Назад в прошлое. Между строк

Рождество окутало каждый коридор Хогвартса. Замок сиял великолепием как никогда — украшенный специально, чтобы поразить гостей. Омелы, гирлянды, нетающие сосульки. Доспехи, начищенные до блеска, пели Рождественские песни. Кроме одного рыцаря (он особенно нравился Элизабет), который стоял возле входа к их тайному с Седриком окну. Тот распевал непристойные лимерики — хотя, кажется, говорили, что в них любил забираться местный полтергейст. Девица на портрете, который закрывал тайный проход к их окну, тоже оценила этот фокус и постоянно хихикала.Элизабет не знала, чем занять в день Рождественского бала после завтрака. Библиотека не работала, на улице падал противный мокрый снег. От безысходности Лизз сидела на заправленной кровати в спальне для девочек Рейвенкло и была невольной участницей всеобщего переполоха: с самого утра в комнате было не протолкнуться. Девчонки подбирали наряды на сегодняшний Бал, словно в модном салоне, обсуждая между тем последние горячие сплетни. Сидя на кровати с ногами, чтобы никому не мешать, Элизабет пыталась читать книжку Киры, которую так и не могла никак осилить до конца, но то и дело отвлекалась на разговоры с сокурсницами. — Помните Рона Уизли из Гриффиндора, ну рыжий такой, постоянно таскается рядом с Поттером… — Дора стояла спиной к девчонкам, копаясь в шкафу, но голос ее был таким громким и возбужденным, что не ответить ей было нельзя. — Падма Патил говорит, что он приглашал Флер Делакур на глазах почти у всей школы! Остальные дружно ахнули от удивления. Дора с довольным видом, наконец, обернулась: — Роджер чуть с ума не сошел, все уши мне прожужжал, как хочет вызвать этого Уизли на дуэль. — По мне так Флер не та девушка, из-за которой стоит устраивать рыцарские поединки, — произнесла Мариетта неразборчиво. Лицо ее было закрыто пышным кружевом парадной робы, в которую она безуспешно пыталась пролезть. По мнению Элизабет, подобная маскировка Мариетте очень даже шла и на ее месте она не стремилась бы так быстро показаться наружу. Дора поспешила к Мариетте и продернула ворот ей через голову. Сокурсница шумно выдохнула, откидывая растрепавшиеся волосы с красного лица: — Уф, кое-как пролезла в это платье. — Главное, вылезти обратно, — засмеялась Дора. — Ну да, я тоже не понимаю Роджера, — продолжая тему, произнесла Кира, занятая макияжем, — он мог выбрать любую девчонку с факультета. Хотя и во Флер Делакур есть что-то такое… особенное. Отстраненно Элизабет подумала, что Роджер сегодня был негласным героем Рейвенкло среди парней, которые с уважением жали ему руку, и отступником среди девушек — от них ему доставались лишь презрительные взгляды. — Роджеру придется сегодня из кожи вон лезть, чтобы ей угодить, — хихикнула Чжоу, она все еще сидела в обычной мантии у зеркала и пока не думала переодеваться. Только расчесывала длинные шелковистые волосы, черной рекой струящиеся по плечам. — Танцевать с Флер Делакур… Честно сказать, девочки, я и сама переживаю из-за Седрика. Хотя он вовсе не из Шармбатона. Она приложила руку к губам, уставившись большими глазами на подруг, словно впервые осознав что-то страшное: — Нам придется танцевать у всех на виду, у всей школы! И рядом с Виктором Крамом! А если я споткнусь нечаянно или что-то похуже… Девчонки тут же бросились наперебой убеждать ее, что все будет замечательно. Элизабет только закатила глаза к потолку. — Мне тоже непросто с Лазаром, — вставила Кира как бы между прочим. — Еще одна, — всплеснула руками Дора. — Ну честное слово, я вас не понимаю! Из-за чего столько нервов? Зато вы с Чжоу сможете пообщаться с Виктором Крамом! — А с кем, кстати, идет Крам?.. — Я слышала, что с какой-то четверокурсницей… — Наверное, из Слизерина, он же столько времени проводит за их столом! — Нет, навряд ли, ты разве не помнишь Слизеринских выскочек? Кто–то их пригласит? — Ты про Панси Паркисон?! Может, Малфой? Отличная парочка… Вся эта суматоха стала немного утомлять. Голоса их сливались в один гулкий фон, из которого до нее доносились отдельные фразы. Сосредоточиться на чтении было невозможно. Элизабет уставилась в окно, где частил мокрый снегопад. Потом встала, лишь бы чем-то себя занять, бесцельно прошлась к своему шкафчику, открыла его и постояла какое-то время, изучая содержимое. Парадная мантия, присланная мамой, призывно висела на плечиках. Элизабет поморщилась и закрыла шкаф, хлопнув дверцей сильнее, чем хотела. — Кира, ты не поможешь? — донесся до нее голос Чжоу, и Элизабет повернула голову. Чжоу сидела у зеркала и что-то держала в руках, протягивая подошедшей Кире. Что-то блестящее и маленькое — подвеску на цепочке, поняла она. Замочек щелкнул, и тяжелый кулон опустился на мантию Чжоу, переливаясь в тусклом зимнем освещении. Неожиданно для себя Элизабет поняла, что уже видела эту подвеску. В прошлом году она намекала Седрику, что хотела бы получить от него в подарок нечто подобное. Это была их игра на прошлое Рождество: водить друг друга по магазинам и показывать, чего бы ты хотел. Называть можно было самые невероятные по цене вещи — они договорились заранее, что не будут тратить так много на подарки, а пройдутся по магазинам просто так для развлечения, потому что иногда полезно и помечтать. Элизабет даже могла назвать магазинчик в Хогсмиде и полку, на которой она видела эту подвеску! Кулон был необычайно красивым — очень тонкой выделки и с ярким синим камешком посередине. И стоил тоже не мало. И как бы случайно Элизабет в шутку заводила Седрика в этот магазинчик несколько раз подряд, пока он не утащил ее в другую часть волшебной деревни… И вот теперь ее желанный подарок висел на шее у Чжоу Чанг. Девчонки тоже оценили украшение и тут же собрались вокруг Чжоу. — Кто тебе такой подарил? — Седрик, — выдохнула она. — Сегодня поймал меня за завтраком, мы решили дарить подарки чуть раньше. Рой голосов тут же взорвал комнату уточняющими вопросами, Дора требовала подробностей, Кира поздравляла Чжоу с новыми отношениями, Мариетта вставляла язвительные комментарии, впрочем, как всегда, а Аннет криво ухмылялась, но было видно, что глаза ее горели от зависти… Во избежании расспросов, Чжоу в итоге вскочила и промямлив что–то неопределенное, направилась в ванную, выйдя из комнаты. И едва закрыла дверь с той стороны, комнату снова наполнил гул голосов. Все высказывали свое мнение о личной жизни подруги. Девчонки прекрасно помнили, как в эту пятницу к Чжоу подходил Гарри Поттер, смущенно что-то бормоча и переминаясь, и пытался пригласить ее на Бал. Тема эта вызывала постоянный взрыв хохота и массу новых шуточек, а также поднималась каждый раз, когда Чжоу выходила из комнаты. В итоге все пришли к выводу, что если бы не Седрик, то Чжоу, по их предположениям, согласилась бы пойти с Поттером. А так его уже успела подхватить Парвати — сестра Падмы Патил, что, похоже, не очень нравилось самой Чжоу… На этом чудесном моменте Элизабет, взяв шкатулку со свитками под мышку, вышла из комнаты, стараясь не хлопнуть изо всех сил дверью. Честно признаться, ей было странно, что никто даже не вспомнил про нее — Лиззи, а особенно о том, что ей и вовсе было не с кем пойти. * * * В итоге Элизабет устроилась на подоконнике в гостиной Рейвенкло, воспользовавшись тем, что все студенты были заняты подготовкой к балу, либо вышли во двор. Сквозь витраж Элизабет наблюдала с высоты башни Рейвенкло за передвижениями по двору. Синий вечерний сумрак уже прокрадывался в комнату. Дурмштранговцы и Шармбатонцы прорыли длинные туннели к Хогвартсу от своих обиталищ. А у самых ворот Хогвартса, похоже, шла война в снежки, и до нее то и дело долетали чужие голоса и смех. Среди студентов она разглядела Гермиону Грейнджер вместе с ее приятелями — Поттером и высоким рыжеволосым Уизли. Элизабет отложила в сторону шкатулку с пергаментами, которую держала на коленях, пытаясь разобрать древние каракули — сегодня работа шла как–то медленно. Она нисколько не чувствовала Рождества. Словно всю радость в этом году кто-то собрал в один большой мешок и унес от нее куда-то далеко. Ей не было одиноко, вовсе нет, и ее нисколько не тянуло в общую рождественскую сутолоку во дворе или в возбужденные разговоры в коридорах. Ей даже нравилось сидеть здесь — в тихой уютной гостиной. Бал казался каким-то далеким и не касающимся ее событием. Она решила не идти. И ей не хотелось копаться в собственных мыслях, из–за опасений наткнуться там на что-то, что ее действительно может расстроить. Элизабет, было, снова вернулась к пергаментам, но шум на лестнице не дал ей продолжить. Студенты начали выходить из своих комнат, спускаться по лестницам — весело переговаривающиеся, полные жизни и ждущие с нетерпением Торжества. Общая гостиная быстро заполнилась людьми в разноцветных вместо привычно черного одеждах. Падма была в ярко–бирюзовой мантии с многочисленными украшениями. Чжоу косо на нее посмотрела и усмехнулась. На фоне жизнерадостности остальных Элизабет казалась самой себе призраком, которого никто не видел. Почти никто. — Эй, Томпсон! — Бен Бредли все-таки нашел ее укрытие и встал, прислонившись к стене возле облюбованного ей подоконника. Он был при полном параде — темно-синяя мантия, в тон его глазам, волосы причесанны более тщательно, чем обычно, сверкающая улыбка на губах. Его глаза, казалось, сверлили ее, охватывая обычную повседневную одежду целиком: — Напомни мне, что ты здесь забыла, когда по моим расчетам должна вертеться перед зеркалом в комнате со своими подружками, а потом торопиться на бал и спорить, кто сегодня всех милее?.. Элизабет вздохнула. — О, Бен, ради Мерлина, — она подняла утомленный взгляд на Бредли, надеясь, что он прочитает в ее глазах, как ей не хочется сейчас ни с кем разговаривать. — Я вообще не собираюсь никуда идти. У меня много дел… вот, — она указала на пергаменты рядом, — готовлюсь к курсовой. Бен округлил глаза: — Уроки? В Рождество? С ума сошла?.. — Почему тебя-то это волнует?.. — скрестила руки на груди Элизабет. — Может, потому что мое предложение о приглашении на бал еще в силе? — произнес он как-то нарочито весело. — У меня есть с кем пойти, — быстро возразила Лизз, сама не понимая, почему ей так сложно признаться в отсутствии партнера, если Бал и Рождество были ей вовсе безразличны. — Тогда почему ты сидишь здесь одна, а не толкаешься со всеми у двери за право пойти первой и ослепить всех своим нарядом? Если тебя никто не пригласил, то… — У меня есть с кем пойти, Бен, честно. — Снова более твердо повторила Элизаебет. — Просто… настроения нет. Ясно? Бредли тут же напустил на себя безразличный вид: — Ну что ж, не буду тогда тебя отвлекать от важных научных тайн, мисс Я-не-такая-как-все. Бен сверкнул беззаботной улыбкой. Гостиная уже снова была пустой, все ушли, унося с собой вихрь веселья. Бен тоже сделал, было, шаг к выходу, но оглянулся: — И все-таки, подумай, Лизз. Если решишь пойти — я буду ждать тебя в холле. Элизабет усмехнулась про себя — черт бы побрал этого Бредли — он ведь ни на йоту не поверил тому, что у нее уже есть партнер. И что только ему от нее надо?.. — Почему ты это делаешь? — вдогонку ему крикнула Элизабет, но Бен уже не слышал, проход захлопнулся за его спиной, оставляя ее одну. * * * Гостиная погрузилась в темноту — вечер сгустил ночные краски за окнами, и в камине сам собой вспыхнул огонь, а на стенах зажглись светильники. Элизабет вздохнула. Попыталась читать, но сегодня руны казались для нее невероятно сложными. Это было странно — озарения приходили к ней, когда хотели без каких-либо предупреждений. Скользнув взглядом по гостиной, она остановилась на статуе Рейвенкло. Иногда, Элизабет пыталась представить себе средневековую жизнь Основательницы. Она готова была поспорить, что у Рейвенкло жизнь была в миллионы раз сложнее, чем ее, Лиззи, проблемы. И в миллионы раз интереснее. Как ей удавалось справляться со всем и оставаться такой хладнокровной? Статуя все также безответно смотрела перед собой. Поддавшись внутреннему порыву, Элизабет порылась на дне шкатулки и извлекла маленький огрызок карандаша. В голове ее вдруг сложился уже готовый образ. Идти за альбомом в спальню девочек не хотелось и, мысленно попросив прощения у Основательницы, Элизабет перевернула один из древних пергаментов неисписанной рунами стороной, используя его как альбомный лист. Она еще ни разу не рисовала так стремительно и удивительно четко. Уже через несколько минут на листе стояла стройная девушка, держащая под уздцы большого скакуна. Девушка казалась очень красивой, хоть и одета была в мужской костюм Средних веков и высокие охотничьи сапоги, за плечами у нее торчал арбалет, а пояс обвивали ножны с вложенным в них мечом. Элизабет отодвинула пергамент чуть подальше, любуясь живой фигуркой на листе. — Именно такой она и была, — голос рядом с ней заставил вздрогнуть, и чуть не упасть с подоконника. Элизабет резко обернулась, почти лицом к лицу столкнувшись с кем-то… или чем–то… Вглядевшись в полумрак, она различила небольшое облачко в воздухе. Призрак. Серая Дама. Официально она считалась призраком дома Рейвенкло, но почти не показывалась на глаза и считала общение со студентами ниже своего достоинства. Элизабет удивилась, почему ей сейчас захотелось поболтать. Может, не только ее саму мучило в Рождество плохое настроение? — Вы меня напугали, — только и смогла произнести Элизабет, чувствуя исходящий от призрака холод. Серая Дама не соизволила извиниться, лишь прошелестела мимо, подобрав свои длинные прозрачные одежды. — Я думала, что смогу побыть здесь в одиночестве, надеясь, что все отбудут на Бал, — наконец, сказала она как-то нехотя, не оборачиваясь. — Но видимо, вы, юная леди, решили потратить вечер развлечений на изучение школьных наук. Весьма похвально. Она проплыла по воздуху к статуе Ровены и задумчиво уставилась на нее. — Моя мать тоже всю себя посвящала науке, отказываясь от мирских обычных радостей, и к чему это привело? — Словно разговаривая сама с собой, прошептала Серая Дама. — Она осталась в одиночестве… — Ваша мама? — скорее из желания поддержать вежливую беседу, переспросила Лизз. Серая Дама важно кивнула: — Да, моя обожаемая мамочка. Вы должно быть много знаете о ней, раз учитесь на ее факультете? Элизабет слабо кивнула, наблюдая, как призрачная девица с изысканной грацией перемещается по комнате. Одета она была в средневековое платье, светлые волосы аккуратно заплетены косой и уложены вокруг головы. Да, Элизабет знала Ровену Рейвенкло — и надо признать, лучше остальных студентов ее факультета, — но почему, проучившись здесь столько лет, она впервые услышала, что Ровена была матерью Серой Дамы? Этот виток истории вызывал в ней новый интерес. Словно она знала Основательницу, как саму себя, а теперь вот у Ровены открывалась очередная тайна. У ее Ровены. –Так вы… вы ее дочь? Ровены Рейвенкло? — тупо переспросила Элизабет. Привидение кивнуло с безразличным видом и состроило рожицу: — Она никогда не любила Рождество. Вся эта суматоха с подарками… И я никогда не получала в подарок того, что хотела… Мне не нужны были все эти магические безделушки, хватило бы и просто одного ласкового слова… Элизабет удивилась про себя. Ровена Рейвенкло была чем-то отдаленным, нереальным, почти выдуманным персонажем, несмотря на ее ежедневное присутствие в жизни Элизабет. И вот перед ней витает призрак ее дочери — целый кладезь воспоминаний о настоящей Ровене. Ниточка соединяющая прошлое с настоящим. — Расскажите мне о вашей матери, — просто попросила Лизз, голос ее звучал неуверенно в полумраке. Серая Дама резко оглянулась — казалось, она уже успела забыть, что сама начала этот диалог. — А почему вас интересует моя мать? Почему она всех всегда интересовала? Что в ней такого было? — она воззрилась на Элизабет с неприязнью. Похоже, Лизз затронула больную тему. Но через несколько секунд та подлетела ближе и зависла в воздухе перед Элизабет. Серая Дама задумчиво уставилась в темноту окон за ее спиной. — Она была очень красивой. Это первое, что бросалось в глаза. А затем при более близком знакомстве, люди поражались ее внутренней красоте — ее уму. Ее талантам. Уходила с головой в книги и сидела, словно одержимая, в библиотеке. Закрывалась ото всех. Она никого не любила, — в ее голосе чувствовалась нескрываемая старая обида. — И в итоге никто не любил ее. Элизабет нахмурилась, задумавшись. Стоит ли признаваться, что она нашла шкатулку с медальоном? Может, даже после смерти Серой Даме будет приятно увидеть что-то родное, что принадлежало матери?.. Но вдруг она захочет оставить свитки себе? Или еще хуже — медальон? С другой стороны, что может сделать призрак?.. — Не знаете ли вы, — осторожно начала Элизабет, — был ли у вашей матери медальон? И для чего он ей был нужен? Серая Дама впилась взглядом в ее лицо, как будто Элизабет заговорила о чем-то очень значительном. — Я ничего не знаю. Не помню никакого медальона. И за версту было видно, что призрак лжет. — Но вы же не станете отрицать тот факт, — вкрадчиво произнесла Элизабет, вспомнив рассказы Бинса на истории магии, — что Ровена Рейвенкло владела несколькими артефактами? Например, волшебный посох, диадема… — Замолчи! — призрак вплотную подлетел к Элизабет и злобно уставился в глаза. Сама того не ожидая, Лизз в ужасе замерла. Серая Дама сейчас казалась очень внушительной. — Ни слова больше! Ничего не было! Ничего!!! И что ее так разозлило? — Простите, если чем-то обидела… — нашла свой голос Элизабет. — Ты такая же, как моя мать, думаешь только о себе, — накинулась вдруг на нее Серая Дама, — считаешь, я не видела, как ты тут сидишь вечерами и закапываешься ото всех в пергаментах и свитках?! Я наблюдала за тобой! Ты прямо как она, думаешь, что ты особенная? Как она, надеешься, что обладаешь чем–то, чего нет у остальных? Особым даром? Особым умом? Она тоже так считала! И у нее не осталось никого рядом! Никого! Вот и ты — когда-нибудь просто исчезнешь и станешь незаметной тенью для всех! Как бы в доказательство своих слов, средневековая девица схватила с колен Элизабет один из пергаментов, тот самый, на котором прохаживалась нарисованная ею Ровена, и в одно мгновение под полным ужаса взглядом Лизз порвала на несколько мелких частей. — Между прочим, эти свитки принадлежали вашей матери! — крикнула Элизабет, но призрака уже не было. Серая Дама просто растворилась в воздухе, оставив после себя ледяной холод. Скорее всего, отправилась залечивать старые раны, которые в ней разбередил разговор. Разорванный пергамент, к удивлению Элизабет, за одно мгновение превратился в кучку праха, словно древние чары по сохранению его в целости и сохранности развеялись. Элизабет с сожалением наблюдала за этой неприятной метаморфозой, даже не зная, чего ей больше жаль — собственного рисунка или исписанных Ровеной страниц. Невольно она подняла взгляд на статую, казалось, та тоже наблюдает за происходящим с похожими чувствами. Элизабет чертыхнулась. В ней бушевала неподдельная ярость. Словно все гадости, выслушанные о Ровене, относились к ней самой. Она не могла больше здесь находиться. Сгребла охапкой пергаменты и сердито затопала по лестнице в комнату девочек. * * * Рухнув на кровать в спальне и подняв в воздух маленькое облачко пыли, Элизабет некоторое время наслаждалась тишиной и темнотой комнаты — нужно было переварить услышанное. Разговор с призраком разбудил непонятные чувства и в ней. Странно, что все это так тревожило ее, так близко прикасалось к ней самой. Дело было не только в ее медальоне. Если смотреть шире, все события были каким–то подозрительным стечением обстоятельств — она учится на факультете Ровены, она пишет о ней научную работу, она нашла ее вещи и записи… и наконец, в своих снах и видениях она уже не может отличить, где кончается ее жизнь и начинается жизнь Ровены Рейвенкло… Эта мысль вызывала ужас. Элизабет чувствовала, как запутывается все больше в происходящем, словно в липкой паутине. Но снова пообещала себе, что разберется со всем этим на зимних каникулах. Почему-то казалось, что ей необходимо побывать в Годриковой Лощине, словно это прольет свет на все происходящее. Мысли ее переключились на Серую Даму. Впервые за все годы обучения в школе Лизз поговорила с ней. Не верилось, что Серая Дама была дочерью Ровены. Почему Ровена осталась одна, если у нее была дочь?.. Элизабет вдруг резко ощутила собственное одиночество. Огляделась. Пустая комната. Честно сказать, она представляла несколько иначе этот вечер. Она думала, ей будет хорошо и спокойно наедине с собой. Но стоило ей переключить мысли с Ровены Рейвенкло, как все, о чем она смогла думать сейчас, это представлять, как все веселятся в Большом Зале. Танцуют под «Чертовых Сестричек». Встречают Чемпионов. И Седрик тоже там. И Чжоу. Она зажмурилась — с подаренным ей кулоном. Элизабет вздохнула. Ей бы хотелось быть с Седриком сегодня. Тайком пробраться к нему, сквозь толпу, поймать за руку, и отвести куда-нибудь подальше ото всех, где будут только они вдвоем. Рассказать ему о том, что произошло только что. Рассказать обо всем, что накопилось на душе. О том, как он ей стал бесконечно по-особому дорог. Бал… Элизабет приподнялась на локтях, задумалась… встала. Подошла к шкафу. Постояла в задумчивости перед раскрытой дверцей, глядя на парадную мантию, при виде которой морщилась каждый раз. Коснулась медальона, покрепче сжала его в ладони… Решимость тут же полилась в нее живительной силой. Через двадцать минут она сидела перед зеркалом. Косметический набор, подаренный Седриком, в раскрытом виде стоял рядом. Как сумела, Элизабет попыталась сотворить на своем лице подобие макияжа. Слава Мерлину, навыки художника ее не подвели. Мантия, к слову, тоже сидела на ней неплохо — и оборки смотрелись не так уж ужасно, как казалось сначала. Распустила волосы по плечам, не рискнув применять заклинания для создания прически, виденные ею у девчонок, а просто аккуратно причесала — выглядело даже красиво. Немного подумав, взяла с тумбочки Киры ее шкатулку с различными шпильками, булавками и безделушками, в надежде, что ее соседка не будет против. Немного порывшись, вытащила небольшую заколку с приколотым к ней алым цветком в тон платья и вколола ее в волосы над ухом. Смотрелось очень интересно — цветок выглядел совсем как живой. Элизабет встала у большого старинного зеркала в полный рост, поправила медальон на груди — он идеально подходил к вырезу мантии. Вот так. Пристальнее вгляделась в отражение, чтобы оценить проделанную работу. Она выглядела необычно в таком виде. Незнакомая сама себе. На какой–то дикий момент Элизабет показалось, что она видит совсем не свое отражение.