———
Сначала он замечает это во время «Best of me». Несмотря на силу его голоса и чёткость его танцевальных движений, кажется, над ним повисает туманное облако. Он считает это чем-то раздражающим — или в самом деле, дохрена надоедливым, если честно, — поэтому он старается сильнее, сильнее, сильнее, выкладываясь на сто процентов в каждую секунду. Он стискивает челюсти, он флиртует с камерами, он выдаёт дополнительную импровизацию бэк-вокала, он эффектно подкатывает бёдрами, чётко выбрасывает руки. И когда он видит, как Хосок на него смотрит, он игнорирует его. Становится заметно хуже, когда они исполняют «Run». Толпа выглядит размытой массой, а прожекторы — гигантскими солнечными вспышками. Он всё так же старается сильно, сильно, сильно, но слова и движения словно утекают сквозь пальцы. Пот струится ему в глаза, вызывая жжение. Он пропускает строчку, и это дерьмовое ощущение. В качестве компенсации он бросается в танец, но его пиджак цепляется за плечо и отвлекает его от следующего движения. Сквозь скандирование фанатов он слышит слова Намджуна: — Ты в порядке? — Он ничего не отвечает, только продолжает своё. Но потом приходит время «DNA». Когда звучат первые ноты, он сглатывает панику, как желчь, поднимающуюся в глотке. Потому что хореография «DNA» беспощадна. Первую половину песни ему кажется, что он висит на ниточке. И всё же он справляется. Он попадает в свои строчки, он поёт чисто, он выполняет каждое движение, вопреки туману в голове. Толпа исчезла, и остальные члены группы то появляются, то ускользают из поля его зрения. Вскоре остаётся только он и эта песня, только он и его тело, и он проклинает свою ДНК за то, что подводит его сейчас. Вот как это работает? Может ли он винить свою ДНК за этот туман, за дрожь, идущую вниз по позвоночнику? Может ли он винить её, когда он начинает петь свою строчку на два такта позже? Когда он оступается на вращении и почти теряет равновесие, он чувствует, как чья-то рука его выравнивает. Он моргает и видит Юнги, который с тревогой смотрит на него. Однако они оба продолжают хореографию — песня уже почти закончилась. Чонгук танцует сквозь туман, даже когда он становится таким густым, что он не видит остальных мемберов. Он просто слушает песню, позволяет ей вести его, и его мышечная память включается на полную мощность. Финальные аккорды песни настолько далеки, что он пропускает их. Вместо этого он понимает, что песня закончилась, когда ощущает руку у себя на спине, которая его поддерживает, направляет к краю сцены. — Маши, — слышит он слова Джина и так и поступает. Он поднимает руку, мотает ею туда-сюда. — Хорошо. Слышишь, как АРМИ ликуют, да? Ты в порядке. — Мне кажется, он чуть не потерял сознание во время «Run», — перекрикивает Юнги рёв толпы, и Чонгук пытается спросить Кто? — Держишь его? — Это Намджун. — Да. Ты в порядке, Чонгуки? Ещё чуть вперёд. Чонгук пытается сказать «да», но слышит лишь чужеродный стон. — Говорил ему не налегать так сильно, — тяжело дышит Хоби. — Просто слишком жарко. — Это Юнги. — Осторожнее с головой. — Тэхён. — Я принесу воды. — Вероятно, менеджер? — Он в порядке? Что происходит? Чонгук-а? — Чимин. Голос Чимина звучит испуганно, и Чонгук хочет его успокоить, но не знает, где он. Вокруг него суетится столько персонала. Столько людей и звуков, и ослепляют лампы. Чонгук только и может сосредоточиться на Джине, чья рука крепко обхватывает его спину, кто пахнет спреем для волос и потом. — Сюда, — говорит Намджун. Кто-то из медиков кричит слишком близко: — Ты слышишь меня? Сфокусируйся на моей руке. А потом всё вокруг становится чёрным.———
Когда Чонгук приходит в себя, он лежит на кушетке. У него на лице что-то лежит, и он пытается это столкнуть, но чья-то рука удерживает его. Намджун маячит где-то над ним, скрестив руки, разговаривая с менеджером. Лоб у Чонгука мокрый, а его руки немного дрожат. Кто-то зачёсывает его волосы назад и кладёт мокрую тряпку ему на брови. Он хочет спросить, что происходит с концертом, но он едва ли в состоянии сосредоточиться на чём-то ещё, кроме своего дыхания. Каждый вдох выматывает, каждый выдох пугающе опустошает. Он закрывает глаза, и мир вокруг снова уплывает. Когда он просыпается в следующий раз, Намджун сидит рядом с ним. Он спокойно объясняет, что концерт окончен, что остальные члены группы исполняли последние три песни без Чонгука. Хотя он делает акцент на том, что всё хорошо и Чонгуку нужно сосредоточиться на выздоровлении, Чонгук подавлен. А ещё он в ярости, потому что почему они сначала не спросили у него? Может, он смог бы выступать. Может, он хотел. Прежде чем у Чонгука появится шанс возразить, Намджун похлопывает его по плечу и говорит, что скоро вернётся. Какое-то время вокруг него порхают медики. Так как он снова легко дышит, они убирают кислородную маску. Они обратно застёгивают ему рубашку, потому что, очевидно, расстегнули её ранее. Они уговаривают его пить больше воды. Хотя он чувствует себя нормально, они запрещают ему вставать и советуют быть терпеливым — они говорят это с такой снисходительностью, которая бесит Чонгука, как будто они знают, как отчаянно он хочет взбунтовать. Он просто хочет быть снова с остальными. Он хочет закончить сет-лист, хоть и знает, что концерт закончился. Он так занят своим чувством вины, что едва замечает момент, когда заходит Тэхён. — Привет, — тихо говорит он. — Как ты? Чонгук перекатывается к нему лицом. — Я в порядке, просто — они не дают мне уйти. — Слушайся их. Они знают, что делают, — серьёзно говорит Тэхён. Он делает паузу и потом добавляет: — Это правда было страшно, Чонгуки. Не знаю, знаешь ли ты, насколько ты в курсе, но — мы все с ума сходили. — Точно. Спасибо, что выступили без меня, — язвительно бормочет Чонгук, и Тэхён хмурится. — Ты вообще — ты еле дышал, когда нам надо было выходить обратно. Ты вообще помнишь, как я приходил тебя проведать до этого? Ты едва мог держать глаза открытыми, чтобы сфокусироваться на мне. — Хотя ему хочется соврать и сказать, что, конечно, он помнит, Чонгук только пристально смотрит. Тэхён продолжает: — Намджуну пришлось принять реально трудное решение. Мы сделали это для АРМИ… И, по-честному, тебе стоило послушать Хоби. Он говорил тебе прекратить так сильно стараться. Он напоминал тебе утром. — Я был в порядке. Мне нужна была только минутка. Это было от жары… — Это было не только от жары. — У меня всё хорошо, и я… — Чонгук, — говорит Тэхён. На секунду он отводит взгляд, а когда смотрит снова, то хмурит брови. — Просто — не делай так больше, окей? Ты напугал нас. — Его голос затихает. — Ты меня напугал. Он опускает взгляд на руку Чонгука, и в какой-то момент Чонгук думает, что он до неё дотронется, может, возьмёт её, но он снова смотрит в сторону. Поэтому, нетерпеливо вздыхая, Чонгук берёт Тэхёна за руку и сжимает её. Она кажется такой тёплой, из-за чего он понимает, насколько, должно быть, холодная его собственная рука. Они переплетают пальцы. — Прости, — мямлит Чонгук. Тэхён только смотрит на их руки сверху вниз.———
Это происходит в четверг утром. Едва ли замечая что-то помимо музыки, грохочущей в его наушниках, Чонгук заходит в общежитие и направляется прямиком к холодильнику, чтобы залпом выпить целую бутылку воды. Он пахнет тренажёркой. Воняет ей. Его безрукавка и шорты пропитались потом, а его рука слегка дрожит, когда он заново наполняет бутылку в раковине и опять подносит ко рту. Его левая рука, которая держит крышку, инстинктивно зависает возле его подбородка — что, как всегда, заставляет его думать о Тэхёне. Он так погружён в свои мысли и в музыку, что ему требуется какое-то время, чтобы заметить, что происходит в гостиной. Однако когда он это делает, он немедленно стягивает наушники и ставит на стол бутылку. Чимин сидит очень тихо, держа в руках телефон, снимая на видео Тэхёна, который поёт и танцует перед телевизором под стилизованную версию «Closer» Chainsmokers. Чонгук потом узнает, что это от группы, известной как Postmodern Jukebox, которая перерабатывает современную музыку в разные винтажные жанры. Эта версия «Closer» звучит как что-то из американских выпускных пятидесятых годов, и Чонгук незамедлительно понимает, почему она привлекает старомодную душу Тэхёна. Пока исполнитель, одетый в розовый пиджак и бабочку, поёт и танцует на экране, Тэхён следует его примеру, имитируя каждую ноту и жест. Это явно не первый раз, когда он смотрит это видео. Хотя Тэхён чуть отстаёт и неидеально выполняет каждое движение, он так чертовски старается. Он напевает мелодию, он покачивает бёдрами, помахивает руками в такт, он откидывает назад волосы с лица. В своей огромной выцветшей футболке и мешковатых оливково-зелёных шортах (которые доходят лишь до середины его бёдер) он выглядит нежно и по-мальчишески, а его волосы свисают поверх ушей. И хотя он не может соответствовать высоким нотам певца с экрана, он старается. Чонгук смотрит, заворожённый. Он смотрит на милые движения Тэхёна. Он смотрит на его ноги, стройные и сильные. Он смотрит на его голые ступни, ступающие из стороны в сторону по ковру. Он смотрит на прямоугольную улыбку Тэхёна и его глаза полумесяцами, когда он смеётся над своими собственными ошибками. И Чонгук слушает, зачарованный. Он слушает его рулады с придыханием и его сдержанные подпевки, явно без желания превзойти оригинал. Хотя Тэхён поёт не в полную силу, его пение с пришёптыванием эмоциональное и воодушевлённое. Низкий тембр его голоса контрастирует с высоким регистром исполнителя на экране. Чонгук не может отвести взгляд, не может слушать что-то ещё — даже Юнги, который приветствует его, проходя мимо по пути к холодильнику. Это чувство поражает Чонгука, как медболом по груди: огромное, тяжёлое и непоколебимое. Он сражён, понимает он. Он опьянён. Он так, нахрен, обезоружен, что не может ни на что больше обращать внимания. Он любит его. Он любит его. И это гораздо ужаснее, чем могло бы быть, из-за пропасти, что между ними сейчас. Раньше Чонгук чувствовал такую тесную связь с Тэхёном. Он мог рассказать ему обо всём, мог подколоть из-за чего угодно, мог трогать его, когда ему захочется, мог спать рядом с ним, мог попросить его о любом одолжении, мог представить будущее, где они будут друзьями даже в пожилом возрасте, в морщинах, и с сединой, и разъезжающих на креслах-каталках. Но теперь — Так. Теперь всё по-другому. Между ними пропасть, эта бездна, и Чонгук всегда ненавидел её, но сейчас особенно тяжело. В это мгновение. В эту секунду. Пока он облокачивается на кухонную столешницу, перенося весь свой вес на всё ещё подрагивающие предплечья, уставившись на Тэхёна, как будто он смысл всей его жизни. Тэхён, не ведая, лишь продолжает раскачивать бёдрами из стороны в сторону, напевая: «Так, детка, прижми меня ближе на заднем сидении твоего Ровера». Это всё, что остаётся Чонгуку, чтобы внезапно не пересечь комнату, схватить Тэхёна руками и целовать его сильно, целовать его до безумия, пока оба не будут задыхаться и тяжело дышать. Или — нет. Нет, вообще-то он поцеловал бы его нежно, положил бы ладони Тэхёну на бёдра, кайфовал бы с ним вместе, улыбаясь ему в щёку. Странно, насколько это кажется возможным, близким к реальности, несмотря на Чимина, сидящего на диване, и Юнги у раковины, и тот факт, что они в общем для группы общежитии. Как если бы Чонгук мог это сделать, если бы был чуть смелее, чуть напористее, чуть менее избегающим риска. Как если бы это всё не разрушило. Это разбивает ему сердце — просто смотреть и ничего не делать. Песня заканчивается. Тэхён наскакивает на Чимина, чтобы посмотреть видео. Юнги что-то спрашивает у Чонгука про ужин, но Чонгуку приходится встряхнуться от ступора, прежде чем суметь ответить. Ему кажется, что его безумная влюблённость отпечаталась у него на лице. Он смотрит на Юнги и чувствует себя голым, открытым, уязвимым, как будто Юнги собирается обличить его, но вместо этого Юнги только спрашивает, не хочет ли он тушёное кимчи. Так что Чонгук кивает и делает ещё глоток воды, притворяясь, что он абсолютно в порядке. Да, он будет тушёное кимчи. Звучит здорово. Да. Прекрасно. Хорошо. В ту ночь, один в своей комнате, Чонгук смотрит видео, которое Тэхён разместил в твиттере, подписав: «Если тебе скучно, поговори с телевизором». Он смотрит его ещё раз. А потом он смотрит его ещё раз. А потом он засыпает, мечтая обо всём, чего у него не может быть.———
После одного из последних концертов второй части их тура Чимин с Тэхёном затаскивают Чонгука в номер Джина, чтобы поужинать и сыграть несколько партий «Уно». Джин делает вид, что недоволен, но ему явно нравится. Парни устраиваются кружком на большой двуспальной кровати, все с мокрыми волосами, без косметики и скрестив ноги. Пока Джин заказывает еду в номер, макнэ спорят, кому достанется выбор плейлиста. Вскоре они набивают рты стейками с салатом, по уши в кажущейся нескончаемой игре «Уно». Неожиданным поворотом событий ненадолго заходит Юнги — попивая вино и играясь с плейлистом — но скоро уходит, промямлив, что он слишком стар, чтобы бодрствовать так поздно. Чимин уходит вскоре после этого, бросая свои карты, потому что, заявляет он, игра нечестная. Матч продолжается ещё тридцать минут, заканчиваясь, когда Джин добивается неожиданной победы. — Хорошо, ребята, — говорит он сразу после этого. — Было весело, но время спать. Меня торкнуло. — Хорошо, — говорит Тэхён, нетрезво улыбаясь. Он сворачивается на кровати Джина и натягивает сверху одеяло, закрывая глаза. — Подоткни мне одеяло, хён? — Неа, абсолютно нет. Вставай! Иди в свой номер, Тэхён-а. — Но я устал. Я слишком устал, чтобы идти. Позволь мне немного понежиться с тобой. — Ты слишком прилипчивый, — стонет Джин. — И слишком горячий — ты как печка. Чонгук продвигается к двери. — Ну, приятного тебе вечера, хён. Спокойной ночи, парни. — Нет, нет, нет, — говорит Джин, наконец хватая его за руку. — Он твоя обязанность, макнэ. Вытаскивай его отсюда. Твой хён приказывает. — Но — что я должен делать? — Примени с пользой вот эти вот мышцы. Это твоя последняя тренировка на сегодня. — Ты называешь меня чертовой гантелью? — спрашивает Тэхён, хитро подмигивая. — Боже, это было плоско, — говорит Джин, но его губы неохотно изгибаются. — Хорошо, хорошо, прекрасно — это так ужасно, что даже хорошо. Пять очков Хаффлпаффу. Ты самая дурная гантель. — Он хлопает в ладоши. — Но достаточно — пора спать. Вытащи его отсюда, Чонгук-а. — Эмм. Ну, если это приказ, — тихо говорит Чонгук, подходя к краю кровати. — Приказ. Он искренне рассчитывает на то, что Тэхён вскочит в любую секунду, так что он не торопится, закатывая рукава и стягивая одеяло. Но Тэхён только лежит там, застывший. Поэтому Чонгук приседает, подталкивает Тэхёна, пока тот не оказывается на спине, а потом подсовывает одну руку под его колени, а другую под плечи. Тэхён моргает несколько раз, пока Чонгук его поднимает, но ничего не говорит. — Прекрасная работа, — говорит Джин, придерживая открытую дверь. — Три подхода, пять повторов, Чонгуки. Плечи вверх, спина прямая. Почувствуй огонь. Чонгук несёт Тэхёна за дверь. — Спокойной ночи, хён. Махая рукой, Тэхён вторит ему: — Спокойной ночи, Джин-хён. — Сладких снов, детишки. Пока Чонгук шлёпает по коридору, он старается не заострять внимание на том факте, что он буквально несёт Тэхёна в кровать. Он тёплый и тяжёлый, но в хорошем смысле тяжёлый — крепкий, и всё же мягкий. В каком-то другом контексте это было бы романтично, думает он. Но это просто поздний вечер в очередном отеле, а Тэхён нетрезвый, и Джин приказал Чонгуку это сделать, так что ничего такого. Он просто подчиняется приказу. В коридоре тихо и, к счастью, пусто. Когда они оказываются рядом с дверью Тэхёна, он слегка изворачивается, чтобы достать электронный ключ из кармана. Тэхён поворачивает дверную ручку, и Чонгук толкает Тэхёна прямо в дверь. — Эй, аккуратнее! — говорит Тэхён, обвивая руками шею Чонгука. Не обращая на него внимания, Чонгук быстро заходит в комнату, случайно врезается задней стороной тэхёновой головы в дверной проём. Он внезапно осознаёт, насколько рискованно было нести Тэхёна вот так по коридору. Насколько очевидно. Они, нахрен, ведут себя очевидно. Чтобы избавиться от каких-либо следов романтики, он небрежно кидает Тэхёна на кровать. — Спасибо, что подвёз, — говорит Тэхён, потирая затылок. Он должен быть зол на Чонгука за такое хамское обращение. Чонгук хочет, чтобы он разозлился. Но Тэхён просто смотрит на него, немного смущённо, забираясь под одеяло и вытягивая ноги. Потом он улыбается — капельку поднимаются уголки губ — и сердце Чонгука делает кувырок. — Хочешь остаться ненадолго, полежать вместе? — спрашивает Тэхён. Чонгук замирает. Это не должно было случиться. Тэхён больше не делает такое — не тогда, когда они одни, за закрытыми дверьми. После стольких недель на расстоянии Чонгук не знает, что об этом думать. Может, это из-за того, что Тэхён пьян — но Тэхён не так уж много выпил. Может, это потому, что уже так поздно, он не в своём уме. Может, это — Внезапно он оставляет попытки понять это. Потому что он уже знает, что согласится. Как он может отказаться от, возможно, последнего шанса, вероятно, навсегда, пообниматься с Тэхёном наедине? Однако его эмоции на пределе, так что он не может не переживать. Он ворчит: — Вау. Для меня честь оказаться твоим запасным вариантом. — Ты же знаешь, что ты для меня не запасной вариант, — сразу говорит Тэхён. Сердце Чонгука в очередной раз делает кувырок. — Точно. Потому что, во-первых, твой соулмейт Чимин, но он уже спит, — говорит Чонгук. Губы Тэхёна чуть растягиваются. — И Джин, конечно, но он отказался. И ты предпочёл не беспокоить своих остальных хёнов, раз уж они спят. Думаю, я где-то на ступень выше твоей подушки, но — — Чонгуки, — твёрдо произносит Тэхён. — Пожалуйста, полежи со мной. Чонгук переступает с ноги на ногу. — Хорошо. Если ты так просишь. Тэхён откидывает одеяло, и Чонгук проскальзывает в кровать. И тут же Тэхён сворачивается на боку и тянется назад, протягивая руку Чонгука поверх своей талии. Игнорируя колотящееся сердце, Чонгук пристраивается к спине Тэхёна и перебарывает желание поцеловать его сзади в шею. Они переплетают ноги, но, чтобы соблюсти какое-то подобие чисто платонической привязанности, Чонгук удостоверяется, что между их бёдрами остаются приличные несколько сантиметров. — Всего лишь ненадолго, — бормочет он, когда они удобно устраиваются и затихают. — Хорошо. Тэхён берёт ладонь Чонгука обеими руками, крепко прижимает её к своей груди. Хотя Чонгук не намеревался оставаться надолго, его гипнотизирует тэхёново сердцебиение, быстро стучащее под кончиками его пальцев. Он чувствует, как оно успокаивается с текущими минутами. Вскоре их грудные клетки поднимаются и опускаются в унисон. Он закроет глаза только на минуту, думает он. Только минута, и потом, когда Тэхён уснёт, он выскользнет и пойдёт обратно к себе в номер. Только минута…———
Когда Чонгук просыпается, у него ощущение, что он до сих пор на девяносто процентов спит. Он наполовину разлепляет один глаз, вглядываясь в чернильную темноту, сбитый с толку. Тёмные очертания вокруг ему незнакомы, и его мозг с трудом пытается по кусочкам собрать ситуацию. Но потом он перекатывается набок и видит Тэхёна, чьи глаза открыты — шок в темноте. Он в комнате Тэхёна, вспоминает он, в отеле… Амстердама? Лондона? Неважно. Не имеет значения. Ему так холодно. С лёгким стоном он переворачивается на живот и снова закрывает глаза, подсовывая под себя ладони для тепла. — Ты проснулся? — шепчет Тэхён. — Почему — для чего я здесь? — мямлит Чонгук. — Ты уснул. Прости — я знаю, что ты хотел остаться только на чуть-чуть. — Чонгук охает, и Тэхён разглаживает его чёлку со лба. Хотя Тэхён не смотрит на часы, он говорит с уверенностью: — Сейчас почти четыре тридцать. Ты можешь поспать здесь, если хочешь. Тебе стоит поспать. В любом случае прошло уже почти полночи. Чонгук не отвечает, но пытается зарыться лицом в подушку. Он вспоминает, почему проснулся, и бормочет: — Мне холодно. — О, я достану дополнительные одеяла. — Тэхён вылезает из постели и возвращается через какое-то время с двумя толстыми шерстяными одеялами, которые он укладывает поверх Чонгука. — Лучше? — Всё равно холодно. — Когда Тэхён снова устраивается под одеялом, Чонгук притирается к нему, дрожа. — Почему так холодно? — Думаю, что-то случилось с кондиционером. Я пытался настроить его, но я не знаю. Иди сюда. — Он притягивает Чонгука к груди, тихонько растирая его спину. Чонгук закрывает глаза, довольно вздыхая, радуясь их общему теплу. — Засыпай обратно, Чонгуки. Чонгук мимоходом думает об открытых глазах Тэхёна, когда он проснулся, и как быстро он выбрался из кровати. — Почему ты не спишь? — невнятно произносит он. — Ох. Ну, эмм, я был в глубоком сне, — начинает Тэхён, — и в этом сне я упал с крыши. Конечно, я на самом деле не падал, но я проснулся ни с того ни с сего, думая, что я упал. И потом я начал думать об этом сне, и не смог снова уснуть. — Чонгук мычит в подтверждение того, что он слушает, и Тэхён продолжает. — Вообще-то ты был в этом сне, Куки. Мы были в маленьком домике — коттедже на самом деле — в сельской местности, возле озера. Звучит здорово, правда? — Ммхм. — Этот сон мне часто снится — этот коттедж — вероятно, потому что я часто о нём мечтаю. И он гораздо более нормальный, чем остальные мои сны, может быть, поэтому я обращаю на него больше внимания. Иногда он кажется каким-то реальным. Хотя Тэхён по-прежнему успокаивающе поглаживает его по спине, Чонгук теперь сонный только на тридцать процентов. Ему кажется, что они в каком-то странном, выдуманном мире. Он помнит этот мир ещё раньше, в отеле в Японии. Сейчас он немного другой — никаких цветов, только темнота — но он точно знает, что времени не существует, несмотря на слова Тэхёна, что сейчас почти четыре тридцать. И никого не существует, только он и Тэхён. Что означает, что они не ведут себя очевидно, обнимаясь вот так вместе. Никто не может обвинить их в том, что они очевидны. Он зевает и пристраивается к тэхёновой груди. Тэхён продолжает тихо разговаривать, бессвязно болтая, будто он думает, что это могло бы помочь Чонгуку уснуть: — Ты знаешь, иногда я думаю о том, чтобы купить маленький домик в деревне. Вообще-то я много об этом думаю. Где-нибудь между Сеулом и Кохчаном, чтобы я мог чаще навещать свою семью, наверстать упущенное время. Он был бы по-настоящему уединённый, с большим камином и пространством, где может побегать Ёнтан. Я думаю, наверно, я бы в итоге взял для Танни друга… И ты тоже мог бы там жить, если хочешь. Ты мог бы принести свою камеру, снимать домашнее кино. Я бы принёс свой фотоаппарат, чтобы фотографировать. Или ты мог бы принести какие-то художественные принадлежности, установить мольберт на заднем дворе и рисовать… Я думаю, на заднем дворе я бы хотел установить экран для фильмов. Как он называется — проектор, экран проектора? Так мы могли бы устраивать там киновечера, с попкорном и большими подушками. Нам, наверно, ещё понадобился бы спрей от насекомых. Его голос невыносимо нежный — его слова, кажется, обтекают их. Чонгук глубоко вдыхает, нюхая его футболку, и прижимается носом к ткани. Руки Тэхёна очерчивают бугорки его позвоночника. — И наши хёны, конечно, тоже могли бы приезжать. Там было бы немного спальных мест для всех нас, но, я думаю, в этом была бы своя прелесть. Мы бы дрались за кровать и диван, вытаскивали бы спальные мешки для всех остальных… Мне кажется, Юнги бы очень понравился коттедж. У него было бы море спокойствия и тишины, чтобы работать над песнями. И Намджуну, конечно, тоже. Он бы мог ездить на долгие велопрогулки и читать книги в саду, и, возможно, он нашёл бы маленьких лягушек, чтобы показать нам. Джин мог бы рыбачить на озере и тренироваться играть на пианино. Хоби с Чимином, вероятно, немного сошли бы с ума. Я не думаю, что на самом деле им по душе сельская местность. Слишком общительные. Но они могли бы развлекать всех нас, организовывать игровые вечера и всё такое. Когда Чонгук подаётся назад и открывает глаза, он видит, как Тэхён с нежностью смотрит на него. Он моргает, и у Тэхёна снова пустое выражение лица. Он молчит. — Что ещё? — ободряюще бормочет Чонгук. Он начинает теребить волосы Тэхёна, проводя пальцами сквозь прядки и скручивая их вместе. Тэхён сразу же улыбается и льнёт в прикосновение, и Чонгук чувствует, как ускоряется его сердцебиение. — Может быть, мы могли бы уговорить Юнги и Джина готовить для нас, когда они будут в гостях. И, может быть, они могли бы и нас научить готовить. Мы такие безответственные взрослые, когда дело касается подобных вещей. Я совсем не знаю, как позаботиться о себе. Я полагаюсь на всех и во всём, но, возможно, если бы я купил коттедж, я бы мог стать более самодостаточным. И, конечно, я бы попросил у мамы некоторые рецепты. Я хочу научиться готовить все наши семейные блюда, поддерживать их, чтобы они не забывались. Прошло много месяцев с тех пор, как Чонгук проводил так много времени с Тэхёном наедине — этот факт жёстко поражает его, пока он продолжает играть его волосами, впитывая его улыбку. Кто знает, когда такое случится снова — если это вообще когда-нибудь случится? Потому что они не могут. Они не могут. Они слишком очевидно себя ведут, и даже если бы они не вели себя очевидно, это невозможно. Они должны думать о Намджуне, и Джине, и Юнги, и Хоби, и Чимине, и обо всём персонале «БигХит», и их семьях, и их дружбе, и — Они не могут. Но, может быть… Может быть, у них мог бы быть один последний раз. Эта мысль расцветает внутри Чонгука, распаляет его. Он слишком устал, чтобы оценивать, разумная это идея или нет. Его взгляд перескакивает вниз на губы Тэхёна. — Я мог бы придумать этому домику название, — продолжает Тэхён. Его глаза такие яркие от вдохновения, что они чуть-чуть разбивают Чонгуку сердце. — Хорошее название, чтобы мы могли говорить о нём, как о настоящем месте на карте. Хочешь поехать в Мандерлей в эти выходные? Типа того… И я бы потратил много времени на его украшение, мне так кажется. Ну, возможно, я сделал бы одну комнату полностью зелёного цвета — зелёный коврик, зелёный диван, зелёные шторы, всё зелёное. Возможно, я дам название и каждой комнате тоже. Не то чтобы там будет много комнат — потому что, как я сказал, он будет маленький. Просто коттедж, как я представляю. Маленький домик в деревне. — Можно я буду помогать тебе с ним? — бормочет Чонгук. Голос у него хрипит. — Конечно, можно, — медленно произносит Тэхён. — Ты можешь помогать в чём угодно. Во всём. Всё, что захочешь. — Тэ? — Да? Сердце Чонгука грохочет. Он протягивает руку, касается кончиком большого пальца нижней губы Тэхёна и проводит им вдоль. — Я думаю, тебе стоит это сделать. Тебе стоит купить этот дом. — Хорошо, — шепчет Тэхён. Он сглатывает. — Хорошо. Мне придётся сначала его найти. Чонгук медленно придвигается вперёд, сокращая расстояние, пока их губы не встречаются. Подтверждением того, как сильно он этого хотел, оказывается то, что даже простой, сдержанный поцелуй вгоняет его в дрожь. Дело не только в кондиционере. Он в этом уверен. Когда их губы расходятся, он в тот же момент приподнимается на локте и склоняется над лицом Тэхёна, проводя ладонью по линии челюсти и снова целуя его, в этот раз глубже. — Ты сможешь найти его, — мурлычет он, целуя в уголок тэхёновых губ. — Ты сможешь. — Он опять его целует, сильнее. — Ты можешь его построить, если тебе придётся. — Да, — шепчет Тэхён. — Да, я смогу. Чонгук горит, он сосредоточен, заведён с самого начала. С каждым движением, которое он делает, он думает: Это может быть последний раз. Это может быть последний раз, когда он кусает губы Тэхёна. Это может быть последний раз, когда он оставляет поцелуи вокруг рта Тэхёна и слышит эти тихие вздохи у своего уха. Это может быть последний раз, когда он скользит рукой под футболку Тэхёна и мнёт чувствительную кожу на его боку. Он намерен этим наслаждаться как можно дольше, не позволять своим нервам или мыслям (или сердцу) встать у него на пути. Кровать слегка поскрипывает, когда он располагается над Тэхёном, а потом подаётся бёдрами вниз. Оба они стонут в последующий поцелуй, приоткрыв рты. Потом, не раздумывая, они начинают непрерывно тереться друг о друга. Чонгук опускается ниже, осыпая поцелуями шею Тэхёна, всасывая между зубов чувствительную кожу. Удовольствие раздаётся внутри него, неуклонно возрастая с каждым подкатом бёдер. Но потом — — Подожди, — внезапно мычит Тэхён, подталкивая Чонгука так, чтобы он мог подняться в сидячее положение. Чонгук отсаживается на пятки. Волна страха пробирает его от одного этого слова. В панике он мямлит: — Пожалуйста, Тэ — Но Тэхён не слушает. Он поднимается на колени, поднимает Чонгука тоже. — Тэ — Нервно улыбаясь, Тэхён хватает край чонгуковой футболки и тянет её вверх и через голову. Облегчение захлёстывает Чонгука — такое мощное, что он почти смеётся. Футболка запутывается у него на голове, и они оба улыбаются, когда Тэхён наконец срывает её. Даже пока они здесь, наслаждаются этим моментом, он кажется хрупким, неопределённым — одной точкой во времени, когда они могут улыбаться друг другу в разгаре их пьянящего, сбивающего с толку желания. Хотелось бы Чонгуку удержать его, распробовать. Он пытается запечатлеть его в своей памяти, но время уже снова катится вперёд — шестерёнки вертятся, колёса приходят в движение. — Прости, — выдыхает Тэхён, раскрасневшийся, быстро оглядывая Чонгука. — Я просто очень хотел — этого. Он втягивает нижнюю губу между зубов, осторожно пробегаясь кончиками пальцев по плечам Чонгука к груди, к прессу, к животу. Хотя Чонгук смущён и почти готов нырнуть под одеяло и спрятаться, ему нравится, как Тэхён на него смотрит — со смесью преклонения, страха и желания. — Теперь ты, — шепчет Чонгук, двигаясь на коленях вперёд. Когда Тэхён поднимает руки, Чонгук стягивает его футболку и отбрасывает в сторону. — Прости, я знаю, я не… — начинает Тэхён, оглядывая себя. Он почёсывает шею сзади. — Ну, я стараюсь чаще ходить в зал, я просто… — Перестань. — …Просто я на самом деле не люблю тренажёрный зал. Чонгук лыбится, но повторяет: — Перестань. Ты — ты идеальный. — Он не может поверить, что сказал это вслух. Но дело в том, что он действительно так считает. Он не стал бы менять ни одной черты в Тэхёне. Это не первый раз, когда они видят друг друга с голым торсом, конечно, конечно, однако это первый раз, когда Чонгук может открыто разглядывать Тэхёна, не беспокоясь, что кто-то будет дразнить, или обнаружит это, или посчитает подозрительным. Несмотря на то, что руки его трясутся и кружится голова от волнения, он склоняется и оставляет влажные поцелуи от ключицы Тэхёна до его живота. Это кажется смелым поступком, но это может оказаться последним шансом совершить смелый поступок. Потом — он не может удержаться — он притирается щекой к мягкому местечку вокруг тэхёнова пупка, слышит, как Тэхён мычит в ответ. Вскоре они снова целуются, оба явно чувствуют лёгкое смущение, когда соприкасаются голыми животами. И опять же, Чонгук думает, что он всё контролирует. Он сосредоточен. Он в этом моменте. Он старается осознать каждую деталь: тёплую грудь Тэхёна под его ладонями, как его ногти царапают по спине Чонгука, как он дразнит языком его губы. Но потом Тэхён тянется вниз, задевая его штаны, и его окатывает волна тревоги. — Можно потрогать тебя там? — бормочет Тэхён. — Ммхм. Да. — Боже, да. У него уже почти болезненно стоит, поэтому, когда Тэхён стягивает штаны и вытаскивает его член из боксеров без всяких прелюдий, он чувствует, как всё внутри обмирает. Такой розовый, он выглядит между ними так странно и не к месту. — Господи, Тэ, — охает он, но Тэхён уже снова его целует, проглатывая слова. — Я хотел этого, — слышит он бормотание Тэхёна, его неровный и хриплый голос у него на губах. Рукой он обхватывает основание члена Чонгука, проворно проводя вверх-вниз и подкручивая его. Он целует снова, и когда их губы размыкаются, он выстанывает: — Я, нахрен, так сильно этого хотел, Кук. Страсть в его голосе оглушает Чонгука. Какая-то его часть фокусируется на том, что сказал Тэхён, другая часть пытается справиться с жгучими поцелуями, ещё одна часть пульсирует от удовольствия изнутри, и, наконец, одна часть старается сдержаться, чтобы не кончить слишком быстро. Он больше не справляется, это выше его сил. Тэхён вылизывает его рот, ласкает его яички, трёт пальцем его сосок, а Чонгук — просто ему позволяет. Он хочет толкаться навстречу ему, но Тэхён двигается слишком быстро. За его движениями чувствуется какая-то срочность, как будто он боится, что Чонгук ускользнёт сквозь пальцы. Возбуждённый, Чонгук чуть не падает, когда Тэхён толкает его назад на матрас. Он не может поверить, что всего лишь несколько минут назад они улыбались. Это уже совершенно не кажется смешным. Это кажется зловеще, неопровержимо серьёзным. Они ложатся на бок, лицом друг к другу, самозабвенно целуясь. Тэхён продолжает дрочить Чонгуку, и в конце концов Чонгук приходит в себя, протягивая руку Тэхёну в бельё. Как только он обхватывает пальцами его член — такой тёплый, пульсирующий энергией — Тэхён взвывает. Его брови хмурятся, срастаясь вместе так сильно, что он выглядит злым. Однако всё, о чём может думать Чонгук — Я не могу поверить, что я трогаю член Тэхёна. Я не могу поверить, что я трогаю член Тэхёна. Кажется, он отстаёт на два шага, вот если бы он нервничал не так сильно. И на фоне, оставаясь позади всего, шепчет тихий голос: Это может быть последний раз. Это может быть последний раз. Сначала он дрочит осторожно, неуверенно, неуклюже, прежде чем взять неопределённый ритм. К счастью, Тэхён, похоже, не против его неловкого обращения. Пока они целуются, он мычит Чонгуку в рот, а большим пальцем свободной руки гладит Чонгука по щеке. Через пару минут он целует Чонгука в уголок рта и шепчет: — Вот. Давай я. На секунду Чонгук смущается, думая, что сделал что-то не так, но потом понимает, чего хочет Тэхён. Он отпускает член Тэхёна, когда Тэхён стягивает обе пары их боксеров. Потом он смотрит, как Тэхён плюёт на ладонь — раз, другой, произнося «Прости» — и растирает по обратной стороне обоих членов, смешивая с предэякулятом. Когда он рукой обхватывает их члены, сильно прижимая их друг к другу, Чонгук задерживает дыхание. Тэхён подаётся вперёд, целуя Чонгука в лоб. Как только он начинает толкаться, Чонгук видит звёзды перед глазами. — О, господи, — мямлит он. Из него вырывается возглас, который, он уверен, он раньше никогда не издавал. — Ты в порядке? — Да, да, просто — о, боже, о, боже. Блядь, Тэ. Трение мучительно приятно. После момента шока Чонгук тоже начинает двигаться, всего лишь немного, и наградой ему служит низкий стон Тэхёна. Тогда они оба начинают толкаться в полную силу, иногда целуясь в процессе, пока им не становится не до этого. Потому что ощущение, растущее между ними, слишком приятное, его слишком много. Тэхёнова хватка становится сильнее, и Чонгук постанывает от удовольствия. Оно обжигает, пульсирует, взрывается между ними. Чонгук крепко зажмуривается, чувствует, как Тэхён прислоняется к его лбу своим. — Я куплю этот дом, — мурлычет Тэхён. — Только я и ты. Обещаешь приехать? — Обещаю, — выдыхает Чонгук. — Мы можем делать всё, что хотим, Чонгуки. Всё что угодно. Весь день. — Голос Тэхёна чуть ломается, когда он толкается бёдрами. — И никого рядом, чтобы говорить нам, что делать. Никаких менеджеров. Никакого персонала. Никого. Всё, что мы хотим. — Хорошо, Тэ. — Всё, что нам хочется, — бормочет Тэхён, вжимаясь губами в губы Чонгука. — Тэ. Глубоко внутри как будто вспыхивает искра, разгораясь ярче и ярче, пока вдруг не взрывается. Он кончает, выстанывая, охая, глаза покалывает от слёз. Несколько секунд спустя, Тэхён скулит и валится на него, вздрагивая. Их животы смачивает сперма. Несколько секунд Чонгук просто лежит, ошеломлённый, выравнивая дыхание. Его губы расслабляются. Его веки тяжелеют. Во всём его теле ощущается тепло и опустошение. Когда он приходит в себя и удовольствие угасает, он ощущает огромную усталость и огромную тревогу одновременно. Не обращая внимания на беспорядок между ними, Тэхён близко притягивает его и снова целует. Всё, о чём может думать Чонгук, — Последний раз. Последний раз. Последний раз. Он смаргивает слёзы и старается распробовать поцелуй — запах Тэхёна, его вкус, его несправедливо мягкие губы. Поцелуй заканчивается, и Тэхён произносит: — Ты в порядке? — Да. — Абсолютно нет. — Я достану полотенце. Подожди. Когда Тэхён отправляется в ванную, с низко висящими на бёдрах боксерами, Чонгук ощущает, как паника нарастает внутри — от живота, к груди, до горла. Он не может отдышаться. Хотя он и знает, что это не имеет смысла, пока Тэхён несёт полотенце, он встаёт, хватается за нижний край простыни и вытирает сперму со своего живота. — Прости, — шепчет он — простыне, персоналу отеля, Тэхёну? Он не знает. Он натягивает своё бельё и штаны, находит свою футболку и рывком надевает её. Он слышит, как в ванной какое-то время в кране льётся вода, а потом снова появляется Тэхён. Теперь, когда Чонгук полностью одет, полуголый Тэхён пугает. Он выглядит таким уязвимым, а на лице у него появляется огорчение, когда он замечает, что Чонгук уже приготовился уходить. — Прости, я… — Чонгук показывает жестом на простынь. — Не пользуйся этим концом. — Хорошо. Тэхён всё равно протягивает влажное полотенце, и Чонгук берёт его. Он поднимает футболку и вытирает полотенцем живот, хотя там уже почти чисто. Ткань тёплая, и в этом есть что-то такое, что разбивает Чонгуку сердце. Потому что Тэхён подождал, пока вода нагреется. — Спасибо, — мямлит он, передавая полотенце обратно. Чонгук отчаянно хочет уснуть в объятиях Тэхёна. И если это последний раз, разве он не должен насладиться всем тем, чего он хочет? Но его мозг начинает судорожно перебирать возможные последствия этого выбора. Он думает о том, насколько мучительно было бы позволить Тэхёну обнять его. Как Тэхён, вероятно, захотел бы поговорить о том, что произошло, хотя бы немного. Как он не уснул бы вообще. Как ему в конце концов пришлось бы уйти, только оттянув неизбежное. Каким беспокойным он был бы при свете дня, зная, что им пришлось бы расстаться и сразу встретиться с остальными членами группы, как будто ничего не случилось. Как, вместо того, чтобы спокойно обниматься, он, наверно, стал бы рыдать и напугал бы Тэхёна. Ему нужно убираться отсюда. Ему нужно уходить. Сейчас. — Я пойду, — шепчет он, не глядя Тэхёну в глаза. Тэхён открывает рот. Он смачивает губы, распухшие. Следует короткий момент гнетущей тишины, но он ничего не говорит. Потом он кивает, смирившись. — Хорошо. В последующей тишине Чонгук представляет, как целует Тэхёна перед сном, оставляя особый поцелуй на родинке на кончике его носа, по меньшей мере крепко его обнимая — по самой меньшей мере. Вместо этого он шаркает к двери. — Спокойной ночи, — слышит он Тэхёна, и он хочет ответить, правда, но он просто не может. Он не может быть уверенным, что не сломается. Смотреть на Тэхёна — который, он знает, всё ещё стоит с голой грудью, обхватывая себя руками, нежный и хрупкий — тоже невозможно. Поэтому, не говоря больше ни слова, он открывает дверь и шагает в коридор, тихо закрывая за собой дверь. Он быстро бежит по коридору — тускло освещённому, бра у каждой двери — но потом впадает в панику, когда осознаёт, что не помнит номер своей комнаты. Чёрт, чёрт, блядь. Его мышцы напрягаются, и он чувствует, как его лицо начинает искажаться. Чёрт. На глазах проступают слёзы. Он смотрит на каждую дверь, слушает, как будто он услышит вообще хоть что-нибудь в тихом отеле в пять утра. А потом, шокированный, он слышит. Прямо дальше по коридору открывается дверь. Выходит Чимин, проводя ладонью по своим пышным осветлённым волосам. Он зевает и поднимает взгляд, но замирает, когда видит Чонгука. — Привет тебе, — осторожно произносит Чимин. — Привет. Чимин идёт в его направлении, медленно проходит мимо по пути в свой номер. — Забавно увидеть тебя здесь. — Это было случайно, — говорит он, торопливо смаргивая слёзы. — Я — я случайно уснул, я имею в виду. — В комнате Тэ? В какой-то момент он подумывает соврать. Он мог бы сказать, что всё ещё был в комнате Джина. Логично, правда? Они все были в комнате Джина. Но потом его мысли несутся дальше, и он понимает, насколько подозрительно это прозвучало бы. Джин не засыпает случайно — в любом случае, не очень часто. Джин не позволил бы Чонгуку спать не в своей кровати — только если его не попросят, конечно. Джин позаботился бы о нём, сыграл бы роль ответственного старшего брата, отправил бы обратно в его номер. Чёрт. Он слишком долго тянет с ответом. Прежде чем он может связать два слова, Чимин мотает головой с практически незаметной улыбкой. — Не беспокойся об этом. — Когда он добирается до своей двери, он вытаскивает свой ключ и прикладывает к замку. — Спокойной ночи, Чонгуки. — Подожди! — говорит Чонгук, вспоминая о своём затруднении. — Ты знаешь, который номер мой? — Просто посмотри на свой ключ. — О, точно. — Он такой, нахрен, идиот. Если бы он так сильно не запаниковал, если бы он подумал логически… — Всё хорошо? — Да, спасибо. Спокойной ночи, Чимини. Пока Чонгук чистит зубы и снимает штаны, он думает о Тэхёне, который сейчас в одиночестве и пытается уснуть так же, как и Чонгук пытается уснуть. Пройдёт не один месяц, прежде чем он перестанет задумываться, почему Чимин тоже не спал в пять утра — и из чьей комнаты он вышел.———
Следующий день — день перелёта, что очень кстати. Большинство мемберов прячутся за лицевыми масками в вэне и в аэропорту, так что Чонгуку приходится видеть только глаза Тэхёна. В самолёте он сидит рядом с Намджуном и дремлет. Он вообще не спал после того, как вышел из номера Тэхёна. Когда они прибывают в Инчхонский аэропорт, фанаты кричат, а фотографы стоят наготове со своими камерами. Чонгук склоняет голову и пробирается сквозь хаос, больше чем когда-либо благодарный их менеджерам, которые заслоняют их от худших ситуаций. В разгаре такого шума и ликования Чонгуку легко избегать взгляда Тэхёна. Вообще-то он его почти не видит и не слышит его голоса, пока они не садятся в вэн на пути в общежитие — когда Чимин прислоняется к плечу Тэхёна и спрашивает его про фильмы, которые он смотрел в самолёте. Оставшуюся часть поездки он слушает низкий рокот тэхёнова голоса, описывающего «Малыш на драйве» и «Окча». В тот вечер Тэхён ужинает со своими тётей и дядей. Чонгук знает об этом, потому что Тэхён говорил об этом целыми днями, его лицо озарялось от возможности увидеться с семьёй. Конечно, Чонгук теперь этому рад. Что угодно, чтобы держаться подальше друг от друга. Пока он сваливает свою грязную одежду в корзину для стирки, опустошая свой чемодан, он слышит, как Тэхён прощается с Хоби и Джином. Подсознательно он задерживает дыхание, ожидая ухода Тэхёна, чтобы он мог уже наконец расслабиться. На секунду всё тихо, и он напрягается, аккуратно ставя свою обувь в шкаф, ожидая хлопок входной двери. Но потом Тэхён просовывает голову в дверь чонгуковой комнаты. Он одет в берет песочного цвета и объёмное пальто в клетку и выглядит несправедливо привлекательно. На футболке Чонгука пятно от американо со льдом, который он пил этим утром. — Привет, — говорит Тэхён. — Привет. — Ты дождёшься меня вечером? Я должен вернуться не сильно поздно. — Я, наверно, рано лягу спать, — говорит Чонгук. Он почти готов добавить, что он плохо спал, однако не может выносить упоминания чего угодно, связанного с прошлой ночью. — Я просто — я прилично устал. От перелёта и смены часовых поясов, всего такого. Тэхён прикусывает губу. — Пожалуйста, дождись меня, Чонгуки. Что он может на это сказать? Он кивает. — Хорошо, я постараюсь. — Хорошо. — Тэхён барабанит пальцами по дверному косяку. — Эмм, спасибо. Тогда увидимся позже. Чонгук снова кивает, но ничего не говорит, не желая это подтверждать, и Тэхён уходит. Часы тикают быстро, и Чонгук намеренно не ждёт его. Наоборот, он ложится в кровать абсурдно рано и потом лежит, умоляя Песочного человека помочь ему уснуть. Потому что, если он уснёт, Тэхён просто уйдёт. Если он уснёт, им не придётся разговаривать. Естественно, Тэхён может настоять, чтобы они поговорили завтра, но тогда он справится с этим. Прямо сейчас он только хочет спать и притвориться, что всё хорошо. Так он лежит два часа, обездвиженный. Иногда ему кажется, что он вот-вот уснёт, но потом его мысли за что-то цепляются — что планирует сказать Тэхён, что он должен ответить, коттедж с полностью зелёной комнатой, как он хотел поцеловать родинку на носу Тэхёна, как он вытирал простыней сперму, как он говорил Тэхёну, что он идеальный — и снова сна ни в одном глазу. На протяжении всего этого времени он остаётся лежать на боку, спиной к двери. Поэтому, когда Тэхён наконец приходит — что происходит как раз после одиннадцати — Чонгук может закрыть глаза и сделать вид, что он спал всё это время. Он слышит, как Тэхён закрывает дверь и шлёпает по ковру. Матрас слегка прогибается, когда он садится позади него. — Чонгук? Все силы Чонгука уходят на то, чтобы оставаться неподвижным и сохранять такое спокойное и ровное дыхание, насколько это возможно. Но притворяться спящим по-настоящему тяжело, когда сердце мучительно беспокойное. Пожалуйста, уходи, думает он. Пожалуйста, пожалуйста, уходи. — Чонгуки, ты не спишь? Снова двигается матрас, когда Тэхён ложится поверх одеяла. Чонгук вдыхает и выдыхает медленно, осторожно, но он чувствует, как колотится сердце у него в груди. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, уходи. Но Тэхён не уходит. Он укладывается ближе, обхватывая Чонгука рукой, прижимаясь грудью к его спине. Теперь сердце Чонгука бешено громыхает. Вдох, выдох, думает он. Он уйдёт через минуту. Вдох, выдох. Пожалуйста, уходи, Тэ. — Куки, ты не спишь? Именно тогда он осознаёт, что ладонь Тэхёна прижата к его груди, что означает, что он может чувствовать его быстрое сердцебиение, что означает, что он знает, что Чонгук не просто спокойно дремлет. Всё пропало. Так тихо, насколько он способен, он мямлит: — Я сплю. — Оу? — Я сонный. — Хорошо. Я только — я подумал, нам стоит поговорить о — обо всём. Я не знаю, о чём ты — По какой-то причине сознание Тэхёна заполняет конец предложения: Я не знаю, о чём ты думал, когда это делал. Его захлёстывает волной смущения. Его мозг отвергает так много фактов: что Тэхён отвечал ему на поцелуи, что он сдёрнул с него футболку, что он сказал «Я этого так сильно хотел». Вместо этого Чонгук думает о пьяных поцелуях с не-пьяным-только-захмелевшим Тэхёном, о том, как прижимал Тэхёна к кирпичной стене с крошками банановых палочек на пальцах, о том, как под сценой хватал Тэхёна за руку, обнимал его лицо и с силой его целовал. — Прости меня, — бормочет он. — Простить? — За прошлую ночь и другие разы, за всё… Я — я не должен был. — Может быть, я хотел… — шепчет Тэхён ему в шею, но Чонгук не слушает. — Я перестану, — перебивает он. — Перестанешь? — Да. — Он замолкает и потом добавляет, — это было в последний раз. — Как будто Тэхён поймёт, как будто это что-то, о чём они договорились или обсудили, как будто он всего лишь утверждает очевидное. Его голос ломается, когда он это говорит. — Оу, — выдыхает Тэхён. Он звучит так, будто его ударили в живот. — Правда, прости меня, Тэ. — Тебе не за что просить прощения. Я не — я правда не знаю, за что тебе просить прощения. Мы оба — Если только ты не имеешь в виду — Но если ты хочешь прекратить, хорошо, конечно… — На секунду его голос затихает, а когда он снова заговаривает, он полон уныния. — Я знаю, что ты сказал, что это было от стресса, в тот раз. Вроде избавления от стресса? И мне кажется — мне кажется, так было удобно, если ты рассматривал в таком плане — понимаешь, потому что это было тайно, и мы были всегда вместе. — Чонгук не совсем понимает, о чём говорит Тэхён, но он не хочет спрашивать. Он лежит молча, пока Тэхён продолжает: — И наверно, я — может быть, я не так понял? Это нормально, если ты не хочешь, ну, знаешь, делать что-то ещё — Но я всего лишь, я хотел бы, чтобы ты не просил прощения. Тэхён гладит рукой Чонгука по груди, а носом прижимается к его шее сзади. Хотя инстинкт по-прежнему подсказывает ему лежать абсолютно неподвижно, Чонгук перебарывает его, чтобы положить свою ладонь поверх тэхёновой. Голос у него снова ломается, когда он бормочет: — Тэ? — Да? — Мы всё испортили? — Нет. Нет, конечно, нет, — говорит Тэхён, но в его голосе слышится лёгкая дрожь, которая пугает Чонгука. — Мы всё ещё друзья, правда? — Конечно. Конечно, мы друзья… Всё хорошо. — Ладонью он утешающе растирает Чонгуку грудь. — Всё будет нормально, Чонгуки. — Хорошо, — шепчет он, но думает, Если всё будет нормально, это означает, что сейчас не нормально. Не хорошо. Мы действительно что-то испортили. Я испортил. Ничего уже не будет по-прежнему, потому что как оно может быть? Я испортил. Я всё испортил. Чонгук чувствует лёгкое колыхание дыхания на задней стороне его шеи. Потом матрас снова шевелится, когда Тэхён садится. Вставая, он произносит: — Наверно, мне стоит уйти. Я бы не хотел. Я бы хотел, чтобы ты остался. — Подожди, Тэ. — Да? — Тэхён подходит к кровати с другой стороны и опускается на корточки. Их взгляды наконец встречаются. Тэхён смотрит на него с таким напряжением, словно чего-то ждёт. На нём всё ещё этот шерстяной берет. И Чонгук ощущает себя таким маленьким в своей пижаме, закутанный под одеяло. — Я только… — мямлит Чонгук. — Я просто не хочу, чтобы сейчас возникали неловкие ситуации. — Их не будет. Всё хорошо. Ох, Чонгуки, не — — Я не — Но глаза Чонгука намокают. Кажется, это происходит так внезапно. Как будто он был в порядке, просто нервничал, но теперь его глаза мокрые, припухшие, и ему приходится вытирать слёзы тыльной стороной руки. — Всё будет хорошо. — Я знаю, — говорит он немного резко, как будто он расстроен, но он не знает. Он совсем не знает. А потом, прежде чем сможет остановиться, он спрашивает: — Ты останешься? Только сегодня. Вероятно, это не очень хорошая идея. Вероятно, невозможно будет уснуть. Но он слышит шёпот Тэхёна: — Конечно. Хорошо. Потом он перелезает через Чонгука, снимая свой берет, залезая под одеяло в свитере и брюках. — Хорошо, — снова говорит он и осторожно придвигается ближе к Чонгуку, так что они лежат, не совсем прижавшись друг к другу. И, естественно, Чонгук может тяжело засыпать, но оно того стоит, за это тепло, за лёгкие выдохи ему в шею, за то, как тэхёнова нога в носке забирается под его щиколотку, как его рука обнимает его талию. Глаза Чонгука опять намокают, но он не хочет стирать слёзы, потому что Тэхён почувствует его движения и поймёт причину. В итоге, всё оказывается неважно, потому что именно грудь подводит его, содрогаясь, когда он делает очередной вдох. Слёзы текут по его лицу, соскакивая на подушку. Он не может их остановить, и он старается не шуметь, но Тэхён всё равно его слышит. — О, Чонгуки, — шепчет он, прижимаясь носом к верхним позвонкам Чонгука. — Ничего страшного, — бормочет Чонгук. — Всё хорошо. Я в порядке. В конце концов Чонгук засыпает. Когда он просыпается в середине ночи, Тэхён всё так же рядом, тесно обхватывает его. Он пристраивается обратно к груди Тэхёна, а потом располагается так, что они соприкасаются во весь рост до пальцев ног. В процессе он случайно будит Тэхёна, который вздыхает и вжимается лицом Чонгуку в плечо. Полусонный, Чонгук чувствует себя ослепительно счастливым на один короткий, сонный миг. Он снова засыпает. Когда Чонгук просыпается в следующий раз, уже почти рассвело. Позади него чувствуется какое-то движение на матрасе, и он ощущает тэхёновы губы у себя на щеке. Потом он слышит шлёпанье ног по ковру, щелчок двери, и он снова совсем один. Он представляет, что Тэхён просто пошёл в туалет или, может быть, на кухню за стаканом воды. Он скоро вернётся, думает он. Он будет рядом, когда я проснусь. Если бы не это, он бы больше вообще не уснул.