Кервин полюбовался такой правильной дымчато-серой рукой. В посёлке среди пустыни почти не встречалось женщин, а девушек — и подавно... Затем взяла гребешок, осмотрела и улыбнулась, щурясь на человека золотыми щелочками из-под складок ткани. – А это что такое? – потрогала махси и шерстяные полосы. Мягкий голос, любопытствующие интонации: эти звуки тронули его слух за живое. – Это обувь для пустыни, – был ответ, – на ноги вместо твоих сапог. – Пус-тыни? Вот это? – дроу взяла песок и просыпала между пальцев. – Да, чтобы ходить по пескам. Пески – это и есть пустыня, всё там вокруг, – он сделал рукой широкий жест вокруг себя. – А это для защиты, намотай на ноги. Он показал пальцем на свою ногу и намотал полосу себе на руку как пример, задрав просторный рукав. Дроу внимательно отследила его действия. – И конечно, вот, держи воду. А пустой верни мне, пожалуйста. Дроу пощупала бурдюк и уволокла в темноту. Взамен появился почти пустой. – А как тебе наша пища? – спросил человек. – Еда? На свет вышли тряпочки в крошках и песке. Затем серокожая рука показала рыбий позвоночник. – Leith usstan'saphun*, – быстро проговорила она и спохватилась: – вот это хорошо, мне нравится. – Рыба? – улыбнулся Кервин и подтолкнул к ней тканый мешочек, – отлично, вот, держи ещё, тут есть и рыба. – Р-рыба, Leith, – довольно проворковала подземная девушка и уползла в убежище, утянув мешочек внутрь. Некоторое время тихо возилась там. Кервин наблюдал это шевеление во тьме, разок на него блеснула пара глаз. Дабы не смущать девушку, он отвернулся, оглядел темнеющее небо. – Вечереет. Ладно, Фельвэ, мне пора... Ой, чуть не забыл... – он вскочил и оказался возле терпеливо ждущего мула. Затем вернулся, неся крошечный горшочек. – Фельвэ, вот это мазь от мозолей – чтобы ноги не болели. Став на колени перед входом, протянул предмет внутрь. Возле его руки замерцали два золотых глаза. Плавным движением её рука взяла горшочек, чуть задев палец юноши ногтем. Диковинное, восхитительное существо. – Мазь? – открыла. Понюхала. Взяла белое на палец. – Да, – закивал юноша, – помажь ею мозоли и ранки на ногах, где болит. Он потёр свою руку, показывая, как это надо делать. Она взглянула и усмехнулась: – Понимаю-понимаю, хех. – Ну что ж, до завтра, Фельвэ, – он собрался подняться. – Спасибо, – донеслось из норки вслед, – Ку'эрвин. Всадник торопил низкорослого мула к посёлку. Пустыня остывала под кровом сумерек. Он возвращался опять поздновато. Но чувство выполненной задачи грело ему душу. "За один день сбитые ноги не вылечатся, – думал он, отдавая себе отчёт, что несколько разочарован тем, что дроу не вылезла, – но завтра точно нужно выяснить её состояние и понять, насколько она может идти. Сможет ли осилить семидневный переход?.." Кервин поймал себя на мысли, что испытывает досаду, что она не вылезла наружу, как он ожидал, не дала снова на себя посмотреть. Память вернула ему вчерашний её образ, как она стояла и смотрела на него во время разговора, и перед тем, как поблагодарить. Плавные линии фигуры нездешней девушки, платье словно бы из тёмных лепестков с золотистыми каёмками… Кервин устыдился своих мыслей. Ведь не за тем он помогает ей, чтобы тешиться красотой, а из своих убеждений, присущих каждому человеку из тех мест, где он вырос, каждому, кому по душе учение Пресветлого Латандера… А не ради её ангельских контуров. Кервин снова с тревогой подумал, что находится под влиянием чар. Никогда раньше он не сталкивался с колдовством, но знал, что действуют чары неукоснительно и неподвластны обычному человеку – делают с ним всё, что угодно. Впрочем, если эльфийка владеет чарами, то зачем просить его помощи? Прошептала бы заклинание и перенеслась бы куда хочет – как чародеи из легенд. Или наколдовала бы себе роскошных блюд, прикосновением вылечила бы ноги... Но нет, она сидит в тесном укрытии, ждёт еды и воды, не решается вылезти даже вечером, и помнит его обещания. Значит, магия тут ни при чём, серая эльфийка – не маг. Смешанные чувства жалости к ней и восхищения правили Кервином надёжнее власти каких-либо чар. Дроу сидела на коленках в тёплом песке у входа в нору и щупала то, что названо было словом "шкура". Да, она успела подзабыть наземские слова с того времени, как изучала пленников... В её родном языке было слово "waess", "кожа" – это касалось той оболочки, которая покрывает тела дроу, ящериц, людоящеров, да и наземников тоже. Но эта бывшая часть незнакомого наземного существа была покрыта волосами, короткими и грубыми, словно бороды гномов или взрослых людских мужчин. Дроу ухмыльнулась. Нет, здесь волосы гуще и плотнее. Гладче. Фельвэ с интересом гладила шкуру. Затем чувство незащищённости обеспокоило её, она встрепенулась, с опаской окинула взором темнеющую даль и затащила шкуру в своё логово. Отгребла в сторону все удручающие ошмётки, что остались от сапог и пивафви, присыпала их песком в ногах лежбища. Распределив шкуру, забралась на неё. Перебрала балахон, отряхнула от песка, накрылась. Так куда уж уютнее... И затащила вещи, оставшиеся у входа. Довольная этим, принялась за воду и еду. Сегодня ей удалось получше разглядеть наземника: её глаза немного оправились от переутомления первого дня. Он был ростом примерно с неё – то есть поменьше, чем мужчины его вида из числа рабов Дома. Его волосы были коричневыми, курчавыми и по-рабски короткими. Хотя он не был похож на раба. На его подбородке не было гномьей бороды, но его уши были округлыми, как у крепких наземских гномов и людей. Он казался стройным, хотя и не как дроу, и черты его лица имели некоторую выразительность. Впрочем, не такую, как у дроу. Он не был darthiiri – светлым эльфом, антиподом дроу. Что утешало. Он казался... простаком. Одет был в бесформенный мешковатый костюм желтовато-белого цвета, отдалённо соответствовавший форме его тела. Впрочем, лишённые тяги к изяществу наземники нередко так и одевались – в одежду, которая им сильно велика и полощется на теле, грозя спутать им движения. Вот Мать А'Кати – да что там, и другие дроу носили костюмы, облегающие везде, где это имело смысл, и это была прекрасная игра на "скрой-покажи", интригующая взгляды. Вот тебе и талия, и бёдра, а дальше – свободно летящий, струящийся шёлк, ласкающий кожу и глаз. Лишнее собрано лентами в складки, разрез показывает руку до локтя и сияющие браслеты на ней; приоткрытые плечи и спину осыпают белые волосы – зад блузки можно вообще убрать. Лишь аккуратная грудь притянута бархатистыми полосами или кожаными треугольниками, и шёлковистая перевязь для рапиры обхватывает серую стройность. Такой часто бывала и Мать, и хозяйка Ша'лассра, и старшая сестра Ларсин, длинноногая, угловатая и сильная дочь Матери и Мастера-оружейника. Вместо рапиры она носила свой Риссан'ан – тонкий, ажурный длинный меч в украшенных мифрилом ножнах за спиной; но Хриза с Фельвэ носили платья жриц. Первая – до предела открытые, едва ли не из отдельных лоскутов на ленточках, вторая, как ученица чародейства – прикрывающие фигуру немного больше, добавляя тайны. Здешний наземник был бесконечно далёк от такого подхода. Фельвэ лежала, упираясь ногами в песчаную стену, и, чувствуя на себе родную нежность паучьего шёлка, отделяющую тело от сухих и грубоватых наземских материалов, захотела вдруг вылезти, распрямиться и взглянуть на себя, принёсшую на себе частичку роскоши дроу. Она стала ковырять пальцами ног стенку, мешающую вытянуться в рост, и почувствовала, как те болят. Не вытерпела, полезла в ту часть, чтобы покопать руками, и при этом заехала головой о низкий песчаный потолок. Посыпалось прямо в лицо и глаза. Злобно зашипела: "Ssusun pholor dos, haszak'srow!!"** Резь песка в глазах заставила дроу посидеть в скрюченной позе и потереть их в сторону носа. Но упорная девушка, преодолев эти мелкие невзгоды, добралась до изножья своего жилища и принялась копать по-звериному, отбрасывая песок ко входу. Копала-копала, устала. Песок забился под ногти, стало неприятно саднить. "Завтра продолжу", – поморщилась дроу, стряхивая песок с пальцев. Поглядела на амулет времени. Брошь сияла слабым янтарным светом. "Дома самый разгар цикла. И как раз у наземников сгущается тьма". Дроу легла и вытянулась, и достала песчаную стенку лишь пальцами ног. Поерзав немного, подровняла ложе. Вздохнула. И, чувствуя себя словно бы свободной – во весь рост – с удовольствием потянулась. Затем вспомнила про мазь и свои ноги. С неохотой подтянула их, затем разыскала тот горшочек. Открыла, взяла на палец, поднесла к носу и некоторое время размышляла, чуя незнакомый терпкий, кислый запах. Затем поджала ноги и наощупь намазала вокруг засохших ранок. Ощутив подбирающийся холод, нацепила принесенные Кервином странные обрезки сапог на ноги для тепла, укуталась получше, подоткнув ткань под себя и сомкнула веки, намереваясь всласть выспаться.===
* "Рыба мне нравится". ** "Спали тебя солнце, иллитидская мразь". Слово "иллитид", или "мозгоед" у дроу этого региона сойдёт за ругательство.