кот и птенчик

Юнги проснулся в темноте своей студии, не желая подниматься с неудобного дивана еще часов семь минимум. На ощупь парень отыскал на полу свой телефон. Чертов час дня. Мину стоило бы подняться и позаботиться о своем госте, но почему-то он укладывается обратно и, прикрыв глаза, вслушивается в тишину квартиры, нарушаемую аккуратными шажками. Кажется, щелкнула дверь ванной, захлопываясь. Спустя пару минут шум воды отражается от кафельной плитки. Мин улыбается, в этом доме такие тонкие стены. Парень переворачивается на бок, вслушиваясь и, кажется, почти засыпает вновь. Краем сознания он слышит короткий, мелодичный стон, заставляющий его щеки залиться краской, а его самого погрузиться в неуместные фантазии о том, чем занимается Чимин прямо за стеной. Эти смущающие фантазии будоражат, и становится, вдруг, не до сна. Юнги пытается сосредоточиться на дыхании, отговаривая себя от идеи прижаться ухом к стене и попытаться различить голос Пака среди всего шума. Он уговаривает себя успокоиться, пряча голову под декоративной подушкой. Уснуть, все же, не удается. Но минут через десять он слышит, как вновь хлопает неаккуратно соседняя дверь и в коридоре торопливо топают босыми ступнями. В голове старшего проскальзывает мысль о том, что этот дурачок снова не бережет себя и бродит голыми ногами по холодному полу его квартиры. Выждав еще десять минут, слыша, как младший возится на его кухне, Юнги, наконец-то поднимается со своего места, намереваясь принять контрастный душ, чтобы избавиться от зудящих на подкорке грязных фантазий. Ему требуется минут пять водных процедур, заставивших продрогнуть до костей, чтобы перестать крутить под прикрытыми веками картинку, которую он успел себе вырисовать. Закончив, наконец, с утренними ритуалами, Юнги набрасывает на пояс полотенце, чтобы со скоростью метеора добраться до своей комнаты и переодеться там в чистые вещи. И уже почти что при полном параде пройти на кухню, где уже вовсю хозяйничает Пак. Старший застывает буквально на пороге, когда взглядом сталкивается с фигурой, облаченной в его одежду. Это не впервые. Да, даже такого домашнего, немного растрепанного Чимина Юнги уже видел и не единожды, но сейчас в нем находится что-то особенное, оставляющее обжигающий поцелуй изнутри под ребрами, пробирающее до дрожи. Подушечки пальцев горят от желания прикоснуться, но он лишь сжимает кулаки и прокашливается, прежде чем прохрипеть короткое «доброе утро». Младший вздрагивает оборачиваясь и улыбается в ответ немного виновато. — Доброе, — он неловко кусает губы и возвращается к шипящей маслом сковороде, — я не очень хорошо готовлю… — Все нормально, ты не должен был, — хмыкает Юнги, приближаясь к парню со спины, останавливаясь чертовски близко. Пак напрягается слегка, нервно проверяя готовность завтрака. — Из-за меня Тэхен тебя среди ночи выдернул из дома, — тон сожалеющий, но, в то же время мелкий прощупывает почву, проверяет отношение хёна ко всему случившемуся. — Это моя работа, — беззаботно жмет плечами Мин, но младший не видит этого, лишь ощущает, как парень приближается к нему почти вплотную, проскальзывая ладонью между его телом и рукой с застывшей в воздухе деревянной лопаткой, чтобы выключить конфорку наконец. В таком положении они и застывают, — но ты, черт подери, совершенно не умеешь пить, Чимин, — шепчет Юнги совсем рядом с чужим покрасневшим ухом. — Прости. Я просто хотел набраться храбрости и поговорить, — несмотря на свое смущение, Пак делает короткий шаг назад, впечатываясь в чужое горячее тело. Юнги нервно выдыхает, прикрывая глаза на мгновение. — Ты много вчера говорил, да, — усмехается он издевательски и борется с навязчивым желанием прикоснуться к так откровенно предоставленному ему телу, — помнишь все? — Да, — шепчет Чимин, дрожащими руками перехватывая запястье хёна и перемещая его руку себе на талию, тут же напрягаясь под почти невесомым прикосновением, — и от слов своих не отказываюсь. Хочу, чтобы ты поцеловал меня, — краем глаза Мин замечает, что тот по привычке уже жует свои губы. Старший успокаивающе сжимает руками крепкую талию, поглаживая большими пальцами под ребрами, посылая по телу в объятиях разряды тока, — и в постель к тебе хочу… — Ты там ночевал сегодня, — усмехается Юн, краем сознания понимая, к чему они вдвоем идут. И это осознание душит вместе с сомнениями, закрадывающимися в бедовую голову. — Это было так бессмысленно без тебя в ней. Черт, — сдается Чимин под ненавязчивыми поглаживаниями ладоней, заскользивших по животу, и откидывается лохматой макушкой на плечо хёна, — не заставляй меня говорить это. Я чертовски смущен… — Чимин, я не понимаю… Врет, нагло врет. Он все понимал с самого начала, с самого первого чертового утра, когда на него с надеждой смотрели эти заспанные глаза, когда это крепкое, но все еще отчего-то кажущееся хрупким, тело, куталось в его куртку, вдыхая его запах, сохранившийся на воротнике. Юнги утыкается аккуратно носом за ухо младшего, втягивая собственный запах, впитавшийся в чужую кожу. От Чимина так отчетливо пахло его гелем, его шампунем и, кажется, даже парфюмом. — Ты брал мои духи? Пак хнычет и прячет порозовевшие щеки в ладонях, ускользая от хитрого прищура старшего, что вблизи пытается разглядеть его. — Мне они нравятся, я… — Все нормально, мне нравится, когда ты пахнешь мной, — говорит старший и сам же смущается, еле касаясь губами все еще влажного после душа виска, ощущая слабое биение пульса под кожей. Чимин накрывает своими ладонями руки, так трепетно обнимающие его, и собирается со всей своей храбростью. — Ты не хочешь меня? Юнги словно бы цепенеет от этого вопроса, возвращаясь в реальность из приятного забытия. — Потому что я хочу, давно уже, — шепчет еле слышно младший, нервно сжимая своими пальцами чужие запястья, — прости, я…забудь, — Чимин пытается выбраться из ослабевших трепетных объятий, пряча взгляд от Мина, но тот сжимает его крепче, притягивая и обратно впечатывая в себя дрожащее тело. — Стой, остановись, Чимин, — парень перехватывает руки, что беспорядочно пытались расцепить крепкую хватку, — послушай. Твой вопрос просто смутил меня. Вот и все, — с надеждой на понимание тянет Юнги, опаляя своим дыханием чужие щеки. — Я не… — Конечно, Чимин. Я хочу тебя, — Пак вздрагивает, успокаиваясь в надежных руках хёна, прислушиваясь к потяжелевшему дыханию за спиной, — когда ты носишь мою одежду, хочу, — будто в подтверждение своих слов, Юнги отпускает успокоившегося Чимина, и ныряет ладонями под растянутую футболку, оглаживая подтянутый живот, — когда смотришь своими невозможными глазами с надеждой и просишь поцеловать, хочу, — а младший не знает, куда себя деть, хватает воздух крупными глотками и кусает уже раскрасневшуюся губу, — и, когда кусаешь эти свои блядски прекрасные губы, боясь попросить, тоже хочу. Особенно хочу, когда стонешь в моей ванной, пока я схожу с ума в соседней комнате, — тело в руках вздрагивает, Пак оборачивается резко, встречаясь своими немного испуганными оленьими глазами с хитрым прищуром, подтверждая своим румянцем догадки старшего, — как можно не хотеть? — Юнги, можешь меня… Жалостливый, неуверенный шепот тут же тонет в поцелуе. В нежных, невесомых касаниях растворено концентрированное желание. Парень дает развернуться Паку в своих объятиях, но оставляя одну из ладоней на горячей коже под футболкой. Чимин отвечает на поцелуй, вкладывая в тот все свое облегчение, все тревоги, растворяющиеся в чужой уверенности. Ему становится так хорошо, так спокойно. — Если честно, — шепчет он между очередным соприкосновением губ, — я не очень хочу есть, — Юнги в ответ на это усмехается, оставляя поцелуй на розовой щеке, которую так и хочется укусить… — Ну, тогда свой завтрак я, пожалуй, перенесу в постель? — Боже, это так смущает, — хнычет младший, когда чувствует, как парень берет его за руку, сплетая их пальцы меж собой, и тянет в сторону своей спальни. Они останавливаются возле кровати уже через минуту, чувствуя себя крайне неловко, — боже, я сгорю от стыда, — бубнит себе под нос Чимин, но, вдруг, чувствует, как Юнги вновь берет его за руку и кладет ладонь себе на грудь, прижимая своей сверху, не давая убрать. Паку, кажется, что он начинает задыхаться от смущения, когда вдруг понимает, как бешено под его ладонью колотится чужое сердце, — Юнги… — Я не могу отделаться от мысли, что держу в своих руках что-то настолько ценное, что я этого не заслуживаю, — улыбка трогает губы парня, когда он замечает влагу в глазах младшего, — эй, не плачь. — Заткнись, хён! Блин, ты можешь просто завалить меня, чтобы мы не думали о том, что делаем? Почему ты такой, а? — Какой? — Заботливый, добрый… Черт, хён, ты так нравишься мне! Юнги коротко смеется, вновь притягивая к себе этого невозможного парня. По правде, Чимин и не представляет, сколько эмоций из-за него бушует в этом, казалось бы, хладнокровном юноше. Мин целует настойчиво, глубоко и со вкусом, ощущая на языке покалывания мятной зубной пасты. Он будто бы не способен насытиться самим ощущением мягких губ в своем плену. Их поцелуи становятся более жадными, глубокими и влажными. Юнги незаметно оттесняет парня все дальше и дальше, пока тот не упирается щиколотками в кровать позади себя. Чимин доверчиво падает в ворох постельного белья, больше похожего на гнездо, которое сам он и соорудил во сне, загребая в свои объятия все мягкое и знакомо пахнущее. Юнги упирается коленом между разведенных младшим ног, смотрит сверху вниз внимательно, изучающе. Парень смотрит в ответ жадно, облизывая свои зацелованные губы, волосы в беспорядке рассыпаются по синему покрывалу, широкая майка задралась чуть ли не до груди, обнажая рельефный живот, которым сам старший похвастаться не может. Поэтому, бросив оценивающий взгляд, на обтянутые тканью домашних штанов аппетитные бедра, он опускается, запечатлев почти целомудренный поцелуй на блестящих влагой губах, тут же опускаясь к обнаженному животу. Он осыпает бронзовую кожу, пахнущую любимым гелем для душа, короткими поцелуями, кое-где мягко прикусывая, в ответ на что Пак судорожно сжимает влажные волосы на затылке старшего. Юнги опускается поцелуями к самой резинке трикотажных штанов, не скрывающих уже возбуждения. Цепляясь за край одежды длинными пальцами, он поднимает свой взгляд на Чимина, внимательно следящего за всем, что делает с ним его невозможный хён. — Можно я сниму? Чимин в ответ коротко кивает. — Да, но у меня не было с собой белья и, — парень не заканчивает предложение, просто отводит стыдливо глаза в сторону, потому что чертовски смущающе открываться вот так перед парнем, который тебе нравится. Юнги сглатывает в предвкушении, снимая мешающий предмет гардероба, и с жадностью рассматривает везде гладкую кожу, открывающуюся сантиметр за сантиметром, пока не стягивает ткань до колен. Приподнявшись, чтобы снять все окончательно, он оставляет Чимина обнаженного, в одной его сбившейся футболке, разморенного лаской, возбужденного и раскрытого перед ним. — Красивый… Я, если честно, часто представлял, что ты скрываешь под моей одеждой, — немного нервно усмехается Мин, опускаясь вновь на постель и нависая над мягко улыбающимся ему Паком. Тот тянет свои руки, убирая лезущие в глаза влажные волосы, и оставляет короткий, невинный поцелуй прямо на кончике носа. — Ну вот он я. Весь твой. Протяни руку и возьми… — Блять, — шепчет старший заворожено и наклоняется, чтобы оставить короткий кусачий поцелуй где-то под челюстью, спускаясь ниже, — можно я оставлю засос? — Да, да, да, — торопливо соглашается Чимин болванчиком кивая. Юнги разрешение с удовольствием принимает и выцеловывает напрягшуюся под влажными касаниями шею. Кусает легко, а затем ласково зализывает то же место, на языке перекатывая соль краснеющей кожи. Мин спускается этими бордовыми пятнами, словно следами обуви на заснеженной тропе, к соблазнительно выпирающим ключицам. Он ведет вдоль одной из них кончиком языка, прикладывается губами почти что неощутимо, как к святыне. Тело под ним выгибается, и с губ младшего слетает облегченный вздох, стоит только изнывающему возбуждению прижаться к бедру Юнги. Парень в ответ лишь хмыкает и скользит коленом по матрацу выше, прижимаясь к крепкому, налитому члену плотнее, заставив Чимина неосторожно выпустить из груди мелодичный стон. — Ты даже стонешь красиво, — хвалит Мин, а потом приподнимается и рассматривает уже полностью разбитого предвкушением Пака, — что ты делал в ванной? Чимин не отвечает, машет отрицательно головой, глаза отводит стыдливо, а Юнги в ответ улыбается догадливо и кладет руку поверх чужого возбуждения, прижимающегося к животу, обводит большим пальцем розовую головку, размазывая предэякулят. Пак выдыхает громко, руками скользя по смятому под ним покрывалу, не зная куда себя деть. — Этим занимался там? Держался хорошо, но я слышал, как сладко ты простонал. Прямо у меня за стеной. Я думал, что мне показалось, что я с ума схожу, выдумываю, — шепчет парень, обхватывая рукой крепкий ствол, размазывая по нему естественную смазку, которой оказывается недостаточно. Он поднимается с измятого места вновь, отрываясь от созерцания желанного тела в своей постели. Он роется в тумбочке, замечая периферийным зрением, что Чимин подбирается на кровати, устраивается удобнее, и разглядывает его заинтересованно приподнявшись на локтях. — Я готовился вчера, — разрезает воздух комнаты неожиданное признание, — думал, что выпью немного, приду к тебе и, — Пак запинается, тяжело сглатывая, — и не был уверен, чем закончится наш разговор, но решил перестраховаться, — парень ловит на себе удивленный взгляд и жмет плечами неопределенно, — я надеялся, что ты меня…займешься со мной сексом, — уши юноши печет от неловкости, — не смотри так на меня. — Мне так же неловко, как и тебе. Не думай, что это так легко для меня, — Юнги слегка прокашливается, возвращаясь к своему занятию и, наконец-то, находя наполовину пустой крем для рук. Мин возвращается к кровати, забираясь на нее, чтобы нависнуть вновь над младшим, и оставляет целомудренный поцелуй на зардевшейся скуле. — Я и сегодня надеялся, — старший не обращает внимание на это заявление, целует за ухом, ощущая дрожь по чужому телу, — там в ванной… До Юнги не сразу дошло, о чем говорит Чимин, но, когда дошло, он отстранился за секунду, ловя напуганный взгляд. — Повернись, — голос Юнги глубокий, возбужденный. Пак спорить не собирается. Не теряя времени, разрывает зрительный контакт и переворачивается на живот, открывая хёну прекрасный вид. Старший шумно выдыхает, ощущая, что ему понадобится куда больше выдержки. Юнги в курсе был, насколько сексуальное тело у этого птенчика. Оно крепкое, рельефное, пластичное. К своему стыду Мин не единожды засматривался на подтянутую округлую задницу своего спутника, но то, что он видит сейчас, совсем немного выбивает воздух из легких. Кожа на округлых половинках выглядит буквально бархатной, такой нежной, что хочется прикоснуться немедленно, но Юнги отказывает себе в этом удовольствии. Тишину комнаты разрезает только тяжелое дыхание. — Хён, — Пак неуверенно ерзает, оборачиваясь через плечо, — хён, пожалуйста. Юнги чувствует, как в ответ на жалобную просьбу его член заинтересованно дергается, гребанный фетишист. — Что? — Сделай что-нибудь. Я хочу, чтобы мы сделали это. Я, — Чимин замолкает, неуверенно отводя взгляд, а затем вновь ерзает, пытаясь удобнее угнездиться, чтобы, уткнувшись залитым смущением лицом в подушки, расположить ладони на собственной заднице. Мин следит внимательно и громко сглатывает, сжимая свой стояк сквозь одежду, пытаясь принести себе хоть какое-то облегчение. Чимин не помогает, неуверенно оттягивая пышные половинки, открывая отличный обзор на все еще раскрасневшуюся дырочку, — какое еще приглашение тебе нужно, — капризно бурчит парень, не оборачиваясь. Потому что даже мочки его ушей горят от стыда. Это далеко не его первый секс, он не ханжа, вообще-то он и не такое вытворял порой, но с Юнги… С ним все ощущается иначе. Будто бы эта близость значит в миллиарды раз больше, чем должна. Это немного тревожит, не дает окунуться с головой в испепеляющую страсть и сделать то, чего им обоим в глубине души давно хочется. — Черт, я свихнусь с тобой… Юнги просто сдается. Он больше не может думать о будущем, о последствиях и прочем душевном дерьме, когда его буквально умоляют себя трахнуть. Мин от этой мысли морщится, понимая - что его смущает. «Трахнуть» — неподходящее слово, «секс» слишком мало значит, а для «занятия любовью» слишком рано в их случае. Что же это такое? Они так торопятся… Парень вновь загружается, пока не замечает, как так бессовестно сминающие пышную задницу ладони, дрожат, как все это маленькое, открытое перед ним тело подрагивает. Чимин переживает не меньше, тоже боится все испортить между ними. Сердце старшего наполняется теплом и нежностью, которую он должен истратить по назначению, позаботиться. Нет, он не будет трахать Пака, он не станет заниматься с ним бессмысленным сексом… Он просто приласкает этот дрожащий комочек сомнений и одиночества, разделит с ним удовольствие, как недавно разделил боль, как делил тревогу. Да. Он так и сделает. Мин решительно приближается и оставляет заботливый поцелуй на одной из чужих ладоней, раскрывающих себя так доверчиво для него, та тут же сжимает бархатную кожу сильнее, оставляя за собой розовеющие следы. — Убери руки, Чимин, — тон его успокаивающий, придающий уверенности, а потому младший слушается, предвкушающе выгибаясь, подставляясь, и, получая в награду влажный поцелуй где-то между лопаток, вздрагивает всем телом. Юнги скользит сухими губами вдоль позвоночника, ныряет языком в соблазнительные ямочки на пояснице, когда добирается до них, и слышит задушенный подушками стон, — ты только дыши, малыш, — хмыкает, когда Пак замирает вдруг, даже дышать перестает. Хорошо, что старший не видит, как от последнего слова парень поджал низ живота, ощущая накатывающую волну возбуждения. Юнги мягко гладит бархат бронзовой кожи слитным движением от колен и до ягодиц, разминая большими пальцами натруженные мышцы. Чимин нетерпеливо стонет, вертит задницей, трется истекающим членом о смятые покрывала и просит поторопиться. И Юнги не может ему отказать, потому что кажется, что еще чуть-чуть и он позорно кончит от одного вида перед собой. Мин подбирает крем для рук, потерявшийся в складках разномастной ткани, и выдавливает себе на пальцы, отмечая, что нужно приобрести чертовы литры смазки, потому что после того, что он увидел, тяжело будет держать свои руки при себе. Чимин горяч, как сам ад. И Мину с ним не тягаться. — Насколько ты себя подготовил? Пак непонимающе оборачивается, промаргиваясь часто, смотрит своими черными глазами выжидающе, поторапливая. — Сколько пальцев? — Три, — хрипит юноша, не отводя больше стыдливо глаз. Он так хочет, так возбужден, что стыд истлел внутри под властью навязчивого желания. Мин понимающе кивает и оставляет влажный поцелуй, где-то у копчика, Пак от острого ощущения удовольствия, пронзившего его, выгибается и стонет жалобно. Воспользовавшись этим, Юнги, наконец-то скользит двумя пальцами в расслабленное лаской кольцо мышц. Чимин принимает их хорошо, дышит глубоко, дает войти по самые костяшки, решительно вертит задницей, пытаясь насадиться еще. Боли он не ощущает предсказуемо, не зря ведь готовился, лишь непривычная наполненность немного смущает. Пальцы Юнги длиннее и чувствуются острее, потому что чужие, непредсказуемые в своих мягких, оглаживающих ласково движениях, давящих на горячие стенки изнутри немного неуверенно, боясь причинить боль. Конечно, Чимин у старшего не первый, но самый важный из тех, кто был. Пак вертится, призывно выгибается, а Юнги в ответ лишь шлепает его неловко по заднице, где краснеющим пятном расползается след широкой ладони. И где-то в глубине груди рождается удовлетворенный стон, который он не выпускает. Мин не ждет реакции Пака, добавляет еще один палец, погружаясь настойчивее и глубже, игнорируя самое чувствительное место, кружа шершавыми подушечками вокруг, пока мышцы под натиском уверенных движений не расслабляются и не приходит время для четвертого пальца. — Хватит, я готов, — просит его Чимин, оборачиваясь через плечо, — пожалуйста, хён. Юнги глубоко вздыхает, чтобы не сорваться и не сделать ошибку. — Ты не готов, Чимин, подожди еще немного… — Я не могу, не хочу! — Не капризничай, — строго обрывает его старший, размазывая больше густого крема по пальцам, и возвращается к своему занятию. Он проталкивается вновь на три и пристраивается четвертым пальцем, ощущая тугое сопротивление мышц. Пак шипит немного болезненно, но пытается расслабиться, насколько позволяет тупая боль. Юнги толкается глубже и сгибает пальцы так, чтобы надавить на давно найденный и намеренно избегаемый комок нервов. Чимина встряхивает всем телом, как от разряда током. Он мычит неопределенно, получая следующий разряд и еще один, пока не начинает скулить, в попытке уйти от острых ощущений, но старший придавливает его поясницу свободной ладонью и продолжает терроризировать чувствительную зону, пока четвертый палец не проталкивается внутрь до конца. — Боже, боже, — шепчет заполошно Чимин, когда его простату наконец оставили в покое, давая ему спокойно вздохнуть. — Всего лишь я, — шутит Юнги, поворачивая слегка руку и лучше растягивая поддающиеся мышцы. — Я отсосу тебе после, — обещает подбиваемый возбуждением Пак, — или сейчас. Блять, я хочу тебе отсосать… — Эй — эй, — Юнги успокаивающе поглаживает поясницу парня, проникая глубже внутрь, — ты можешь сделать это в любой другой раз. Потому что я, блять, притронулся к себе единожды, так что прости, если кончу, как только войду, — он усмехается нервно, готовя себя к тому, что шутка может оказаться правдивой. — Тогда нам точно пригодится мой рот, — немного смущенно смеется Чимин, рождая внутри Юнги такое уютное тепло, что расплакаться хочется от этого необыкновенного чувства. Он, наконец вытаскивает свои пальцы, оставляя внутри младшего неприятное тянущее ощущение пустоты. — Я возьму на заметку, если вывезем второй раз, а теперь подтяни колени… — Нет, — возмущается парень, переворачиваясь неловко на спину, — я хочу так, хочу видеть тебя! — Но так может быть больнее, — мешкается Юнги, уже стягивающий с себя штаны с бельем под изучающий взгляд красивых глаз. Чимин ничего не отвечает, только разглядывает обнаженное бледное тело перед ним и облизывается торопливо на худые ноги и очевидно болезненно стоящий, истекающий смазкой член. — Если ты будешь держать меня за руку, то у меня ничего не будет болеть, — мягкая улыбка трогает пухлые губы, и Мин тяжело вздыхает, мирясь с бессмысленным своеволием партнера. Он подползает выше, устраиваясь между приглашающе разведенными коленями, оказываясь в плену живого, гипнотического тепла. Чимин приподнимается на локтях и сминает тонкие губы старшего в успокаивающем поцелуе. Юнги не отрывается от сладких губ, на ощупь находит тюбик с кремом и щедрой порцией смазывает блестящий собственной влагой член. Пак предвкушающе выгибается, крепче коленями сжимая худые бока, спрятанные под серой хлопковой футболкой. Мин нехотя отрывается от сводящих его с ума губ, чтобы приставить истекающую головку к растянутому входу и медленно толкнуться внутрь, ловя сорвавшийся мелодичный стон своими губами. Чимин смотрит в его глаза неотрывно, с надеждой. Выступившая на глазах влага заставляет ресницы, не дающие ей сорваться каплями по коже, слипаться. Юнги толкается еще раз и на ощупь находит чужую подрагивающую ладонь, сплетая их пальцы между собой. Чимин стонет тихо, бережно сжимая чужую руку сильнее в ответ. И когда Мин входит до конца, то замирает, наслаждаясь жаром чужого тела, пышными бедрами, объявшими его бока, блестящими глазами, смотрящими ему прямо в душу, вздымающейся под ним в тяжелом дыхании грудью, скрытой под мятой тканью футболки. И он чувствует что-то, что раньше не испытывал. Обожание и восторг, несравнимые ни с чем. Он не находит способа передать свои эмоции лучше, чем тот, который они выбрали. Юнги медленно выходит почти до конца и вновь скользит глубоко внутрь, пока не сталкивается с чужими влажными от испарины пышными бедрами. Он толкается вновь, заставляя Чимина жадно вдохнуть, пропитанный терпким запахом, воздух. Пак выгибается, подстраивается под ласковые движения, принимает все то, что ему отдает старший. И не нужно никаких слов, чтобы ощутить нечто инородное, пронизывающее невидимой нитью насквозь: из чужого тела в его собственное. Юнги дышит загнанно, чувствуя, как мягкие, разработанные стенки сжимают его каждый раз чуть сильнее, стоит только ему толкнуться глубже и резче. Пак стонет негромко, но так сладко и так благодарно, что хочется этот звук поймать и перекатывать карамелькой на языке. Мин чувствует, как удовольствие скатывается каплями дождя вдоль тела к низу живота, и он невольно начинает толкаться глубже, беспорядочнее, чувствуя, что Чимину это тоже по душе. Младший кусает губы, сжимает чужую ладонь крепче, упирается пятками в смятые в ногах одеяла и поднимает таз выше. И вот, когда Юнги двигается под другим углом, Пак срывается на крик, судорожно сжимая в себе его член. Юноша хочет торопливо опуститься, сбежать от острого чувства, но Мин подхватывает его свободной рукой под поясницу, выходит из его тела и подтягивает вверх. Чимин не сразу понимает, что от него хотят, утонув в приятных ощущениях и капризно возмущаясь из-за того, что его этого вдруг лишили. Он помогает себе руками, чтобы подняться и устроиться на коленях старшего. Они путаются в сваленном постельном белье, неловко смеются, но не дают друг другу отстраниться, боясь потерять тепло, образовавшееся между ними. Оно ощущается, словно бы они окутаны пуховым одеялом, отделены от всего мира вокруг. Пак ерзает, пристраиваясь и с болезненным шипением насаживается сверху, обхватывая старшего руками за шею. В таком положение член входит в него глубже, распирает изнутри непривычно и ощущается лучше. Но поначалу это кажется немного болезненным. Мин мнет пальцами крепкие бедра, расположенные по обе стороны от его собственных, пытаясь не сорваться и дать им обоим привыкнуть к новой позе. Чимин хнычет едва слышно и прижимается всем телом ближе, проклиная футболки, в которых они оба остались за то, что мешают ощутить жар чужой кожи, хотя есть в этих клочках тряпки что-то извращенно привлекательное и домашнее. Пак стонет от неожиданности, когда Юнги нетерпеливо перехватывает его член, размазывая естественную смазку по всей длине ласковыми движениями, заботливо скользит обратно вверх по стволу и массирует большим пальцем под головкой, срывая с искусанных губ Пака стон. — Ты можешь двигаться? Или… Чимин не дает договорить, приподнимается плавно, напрягая бедра под цепкой хваткой музыкальных пальцев, и насаживается обратно резко, по самое основание, выбивая из груди стон. Мин переживающее скользит свободной рукой по ляжке вверх — под футболку, по ребрам. Юнги гладит липкую кожу, успокаивает поцелуями в подставленную шею, следом под челюстью, на щеках оставляет россыпь, а затем припадает к раскрытым в глубоком вдохе губам, сминая их жадно. А Чимин рвано двигается, разбиваясь под ласковыми движениями рук на разгоряченном крепком теле и на изнывающем возбуждением члене, пытаясь урвать все удовольствие, которое ему дают. Двигается сквозь усталость, игнорируя, как легкие жжет от нехватки воздуха, вслушиваясь в подбадривающий шепот, опаляющий раскаленным дыханием кожу. — Ты такой молодец, так хорошо двигаешься, — повторяет раз за разом старший, надрачивая младшему быстрее, чувствуя, как тот с каждым движением сжимается все сильнее, предвкушая оргазм, — давай, малыш, ты такой умница, — и Чимин стонет, двигаясь беспорядочнее, быстрее и резче. — Так хорошо, Юнги, так хорошо, — скулит еле слышно, чувствует ускоряющиеся движения руки на своем члене и двигается, двигается из последних сил, пока мышцы не сводит судорогой раскаленного удовольствия. Он сжимается непроизвольно на члене старшего, который толкается сам в чувствительное после оргазма нутро, пока не кончает. Он утыкается обессилено в плечо младшего, притягивая того к себе сильнее, будто бы пытаясь в него врасти, быть поглощенным. Они тяжело дышат, обжигают легкие кислородом, отходя от острой вспышки удовольствия. Сколько проходит времени никто не знает, известно лишь то, что каждый из них готов просидеть так целую вечность и дольше. Пак в объятиях Юнги подрагивает бесшумно, заставляя старшего отстраниться непонимающе, пытаясь включить обратно мозги, которые расплавились под действием возбуждения. Чимин отлипает нехотя и с хитрым прищуром разглядывает растерянное лицо, по обыкновению, спокойного хёна, — ты кончил в меня, — посмеивается издевательски, видя, как на лице напротив расцветает весь ужас осознания. — Блять, — шепчет Юнги пораженно, — блять, Чимин, прости, я, — он напрягается, пытается резко отстраниться, но Пак не дает ему, держит крепко в объятиях и не выпускает. — Эй, все в порядке, хён, — пытается его уговорить младший, — ничего страшного… — Нет! Блять, я даже не подумал о защите, блять, я идиот… — Хён, все нормально, — Пак видит, как в глазах старшего плещется неподдельная паника и не знает, что делать сидя у того на коленях с членом, все еще покоящимся в его заднице, — хён! И только строгий приказной тон заставляет Юнги замолкнуть в своих бесконечных извинениях. Чимин заботливо заключает любимое лицо в своих влажных ладонях и смотрит доверчиво в виноватые глаза. — Поверь мне, все хорошо. Мне было очень хорошо, Юнги, — на лице светится блаженная улыбка, а Мин все равно хмурится, открывая рот, чтобы возразить, но Пак не дает ему и шанса, оставляя совершенно невинный, полный чувств поцелуй на лбу, разглаживая задумчивые складки между бровей, даря какое-то умиротворение одними своими губами. И старший успокаивается, вновь сжимая драгоценного мальчишку в бережных объятиях. — Я чертов безответственный дегенерат, — виновато бурчит он в шею, усыпанную засосами. — Ну хватит, — снисходительно гладит его по макушке Пак и усмехается, — ты мне нравишься даже безответственным дегенератом, — снова посмеивается, но уже вместе со старшим. — Чимин, я должен сказать… — Конечно. Но, наверное, тебе стоит уже выйти из меня, становится немного неуютно… — Блять, — ругается на себя снова старший, расцепляя объятия и наблюдая, как недовольно морщится милейшее личико Пака, пока тот снимает себя с уже мягкого члена, ощущая неприятную пустоту и липкую влагу, выливающейся из него спермы. Им нужно в душ, но на языке крутятся слова, которые нужно сказать именно сейчас, не упустить момент. Юнги виновато оглядывает весь беспорядок, который они устроили и с обреченным стоном, валит обожаемого мальчишку на кровать, нависая сверху, не давая сбежать, — я скажу это. — Скажи, — понимающе кивает Чимин, ласково поглаживая ладонью алые щеки. — Я никогда никого не любил, так что не знаю, насколько уместно это слово между нами сейчас. Кажется, будто слишком рано произносить его. Но рядом с тобой я чувствую себя дома, чувствую себя счастливым и нужным. Ты — самое простое и ясное, что есть у меня в жизни, Пак Чимин. — Мне кажется, Юнги, что это самое близкое к любви описание, — шепчет парень немного неуверенно, оставляя поцелуй прямо на кончике носа старшего, — я тоже боюсь поторопиться, хён, но… Я тороплюсь тебя, Юнги. «Я тороплюсь тебя». И Юнги смеется, понимая и принимая такое по-детски простое и нелепое признание, оставляя бережный поцелуй на саднящих уже губах. Они еще успеют признаться друг другу иначе, серьезнее и взрослее. Некуда торопиться, хотя… — Я тоже тороплюсь тебя, Чимин…