Песнь песков

За окном был уже вечер, Изуку неспешно прогуливался по крыльцу взад-вперед, погруженный в глубокие раздумья. Он стал сильно рассеянным за последние пару дней, мысли плохо получалось собрать в кучу. Сегодня Тодороки на целых двое суток уехал в соседнее поселение, следить, как распродается товар и налаживать новые торговые связи. Мидорию, конечно, предупредил. Тот в первый момент отреагировал спокойно, но ближе к вечеру начал переживать. С его течки прошло чуть меньше недели, омега успел свыкнуться с произошедшим, даже нашёл в этом что-то радостное, что-то занимательное. В первый день после всего случившегося омега просто не мог найти себе места: волновался, стеснялся, накручивал себя, постоянно вздыхая. Не знал, как с альфой теперь общаться должен, что говорить, как вести себя. Его сильно успокаивала мысль, что Шото к происшедшему относился с большой радостью и несколько раз повторил, что с нетерпением ожидает появления их вероятного ребёнка на свет. Однако, это не могло избавить его от смущения и волнения. Мидория метался, переживал. Он сам для себя ведь решил, что Тодороки не пара ему, что он пугающий. А так всё скоро изменилось, голова кругом идёт! Но на следующее утро Изуку чувствовал себя намного лучше. Сон помог ему свыкнуться с произошедшим. А следующее утро принесло еще и радость. Мидория успокоился и начал считать, что поступил правильно, у них теперь будет ребёнок. Не это ли прекрасно? А другой альфы кроме Шото у него никак не будет, нужно научиться с этим жить и радоваться. Днём Тодороки распрощался с ним, без стеснения поцеловал в щеки и уехал. У Изуку после произошедшего остался странный осадок то ли радости, то ли волнения и тревоги. К вечеру его переживания только усилились. Не желая отправляться спать, омега расхаживал по крыльцу и то и дело вздыхал, хмурясь. Слуги с волнением наблюдали за ним, не понимая причину столь странного поведения, они перешептывались, а когда пробегали мимо Мидории, виновато опускали глаза, боясь попасться под горячую руку. Изуку это даже забавляло: каким-каким, а злым в данную секунду он не был. Кода подошёл к нему осторожно, с робостью подал голос, сказав, что ему стоит лечь спать и не гулять на холоде, он искренне волновался. Но Изуку, не желая, отреагировал резко и решительно, сказал, чтобы никто в это дело не вмешивался и отправил Коджи отдыхать. Тот виновато скуксился и убежал. На небе постепенно зажигались звезды, Мидория безынтересно за этим следил, разминая затекшие, практически заледеневшие пальцы – сегодня он не поужинал, – и продолжал грустно вздыхать, с неохотой принимая реальность. Шото не приедет сегодня, глупо надеяться. О своём уходе он предупредил, во всех красках за завтраком рассказал обо всём: о том, с кем встречаться будет, с кем говорить, о том, куда поедет, что увидит, Изуку слушал его и кивал, не придавая этим словам большого значения, в первый момент даже обрадовался, решив, что ему стоит немного побыть одному, переосмыслить еще раз всё, успокоить душу и сердце, но после оказалось, что толку мало в этом. Мысли омеги наполнились тревогами, где же его альфа, что же происходит с ним, всё ли хорошо идёт. Тревоги стали столь сильными, что пришлось Изуку дела все свои бросить, не в состоянии он был ими заниматься. Но с чем же связаны все эти тревоги? Мидория не мог понять. – Ох, – он вздохнул, показалось, что облачко пара вылетело из его рта и исчезло где-то в темноте. А, может, и не показалось: сильно похолодало. Изуку потер еще раз ладони, понимая, что замерзает. Приказать нести плед было некому: слуги, точно крысы, разбежались по углам, наверное, испугавшись, а, может, и собираясь втихую чего с кухни стащить. За воротами шумел ветер, задувал во все щели. Было тихо. Люди давно разошлись, факелы всюду погасли. Мидория вздохнул и решил, что и ему пора, что бес толку тут стоять, морозиться. Тодороки, если узнает, злиться будет сильно, это уж точно. Изуку так явственно представил его недовольное выражение лица, что аж вздрогнул и поспешил в комнату. Та показалась невообразимо пустой без альфы. Мидория переоделся, лениво стягивая с себя дорогую одежду, и забрался под одеяло, закрыв глаза. Всё еще было холодно. И через некоторое время тоже. Омега недовольно сел, хмурясь. Он явственно чувствовал, чего, а, точнее, кого ему не хватает, но не желал в этом признаваться даже перед самим собой. – Да быть не может! – вырвалось у него, Мидория с силой ударил ладонью по мягкому матрасу. Вести себя-то он умел, но часто несдержан был, особенно по вечерам, когда встанет и проголодается. Изуку вздохнул. Его слишком сильно нервировала его привязанность к Тодороки, его неожиданная, такая странная, даже дикая привязанность к нему, чуть ли не нужда. Мидория задумался и пришёл к выводу, что их общая ночь не может быть тому причиной, нет. И не беременность уж точно, срок так мал! Но нужда была, омега переживал и мучался. Он долго не мог уснуть, погруженный в свои мысли, через полтора часа кликнул слугу, чтобы горячих принесли одеял, мерзнет он. Глубокой ночью наконец удалось уснуть. На утро беспокойства не прошли и после завтрака тоже. Прежде еда всегда могла легко его успокоить. Обеспокоенный сильно, что терпеть невмоготу, Изуку отправился побеседовать с матушкой, своим волнением поделиться. Та его приездом удивлена была сильно. – Сынок! – на лице женщины заиграла странная улыбка, радостная, искренняя сразу после того, как свой рассказ Мидория закончил. – Так ты ж любишь его просто! – воскликнула она весело. – Как! – омега подскочил. Он покачал головой и медленно сел обратно, хмурясь. Нет, не могла причина в этом быть. – А чего? Бывает такое, – уверенно сказала Инко, коснувшись его руки. – Бывает-бывает, ты не сомневайся. Вот у соседа нашего бывшего дочка была, ты её помнить должен. Хорошенькая, аж сил нет! И умница, и красавица, и рукодельница, прям загляденье. Так она от своего омеги тоже нос воротила долго, ходила так гордо, в её сторону не смотрела, семьёй не занималась. Её попрекали многие, а она – никак! Всё сама с собой и не мил ей никто в свете целом! А потом, смотрим… и вместе уже ходят, и за руку, и на торжества, и гулять. И видно, что не просто так, не виду ради. Вскоре у них и ребёнок родился. Изуку выслушал это внимательно, неопределенно кивая головой. Хорошо он помнил ту альфу, долго из головы выкинуть не мог, она по соседству жила, когда он еще маленький-маленький был. Помнится, бегал к забору и через щелку смотрел с замиранием сердечка детского, как девчушка та занимается, когда каллиграфией, когда арифметикой. Считай, первая любовь его. Вспоминая об этом, Мидория только усмехается. Хорошее время было, было, но прошло. – И что же, матушка? Сомнениями я полон, – протянул Изуку взволнованно. – А ты не сомневался, доверься мне, – с улыбкой сказала женщина. – Но так ли это? Разве мог я полюбить его? И так скоро! – омега покачал головой, не готовый принимать такое объяснение случившегося. Он нахмурился, задумавшись; пальцы, не заметно от хозяина, плотно сжали ткань шальваров в районе коленок. В комнате было очень хорошо: тепло, свежо, уютно. Приятный запах еды наполнял воздух, из-за окна доносились легкие голоса слуг и рабочих, такие повседневные, обыденные. Мидория вырос в этой среде, он так привычен к ней был. Но чего-то не хватало, беспокоило его что-то сильно, волновало, душу терзало, и омега, пусть и не хотел в этом себе признаваться, не хотел с мыслями такими соглашаться, всё равно понимал, что Шото ему не хватает, супруга законного, его запаха, его тепла, тела тепла, его внимательных, где-то слишком внимательных взглядом. Изуку скучает по ним. Он вздохнул. – Так, я думаю, так, – Инко мягко улыбнулась ему. – Только утром он уехал, а ты уже тревоги унять не можешь. – Что ж, – Мидория поджал губы. Так оно или не так, уверен не был. Но с матушкой всё понятно, она, пусть и была сильно строгой, отличалась ещё и редкостной сентиментальностью порой. Изуку знает, что родители ему только лучшего желают, матушка мечтает день ото дня, чтобы брак его счастливым и долгим был, чтобы любили они друг друга сильно, аж мочи нет. Вот и говорит… – Ты на меня так не смотри, – строго сказала женщина, – ещё беду на нас наведешь своими злыми взглядами! – Я? – омега растерянно моргнул, – матушка, что вы, – взволнованно на нее посмотрел, – да как я могу! – Ой, ладно уж, ладно, – Инко вновь подобрела и ободряюще ему улыбнулась. – Ежели не любовь это, тогда что? Ежели не любовь, то что сердце твое терзает? – Я… – Изуку открыл рот, но так ничего и не сказал, растерянно нахмурившись. Он бы и сам хотел знать. – Вот-вот, – женщина улыбнулась радостно. – Нет, лишь тревога, не более, – нервно проговорил Мидория, никак не желая соглашаться. – А что тревога? – Тревога, волнение, беспокойство. Даже страх! Но не пойму… за что страх… – И страх, и тревогу, и волнение! Любовь в себя всё впитало, – горячо проговорила Инко. – Ты не сомневайся, лучше радуйся! Он скоро воротится, вы снова вместе будете. И ребеночек у вас будет, десять, нет, лучше пятнадцать детей. – Будет, – согласился со вздохом Изуку. Женщина удивленно глянул на него, но он только улыбнулся, поднимаясь и кланяясь. – Отца хочу увидеть, – признался негромко. – Хисаши в кузнеце был, следил за работой мастеров. В краже их подозревает, представляешь! – Инко начала качать головой и быстро-быстро рассказывать обо всем, что у них в доме происходило. Изуку успевал только слушать и кивать. Хисаши нашелся не в кузнеце, а в саду, где он с хмурым видом руководил поливом цветов, бурча себе под нос что-то, как все плохо работают. Слуги были явно встревожены, даже напуганы, вздрагивали и нервно оборачивались, спеша как можно скорее закончить работу и сбежать с глаз отчего-то вечно недовольных господ. – Сын, – Хисаши сразу же обернулся на голос родни, радостно распахивая для Изуку свои объятия. То не без радости бросился к нему, прижимаясь, и быстро отстраняясь, боясь вызвать лишние шепотки. Отец сразу же начал расспрашивать его обо всем и удивляться в голос, чего он так рано приехал их навестить. Мидория только успевал улыбаться и кивать, рассеянно отвечая на многочисленные вопросы. Он осторожно рассказал о произошедшем, пытаясь придать голосу непринужденность и равнодушие, когда он говорил о Тодороки, но получалось это с большим трудом и из рук вон плохо. Хисаши был сильно удивлен, но ожиданий не оправдал, сказав ровно то же, что и жена. И радостен был и весел, говорил, что хорошо это, что правильно. А Изуку-то наивно полагал, что умное что-то услышит от него. Так и поехал домой ни с чем. *** Мидория сладко дремал, улыбаясь во сне. Под одеялом было очень тепло и комфортно, практически жарко: слуги на ночь положили омеге в ноге горячие камни, что весь день пролежали под солнцем, и периодически меняли их на новые, нагретые на костре. – Господин-господин, – кто-то звал его, но Изуку отмахивался от неприятного звука, уверенный, что обращаются вовсе не к нему, что это где-то за окном, далеко, что вот-вот и прекратиться. Но голос только усиливался, вновь и вновь повторяя: Господин, прошу, проснитесь! Мидория шумно вздохнул и открыл глаза, не сразу понимая, где он находится. Огляделся и расслабленно перекатился набок, устало посмотрев на взволнованного Коду, склонившегося над ним. – Который час? – выдохнул Изуку, убирая волосы с лица. Он глянул в окно – темень. – Ночь на дворе, чего ты меня будишь? – спросил недовольно, поднимаясь на локтях. – Если дело пустяковое, я же наказать тебя прикажу! – нахмурившись, погрозил он. Кода испуганно вздрогнул, виновато опуская глаза. – Господин, вовсе нет! – взволнованно воскликнул он. – Не так всё, – протянул виновато, покачав головой. – Вы же сами мне приказали, как господин Шото вернется, тотчас вам доложить. Он уже к воротам подъезжает! – вырвалось у омеги. Мидория дернулся. Он быстро-быстро заморгал, соображая. – Ох! – схватился за голову и вскочил. – Подготовь мне скорее одежду! – приказал и убежал в затворную комнатку, умываться. Спать хотелось страшно, ноги были слабыми, а всё тело болело, но от волнения от предстоящей встречи Изуку всего этого не замечал. Он второпях начал собирать волосы и натягивать рубах; сердце застучало быстрее и громче. Переживал сильно, хотел альфу встретить, как тот воротится. Обещал, что к обеду будет, а сам, раз, и ночью приехал, поспать нормально не дает! – Господин, слуги верблюдов уже уводят, господин на порог восходит, – взволнованно оповестил Коджи, глянув в окно. – Как? Так скоро? – Мидория в шоке тоже глянул в окно. Чаще, возвращаясь, в дом не спешили, обсуждая с подчиненными произошедшее, а Шото, нет, торопливо перебирал ногами. Проголодался? Изуку дурно затянул пояс на талии, бес сил опуская руки. Ткань съехал вниз, пояс был затянут слишком не туго, и шальвары, позорнейше, съехали с него, упав на пол. Омега всплеснул руками, грустно вздыхая. В ночи всё могло идти только наперекосяк. А он переживал так сильно, волновался, ждал мужа, пусть и не хотел признаваться в этом, встречи жаждал. А тот! Соизволил явиться ночью! Мидорию начала охватывать злость, только он подумал об этом. В коридоре давно уже было очень тихо, не единого звука не раздавалось: слуги боялись даже пробегать мимо господских покоев, не желая потревожить их сон и схлопотать по голове. Но тут в коридоре стало шумно, и Изуку понял: вот, Шото уже здесь. Что-то екнуло внутри, замерло и вновь дернулось, заставив его сорваться с места и кинуться к дверям, прям так, в одной рубахе, лохматый и заспанный. – Куда же вы? – Кода ринулся за ним в искреннем недоумении и страхе. – Господин, что вы! Господин, господин! – он схватился за двери, боясь куда-либо выпустить Мидорию в таком виде. – Господин, что вы творите? Простите, но ежели вы перед кем в таком виде предстанете, такие слухи пойдут, не отмоетесь. Господин, одумайтесь! – крикнул уже вслед. Изуку не стал его слушать, его разрывало изнутри. Переполненный ликования и какого-то детского восторга, он выскочил в коридор. У дверей дежурили стражницы, что, лишь заметив кудрявую макушку, поспешили низко поклониться и отвернуться, боясь быть уличенными в засматривании на омег. Впрочем, темно было настолько, что Мидория дважды чуть в стену не врезался, торопясь, его неподобающего вида никто увидеть не мог. Кода растерялся в первую секунду, но быстро с эмоциями совладал и стащил покрывала с перины у двери, поспешив вслед за Изуку. Тот замер на повороте у первого факела, встревоженно оглядываясь по сторонам; сердце продолжало стучать быстро-быстро, ладони потели. Мидория так и не решил для себя, что же чувствует. Родители так яростно говорили о любви, но уверен он не был, совсем не был. Полюбить Тодороки казалось невозможным, безрассудным и даже банально глупым! – Но явно не более глупым, чем то, что я делаю сейчас, – выдохнул Изуку и тихо захихикал, сжимая пальцами угол стены. В детстве он был очень непослушным ребенком. Даже не то, чтобы непослушным, просто хитрым и смелым, порядки и правила не любил, традиции не чтил. Быстро осознал, что господин, слуг начал строить, как нравится, самому хочется. Родители такому непослушанию и самоволию только дивились. С возрастом это прошло, Мидория стал спокойнее и учтивее, правильнее, всё необходимое выучил, присмирел, все, кто знал его прежде, диву давались и радовались. Но порой, в Изуку просыпался необъяснимый азарт, желание забыться и делать, что вздумается. О нем часто прежде говорили «взбалмошный» и ему это нравилось. Раньше опасность была, что за такую славу проблемы с браком будут, но теперь-то уже волноваться нечего: голова ныне оголена. – Господин-господин, прошу вас! – Кода нагнал его. – Господин, пожалуйста, ежели кто вас увидит, им глаза выколоть придется! – проговорил он испуганно, протягивая Мидории плед, пытаясь прикрыть его наготу. – Кода, не суетись, не волнуйся, – отмахнулся Изуку, в нетерпении покусывая губы. – Не переживай, в сей час весь дом спит, никто меня не увидит. А если и увидит, то не разглядит, черным-черно! – Господин! – Коджи запричитал, страшно волнуясь. Боялся, что слухи дурные пойдут, и о Мидории, и о нем. Изуку долго слушать не смог, рукой махнул, сказав, чтобы ушел с глаз прочь к себе, спал и отдыхал хорошенечко. Кода испугался такому приказу, но пытаться ослушаться не осмелился. Шото неспешно вышел из-за угла. Но первым до Мидории добрался его запах, насыщенный, крепкий, безумно приятный, уже практически родной. Изуку прижался боком к стене, чувствуя, что у него начинают глупо дрожать коленки. И шаги. Омега, как услышал их, сразу догадался, что альфа его идет, а, как увидел, в догадке уверился. Тодороки выглядел уставшим, сильно уставшим и запыхавшимся, выдохшимся. Подле него никого не было, видать, всех слуг разогнал. Мидория этому только обрадовался. Что-то затрепетало внутри него, необъяснимая радость наполнила изнутри, он шумно вздохнул и бросился к альфе на встречу, собираясь кинуться на шею, со всех сил прижаться. Шото до последнего его не замечал, двигаясь медленно, сонно, взгляд его вниз опущен был. Но как остался между них всего шаг, так голову поднял, дернулся, рука к клинку его метнулась, но быстро себя остановил, в шоке замерев. – Вы воротились домой, – выдохнул Изуку, прижавшись щекой к широкому плечу. – Я скучал сильно, – вырвалось само собой. Тодороки не сразу отозвался, долго вначале молча, появлением омеги сильно шокированный. Молчал, будто совсем не дыша. Мидория даже подумать успел, что не рад ему альфа совсем, что встречи вовсе не ждал он, что ошибкой было бежать к нему. Но все страхи развеялись, только сильные руки осторожно обвили его талию, притягивая ближе. – Я… – Шото открыл было рот, но слова в этот же момент кончились, и он замолк. Омега поднял глаза, солнечно ему улыбнувшись. – Нашей встречи я сильно ждал, – честно признался он, вздыхая. – Вы говорили, что завтра к обеду будете, но никак не ночью! – воскликнул с ноткой обвинения в голосе, – как негоже! Чего вы так со мной, вскакивать заставляете среди ночи, – он с трудом отступил – Тодороки никак не отпускал его, – прищурившись. Альфа удивленно на него посмотрел. Его взгляд соскользнул с чарующий изумрудных глаз ниже, на лице тут же отразилось недоумение и испуг. – Изуку! – он ринулся к омеге, схватив его до боли за руку. – В каком виде вы здесь! А если кто увидит! – Шото притянул его к себе и спешно двинулся по коридору в комнату. Мидория не успевал так быстро шевелить ногами, поэтому чуть ли не упал трижды, пока Тодороки не доволок его до двери. – Пустите, больно же, больно! – Изуку наконец смог вырваться из его хватки. – Чего вы, ну право же, – он виновато улыбнулся, отступая назад. Альфа с хмурым видом на него уставился. – Изуку, вам не пристало так при людях появляться, – строго проговорил он, покачав головой. – Да какие люди, ночь на дворе, – хихикнул Мидория и присел на край кровати. Первый восторг отступил, он осознал, что натворил. Жуткий стыд! Но на попятную идти поздно. – Хм, – Шото недовольно пожевал губами, явно злился. Но, однако же, своего негодования боле выказывать не стал, вместо этого спросил: – А чего же вы в столь поздний час не спите? Как верно заметили, ночь на дворе. Дела иль бессонница на вас напала? – предположил он. Изуку вздохнул и покачал головой. – Верить не станете, – протянул он, – но спал я. Честным сном спал, хорошим. – А проснулись чего? – Тодороки прищурился. – Ваше приближение почувствовал и, как по волшебству, проснулся, – радостно сказал Мидория, еле сдерживаясь от смешка. Шото всей правды знать не обязательно. – Вы колдовства сюда не приплетайте! – Ой, – Изуку махнул рукой и вздохнул. – Совсем не рады меня видеть, али как? – уточнил он чуть недовольно, склонив голову набок. Альфа помолчал секунду и быстро проговорил: – Рад-рад, безумно.