Ólafur Arnalds - Not Alone
Сердце Юнги болезненно щемит, когда он узнает мелодию. Та самая песня, которую он написал для Пака. Глаза предательски щиплет. Один из софитов брызжет золотым светом в середину сцены, где лежит хрупкое, дрожащее тело в белых одеждах. Рука тонкая и легкая, будто перо, взмывает вверх к свету, следом подтягивается тело. Так невесомо, словно бы и не из плоти вовсе. Пак не танцует, он играет мелодию, которую хён написал для него. Живет ее, текущую по жилистому телу, по артериям, сквозь самое сердце. Медленно, к золотому, почти небесному свету начинает примешиваться красный луч, а движения танцора становятся словно бы тяжелее, плотнее, тогда Мин впервые сталкивается с этим взглядом, в котором что-то большее чем море или океаны, глубже, чем Марианская впадина, болезненнее ломающихся ребер. Что-то забирающееся скользкой змеей под дых, гнездящееся там и находящее вдруг покой. Чимин не танцует, а мечется по сцене раненным зверем, Юнги замечает плывущие черные дорожки макияжа на щеках и подрывается с места, будто бы готовый взбежать на сцену и увести оттуда младшего. Мин может поклясться, что по залу проходится осуждающий шепот, но ему плевать. Легкие обжигает сгустившимся воздухом, когда под последние трепетные ноты, дрожащее тело, потерявшее в миг всю свою осязаемость, опускается на пол, скрываясь за широкими белоснежными рукавами в лучах кроваво-красного софита. Спустя мгновение тишины на сцене вновь общее освещение, по залу шелестом листвы разносятся аплодисменты. Чимин, тяжело дыша, поднимается на ноги для поклона, но встречается с улыбкой, который, кажется, увидел впервые в ту чертову ночь и привязался, почувствовав в ней что-то такое, чего ему так долго не хватало. Пак улыбается измученно в ответ и не дожидаясь ведущего, который должен заключить номер, срывается с места и спрыгивает со сцены, несясь что есть мочи в чужие руки, в чужую власть. Кто-то удивленно ахает у них под боком, кто-то шепчется и тыкает пальцем, когда Юнги хватает танцора за кисть и срывается с места к выходу. Студент, стоящий у входа, следя за порядком в зале, любезно открывает перед ними дверь, за которой они скрываются. Ледяной ветер бьет в заплаканное, но какое-то счастливое лицо Чимина, когда он высовывает голову из окна авто. — Обветришь лицо или заболеешь, — бубнит Юнги, сквозь тщательно скрываемую им улыбку, когда юноша на соседнем сидении, наконец-то, спокойно усаживается, закрывая продувающее салон окно. Он смотрит на пейзажи, мелькающие перед ним и изредка на своего водителя, ставшего таким неожиданным спасением. — Куда мы едем, — интересуется парень, словно бы невзначай. — В мое любимое место, когда я злюсь, — усмехается старший, ловя удивленный взгляд пассажира, — что? — Я не верю, что ты умеешь злиться… — Еще как умею. И, если бы не это место, то я бы давно стал маньяком-потрошителем, — усмехается беззлобно, пытаясь не обращать внимания на изучающий его взгляд, — мне показалось, что тебе нужно выпустить все, что тебя терзает, чтобы пережить это дерьмо… Пак на глазах мрачнеет, отворачиваясь, тело вновь напрягается, когда он еле разборчиво под нос себе спрашивает. — Не хочешь узнать? — Только если ты хочешь рассказать, — жмет плечами хён, пристально наблюдая за трассой, — я знаю только одно, Чимин. Я не стану осуждать тебя за секс. Где бы то ни было и с кем бы то ни было. Я тоже, знаешь ли, не стану самым старым девственником планеты. Я осуждаю лишь того ублюдка, который так распоряжается чем-то столь личным. — Но я чувствую себя грязно. — Конечно, Чимин, я понимаю, но… Это не значит, что это действительно грязно, — вздыхает Юнги, бросая взгляд на вновь в раз сжавшееся тело, будто бы от холода подрагивающее, но Мин знает, что младший снова плачет, — эй, — пытается обратить на себя внимание старший, притрагиваясь еле ощутимо к оголившемуся плечу, — Чимин, единственный грязный человек — это тот, кто предал твое доверие таким образом. — Он давно его предал, — всхлипывает Пак, натягивая сползший рукав обратно на острые плечи. Юнги паркуется у покосившегося металлического забора в сеточку, во всей округе ни одной машины. Старший тяжело вздыхает, доставая с заднего сидения кожаную куртку, подбитую изнутри мехом, которую оставил там еще с утра. На улице чертов декабрь, а он вытащил Чимина в одной рубахе и даже не подумал как-то утеплить его. — Каждый раз ты одет в черти что, — возмущается наигранно хён, накидывая свою куртку на плечи, наверняка, продрогшего парня, — а я — дурак всегда замечаю слишком поздно. Я буду дарить тебе на каждый праздник по теплой вещи, глядишь научишься не щеголять без одежды, — этот дедовской бубнеж разряжает обстановку, и Пак усмехается, с удовольствием закутываясь в куртку. — Может, мне просто нравятся твои вещи, — пожимает плечами он беззаботно. — Тогда мог бы просто попросить, и я бы все тебе отдал, не надо для этого рисковать, — также беззаботно отвечает ему Мин, заставляя Чимина смущенно спрятать розоватый нос в поднятом воротнике, — сейчас прохладно, поэтому всю операцию нужно провернуть быстрее, — заговорщически начинает Юнги, выходя из машины, младший следует его примеру. — В этом месте только трупы закапывать, чтобы не нашли, — отмечает Пак, разглядывая, как он, наконец, догадался, старую автомобильную свалку. — И это тоже, — хмыкает Мин, — один конкретный я бы закопал, и пять человек, минимум, помогли бы мне, — жмет плечами, беря за руку младшего и ведя за собой к дыре в и без того хлипком заборе. — Тэхен еще в первый раз набил ему морду… Мин удивляется, но виду не подает, пытаясь пролезть на закрытую территорию, не порвав любимый черный джемпер. Вентиляцию в единственной теплой вещи сейчас устраивать было бы непрактично. — В первый раз? — Спрашивает без напора, просто интересуясь, пока помогает юноше также без повреждений пролезть между везде опасно торчащей проволоки. — Да, когда он снял это видео и показал своим дружкам… — Блять. Какой же еблан. Как земля таких носит? Надеюсь, Тэхен что-нибудь ему сломал… — Нос, — бравирует Чимин, натягивая не особо искреннюю улыбку. Воспоминания с привкусом боли и стыда, которые неожиданно настигли его вновь, — но, видимо, ему было мало. — Скажи мне его имя и я, клянусь, что переломаю ему пальцы, чтобы он еще долго не смог пользоваться своим чертовым телефоном. — Он не стоит даже твоих усилий, — вздыхает Пак, следуя за хёном, который тянет его между старых поржавевших авто. Юнги, вдруг, резко тормозит, останавливаясь и оборачивается на младшего. Он смотрит на Чимина пару секунд и четко, без намека на улыбку или шутку говорит такое ясное и пронзительное, словно пуля навылет: «Ты стоишь». Пак сглатывает громко, не зная, что на это ответить, слова сами рвутся. — Но я сам виноват. Я никогда ему не доверял достаточно… Если бы не чертова студенческая вечеринка, на которую он меня протащил, я бы н… — Он тебя заставил? — Я просто не умею пить, ты сам видел, — болезненная усмешка шрамом рассекает милое сердцу лицо. Юнги ощущает ее хлесткой пощечиной. Старший вздыхает коротко и без промедлений обхватывает холодными ладонями вновь мокрое от слез лицо, глядя прямо в глаза. — Я видел. Видел человека, который не заслуживает того, чтобы его споили и заставили отсасывать на видео, чтобы потом показать своим недоразвитым дружкам. Я не понимаю, кого видишь ты? Чимин, ты чертова драгоценность, — шепчет вкрадчиво старший, притягивая громко всхлипывающего мальчишку к себе, давая ему уткнуться себе в шею холодным, мокрым носом. И плевать, что они уже дрожат от прохлады. — Я… — Ты драгоценный. Я хочу, чтобы ты мне это сказал, а не свои нелепицы, не имеющие к тебе никакого отношения. Повтори, или я не отпущу тебя, — усмехается натужно старший, запуская пальцы в залаченные волосы на макушке. — Не отпускай. — Мы тогда околеем здесь и умрем. Нас съедят бомжи, как свежий полуфабрикат, — посмеивается Юнги, слыша, как фыркает ему в плечо Чимин, — повтори, если не хочешь превратиться в местный деликатес. — Я драгоценный, — бубнит младший совсем тихо, вновь всхлипывая. — Вот и отлично. Ты имеешь право на любые чувства, — шепчет в самое ухо Мин, — кроме вины, — заканчивает он, отстраняя от себя чужое уже пригревшееся тело. Юнги отходит в сторону, поднимая с земли какую-то довольно увесистую железку. Чимин не совсем понимает, для чего это, но принимает вещь из рук хёна, рассматривая пристально, будто это мудреная головоломка. Старший тем временем поднимает валяющуюся неподалеку бутылку, отмечая про себя, что она, к его радости, сухая и ничем не измазанная. — И что мы делаем? Тут чертовски холодно… — И не говори, — иронизирует Юнги, ежась в своем джемпере от порыва ветра, — ты должен сделать то же самое, что делал в танце сегодня. Собрать все то, что кипит в тебе, вместо чертовой неуместной вины, и выпустить это наружу. Всю боль, обиду, злость. Смотри. Юнги тяжело вздыхает, прикрывая глаза и вспоминает сегодняшнее утро, когда он воспроизвел в первый и последний раз то проклятое видео. Он ощущает вскипающую заново ярость. От воспоминания о слезах на, кажется, вмиг осунувшемся лице. Он прокручивает в своей памяти затравленный, виноватый тон младшего и чувствует, как все эти ощущения высоковольтными разрядами тока сотрясают слишком слабое для них тело. Мину нужно пару мгновений, чтобы замахнуться и с болезненным криком бросить чертову бутылку в один из автомобилей, стоявших перед ним. Бутылка с искрящимся звоном разбивается, оставляя за собой небольшую вмятину в кузове машины. — Кричи, бей стекла. Осыпай этого ублюдка проклятьями. Круши все здесь! Юнги звучит счастливо и воодушевленно, в то время, как Пак не уверен, что сможет. Он покручивает в руках холодную металлическую штуку и знать не знает, что с ней делать. Он ничего, кроме тупой боли, и не чувствует. Ее и чтобы замахнуться не хватит. — Я… — Это просто, Чимин, — перебивает его Юнги, — проще, чем ты думаешь. Просто вспомни, что ты почувствовал, получив сообщение? Ты же даже не воспроизводил видео, правда? Хватило лишь взгляда на обложку… Пак стискивает зубы от обиды, хочется на старшего прикрикнуть, чтобы заткнулся, но, вдруг, понимает, куда деть эти чувства. Парень замахивается несмело, прикрывает глаза и бросает, что есть сил, эту непонятную штуку вперед, слыша, как звонко бьется стекло. Он открывает глаза, видя, как в лобовом стекле старенького, поржавевшего мицубиси красуется дыра его собственного авторства. И внутри становится как-то эйфорически легко. — Ты молодец, Чимин! Давай еще раз, — подбадривает Юнги, судорожно оглядываясь в поисках чего-нибудь потяжелее и замечает неподалеку давно уже проржавевший, кажется, насквозь лом. Он хватает его, не задумываясь и протягивает младшему, — возьми его рукавом, чтобы руки не околели, — советует он и видит, с каким воодушевлением Пак сжимает в своих ладонях инструмент. — Это так… — Я знаю, Чимин-и. Я знаю, — шепчет Юнги, разворачивая за плечи младшего прямо лицом к «новенькой» шевроле, которую, судя по состоянию, завезли сюда позже всех — перед тем, как это место прекратило свою работу, — давай. Разбивай стекла, оставляй вмятины. Не знаю, представь, что ломаешь каждую кость в теле этого подонка, — нашептывает прямо на ухо старший, заставляя паренька пылать изнутри праведным гневом, обидой, чувством несправедливости. — Я этого не заслужил, — шепчет Чимин, подходя ближе к «жертве», — я этого всего не заслужил, — повторяет новой мантрой и замахивается неуверенно… — Не заслужил, — вторит Мин за спиной… — Я, блять, этого не заслужил! Парень бьет прямо по лобовому стеклу, пуская узор трещин. Бьет вновь, наслаждаясь звоном стекла, похожим на шум дождя, бьющегося в окно. «Не заслужил», — громко повторяет он, нанося хаотичные удары по кузову, по окнам, рассекая морозный воздух со свистом. — Ненавижу! Кричит Пак минут пять спустя, ударяя слабее, чем раньше. В теле, словно бы уже не остается сил, но парень продолжает. «Ненавижу, как же ненавижу…». Спустя еще минуту он отбрасывает лом в сторону, опираясь в собственные колени и пытаясь отдышаться. Проходит минута или две, прежде чем у него восстанавливается дыхание в горящих легких. И, вдруг, его накрывает небывалая легкость. Спокойствие, которого он давно не испытывал. В груди больше не ломит, выворачивая наизнанку, на глаза не накатывают слезы. Чимин ощущает чертову эйфорию. Адреналин бьет пульсом по ушам, губы растягиваются в глупой улыбке, когда два искрящихся взгляда пересекаются. И будто бы закоротило. Ни один из них, не смог уловить того момента, когда, словно намагниченные, тела сорвались навстречу друг другу. Мягкие сладкие губы со вкусом ванильного блеска встречаются с обветренной кожей чужих, даря им обжигающее прикосновение. Юнги то ли инициирует поцелуй, то ли с удовольствием отвечает — уже не понять, да и не нужно. Старший довольно быстро перехватывает инициативу, настойчиво сминая в жадном поцелуе давно привлекающие его губы. Он ведь с самого начала гадал — какие они на вкус. Чимин коротко стонет, приглашающе раскрывая рот, в который неуверенно, на пробу толкнулся горячий язык хёна. Все представления Пака оправдываются. Горечь кофе и сладость мятной жвачки, ассоциирующиеся с покоем, защитой и комфортом, заставляющие удовлетворенно урчать. Юнги лишь хмыкает в поцелуй, когда слышит утробный звук, который издает младший. Мин шарит широкими ладонями по хрупкому телу, сминая бока, поглаживая крепкие бедра танцора, а младший лишь льнет навстречу, наслаждается жаром, вспыхивающим внутри, когда чужой язык толкается глубоко в его рот, скользя изучающе по нёбу. Пак стонет и путается пальцами в отросших волосах Юнги, заставляя того нехотя оторваться, напоследок прикусывая и оттягивая зубами губу, борясь с навязчивым желанием вновь вернуться к знакомству с их мягкостью и сладостью. Мин лишь выдыхает сдержанно, сжимая бока в дрожащих ладонях и упираясь лбом в чужой, встречаясь с таким же ошалевшим взглядом блестящих возбуждением глаз. — Блять, — коротко заключает Юнги, ощущая, как тело в его руках сотрясается от беззвучного смеха. — Лучше и не скажешь, — шепчет в ответ Пак, пропуская чужие волосы сквозь замерзшие пальцы, — пойдем в машину, иначе я присосусь к тебе обратно, и мы точно замерзнем тут насмерть. — Звучит как приятная смерть, — посмеивается хён, все-таки отстраняясь. — Еще чего, — бьет его по плечу парень, тут же ловя холодную ладонь своей, — блять, мы точно заболеем, — вздыхает младший обреченно, плетясь следом за Юнги. — Грустно, но стоило того… Когда они доходят до машины, в кармане джинсов старшего вибрирует телефон, он достает его замерзшими руками не без особых усилий. — Садись в машину, я сейчас, — бросает коротко младшему Юнги, отходя недалеко от авто, поднимая трубку, — да, господин Пак? — Чимин с тобой? — Да. — Он в порядке? — Ну, — Юнги мнется слегка, посматривая в сторону своей машины, откуда ему с блаженной улыбочкой помахивает младший, — насколько это возможно… — Хорошо, — мужчина тяжело вздыхает, — он не отвечал на телефон. Тэхен сказал, что вы устроили еще то представление сегодня, я… Я просто понадеялся на тебя, — прочищает горло старший Пак. — Спасибо, — искренне отвечает Юнги, слыша, как по ту сторону трубки усмехаются. — Привезешь его домой? — Мы еще не говорили об этом. Если он захочет. По правде, он боится встречаться с Вами, — без удовольствия сдает мелкого водитель, — ему стыдно. Господин Пак вздыхает тяжело. — Он — все, что у меня есть… — Я знаю, я объясню ему, поверьте, — пытается успокоить мужчину Мин. Ему, по правде, жаль его. Парень решил, что убедит Чимина поехать домой сегодня. В конце концов, его родители тоже пережили стресс. — Это видео. Я со всем разобрался. И я ни в чем его не виню. Передай ему, что я люблю его. — Передам, господин Пак. Юнги садится в машину и заводит ее, пытаясь прогреть, как можно быстрее, чтобы не превратиться в Джека из Сияния. — Папа звонил? — И ничего-то от тебя не скроешь, — усмехается старший, оборачиваясь на Чимина, любовно рассматривая его аккуратный профиль, — он сказал, что все решил с видео. И что любит тебя. Спрашивал — приедешь ли ты домой… — А можно я поеду к тебе? Чимин ловит на себе нежный взгляд уставших глаз и строит самое невинное выражение лица, на которое способен. — Если считаешь нужным. Но представь, что пережили твои родители сегодня. Мне кажется, что вы друг другу нужны, — Юнги тоном наставника пытается подтолкнуть младшего к правильному решению. Конечно, он хотел бы целоваться всю ночь до утра, пока их губы не отсохнут, но, по правде говоря, день его вымотал, — кроме того, мне нужно разобраться с зачетом. Я бросил свой ответ на стол профессору и ушел. Вероятно, я уже отчислен, — усмехается парень, наконец-то ощущая, что салон согрелся. — Я папе скажу, он все уладит. — Значит…к папе и маме тебя везти? Чимин решительно кивает и смущенно отворачивается от лукаво разглядывающих его глаз.***
После того злополучного дня, буквально всем вокруг казалось, что отношения между Чимином и Юнги, наконец-то, предсказуемо изменятся, но все пошло не так. Последнюю неделю они вновь пересекаются только в автомобиле, обмениваются неловкими взглядами, улыбками и бессмысленными разговорами. И все это чертовски нервировало. Юнги плохо спал, мало работал и раздражался без повода. На часах два часа ночи, когда мобильник, валяющийся на полу у кровати, разрывается раздражающей мелодией. Мин продирает кое-как глаза и не глядя поднимает трубку, по ту сторону довольно шумно, глухо отбивают басы на фоне, и пьяные голоса врезаются неприятно в подкорку. — Юнги, приезжай и забирай своего непутевого, я не справляюсь, — на удивление, Ким звучит трезво. — Ты видел время? — Во-первых, тебе за это платят. Во-вторых, он горестно вздыхал по тебе весь вечер, меня это достало, — старший на это лишь усмехается, опуская ноги на холодный пол, что помогает проснуться окончательно, — а сейчас он залез на барную стойку и исполняет танцы брошенной дивы. Его либо снимут, либо побьют… — Он убьет тебя, если узнает, что ты мне это рассказал. Сними на видео, — по ту сторону Тэхен посмеивается и завершает разговор. Спустя пол минуты сообщением в мессенджере приходит геолокация. Парень нехотя натягивает на себя джинсы, на коленке которых красуется кофейное пятно, умывается и почти мигом выскальзывает из квартиры, застыв на мгновение на пороге. — Опять же одет в черти что, — бубнит себе под нос Мин и достает из шкафа длинный вязаный шарф, который передала ему бабушка в позапрошлом году. Бар в центре города выглядит цивильно и приветливо, небольшая ненавязчивая тревога перестала своими маленькими коготками подскрёбывать изнутри. Юнги к таким местам равнодушен, выпить в домашней обстановке ему кажется привлекательнее, но он сюда пришел исключительно по работе. Парень оповещает Кима о том, что подъехал, на что тот отвечает лаконичной фотографией со своего места у барной стойки. Мин вздыхает и проходит мимо подозрительно осматривающего его охранника. Думается, в таком виде — хорошо, что, в принципе, его впустили внутрь. Парень сразу выхватывает взглядом среди других лохматую макушку Тэхена и быстро преодолевает расстояние между несколькими танцующими под живую музыку парочками. Спасибо, что не клуб. Старший присаживается рядом с Тэ, потягивающим из бокала красное вино, и кокетливо поглядывающим на симпатичного бармена. — Воды моему другу, — тянет он с улыбкой и, наконец, оборачивается на только подошедшего Юнги, — привет, хён. — Да-да, где этот неисправимый алкоголик? Ким оборачивается и указывает взмахом ладони куда-то себе за спину. — Веселится с какими-то дамочками, кажется, там девичник. Они забрали его с барной стойки и утащили к себе за стол, — поясняет, как ни в чем не бывало парень, вновь делая короткий глоток вина, — мне кажется, что он уже приглашен на свадьбу. — Наверное, нужно забрать его раньше, чем он решит поймать букет? Мин кивает в благодарность бармену, который поставил перед ним стакан воды, пришедшийся как нельзя кстати. — Боишься ответственности? — Усмешка застывает на обмазанных блеском губах, заставляя старшего удивиться. — С чего бы? — Ну, мы здесь именно потому, что вы — двое не можете общаться словами через рот и шарахаетесь друг от друга после невинного поцелуя, — мелкий пожимает плечами, считая свое заключение весьма логичным, а Юнги не может не согласиться. — Я не шарахался ни от кого, просто не было подходящего момента, — бубнит парень, заглядывая за спину Тэ, где весело чему-то присвистывал слегка пошатывающийся на ногах Чимин, — он вообще не умеет пить… — Да. Пытался набраться храбрости и поговорить с тобой. — А теперь сменил ориентиры и решил стать семейным человеком, — с еле сдерживаемой улыбкой парень кивает в сторону дальнего столика, на что Тэ заинтересованно оборачивается и смеется громко, когда замечает Чимина, на которого напялили розовую фату на ободке. — Что ж, тебе придется выкрасть невесту из-под венца, — Ким похлопывает хёна по плечу в знак поддержки и возвращается к недопитому бокалу. — Что ж, пойду заберу его, пока он не женился. А ты расплачивайся и жди у машины… — Я не поеду, — отвечает парень, ловя на себе вопросительный взгляд, — все нормально, меня довезут до дома. Я попросил друга… — Чонгука? Тэхен удивленно взбрасывает свои густые брови, в его глазах отчетливо читалось непонимание. — Я не слепой. Ты решил его все-таки простить? — А ты еще помнишь об этом? — Получая утвердительный кивок в ответ, юноша тушуется и делает последний глоток красного, с заискивающей улыбкой прося бармена повторить заказ, — ну, я предложил ему дружить, раз уж он не мог от меня отстать. — Дал ему лишнюю надежду… — Не совсем так, — Ким прокашливается, нервно покручивая перстень на указательном пальце, — я должен был подумать. Он показал себя с хорошей стороны в последние месяцы… — Только запомни, что ты — человек, в которого он влюблен, а не мировой суд. Покажи ему свои чувства, а не вот эту благовоспитанную картонку, — Юнги посмеивается, когда юноша возмущенно хватает воздух и хлопает своими подкрашенными ресницами часто-часто, не находясь с ответом, — я вижу тебя настоящего рядом с Чимином. Чонгук тоже все видит, только поэтому и ждет твоей милости. Сжалься уж над ним… — Слушай, советы будешь раздавать, когда со своими отношениями разберешься, — раздраженно бросает Ким, поджимая обижено губы. — А чего мне разбираться, — беззаботно потягивается Юнги, поднявшись со своего места, — я вот иду забирать свои отношения из загребущих лап семейной жизни, — старший смотрит прямо на Чимина, пытающегося залезть на стол в очередной раз. — Катись давай. И только попробуй обидеть его, хён! Ты знаешь, что Чонгук занимается боксом? Я натравлю его на тебя! — Обязательно дай ему за это вкусняшку, — Юнги усмехается и намекающе подмигивает вмиг всполохнувшему смущением Тэхену, но Мин уже направляется в сторону шумного стола, не обращая внимания на недовольный бубнеж за спиной. Парень стоит возле хохочущей группы около минуты, прежде чем его замечают девушки, толкая друг друга под ребра, вопросительно переглядываясь. И только тогда Чимин поднимает на него заинтригованный взгляд, распахивая свои глаза так широко, как, казалось, никто не смог бы. — Юнги? Ты что тут делаешь? — Ну, полагаю, что забираю эту пьяную принцессу и отвожу ее к маме и папе? Пак хмурится недовольно и скрещивает руки на груди, показательно откидываясь на спинку кресла, в котором сидит. — Не поеду я никуда, мне и тут хорошо, — надувает обижено свои, кажется, напомаженные губы, словно ребенок, — домой точно не поеду. Девушки переглядываются между собой и вновь заинтересованно следят за парочкой, пытающейся перекричать музыку, льющуюся с небольшой сцены. — Хорошо. Тогда, куда такая красота хочет поехать? В Диснейленд? Юнги без колебаний усаживается на подлокотник кресла, заставляя Чимина показательно отвернуться и не смотреть на старшего, но, ощущая заботливо поглаживающую его плечо теплую ладонь, парень расслабляется, обращая свой задумчивый взгляд к нежно улыбающейся кошачьей морде. — К тебе хочу. Спать сегодня хочу с тобой, — голос дрожит, несмотря на показную решительность. Девушки, наблюдающие за сценой, одобрительно улюлюкают, заставляя уши младшего гореть. Юнги делает вид, словно задумался, а потом возвращает на лицо мягкую улыбку и тянется к оторопевшему лицу мелкого и оставляет почти по-отечески заботливый поцелуй между удивленно вскинутых бровей. — Все, что захочешь, Чимин-и… Девушки хором тянут умиленное «о», привлекая внимание остальных посетителей, некоторые даже хлопают радостно в ладоши. «Соглашайся, Чимин», «он такой лапочка», «завали его сегодня» — шепчут они, думая, что Мин отчего-то не слышит их разговоров. Парень не без усилий сдерживает себя от смеха, продолжая гладить расслабленное плечо смущенного подобными советами Пака, чтобы не дать ему сгореть со стыда. — Чего сидишь, как истукан? Забирай его уже, — подгоняет несдержанно незнакомка с размазанной по щекам тушью и короной на голове, Юнги предполагает, что она и есть та самая невеста. Девушке, которая протягивает черное мужское пальто с вешалки у столика, Мин лишь благодарно кивает и тянет пошатывающееся разморенное тело за собой. Пак машет девушкам как-то жалобно и неуверенно, как своим старым подругам, с которыми не увидится еще сотню лет. За столом с поблескивающими глазами провожают нового знакомого, присвистывая ободряюще вслед. На выходе Юнги помогает Чимину набросить на себя пальто и выводит на парковку. Уже в машине он с усмешкой тянется к и без того задумчивому парню, заставляя его вжиматься в предвкушении в пассажирское сидение. — Все в порядке, я не буду тебя целовать, — улыбается он немного издевательски, вытягивая из-под головы Пака сложенный шарф, висевший на спинке позади, и обматывая им обнаженную, скрытую лишь стоячим воротником, шею. Чимин недовольно хмурится и закусывает обиженно губы, — пока не буду. Вот доберемся до дома… Младший, не прикладывая особых усилий, бьет своего водителя в плечо, чтобы выразить свое недовольство этими издевательствами. Он всю дорогу дуется и разглядывает городские пейзажи, постукивая пяткой в такт с музыкой из какого-то популярного чарта на попсовом радио. Несмотря на свою детскую обиду, Чимин ничего не говорит, когда хён берет его за руку и, поставив припаркованное авто на сигнализацию, тянет в сторону уже знакомого подъезда. Открыв дверь в квартиру, Юнги впускает младшего первым, закрывая за собой дверь. И только тогда, когда Пак слегка теряется в своих мыслях, разглядывая носки своих отполированных ботинок, Юнги усмехается и обнимает ссутулившуюся фигурку со спины, утыкаясь холодным носом в загривок, до того спрятанный под шарфом. Юноша вздрагивает, но не протестует, выдыхает коротко и прижимается сам спиной к груди, где, если постарается, может различить бешенное биение чужого сердца. — Ты поцелуешь меня сегодня? Голос младшего неуверенный, язык ожидаемо заплетается, а Юнги лишь вздыхает тяжело, понимая, что, как бы ему не хотелось бросить это пьяное тело в свою постель и зацеловать до воспаленных губ, в первую очередь, о нем нужно позаботиться и, блять, поговорить нормально. — Поцелую, — обнадеживает Мин, поворачивая довольно улыбающегося Пака к себе лицом, стаскивая с него верхнюю одежду и детскую пудрово розовую фату следом, — ты замерз? Хочешь чай или сходить в душ? Чимин недовольно морщится, отрицательно мотая головой, показывая, насколько ему лень заниматься гигиеной сегодня ночью. — Хорошо, — успокаивает его Юнги, приобнимая за талию, — значит душ и чай утром. Пошли, дам тебе домашнюю одежду. Младший угукает и виснет с объятиями на не таком уж сильном теле музыканта. Тому остается лишь вздохнуть, собраться с силами и подталкивать виснувшего на нем младшего в сторону своей спальни. Кое-как добравшись до туда, он буквально сбрасывает на постель наполовину уснувшего Чимина, лениво промаргивающегося и держащегося в сознании лишь с божьей помощью. — Вот, держи, — хён кладет свою старую пижаму рядом с развалившимся звездочкой телом, присаживаясь сбоку и наблюдая за скривившимся лицом после первой попытки подняться. Чимин хнычет и бубнит, что не хочет переодеваться и пусть Юнги сам его разденет. Старшему ничего не остается, кроме как сделать то, о чем его просят. Он еле сдерживает собственный усталый бубнеж, когда, между попытками стянуть штанины чертовых слимов с чужих ног, бросает взгляд на часы и видит на них половину четвертого утра. Когда он заканчивает героическое испытание брюками, то замечает, что Пак уже спокойно себе посапывает, причмокивая блестящими коралловыми губами. Мин буквально эмоциональным шантажом заставляет самого себя сходить за влажными салфетками, чтобы смыть хотя бы часть тяжелого макияжа с этой сонной мордашки. Он делает это тщательно настолько, насколько позволяет пытающееся сквозь сон ускользнуть от влажных прикосновений лицо. После натягивает на несопротивляющегося Пака спортивные штаны, которые сидят на, казалось бы, таком хрупком парне в облипку. Музыкант достает из шкафа шерстяной плед и накрывает им лишь наполовину переодетого юношу, решая больше не тревожить его сон. Сам же хозяин квартиры тащится в свою студию, где сворачивается в клубок на своем диванчике и, впервые за эту неделю, спокойно засыпает.