Война — это способ богатых стариков защитить свои интересы, посылая детей среднего и бедного классов на смерть. Джордж Карлин
flashback Когда Гермиона впервые увидела его спустя три месяца после инцидента в Малфой Мэноре, она подумала, что он пленный. Аластор волок Малфоя по коридору дома на Гриммо, грубо схватив за руку и выплевывая грязные слова. Они скрылись за дверьми импровизированного офиса Грюма, и больше Гермиона его не встречала до самой Финальной Битвы. Когда Гермиона спросила об этом у Минервы, она медленно, будто не уверенная, стоит ли говорить, сообщила, что Малфой вызвался быть шпионом Ордена. За него поручился Снейп. Расклад был такой себе. — Грюм с ума сошёл, если доверится ему! — ударил кулаком по столу Рон, и Гермиона была с ним согласна. Через месяц заканчивается учёба в Хогвартсе, и у Волан-де-Морта не будет никаких причин держать детей в замке. Чистокровным необходимо вернуть своих выродков в родные дома, а без них отпрыски предателей крови останутся в замке без присмотра, значит, и от них толку будет мало. Временный плен окончится. Дети вернутся по домам: все члены Ордена, которые были подкуплены безопасностью своих чад в стенах Хогвартса, будут готовы к открытым действиям. Большинство выпускников также присоединятся к сопротивлению. Орден резко прибавит в численности и силе. Было бы наивно полагать, что Волдеморт никак бы в это не вмешался. Внедрение шпиона было глупым, но вероятным ходом. Малфой. Шпион. Видимо, ещё одна миссия, дабы задобрить психопата после неудачной поимки Гарри. Еще через неделю в Пророке опубликовали новость о смерти Нарциссы Малфой. Рита Скитер трогательно оплакивала кончину верной сторонницы Нового Режима целых два абзаца, а потом перешла к разговору об успехах политики Темного Лорда.* * *
Гермиона пыталась осмыслить текущую действительность. Прошедших через войну людей, которых теперь сложно назвать детьми, запихнули в школу. Подросткам, у которых в головах проклятая мясорубка и сплошной материал для разгребания с психотерапевтом, сказали освободить место в своих черепушках для экзаменационного материала. По какой-то причине это чувствовалось унизительно. Хогвартс даже близко не напоминал психдиспансер или как минимум реабилитационную палату. В этих стенах — родных стенах — больше не ощущалось уюта, пропало былое чувство безопасности. Дискомфорт чувствовался везде: одежда, казалось, стала слишком маленькой и сковывала движения, галстук мешал сделать глубокий вдох, воздух давил тяжелой массой, будто физически возможно почувствовать вес каждой отдельной молекулы. Возвращение в Хогвартс ощущалось неправильно. Приказ Министерства был смешон. Это выглядело, как ебаный цирк, как попытка внушить всем, что все в порядке, когда ничего не в порядке. Школьная юбка не вернет Лаванду. Учебное расписание не исцелит травмы. Класс трансфигурации не залечит шрамы. Большой зал с субботними ужинами не избавит от воспоминаний. Школьное обучение для людей, которые до сих пор хватаются за палочку при любом резком движении на периферии зрения. У Гермионы не было слов. Ни ругательств, ни криков или даже обидных слез: в ее голове стоял звон от ярости, но ничего не слетало с языка, дабы дать волю эмоциям. Гермиона смотрит на однокурсников в школьной форме и не может воспринять картинку здраво: она все еще ярко может представить их обсуждающими предстоящую операцию с мрачными лицами, залитыми кровью, лежащими на больничных кушетках или даже на земле. Если не повезло Лаванде или Колину, то почему повезет им? Гермиона смотрит на однокурсника, а перед глазами у нее стоит образ, как он убивает человека едко-зеленым заклинанием. И ситуация, когда вы сидите в классе нумерологии в красно-золотом школьном галстуке, кажется такой сюрреалистичной и издевательской, что ей тошно. Даже зелья для чистки котлов от накипи не смогут смыть кровь с их рук. Ебаное Министерство. Ебаные депутаты. Долбоебы. Сплошные лицемерные уроды, которые всю войну грели задницы в своих поместьях во Франции и Германии, окруженных десятками защитных чар, которые ни разу за всю войну не выходили на поле битвы и смеют говорить о путях реабилитации для «жертв военного времени». Все жертвы военного времени, которые они застали, представляют собой продовольственные запасы черной икры, которые они поедали с видом на Эйфелевую башню или какое-то подобное дерьмо. Цедили свои ссаные вина из хрустальных бокалов, пока ее друзья бросали вызов смерти. Когда Фред издал последний вздох. Когда Снейпа сжирала змея. Когда Луна находилась в бессознательном состоянии от мора голодом. Мрази. Отвратительные мрази. Ублюдки, ублюдки, ублюдки. Тупые трусы, грязные лицемеры, аморальные уроды. Власть, неспособная защитить своих людей и отдающая их на растерзание помешанному преступнику, виновата ровно настолько же, насколько и Пожиратели Смерти. Они допустили столько же смертей, сколько убивающих проклятий было выпущено из палочек последователей Волан-де-Морта. И сейчас эти скоты будто плюнули всем в лицо. Отправили их в стены, которые в памяти учеников навсегда останутся пропитанными кровью. Делают вид, что войны не было, и настоятельно рекомендуют усердно готовиться к выпускным экзаменам, будто ничего не произошло, будто выпускной диплом является весомым поводом, чтобы отвлечься. Забудьте и продолжайте жить дальше, поют они с добродушным выражением лица. Легко говорить, когда тебе и забывать-то нечего. Хотя незапланированный отпуск за границей в тепле и уюте скорее всего забывать и не хочется. Она бы отдала все, лишь бы состав Министерства полностью пересмотрели, но проблема заключалась в том, что делать это было некому. Среди людей у власти не было альтруистов, которые тратили бы деньги и время на подобное. Из радио воет песня «O Children», и Гермиону это неоправданно веселит. Бархатный голос Ника Кейва сообщает: Эй, паровозик! Подожди меня! Когда-то я был слеп, но теперь я вижу. У тебя есть местечко для меня? Или это лишь моя фантазия? В первые годы обучения Гермиону смущало сидеть в закрытом купе, потому что ей казалось, что это мешало ей социализироваться. Маленькая одинокая девочка пыталась ухватиться за любые крупицы общения, а таковых было особенно много, когда учеников не разделяли стены. Но сейчас она была благодарна, что они с ребятами заняли себе это место на все года вперед, даже для незапланированной поездки. Эй, паровозик! Подожди меня! Я был закован в цепи, но теперь я свободен. Я застрял здесь, неужели ты не видишь? Я застрял в этом процессе уничтожения. Она бы не посмела смотреть на пустые места. Ей не хотелось становиться жертвой своего подсознания и узнавать в чужих силуэтах лица, которые она больше никогда не увидит. Надежда будет лишь шуткой, которую сыграет с ней ее мозг, когда тени будут ложиться на окружающие ее лица особо удачным образом и она начнет искать в них знакомые черты. Гермиона ненавидит надеяться. Это чувство весь последний год сдавливало ей горло и покрывало руки мурашками. Оно влечет за собой необратимое разочарование. — Меня сейчас вырвет. — Лицо Рона было нездорового цвета, а легкий румянец на щеках, видимо, выступил от усилий, с которыми он сжал края сидения, пытаясь удержать содержимое желудка в себе. — Пакетик? — Учтиво предложил Гарри, слегка приподняв брови. Рон открыл рот, чтобы ответить, но сразу же захлопнул его и помотал головой. Если раньше шум поезда качал уставших от долгой поездки учеников на своих баюкающих волнах, то сейчас поездка была больше похожа на цунами. Встряски казались слишком резкими, гул тепловоза неперебиваемым, сидения узкими, воздух спертым. Неудивительно, что в такой обстановке может укачать. Гермиона сидела, прислонив висок к окну, и следила за меняющимися деревьями. На очередной встряске ее голова стукнулась о твердую поверхность. Ее зрение стало слегка мутным, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это из-за конденсата на стекле от ее резкого выдоха. Гермиона подумала о том, что не уверена: слова Рона — это просьба помочь или предупреждение, что купе может стать грязным. Учитывая его состояние, она бы не удивилась, если бы он отказался от зелья против укачивания, даже если бы оно имелось. В последнее время люди вокруг будто пытаются доставить себе как можно больше дискомфорта, удержать это состояние неприятной напряженности подольше. Можно подумать, они заслуживают этого. Она даже временами могла проникнуться пониманием. Но после в ней вспыхивало упрямство и она напоминала себе об условиях, в которых жила последние месяцы, и что, учитывая все это, она как никто другой заслуживает все блага мира. Гермиона не стала бы отказываться от перьевых подушек и слуг, предлагающих ей массаж ног прямо в поезде, потому что она заслужила комфорта. Или, по крайней мере, она пыталась себе это внушить. Раздался стук. За стеклом двери купе стояла Джинни, на ее форме поблескивали два значка — старосты Гриффиндора и старосты Школы. — Хэй. Макгонагалл предложила Гермионе стать старостой Школы 27 августа, будто даже не рассчитывала на отказ, а само письмо с предложением было просто формальностью. Фактически так и есть, учитывая, что к нему уже прилагался значок. Гермиона отослала его обратно. Видимо, директриса так и не нашла других кандидатов на эту должность и решила спихнуть все обязанности на Джинни. — Мне поручили отметить всех присутствующих, вот и хожу по вагонам, заполняя списки. Как дела? — Уголки ее губ приподнялись в сочувствующей улыбке. Атмосфера говорила сама за себя. — Восхитительно, — ответил Рон булькающим звуком и все-таки выскочил из купе по направлению к ближайшей уборной. Джинни тяжело вздохнула, глядя в сторону, куда ушел Рон. Их ждала долгая мучительная поездка, но если они чему-то и научились, так это ждать. До прибытия осталось пять часов. Рука Гермионы зудела.* * *
На распределении в этом году присутствует смешное количество первокурсников. Симус говорит, что большинство из них магглорожденные, которые ни сном ни духом о том, что происходило в последние годы, вот родители по незнанию и отправили их в Хогвартс. Остальные же, по видимости, предпочли взять дополнительный год домашнего обучения. — Рейвенкло, — шипит Демельза, глядя в сторону ребенка, который ждет заключения Распределяющей Шляпы. — Чистый Слизерин, — отмахивается Ричи. — Слизерин! — оглашает Шляпа, и Кут расплывается в удовлетворенной улыбке. Гермиона напряженно смотрела в свою пустую тарелку, ожидая, когда ужин материализуется на столе. Она сидела слишком далеко, чтобы видеть лица первокурсников у учительского стола, но время от времени ее взгляд все равно блуждал по расплывчатым мазкам детских фигур. Рон издал удивленный свист. — Годрик, это не рожа ли Розье? — пораженно выдал он и, прищурившись, изучает темноволосого мальчика, усаживающегося на стуле. Парочка людей заинтересованно рассматривали ребенка, но только чистокровные понимали, о ком идет речь. — Похоже, — выдохнул Ричи, — выглядит прям как Эван с папкиных колдографий. Не знал, что у ублюдка были дети. К ребенку обратились по фамилии Корнс, и Рон с Ричи понимающе поморщились, осознав, что сын если и был, то разве что внебрачный. — Да вас разберешь, — пробурчала Гермиона, — сидят тут самые умные четверть-Блэки и рассуждают про неудачную родословную. — Рон с Джинни возмущенно запыхтели. Гермиона мстительно добавила: — Пуффендуй. — Когревран, — вклинился Кут. То ли Корнс, то ли Розье в результате гордо отправился на Когтевран, а Рон выглядел отомщенным. Такая мелочь — спор, на какой факультет попадут новички, — но подобные безобидные перепалки за гриффиндорским столом успокаивают. Будто все стабильно и есть вещи, которые, несмотря ни на что, никогда не изменятся. Но после этого приветственную речь зачитала Макгонагалл, а не Дамблдор. А потом только слепой не мог заметить, что мяса за столом, полном еды, было в разы меньше и даже его положили к себе в тарелки в основном младшекурсники. Ужасно. Когда студенты разошлись по гостиным факультетов, Гермионе казалось, что ситуация не могла стать более плачевной. Спальня в общежитии вызвала безвольную ярость. Гермиона зашла в комнату раньше соседки, и слава Мерлину. Парвати скорее всего расплакалась бы, а сил ее успокаивать не было. Центральная кровать у стены, которая раньше принадлежала Лаванде, все еще на месте, и Гермиона не могла понять, что именно думает по этому поводу. Возможно, что указ о возвращении всех, кто не сдал выпускные экзамены в прошлом году, учитывая, что после битвы за Хогвартс ЖАБА отменили, был самой маразматической бумагой, которую ей доводилось лицезреть. Она не знала, выглядело бы это более безнадежно, если бы кровать все-таки убрали. Наверное, это было бы плевком в лицо со всеми дифирамбами «жизнь продолжается». Выглядело бы как совет выкинуть Лаванду вместе с ее кроватью из головы и забыть о ней. С другой стороны, весь год придется смотреть на пустующую кровать, которая лишь подчеркивает и так ясный факт: кого-то не хватает. Гермиона упала спиной на свою кровать и вперлась взглядом в балдахин. Выигрышного решения не существовало, и в итоге их вернули в стены молча глотать безнадежность, ощущавшуюся кислым осадком на языке. Учитесь справляться. Есть ли какое-то стопроцентное средство? Что правильнее: вычеркнуть этот период из своей жизни и делать вид, что войны никогда не было, а эта кровать всегда пустовала, или давить на синяк в надежде, что в конце концов он потеряет чувствительность? Стоило смеха ради проверить, нет ли в комнате буклетиков с психологическими техниками по типу дыхательной терапии. Мало ли. С надеждой, что Парвати в чувствах сожжет чертову кровать, Гермиона ради своей безопасности покинула спальню. Она пересекла шумную гостиную и направилась на первый этаж замка, глядя прямо перед собой. Ей было неинтересно, повесили ли на стены Хогвартса новые портреты и есть ли среди них ее знакомые. Совершенно плевать. Усевшись на подоконник раму, она достала пачку сигарет, затянулась и убрала картонку под пояс юбки. Ее голова чувствовалась, как вакуум. Гермиона хотела подумать о чем-нибудь насущном, чтобы отвлечься от мыслей о вселенской несправедливости, о том, как она себя жалеет и как убога ее маленькая жизнь, но у нее не получалось. Все, о чем она могла думать, это колючая шерстяная юбка, тяжесть в желудке и замок, который больше никогда не будет ощущаться для нее вторым домом. Она впервые чувствовала себя беспризорной. Даже в походе за крестражами, когда Гермиона с ребятами ночевала в палатке, у нее была стойкая вера в то, что есть место на земле, которое неопровержимо её. Где-то, где ей будут рады. Где-то, где она имеет право быть. Гермиона так и не рискнула вернуться в ее детский коттедж на Хампстед-Гарден после того, как стерла воспоминания родителей. Нора? Это было, безусловно, душевное место, с которым у нее связано множество теплых воспоминаний, но она не могла пользоваться гостеприимностью Уизли вечно. Гриммо? Пфф. Какой психопат может считать это поместье домом? Гермиона искренне сочувствовала Гарри, который должен был жить там, особенно после того, как это место на протяжении нескольких месяцев буквально было военной базой. Даже если не учитывать, что Джинни и Гарри планируют съехаться в следующем году и последнее, чего желала Гермиона, — нарушать их идиллию. Что она имеет в сухом остатке? В коридоре послышался звук, и Гермиона выглянула проверить на случай, если это кто-то из учителей. Ими оказались просто слизеринки. Они шли, тихо переговариваясь между собой, по направлению к подземельям. Когда они подошли поближе, Гермиона смогла узнать их. Дафна Гринграсс и Пэнси Паркинсон. Брови Гермионы приподнялись. Сука, которая хотела сдать Гарри. Их взгляды на секунду пересеклись, но девушки не обратили на присутствие Гермионы никакого внимания, проходя мимо, все еще о чем-то шепчась. Гермиона не знала, что судимых тоже обязали сдать ЖАБА. Это… настораживало. Намеренное заключить в закрытое помещение детей, которые травмировали, и детей, которых травмировали. Она не смогла осмотреть Большой Зал и удостовериться, кто из старых лиц присутствует, потому что все время смотрела в свою тарелку и ожидала, когда пир закончится, чтобы старосты развели их по общежитиям. В июне от Джинни она узнала, что Инспекционная Дружина являлась активной в течение всего учебного года и власть дружинников была почти неограниченной. Тогда они не обязаны были приводить всех нарушителей учителям и «во имя поддержания порядков» имели право заниматься воспитательной деятельностью по собственной инициативе. Инициатива ебет инициативного, вспомнила она слова Фреда. Действительно. Также от Невилла она узнала, что некоторых старшекурсников со Слизерина снимали с уроков без каких-либо вопросов. Малфой был одним из таких востребованных на приемы, которые были явно важней, чем плебейские школьные уроки: отсюда пошла догадка, что освобождали от уроков меченых Пожирателей Смерти, чтобы выполнить какое-то личное поручение. К примеру, чтобы явиться в семейное поместье и подтвердить личность бывших одноклассников, да. Крэбб и Гойл тоже отличились, в открытую используя Круциатус на учениках в полных коридорах. Гермиона почти не следила за судебными делами и даже не знала, на свободе ли Гойл. Но, если Грегори посмел снова ступить своими копытами на территорию Хогвартса, у Министерства должна была быть очень веская причина. Завтра надо не забыть осмотреть студентов за завтраком. Проверить Луну. Сходить в библиотеку: ей стоит поискать какую-нибудь литературу. Желательно, научную и из незнакомой области, чтобы, помимо этого, пришлось взять терминологический словарь. Чисто из упрямства Гермиона не возьмет ничего по психологии. Набросав в голове приблизительное расписание, Гермиона снова вернулась к мыслям об учениках. Предположить, что дети, которых пытали Круциатусом, должны завтракать в одном помещении с бывшими дружинниками… Гермиона тяжело вздохнула и сожгла с помощью невербального заклинания окурок. Посидев еще немного, она отправилась в общежитие. Когда Гермиона вернулась в комнату, она обнаружила, что вся мебель в полном порядке. А на месте Лаванды, свернувшись калачиком, сопит Парвати.