Песнь песков

С самого утра Мидория чувствовал себя неважно. Голова его была тяжелая, всё тело ломило, мышцы ныли, хотя он не двигался больше обычного, температура была чуть повышена. Звать лекаря Изуку не стал – ему показалось, что не так это всё критично, – и отправился во дворец, должностные обязанности исполнять. Гости шаханны уехали, библиотека вновь стала открытой для посещения. Омега привычно сидел на невысокой перинке, каллиграфическим почерком расписывал письмо, то и дело сонно зевая. Сил у него не прибавилось, клонило в сон, но шаханне подавать некачественную работу нельзя, так и должности лишиться не долго. Мидория вздохнул и посмотрел в окно, отдаленно подумав, что до законного отдыха ему ещё определенно далеко. Солнце стояло в зените. Он отложил кисть и потер ладони, те были непривычно горячими. Изуку задумался над тем, мог ли он где подхватить простуду, но нет, в последние дни таких случаев не было. Даже после раза, когда он самым взбалмошным образом выбежал босиком в коридор в одной рубахе, ничего ему не было, ни простуд, ни кашля, ничего, напротив, только крепкий здоровый сон: у него всегда был хороший иммунитет. Поэтому неожиданное недомогание было странным. Омега без сил закрыл глаза, шумно вздохнул, открыл глаза, неопределенно уставился на письмо, вновь закрыл глаза. Работа утомляла. Ему было сложно заполучить эту должность в столь раннем возрасте, на руку сыграло хорошее образование и родословная, он искренне боялся ее потерять. Будто в ответ на его мысли в комнату вошло несколько слуг, объявивших, что ему надо пройти вместе с ними. Мидория удивился, напрягся, но подробностей расспрашивать не стал, спокойно, чинно поднялся, медленно последовал за слугами. Шел он так равномерно и спокойно, будто плыл. Изуку довели до небольшого зала, где поклонились и оставили одного. Мидория проводил их искоса взглядом, предвкушая что-то нехорошее, дурное. Он осмотрелся. В комнате кроме него находился лишь пожилой старичок в каком-то балахоне, что стоял за высоким пюпитром с умным видом, и что-то читал, прищурив глаза. Омега медленно к нему подошел, складывая руки на животе. Он вежливо склонил голову, тут же вновь ее поднимая. – Чем обязан? – спросил первый, поняв, что бета не собирается ему ничего объяснять. Изуку старался, чтобы голос прозвучал не грубо, но не получилось. – Дабы зачесть новый приказ, – пусто отозвался старик. – Приказ? – тихо повторил Мидория, нахмурившись. – Я… слушаю, – поджал он губы. Бета никак не отреагировал, лишь махнул рукой, кажется, кого-то подзывая. На секунду из-под длинного рукава показалась костлявая сморщенная ручонка, заставившая Изуку вздрогнуть. Сколько этот старичок здесь сидит? К нему сразу подбежала невысокая щупленькая девчонка, несущая в руках свитой из дорогой бумаги, она осторожно подала бете его, спеша скорее отпрыгнуть в сторону, но он успел схватить ее, как тряпичную куртку, за шкирку и прошипеть что-то на ухо про «бестолочь». Девочка виновато опустила голову и убежала, получив очередной подзатыльник. Мидория за всем этим наблюдал с нескрываемым отвращением. Он был противником насилия. К омегам его проявляли изредка, но вовсе не это стало причиной подобного мнения, нет. В детстве Изуку приходилось не раз наблюдать весь ужас побоев, которыми многие господа воспитывали своих бестолковых слуг, это никогда не доставляло ему удовольствия, напротив, Мидория кривился и почему-то думал, что насилие лишь пачкает душу бьющих, они буквально забирают грехи избиваемых. Так всегда говорят священнослужители. – Т-т-т, – старик издал какой-то свистяще-скрипящий звук губами, пока раскручивал свиток, прищурившись. Его старческие пальцы заскользили по бумаге, он что-то еле слышно зашептал. Изуку поморщился, подходя ближе, и тут бета неожиданно громко и четко, что никак не соответствовало его возрасту и виду, начал читать: – По приказу богами благословленной шаханны Изуку из рода Мидории отстраняется от своей должности на срок в полгода, пусть все свои… Дальше омега уже не слушал. Ежели что-то было в его руках, он бы уронил это что-то и упал бы сам, не будь рядом никого. Ослышаться не мог. И ошибки быть не может: подобные документы слишком серьезны. В голове закружился вихрь мыслей, догадок и предположений. Если бы подставили его, то шаханна, в действиях не стесняясь, голову с плеч, али другое какое наказание придумала. Если в отставку его отправить хочет, то почему на срок в полгода, чего не навсегда? Мидорию затрясло. Он был молод и амбициозен, образован, талантлив, внимателен и прилежен, всегда выполнял всё работу с особой внимательностью, всегда в срок. Не было причин для его отставки. Изуку попытался вспомнить момент, когда он как-либо оскорбил шаханну, сделал что-то непочтительное, но такого никогда не было. Как?! Нет, почему?! – Должно быть… – омега подал голос, сглатывая, старик давно замолчал и безэмоционально на него смотрел, совершенно равнодушный к судьбам множества, кто побывал здесь до Мидории. – Это… – он поднял глаза, растерянно уставившись на бету, шумно вздохнул и расслабил лицо, возвращая себе спокойное выражение. – Что ж, – Изуку пожевал губами, – какой даты число? – Вчерашней, вчерашней. Указ в силу с того же дня входит, – скупо проговорил старик. Мидории захотелось отобрать у него дорогой свиток и разорвать его на кусочки, просто сделать вид, что ничего не было, но толку бы это не принесло. Он лишь вздохнул, поклонился и на ватных ногах вышел из кабинета в коридор. Стража никак не отреагировала на него: он был всем привычным лицом. Изуку медленно добрался до своего рабочего места, с тоской оглядел стены, что вмиг начали казаться невероятно родными, любимыми, он вдруг подумал, что готов работать сутками, лишь бы удержать должность, что ускользает незаметно из его пальцев. Омега шумно вздохнул, приказал собрать его вещи и двинулся на выход. Задерживаться во дворце ни секундой больше смысла нет. Ему подумалось, что следует попросить у шаханны аудиенции, но нет, на подобное он не смог бы решиться, слишком опасно. Ежели обиду она затаила на него, уж лучше не видеть. Изуку сел в повозку и быстро воротился домой. Здесь всё было привычно, уже привычно; он молниеносно пронесся по коридорам, пугая случайных слуг своим неожиданным появлением, те засуетились, начав шептать. На кухне приказал подать побольше щербета, чтобы поднять настроение. Сразу же встал вопрос, откуда Мидория будет платить жалования своим слугам, ежели сам лишился моря золота, что обильно плыло ему в руки. Не сказать, что Изуку стремился к своей должности только из-за этого, но золото всегда прельщало его. Тодороки был озабочен делами: дома его не оказалось. Вернулся к ужину, где они с омегой и встретились. Шото, как и всегда, был немногословен, ел скромно, излишества не любил. Мидория не хотел ничему ему рассказывать о произошедшем, не хотел, чтобы хоть кто-нибудь узнал, в каком уязвимом положении он оказался, но молчание было столь тяготящем, что Изуку не сдержался и начал говорить. Альфа не выглядел удивленным, нет, заинтересованным, слушал и спокойно кивал. Когда рассказ омеги дошел до кульминации, он неуверенно замолчал. – И что же? Что было в том приказе? – Тодороки нахмурился, отставляя столовые приборы в сторону. Он внимательно посмотрел на мужа, подозревая всё самое худшее. – Нет… – Мидория качнул головой, – ничего, – он поджал губы, вздыхая. – А что у вас? Как торговля? – Цветёт и пахнет, – сухо отозвался Шото, прищурившись. По его ответу Изуку сразу же понял, что альфа его неожиданным молчанием недоволен. Не стоило вообще ничего говорить! – Скоро… я должен уехать, – проговорил он негромко. – Куда? – удивился омега, подсев к нему чуть ближе. – Надолго ли? – заволновался он – хорошо помнил, как сильно переживал, когда Тодороки рядом не было. Пусть и не понял, с чем это было связано. – М, – альфа перевел взгляд на еду, коей был полон стол, тихо ответил: – Недалеко, за пару сотен верст всего, в соседний город. Да. – А… ох, – Мидория нахмурился, – ну хоть недалеко, – хихикнул он нервно, уже начиная волноваться. – А… так а надолго? – Я ответил, – Шото посмотрел на него грустно. – Да. – Ах, – Изуку поджал губы, ему сразу же стало очень неуютно. – М… а… – он неуверенно покачал головой, не зная, что должен сказать. Стало невообразимо грустно. – Три месяца, – хрипло объявил альфа, внимательно на него посмотрев. – Три месяца? – Мидория подскочил. – Как же! – всплеснул руками. – Хотите покинуть меня на столь долгий срок! Это же против вашего супружеского долга, – он нахмурился, сильно разочарованный. – Изуку, – Тодороки посмотрел на него строго, явно прекрасно осознавая весь уровень своей вины, – прошу прощения, но… я торговец, моя жизнь во многом состоит из этого. Боюсь, торговля без контроля в других городах не ладно пойдет. – Ох… – омега вздохнул. Он откинулся на спинку невысокого дивана, без сил положил ладони на колени, прикрыл устало глаза. Беда не приходит одна. С самого утра его преследовало странное ощущение, и вот, что происходит! Мидория открыл один глаз, печально посмотрел на Шото, закрыл его. Он уже успел привязаться к альфе: тот был внимательным и спокойным, надежным, немного серьезным, но очень… теплым. Стоило Изуку только подумать о том, как он всего этого лишиться, как внутри образовывалась неприятная пустота. – Вы… разочарованы? – негромко спросил Тодороки. Омега недовольно глянул на него. – Шутить думаете? – он покачал головой. – Шутить? – Шото нахмурился. – М… – Мидория посмотрел на него неуверенно, не зная, как нужно это воспринимать, как недогадливость или ещё что, – да, я разочарован, – прямо сказал он. – Я постараюсь воротиться скорее, – пообещал альфа и мирно продолжил есть. Изуку грустно вздохнул. От плохих новостей у него пропал аппетит. В голове что-то щелкнуло, он вдруг оживился и заерзал на месте, обернувшись к мужу. Тот обернулся на него без эмоций на лице, но явно удивленный таким оживлением. – Впрочем, – Мидория улыбнулся, – я могу поехать с вами! – радостно изрек он. Тодороки в недоумении на него посмотрел. Он медленно нахмурился, омега практически видел, как происходит мыслительный процесс, проступающий на лице, в голове альфы. – Как же? – спросил наконец Шото. – А чего? – Изуку улыбнулся. – Делами я боле не обременен, – грустно признался он. – Родители могут и за домом присмотреть в случае чего, – радостно сказал Мидория, потирая ладони. Только эта идея пришла ему в голову, так сразу же он решил, что так и поступит, неважно, что сейчас Тодороки скажет. Небось, ругаться будет, заявит, что не место Изуку с ним во всякие путешествия, но это всё ерунда. Главное – вместе остаться. Омега заулыбался, его настроение сразу же улучшилось. – А должностные обязанности? – Шото прищурился. Мидория качнул головой, вытянув губы в трубочку, мол, неважно. Но альфа был решителен, ожидал ответа, не прекращая хмуриться. – Отстранили меня, – кисло признался Изуку. – Как же? – удивился Тодороки, на секунду его брови поехали вверх, но тут же выпрямились. Он после слов омеги старался не хмуриться лишний раз, чему Мидория очень радовался, но многолетняя привычка не собиралась сдаваться так скоро. – Кто бы знал, – Изуку развел руками, всеми силами пытаясь показать, что нет ему до этого дела, что всё равно, но его искривленные чуть ли не в плаче об одном воспоминании о случившемся губы выдавали его с потрохами. – Причина? – Шото недовольно сжал ладони в кулаки. – Ох… – Мидория вздохнул. – Не знаю я, – честно признал он, – не знаю, правда! Хорошо трудился, обязанности свои все в срок исполнял, даже в болезнь, всё равно, – его голос по мере того, как он говорил, становился всё плаксивее и плаксивее: Изуку никогда не умел контролировать эмоции. Он замолчал, почувствовав, что от поднятия этой темы ему становится только хуже. Опустил глаза, боясь, что они отображают все его мысли, вздохнул, успокаиваясь. Почти не помогло. Тодороки посмотрел на него странно, чуть нахмурился, медленно подсел ближе. Его рука коснулась бедра Мидории, заставив в недоумении вздрогнуть и с опаской посмотреть на альфу, что не прекращал лицом выражать напряженность и серьезность. – Вы… – Шото вздохнул громко и насупился, кажется, подбирая слова, – жаль, – сказал наконец. – Так не должно было случиться. – Не должно, – согласился с ним Изуку, осторожно улыбнувшись. – Через полгода меня должны восстановить в должности, но, боюсь, неспроста это всё, – грустно протянул он. Тодороки посмотрел на него, подсев ещё ближе, он рассеянно погладил Мидорию по бедру, на что тот лишь глупо улыбнулся. Наверное, это можно было воспринимать как проявление заботы и внимания, чему Изуку не мог не обрадоваться. Вопреки его ожиданиям, Шото не возражал, а даже горячо поддерживал нежелание расставаться. Они начали сборы, выезд был запланирован через три недели. Они долгое время проводили вместе: Мидория, не найдя для себя занятия лучше, ездил с Тодороки на рынок, по пятам следовал за ним тут и там. Это оказалась неожиданно интересно, Изуку чувствовал необъяснимую радость рядом с альфой, что всюду, вне зависимости от мест, где они оказывались, проявлял к омеге всю внимательность. Мидория узнал много о торговле, познакомился с работниками Шото, о которых прежде слышать ничего не желал. Они не сильно ему понравились: какие-то грубые, хмурые, точно Тодороки, с кинжалами за пазухой, резкие, мрачные, но от идеи поехать вместе с мужем омега отказываться не собирался. Его грела мысль о том, сколько времени они проведут вместе, где побывают, чего увидят. Изуку никогда прежде далеко не выезжал. Но через неделю после небольшого переломного момента в жизни Мидория начал чувствовать недомогание. Он старался не обращать внимание, искренне надеясь, что пройдет само. Шото ничего не говорил – подозревал, что тот изменит своё решение и скажет, что нельзя Изуку с ним ехать, а омеге этого ужасно не хотелось. Но с каждым новым днем лучше не становилось, наоборот. Мидорию преследовала головная боль и совершенное отсутствие аппетита, что могло свидетельствовать лишь о болезни. Ложась спать, Изуку в очередной нас понадеялся, что к утру ему станет легче. – Ох, – омега с большим трудом разлепил глаза и тут же поспешил закрыть их, пряча от слепящего солнечного света. – Господин, вам дурно? – к нему сразу же подступил взволнованный донельзя Кода, что дежурил у постели Мидории с самого утра. В руках он держал большой таз с полотенцами и маслами, что должны были, по словам лекарей, улучшить его самочувствие. Но Изуку от них только мутило. – Мм, – омега перекатился набок, вздыхая. Шото в комнате давно не было: Мидория не проснулся в нужный час, и альфа ускакал на рынок в гордом одиночестве. – Да, – Изуку с трудом сел, – хочу… м… м… – головная боль была такая сильная, что хотелось заснуть и не просыпаться до весны. – Господин, нужно позвать лекаря? – спросил Коджи, что волновался за Мидорию и обхаживал его, будто кот с кошкой недавно родившихся слепеньких котят. – Нет, – омега лег обратно, вздыхая. Забавно, как его болезнь совпала со столькими событиями в жизни. Впервые он с улыбкой подумал, что отставка от должности привнесла в жизнь что-то хорошее: в таком состояние он не смог бы заниматься делами. Впрочем, по мнению Тодороки, всякие недомогания связаны лишь с отсутствием работы, никак не наоборот. Таким своим мировоззрением он заставляет Изуку лишь усмехаться и вздыхать. – Воды? – предложил Кода. – Это можно, – Мидория улыбнулся ему, откидывая волосы с вспотевшего лба. – Хочу трапезничать, – изрек своё желания, делая из пиалы большой глоток. – Господин, – Коджи неуверенно перемялся, – вас мутит от еды, господин, если позволите, вам не стоит лишний раз… – Знаю, – Изуку резко перебил его, нахмурившись. Он тяжело вздохнул. День пролетел незаметно, в точности повторяя предыдущий. Его состояние походило на простуду, но какую-то затянувшуюся, не имеющую ни начала, ни конца. Родителям Мидория решил-таки направить гонца, рассказать о случившемся, объяснить, что приезжать не спешит хоть ненадолго, живут ведь близко. Хисаши, как узнал, поспешил примчаться, увидеть сына, забеспокоился, что серьезно всё. Изуку встретиться был рад, но не при таких обстоятельствах. Отец его человеком был суховатым, но Мидория знал, что семью свою он любит, сильно и горячо. Хисаши долго ругался на слуг, вздыхал и жалел сына, который в этом совершенно не нуждался. Поднятый им шум, разнес слух по дому, Шото, как узнал, в состояние странное прибыл, взволнованное и хмурое. Лекаря позвал, хотя Изуку всеми силами отказывался, сказал, что необходимо это. – Да здоровым я буду вскоре, к чему это, право же! – Мидория всплеснул руками. Но Тодороки покачал головой, хмурясь. Волновался сильно, хотя показывать этого явно не хотел. Лекарь появился быстро, поклонился Шото, осторожно обошел его и подступил к омеге, что лежал на кровати, кисло глядя по сторонам. – Господин, – лекарь кивнул ему, поставив на пол какой-то сундучок с инструментами, – откройте рот, – негромко попросил он, искоса глядя на Тодороки, что буравил его недовольно глазами. Изуку послушно сел, поворачиваясь к нему, открыл рот, прекрасно зная, что толку это не принесет: горло у него совсем не болело. – Так, всё хорошо… хм… Лекарь начал осматривать его, заставляя то подниматься, то садиться, слушал сердцебиение, осматривал тело, мерил температуру, всё больше и больше неуверенно хмурясь. Шото с каждой секундой становился всё более раздраженным, словно считал, что бедный лекарь был виноват в неожиданном недомогании. Мидория наблюдал за этой картиной с растерянной улыбкой. – Что же с ним? – не выдержал наконец Тодороки, топнув ногой. Изуку не видел прежде, как он выходит из себя, поэтому сильно удивился, тихо хихикнув. – Сложно сказать, господин, – лекарь виновато склонил голову, – болезни не найдено никакой, – проговорил робко. – Как же? – Шото подскочил к нему, нависнув недовольно сверху. – Так вот, – лекарь весь сжался, став казаться явственно меньше. Мидория удивленно покачал головой. – Быть может, господин ребенка ждет, – предположил осторожно бета. Тодороки замер, его лицо медленно вытянулось, он обернулся к Изуку, что замер в недоумении, переминая пальцами. – Ребенка? – повторил альфа, медленно развернувшись к омеге и двинувшись к его постели. Он вопросительно на него посмотрел. Тот неловко улыбнулся и пожал плечами. – Мм, может быть, – Мидория вздохнул и отвел взгляд, смутившись. Он должен был догадаться! Лекарь поспешил сбежать, позвав на своё место другого. Тот пришел быстро, бесцеремонно забрался Изуку под одеяло, заставив ужасно напрячься, быстро осмотрел. За эти полминуты омега успел смутиться и покраснеть: Тодороки всё ещё стоял около его постели и хмурился, наблюдая за всем. И пусть одеяло скрывало всё и вся, Мидории было жутко неловко. – Что ж, – на господ бросили странный взгляд, – поздравляю, вы беременны. – Ох, – Изуку нервно вздохнул. – Да-а… уж… – он махнул лекарю рукой, мол, иди, тот поклонился и поспешил удалиться, – мне стоило догадаться, – пробормотал омега себе под нос и посмотрел на мужа, что в растерянности стоял рядом с ним. – Что-то не так? – взволнованно спросил он. Шото перевел на него взгляд. – Я понял, – хрипло выдохнул он. – Что? – насторожился Мидория, испугавшись. Не может же Тодороки сказать, что детей не ждал! Нет, не бывает так! Это радость, всех осчастливить должна. Альфа сделал шаг к постели, медленно присел на край, не отводя от омеги глаз. – Я никуда не еду, – выдохнул он наконец. Изуку удивленно на него посмотрел и нахмурился. – Как же? – растерялся он. – Я… да… поехать никуда не смогу теперь, – неуверенно улыбнулся, – но вы? Отчего же? Я не болен, как видите, к возвращению вашему буду жив и здоров, – протянул он, хотя самому ужасно такого расклада не хотелось. Оставаться без Тодороки, скучать по нему, тосковать. Явственно Мидория вдруг почувствовал, что не может никуда без альфы своего, не хочет. Пусть и странный он, пусть и с оружием, зато надежный, внимательный, теплый. Пахнет вкусно, что слюни подтирать приходится (об этом Изуку никому не скажет). – Нет, – Шото покачал головой. – Не еду никуда, – повторил твердо. – Боюсь, случится чего, – признался. – С чего бы… – омега отвел глаза, а сам еле сдержал улыбку. – Я… – Тодороки плотно сжал губы, а после четко сказал: – вас сильно люблю, сейчас не оставлю. Мидория вздрогнул от удивления и непроизвольно улыбнулся, тут же к нему прильнув. – Вы… – он осекся, жутко боясь делиться морем чувств, что обуяли его так недавно, но так сильно, скоро, – вы тоже стали очень… очень дороги мне. Кажется… кажется, я тебя люблю, – еле слышно выдохнул он.