Назад в прошлое. Между строк

— Подождешь пять минут? Постарайся не выпадать из реальности, пока я принесу кофе и булочки с корицей. Я мигом, — стоило им зайти в кондитерскую, Бен усадил ее за первый попавшийся столик у входа. Кондитерская располагалась недалеко от музея, на окраине деревни. Милое маленькое заведение на несколько столиков. Внутри приятно пахло корицей и кофе. Людей внутри было немного, и тем не менее, у кассы была очередь. Элизабет проследила взглядом, как Бен повесил их пальто на вешалку у входа и, подхватив сумку, направился к витрине с приветливой продавщицей. И рассеянно уставилась на подол своего платья. В голове была пустота. Узор на ткани напоминал руны. Странно, что она раньше этого не замечала… Она задумалась. Руны. Руны на увиденном ей Договоре Четырех. Она порылась в сумке и достала пачку буклетов, которые ей дала библиотекарша — в одном из них был каталог экспонатов музея с колдографиями. Там она быстро нашла Договор об Основании Хогвартса. На фото он был запечатлен на стойке под стеклом, как в реальности. Если приглядеться, можно было разобрать оставленные Салазаром Слизерином руны под его подписью. Ровена сразу поняла их смысл. Вечный круг жизни. Уроборос — назвала его Ровена. Что–то знакомое… Это из мифологии? Где она могла это слышать? Элизабет незаметно достала медальон и сжала в руке. В последнее время это был самый эффективный и простой способ доставать неизвестную информацию. На этот раз она окунулась в собственную память, а не в память Ровены. Она напряглась, снова входя в это состояние. Вот она стоит вместе с Салазаром, Годриком и Хельгой в подземельях Хогвартса, документ перед ней на дубовом столе. Отгадка так близко. Она наклоняется над ним, чтобы прочесть еще раз… Но против усилий памяти и воображения, ее видение расползалось, и совсем другие образы стали уносить ее за собой. Мир вокруг начал меняться с головокружительной быстротой. Перед глазами все расплывалось, потребовалось время, чтобы понять, где она оказалась на этот раз. Сумерки и туман. Из–за них контуры окружающего пространства были нечеткими. Густой лес, жухлая листва под ногами, сырой холодный воздух Англии… Но даже при такой видимости она знала все наизусть, ноги сами несли ее … Подхватывая цепляющуюся за кустарники юбку и отводя ветки от лица, она бежала по узким тропинкам. Она двигалась вдоль ручья — это был нажедный ориентир, он вел ее точно к цели. Старинным менгирам в лесу. Ей нужно успеть до того, как сядет солнце — оно уже почти скрылось за горизонтом. Но это не страшно. Она почти была на месте. Пересекла небольшую опушку, оставив позади ручей, и замерла. Перед ней открывалось небольшое пространство — стоящие ровным кругом деревья, будто выстроенные специально. В центре виднелось невысокое сооружение — выложенный камнями круг. Приглядевшись, можно было различить на их поверхности высеченные знаки, напоминающие руны. Именно здесь можно совершить задуманное. Вечный круг света и тьмы, переход из мира мертвых в мир живых. Она вскинула взгляд на небо, красный диск солнца едва виднелся над горизонтом. Все вокруг погрузилось в оцепенелую тишину, такую пронзительную, что в ушах зазвенело. Не глядя, она нашла рукой медальон на груди и сжала кругляш. Она закрыла глаза, сосредоточив все свои мысли на одном предмете — медальоне. Он становился теплым в ее руках, словно в нем начинала биться жизнь. Все сильнее и сильнее, со своим собственным пульсом. Внутри него что-то было. Оставалось лишь открыть его. Удивление и страх захватили ее вместе с внезапным пониманием: «Медальон никогда не был пустым. Все это время внутри него что-то находилось». Но что там было? На какой-то миг Элизабет поняла, что это уже не видение. Что это не ход мыслей Ровены. Ровена знала, что там было! Осознание, что в медальоне что-то есть, было ее собственным — осознанием Элизабет! Ей нужно открыть его! Но чем больше она пыталась сосредоточить свое внимание на медальоне и его содержимым, тем больше образы ускользали от нее. Какая-то сила сопротивлялась ей, закрывая ее разум от нее самой. Картинка таяла, и Ровена, стоящая с медальоном в руках у каменного круга, уносилась куда-то далеко. Видения превращались в случайный набор бессвязных образов. Медальон раскалялся все больше, он уже горел огнем в ее руке, она отдернула руку и посмотрела на ладонь. Странно, но следа не было — ожог был лишь ее воображением. Медальон мирно покачивался у нее на шее. Она огляделась — потребовалось какое-то время, чтобы понять, кто она и где находится. Столики, люди, запах кофе — она в кондитерской. Взгляд ее упал на светловолосого парня у кассы. Бен. С ней был Бен… Голова ее плыла кругом, краски смешивались. И Элизабет с удивлением обнаружила, что и стол перед ней и Бен у кассы поплыли куда-то назад. Еще секунда, и сознание было готово ее покинуть. Она зацепилась за край стола, чтобы не упасть. Бен уже спешил к ней назад с булочками и кофе, улыбаясь. — Не знаю, какой ты любишь — латте или ирландский, так что взял и тот, и другой. — Спасибо, — Элизабет выдавила бледную улыбку и потянулась за кофе. Все-таки, это была плохая идея — взять Бена с собой, подумала она мрачно, размешивая сахар в чашке. Она должна была предположить, что медальон может ожить. Ровена действительно была когда-то в этих местах — за пару-тройку миль отсюда. И ее память оживала вместе с ее медальоном. — Что с тобой сегодня? — прервал ее мысли Бен. — Ты весь день какая–то задумчивая. — Все хорошо, — соврала Лизз, отпивая из чашки. Вкус кофе бодрил и грел изнутри. Головокружение отступало, и Элизабет немного расслабилась. — Лиззи, не надо меня обманывать. Эта фраза заставила ее похолодеть изнутри. Она подняла взгляд. Бен по–доброму смотрел на нее, как на ребенка, чьи уловки видны насквозь: — Я же вижу, что с тобой что-то не так. — Я не обманываю… — она попыталась принять невинный вид. — Тогда я сейчас отправлю сову твоей совести и узнаю, как часто ты к ней обращаешься. Лиззи послала ему извиняющийся взгляд: — Бен… прости меня. Просто… Ты не поймешь. — Ну, так объясни мне, — попросил он. Это прозвучало так, словно для него делиться чем-то сокровенным с другими людьми было естественно. И если кто–то что–то не понимал, достаточно было банального объяснения. К сожалению, подумала она, некоторые вещи объяснить невозможно. — Я умнее, чем ты думаешь, и могу сложить два и два, — продолжил Бен. — Твои обмороки в Школе перед отъездом, и здесь ты какая-то потерянная. С тобой что-то происходит, и тебе лучше самой сказать, в чем дело, прежде, чем моя неукротимая фантазия сама найдет этому объяснение. Элизабет вздохнула. — Я обещаю, что непременно расскажу тебе каждую деталь моей скучной жизни и отвечу на все занудные вопросы о себе, но не сейчас. Пока еще рано. Со временем ты все узнаешь. Обещаю. В глазах Бена она прочитала сомнение. Такой ответ его не удовлетворил. — Но… — Ты мне доверяешь? — немного резко спросила она прежде, чем он завалит ее вопросами. Бен в замешательстве уставился на нее. — А ты мне? — задал он встречный вопрос. — Разумеется, — соврала Лизз, не моргнув и глазом. Какое-то время Бен молчал. А затем покачал головой, словно удивляясь чему–то. — Откуда это в тебе? Из тебя ни слова не вытянешь, с твоими способностями работать только в ряду Авроров. Лиззи улыбнулась: — Да, у меня много бесполезных талантов, Например, я знаю весь учебник Трансфигурации наизусть, — похвасталась она. — О да, ты, действительно знаешь, чем меня зацепить, — усмехнулся Бредли, откусывая пирожное. Разговор их принял шутливый тон, и они оба заметно расслабились. В глазах Бена читалось веселье. Солнце играло на морозных узорах окон. И Элизабет подумала, что было что–то особенно милое в том, чтобы сидеть и болтать с Беном Бредли в этой уютной кондитерской за сотни миль от дома. И эта мысль принесла тепло и долгожданное спокойствие. Впервые за их долгое и напряженное путешествие. * * * Солнце уже ушло из зенита и стремилось к горизонту, когда они вышли из кондитерской и двинулись по небольшой тропинке прогулочным шагом. До поезда оставался еще час. Элизабет шла рядом с Беном, думая о музее и своей курсовой. Эта поездка получилась не совсем такой, как она ожидала. Она не нашла ничего ни в музее, ни в библиотеке. Только несколько непонятных загадок из прошлого. Фраза под подписью Салазара Слизерина. И что-то, хранящееся в ее медальоне. От этой мысли ей стало не по себе. Она даже остановилась. А что если прямо сейчас внутри медальона, который висит у нее под одеждой, скрытый ото всех, находится нечто опасное? И никто не узнает, если из-за этого с ней что-то случится. Почему ей раньше не приходило в голову, что подобные игры с артефактами могут иметь последствия? И что ей сейчас делать? Снять и не носить его? Потерять связь с Ровеной? Ее душой, разумом и силой? Она даже не могла допустить мысль, что это возможно. Они были едины. Навсегда. Теперь она никак не могла представить, что Ровена исчезнет из ее жизни. — Надеюсь, ты не зря сюда съездила и нашла, что искала, –– Бен словно читал ее мысли. Он взял ее за локоть и направил на тропинку посреди белого снега. — Вроде бы да, и одновременно — нет… — неопределенно пожала плечами Лизз. — Я же приехала сюда ради курсовой, и почти ничего для нее не раздобыла. Она — моя вечная головная боль. Под искрящейся коркой снега скрывался небольшой ручеек. Они остановились на перекинутом через него невысоком мостике с резными перилами. Здесь не было людей, и было тихо и спокойно. Догорающее солнце играло искорками на корке льда. Лиззи достала пару яблок из сумки, захваченных из дома, и протянула одно Бену. И они захрустели ими на пару. Видения отступили, и ей стало намного легче дышать. — После каникул — продолжила Элизабет, — мне нужно показать наброски курсовой Бинсу. О чем я напишу? Они помолчали какое-то время, облокотившись на перила и глядя с мостика вниз. — У тебя же есть свитки, — вдруг оживился Бен. — Напиши то, что написано там. Наверняка, там должно быть что-то ценное про Ровену Рейвенкло, если они принадлежали ей. — А что я укажу в источнике? — покачала головой Лизз. — Мою больную фантазию? Я не могу признаться Бинсу, что нашла древние свитки. Это артефакты. Он отберет их у меня, не успею я произнести «история магии». Лизз с ужасом подумала, как может быть вскрыт ее секрет. И тогда она наверняка лишится медальона. Эта мысль не приносила ничего, кроме паники. — Ты можешь не говорить, что нашла их, — продолжил Бен задумчиво. — Сошлешься на то, что увидела некоторые из них здесь, в библиотеке. Лиззи покосилась на Бена и улыбнулась. Он с таким участием относился к ее проблемам, неужели ему все это было интересно? Она еще ни с кем не обсуждала ни свитки, ни свою курсовую, ни Ровену. И это было и странно и приятно. — Почему ты так смотришь, Лизз? — спросил вдруг Бен. — А? — встрепенулась она. — Эм… ты, наверное, замерз? — Что? Вовсе нет. — Да я же вижу, у тебя замерзли руки, — кивнула она на его сжатые в кулаки пальцы без перчаток. — Давай их мне, я погрею. Бен растерялся. Просто стоял и смотрел на нее, не меняя позы. — Как я узнаю, что у тебя добрые намерения? — попытался отшутиться он, но она видела, что ему было так же неловко, как и ей самой. Лиззи возвела глаза к небу: — Ты всегда шутишь в такие моменты, Бен? — Пять гоблинов входят в Три метлы и спорят, кто из них милее… — Просто дай мне свои руки, Бредли! — громко произнесла Элизабет, и Бен безропотно подчинился. Лизз взяла его за руки и начала растирать его ладони между своих. Руки у Бена были как ледышки. Она не могла сдержать улыбку, глядя на его смущенное лицо. — Спасибо, что поехал со мной, Бен, — произнесла Элизабет. — Я знаю, что ты далек от всего исторического и поехал сюда только ради меня. Бен заулыбался. — Да брось, мне и самому было интересно побродить здесь. — Я знаю, когда ты врешь, — она выпустила его руки, и Бен тут же убрал их в карманы, будто боялся, что Лизз снова захочет их погреть. — У тебя тогда веснушек становится в два раза больше. — Я совершенно серьезен, — состроил умную гримасу Бен. — Теперь, благодаря этому месту в моей голове полно новой информации, — продолжил он и усмехнулся. — Правда, не знаю, как мне пригодится то, что, например, этот ручей под нами был в два раза больше и протекал южнее… Лизз замерла, хлопая глазами. — Ну конечно! — воскликнула она, и Бен вздрогнул. — Ручей, Бен! Ручей! — она чуть ли не подпрыгнула от радости под его непонимающим взглядом. — Что? — Ручей был тем ориентиром, куда спешила Ровена. Тот круг из камней до сих пор расположен где–то здесь, рядом с домом сэра Гриффиндора… Все с быстротой света рисовалось в общую картинку. Собиралось в одно целое. — Вполне возможно… — Я и думаю, почему мне здесь так спокойно! — игнорируя его замешательство, Элизабет сбежала с мостика и остановилась на берегу ручья. Память ее снова была полна, а сердце пело. Стоило посмотреть на заснеженный берег, и она видела его совсем другим — прежним. Высокие ароматные травы. Жаркий полдень. Стрекот кузнечиков. Ей душно даже в тени дерева, и она опускает ноги в прохладу ручья, приподняв юбку. Брызги были настолько приятными, что она совсем потеряла счет времени. — …клянусь, я никому не расскажу о том, что видел, чтобы не испортить ваш идеальный образ. Едкий голос позади умолкает, и она одергивает юбку — стыдливо, как девчонка. Он всегда смущал ее. Проклятый Салазар Слизерин. Всегда его черный взгляд, казалось, видел ее насквозь. — Сэр, — холодно кивает она. Отходит от воды и поправляет платье и волосы. Окидывает Салазара непроницаемым учтивым взглядом, в тон ему: — Что ж, теперь вы попросите с меня плату за молчание? Салазар лишь усмехается уголком губ. — Я мог бы. Если вы согласитесь… Она лишь фыркает в ответ. Несмотря на внешний холод общения, они ужасно рады друг другу… …Они учились друг у друга, просиживая дни за книгами здесь у ручья. Они были по–настоящему счастливы. Птицы уносят их голоса далеко в кроны деревьев. Солнечный свет ослепляет, заливая все вокруг. И из этого яркого света к ней выступает новый образ. Они снова сидят бок о бок на лугу. Салазар прислонился к дереву, а ее голова покоится на его плече. Они изменились, повзрослели. Она вглядывается в лицо Салазара, замечая морщинки вокруг глаз на загорелом худом лице. Он что-то рассказывает ей, она видит, как шевелятся его сухие губы. — …Важный символ Алхимии — Уроборос. Змея, кусающая собственный хвост. Символ вечного возрождения. Это знак бесконечной мудрости, постигшей суть вещей… — как в полусне, она слушает знакомый тягучий голос. — По легенде змей Урей отделяет землю от неба, обвившись вокруг земли, и держит их вместе, соединяя мир живых и мертвых. На древнем санскрите «Ур»… — …означает «утро», — задумчиво подхватывает она. — Свет, возникающий из тьмы… Круговорот дня и ночи. Салазар довольно кивает: — Вот именно. Вечный круг жизни. Солнцеворот. Она улыбается ему. Ветер играет прядкой ее волос и щекочет щеку. — Как видишь, я начинаю разбираться в Алхимии. Но почему ты посвящаешь меня в это? Он нежно убирает ее прядку, пропуская через пальцы. Его глаза светятся теплом. — Ты поймешь со временем. А пока у меня для тебя кое-что есть. Она непонимающе нахмуривается, наблюдая, как Салазар достает из внутреннего кармана камзола тряпичный сверток и осторожно разворачивает бархатную ткань. Его изящная рука вытягивает нечто, сверкающее в бликах солнца. Золотую цепочку с подвеской. Медальон. — Я прошу тебя никогда не снимать его, — тихо произносит он. — Почему? Что в нем особенного? — пытается она возразить, однако Салазар повелительным жестом не дает ей договорить и все же надевает цепочку ей на шею. Медальон приятной и непривычной тяжестью падает в вырез ее платья. Она берет его в руку — гладкий и приятный на ощупь золотой круг. Она хочет рассмотреть гравировку на одной из сторон. Но Салазар кладет свою руку сверху, не давая ей такой возможности. Взгляд его серьезных глаз вызывает в ней дурные предчувствия. — Он будет охранять тебя. Пообещай, что и ты сохранишь его для меня и никогда не снимешь. — Рука его чуть сильнее сжимает ее собственную с зажатым внутри медальоном. — Обещай мне. — Обещаю. — Осторожно кивает она, пока разум ее пытается прочесть мысли в его голове. Но мысли его закрыты от нее. — Обещаю, если ты скажешь мне, что внутри. Глаза Салазара суживаются в щелки, и в его лице проступает нечто змеиное. — Ты все узнаешь со временем. Ты должна поверить мне. — Что в медальоне, Салазар? — спрашивает она требовательнее. Он вздыхает, молчит какое–то время и отпускает ее руку с медальоном. — Хорошо. Поверни его и узнаешь. Надеюсь, тогда ты сама мне расскажешь… — Как думаешь, откуда она здесь взялась? Солнечный свет ослепляет ее на миг, превращаясь в белую пустошь. Она часто моргает, с трудом пытаясь разобраться, что видит перед собой. Это не свет. Это искрящийся снег. Белые просторы. — Что? — выдохнула Элизабет, и клубочек пара вырвался вместе с вопросом. Летняя картинка с Ровеной и Салазаром на лугу ушла в небытие. Она постаралась сделать непроницаемый вид, пока Бен снова не начал свои расспросы. Но сердце ее все равно стучало, резонируя на мили вокруг себя. Ровена словно была жива и смотрела на все вокруг ее глазами. Она получила медальон от Салазара в дар. Вот как он к ней попал… — Собака, откуда она здесь? — продолжил Бен. И его голос показался слишком громким. Голова начала раскалываться. — Это звучит странно, но я думаю, ей что-то от тебя нужно. Проследив за его взглядом, Лизз посмотрела под ноги. Крупная собака неизвестной ей породы сидела на снегу рядом с ней и изучающе смотрела на Элизабет. Лизз даже не обратила внимания, как она здесь оказалась и как долго здесь сидит. Ее можно было бы назвать красивой, если бы она не выглядела так, будто находилась на последней стадии истощения. Шерсть из нее лезла клочьями, по бокам, залепленным грязью, четко проступали ребра. Всем своим видом она выказывала уныние и печаль. — Действительно, что тебе нужно? — спросила у нее Лизз, будто собака могла ответить. Псина завиляла хвостом и, подойдя к Элизабет, начала тереться о ее ноги. — Она, случаем, не бешеная? — Бену ее вид явно не нравился. — Хороший песик, — с опаской наклонилась к ней Лизз, незаметно отступая на шаг. И собака в упор уставилась на нее, но вместо того, чтобы снова завилять хвостом, животное зарычало — так, что у Лизз все похолодело внутри. Внезапно собака подпрыгнула и вцепилась в цепочку на шее Элизабет. Как это было возможно, девушка не могла понять, ведь медальон все время был внутри под одеждой, но, видимо, как-то выпал. Пару секунд со страшным злым рыком собака тянула его на себя, заставив Лизз согнуться почти пополам, кожа под цепочкой вспыхнула огнем, Элизабет пронзительно закричала, и в этот момент цепочка слетела с головы, и Лизз по инерции упала на спину в снег. Бен, находящийся во время этой короткой сцены в оцепенении, кинулся к Лиззи и помог встать. — Медальон! — истошно закричала Элизабет, отталкивая его. — Мой медальон! Она была в ужасе. Лишиться медальона для нее было равнозначно смерти. И, подскочив, она стремглав бросилась за убегающей собакой, уносящий медальон в зубах. Лизз побежала по мосту следом за воришкой, слыша крики Бена за собой. Но, оказавшись на том берегу ручья, она ничего не обнаружила. Собаки будто и след простыл. Элизабет в отчаянии завертелась вокруг себя, оглядываясь. Медальон лежал на снегу рядом, у ее ног. На какой–то дикий и страшный миг ей показалось, что он открыт. Как одержимая, Лизз кинулась к нему, доставая из снега. Нет, все было так же, как и раньше. Створки медальона были плотно закрыты. Цепочка, как и поверхность, была целой. Ни одного следа от собачьих зубов. Она очистила металлический круг от снега. От сердца отлегло. Элизабет шумно выдохнула и выдала истеричный смешок. Безумие какое-то! Подумать, что она могла его лишиться! Черт бы побрал эту псину, и куда она только подевалась… Привычным жестом Лизз перекинула цепочку через голову. Но как только медальон знакомой тяжестью упал на грудь, голова ее буквально взорвалась от боли. От образов, красок и голосов. Перед глазами замелькали неясные картинки, чьи-то лица, незнакомые ей пейзажи местности. Все напоминало безумную карусель, и ее даже замутило. Все тот же застывший лес в сумерках. Позади, за опушкой, она знала, берег ручья, а перед ней поляна с каменным кругом, спрятанным в пожухлой траве. Только солнце уже село, и темнота стала гуще. А она все стояла на том же месте. На душе ее было спокойно, будто она свершила все, что задумала и тяжесть ушла с ее сердца. Ее рука все также крепко сжимала висящий на шее медальон. Уроборос. Солнцеворот. Вечный круг перехода мира мертвых и мира живых. Я отлично запомнила этот урок, Салазар. Пора. Она разжала ладонь с медальоном. Губы ее прошептали неизвестное заклинание. И странным чутьем Элизабет, наблюдающая эту сцену, поняла, что последует за этим. Она откроет медальон. Она узнает, что скрыто внутри. От волнения у нее почти остановилось дыхание. Створки медальона с еле слышным щелчком приоткрываются… И поток света, исходящий изнутри медальона, взрывает ночное пространство вокруг и ослепляет. Она не может разглядеть, что внутри, она ничего не видит из-за яркой вспышки. Поток света формируется в яркую спираль на земле под ее ногами, словно змея, вырвавшаяся на свободу и покорно ложащаяся перед ней. Она слышит чей-то крик на фоне этого безумия. Женский крик — и приставив ладонь козырьком к глазам, в самом центре этого образовавшегося круга она видит кого-то. Ей показалось, что это девушка, но образ ее тут исчез, словно его кто-то спугнул. Чей-то голос зовет ее… Она оборачивается посреди ночного леса… — Очнись, Лиззи! Открой глаза! Нельзя, чтобы ее остановили. Она была рядом с каменным кругом, и медальон живым потоком света трепетал в ее руке. Мощный поток энергии проходил через нее, сотрясая тело. Или это кто-то тряс ее за плечи. — Открой глаза! Она поддалась, приоткрыв глаза, и обнаружила, что стоит на коленях на снегу. Совсем юный мальчик стоял перед ней и держал за плечи. Она не сопротивлялась. Только хотела понять, откуда ей знакомо его лицо. Почему он так испуган? Ночной лес с каменным кругом исчез, яркие всполохи света под ногами тоже. Голова болела и кружилась до тошноты. Сил о чем-то думать не было, и она почти замертво упала в снег, закрыв глаза. — Элизабет Томпсон, немедленно приди в себя! Она вздрогнула. Это имя она знала. За ним пришло второе — Бен. Его звали Бен Бредли. Через силу она открыла глаза. Память начинала возвращаться к ней вместе с сознанием. Лизз почувствовала, как его руки грубо встряхнули ее, а затем Бен стал интенсивно растирать ее лицо снегом. — Бен… не надо, прекрати, — вяло запротестовала она, сомневаясь, что он вообще разобрал ее слова. Кое-как стерла снег с горящего огнем лица. — Ты до чертиков меня напугала! — первое, что она увидела, придя в себя, было сердитое лицо Бена. — Прости, только не кричи, пожалуйста, — тихо проговорила она, лишь бы он успокоился, ее голова могла не пережить его крика. С минуту он изучал ее лицо, словно искал что-то. А затем сгреб ее в охапку и прижал ее к себе. — Ох, Лизз!.. Она безвольно поддалась. — Ты бы видела себя со стороны! — голос Бена терялся где-то в ее растрепанных волосах. — Просто стояла здесь с закрытыми глазами, а потом закричала изо всех сил и упала на колени. Я не знал, что с тобой, не знал, чем помочь… Так значит, это был ее собственный крик? А девушка? Она же точно видела кого–то… — Отвези меня домой, — устало произнесла она. Это все, на что сейчас хватало сил. Бен отстранился и снова вгляделся в ее лицо. Лизз видела сотню вопросов в его взгляде. Беспокойство за нее уже прошло, и теперь ему были нужны ответы. Только не сейчас, мысленно взмолилась она. Она не могла о чем-либо думать. Видимо, он прочел все это в ее взгляде. — Хорошо, — кивнул он, наконец, и помог ей встать. Он не задал ей больше ни одного вопроса до самого вокзала, просто был рядом и поддерживал ее под руку. В поезде всю дорогу до дома они молчали. Элизабет то и дело закрывала и открывала глаза. Она хотела бы просто выспаться — сил не было совершенно. Но как она ни пыталась впасть в забытье, сон не шел к ней. Ее психика была слишком перегружена для спокойного отдыха. Утром, выходя из дома, она была полна энергии, сил и предвкушения. Сейчас, возвращаясь домой, она чувствовала себя так, будто пробежала марафон. Внезапно она почувствовала руку Бена на своей. Он не смотрел на нее — отвернулся к окну, но его теплая рука касалась ее как бы невзначай, пытаясь приободрить. И Элизабет была ему безмерно благодарна за молчание и поддержку. Этого было более, чем достаточно. * * * На вокзале Бен взял такси, чтобы отвезти ее домой, несмотря на все протесты о том, что ей намного лучше и она может идти сама. Лиззи вылезла и неловко застыла на крыльце собственного дома, пока Бен расплачивался с таксистом. Из окон кухни струился мягкий свет. И, наверное, мама суетилась с ужином. Лизз вдруг ощутила, как бы ей хотелось поскорее оказаться в своей комнате, в тепле и с тарелкой чего–нибудь вкусного. Она виновато взглянула на Бена, подошедшего к ней. Она должна была предложить ему зайти и угостить ужином. Но все внутри нее кричало, что ей нужно побыть одной. — Бен, — начала она, еще не решив, что скажет дальше. Но Бредли перебил ее: — Я знаю, о чем ты думаешь, –взглянул он ей в глаза. — Приглашать ли меня. И я бы даже согласился. Но вижу, как ты устала, и поэтому я сразу совру, что хочу поехать домой. Ей было так неловко. Все что пережил сегодня Бен — пережил из–за нее. — Прости меня, Бен. — ей хотелось бесконечно извиняться. — Я очень ценю, что ты… Договорить ей не дала распахнувшаяся дверь. — Я слышал звук автомобиля, — голова ее отца показалась в дверном проеме. Папа был все еще в рубашке и галстуке — видимо, только пришел с работы. — Лиззи, зачем ты держишь гостя на пороге?.. Краем глаза Элизабет увидела за папиной спиной тетю Линн, маячившую в прихожей. Хочет еще раз взглянуть на Бена — поняла Лизз. — Седрик? — мистер Томпсон протянул Бену руку. — Ты подрос. Как родители? — Это не Седрик, пап, — вздохнула Элизабет. — Бен Бредли, — пожал руку ее отцу Бен. — Бен — мой сокурсник, — пояснила Лизз. Кажется, папа немного смутился. — О… Бен? Зайдешь на ужин? Бен посмотрел на Лизз, но та сразу отвела взгляд. — Пожалуй, нет, спасибо, сэр… — вернулся он к мистеру Томпсону. — Уже поздно, и мне пора. Лизз было не по себе, это была крайне неловкая ситуация. Тетя Линн, поняла Элизабет, это она, наверное, подослала папу, чтобы он затащил Бена на ужин. Мысленно она пожалела, что у нее есть родственники. Мистер Томпсон покосился на дочь и кашлянул: — Ну что ж, не буду мешать, — пожал еще раз руку Бену, — очень рад знакомству, надеюсь, ты зайдешь к нам в следующий раз. И скрылся за дверью. Элизабет молчала, не поднимая взгляд и теребя шарф Бена, завязанный на ней. — Лиззи… — тихо позвал он, и ей ничего не оставалось, как посмотреть на него. — Мне, правда, пора. Я был очень рад провести с тобой этот день. Надеюсь, с тобой все будет хорошо. — Да, пожалуйста, не волнуйся, со мной все нормально, — заторопилась она. — Это тебе спасибо за все. Извини, что так все получилось. Бен улыбнулся краешком губ. Вид у него тоже был усталый. — Ты знай, что я рядом. Если что–то случится — пиши. Она кивнула. — Спасибо, Бен. — Ага. — Бен качнулся на пятках взад–вперед. — Я, пожалуй, пойду. Увидимся в школе. — Да, хорошо тебе провести оставшиеся каникулы. Они помолчали. Лизз не понимала, почему Бен не уходил и все стоял и стоял здесь, ожидая чего–то. Так что она просто открыла дверь, собираясь зайти домой. — Лиззи, — вдруг окликнул он ее на пороге. — Да? — замерла она. В два шага Бен подошел к ней и поцеловал в щеку. Едва заметное прикосновение губ, кажущихся на холоде обжигающим. Элизабет замерла как истукан в дверном проеме. А потом просто захлопнула дверь у него перед носом. Пару секунд она еще стояла и смотрела на закрытую дверь, не понимая саму себя. Она сама не ожидала, что сделает подобное. Лицо Бена всплыло перед глазами, а щека едва уловимо помнила его прикосновение. Черт! Черт, черт! Как это все неловко, как не вовремя! Злость на себя и на Бена боролись в ней вместе с раскаянием. Наверное, Бен до сих пор стоит с той стороны. Думает, что она пошутила и сейчас откроет дверь снова. Но открыть ее было бы еще глупее, чем закрыть до этого. Элизабет решительно повернулась к ней спиной. — Кажется, у меня появился парень, — произнесла она мрачно, глядя на Линн. Тетя стола в прихожей с кружкой в руке и все это время наблюдала за происходящим. По искрящемуся весельем взгляду, Лизз поняла, что все это ее забавляло. Но Элизабет не дала ей возможности отпустить едкий комментарий и громко затопала в свою комнату мимо — вверх по лестнице. Сейчас она была зла на весь мир. С кухни веяло чем-то вкусным, и раздавались родительские голоса. — Я видела этого парня утром, — мамин голос, — Лиззи что, встречается ним? Думаешь, он ей подходит? — Она уже не ребенок и сама разберется. Мне он показался довольно милым… — ответ папы. Вся семья сегодня вечером, похоже, будет обсуждать ее личную жизнь. Прекрасно. Пусть. Только без ее участия. Элизабет сердито хлопнула дверью в свою комнату. Хватит с нее на сегодня разговоров. * * * Скинув пальто и шарф на пол, она упала поперек кровати и лежала пластом в темноте, чувствуя себя выпотрошенной. Не было сил ни обдумывать, ни переживать. И, тем не менее, как по заколдованному кругу мозг ее перебирал снова и снова события сегодняшней поездки. Собака, медальон, обжигающий кожу, видения прошлого, после которых невозможно понять, кто ты и где ты. Слишком много для одного дня. Много даже для нее, не говоря о Бене… Внутри неприятно заныло. Бен. Он весь день был рядом с ней, он так много делает для нее, принимает ее такой, какая она есть. И она заставляет его беспокоиться снова и снова, потому что не может посвятить в свой секрет. Сможет ли она рассказать ему однажды? А сможет ли он поверить? Она могла довериться лишь одному человеку — Седрику. Но когда-то давно. Сейчас… у нее не было никого близкого. Мама никогда ее не понимала, папа был вечно занят, тетя Линн — не в счет, они виделись очень редко. Соседки по комнате в Хогвартсе были только соседками. Она словно смотрела на свою жизнь со стороны, и ей было невыразимо тоскливо и холодно. Неужели в целом мире не было никого, кто мог бы согреть ее? Жить жизнью Ровены — это был дар. Но это было и проклятье. Она была всего лишь школьницей, на которую обрушилась чужая жизнь в виде погружений в чужие чувства и мысли, каждое движение души Ровены отзывалось в Элизабет, заставляя ее сердце сжиматься от боли или радости. Проживать две жизни за раз — на это уходило сил в миллионы раз больше. Иногда она жалела, что нашла медальон. Сейчас, анализируя последние полгода жизни, Элизабет приходила к выводу, что все ее беды происходили из-за него — начиная от болезненного состояния и кончая почти разорванной дружбой с Седриком. Она так устала, так безумно устала бороться с этой неведомой ей силой! В порыве Элизабет сдернула цепочку с шеи и швырнула медальон в темноту. С тяжелым звуком он приземлился на пол где-то около двери. Она продолжала лежать без него, слушая собственный пульс. Без медальона ощущалась странная непривычная легкость, но гораздо больше — пугающая пустота. Словно в ее жизни образовалась пропасть, которую она никогда и ничем не сможет наполнить. В дверь тихо постучали, но Лиззи не шелохнулась. Тогда дверь открылась, впуская полоску света. — Я принесла тебе поесть. Тетя Линн стояла на пороге с подносом в руках. Несколько секунд Лизз боролась с собой. Желудок давно уже ныл от голода, и было бы неплохо пополнить силы, но, во–первых, ей хотелось побыть одной, а во–вторых, совершенно не было желания вставать. Не дожидаясь ее ответа, Линн прошла и поставила поднос на прикроватную тумбочку рядом с ней. А затем зажгла свет. Элизабет поморщилась — он казался слишком ярким после полумрака. — Как ты, Лиззи? — тетя присела на край кровати рядом с ней и погладила ее по голове. Так когда–то давно в детстве делала мама, когда они еще были близки. Этот жест был таким простым и в то же время так много сейчас значил для нее, что Лизз едва не зарыдала в голос. Но лишь подвинулась поближе к тёте и положила голову ей на колени. — У тебя все хорошо, милая? Что–то случилось? Элизабет потрясла головой. Помолчала. — Мне одиноко, — прошептала она в тишине. Не глядя она почувствовала, как тетя Линн улыбнулась. — А как же Бен? Вы сегодня весь день были вместе. — Да, целый день, — повторила Лиззи, думая об их поездке. И снова почувствовала себя виноватой. — Бен очень милый. –Но… ты не любишь его? — вопрос Линн прозвучал естественно, как будто они каждый день обсуждали мальчиков. Лиззи задумалась. Любить кого–то… Она думала, что любит Лазара. Потом поняла, что любит Седрика. А теперь рядом с ней Бен. Ей было с ним… спокойно. Она знала, что он поможет ей, что бы с ней ни случилось, и что примет ее любой. И этого было достаточно. Но для любви в ее понимании нужно было чуточку больше. — Бен… — Лизз попыталась подобрать слова. — Не Седрик? — подсказала Линн. — При чем здесь Седрик? — подняла голову Элизабет и взглянула на тетю. Линн улыбалась открытой теплой улыбкой, глаза ее светились. — Тебе стоит быть честной, Лиззи. С ними обоими. Но прежде всего с самой собой. Только когда ты честна с собой, ты не запутаешься в отношениях с другими. «Знать бы еще, кто я», — пронеслось в голове у Элизабет. Иногда в ней поднимались такие силы, что если сконцентрироваться, она могла бы взмахом палочки разрушить стену дома. Кто мог бы из них обоих это понять? Как она может быть честной с ними, если не может открыться до конца? Седрик точно не поймет. На миг ей представилось, что она рассказывает ему. «Ого, у тебя теперь есть супер-способности?» Все что он скажет. И забудет об этом через неделю, поглощенный своей жизнью. А Бен… Сегодня она видела страх в его глазах. Страх не перед этой силой, а за нее, Элизабет. И все же, вдруг он не примет ее такой — новой, когда узнает? — Я боюсь потерять его, — произнесла она вслух, не совсем понимая, о ком говорит — о Бене или Седрике. — Бояться — это нормально, — пожала плечами Линн. — Главное, чтобы твоя боязнь не вырыла пропасть между вами. Чем больше ты закрываешься, тем больше ты остаешься одна. Лизз молчала в ответ. Философские фразы тёти сегодня воспринимались тяжело. Элизабет подавила широкий зевок и решила, что подумает над словами Линн завтра. — Я тебя утомила, — засмеялась тетя Линн. — Нет-нет, — запротестовала Лиззи. Расскажи мне что-нибудь… Линн улыбнулась. — Сказку? — Ага… — Элизабет нравилось, что можно побыть хоть чуть-чуть маленькой. С мамой они не были так близки в детстве, чтобы та читала ей сказки на ночь. — Хорошо, тогда слушай… Лиззи лежала головой на коленях Линн. Тетя подложила ей подушку под голову, чтобы было удобнее, и принялась рассказывать: — «Давным–давно жили–были три брата. Как–то раз они решили отправиться в путешествие по свету. Они шли дни и ночи, пока не подошли к широкой реке с красивым высоким мостом…» Элизабет закрыла глаза, слушая монотонный голос. Что ж, решила Лизз. Пусть сегодня будет совершенно обычный вечер без супер–способностей. Как раньше, в детстве — она и тетя Линн. И она снова была самой собой — маленькой Лиззи. Теплая рука Линн гладила Элизабет по голове, голос был мягким и успокаивающим. И Лизз, наконец, расслабилась. Веки ее стали тяжелыми, и она снова закрыла глаза, проваливаясь в забытье под звуки родного голоса. Казалось, не было ничего приятнее этого. Скоро перед ней замелькали цветные неразборчивые сны. Что–то про средневековые леса с ручьями и мостами… — Лиззи? — Линн мягко похлопала ее по плечу. — А?.. — она подскочила, не понимая, что происходит. — Тише, тише, милая, все хорошо. — Линн стояла рядом с кроватью, голова Лизз лежала на подушке. — Просто ты заснула, и я подумала, что лучше тебе раздеться и лечь спать. — Но, как же ты… — Лизз нахмурилась, соображая, что происходит. — Я пойду, — улыбнулась Линн. — Ложись. Элизабет села в кровати, голова была тяжелой ото сна. Линн остановилась возле самой двери. Посмотрела под ноги и наклонилась за чем-то. — Это не твой медальон, Лиззи? — спросила она выпрямляясь. — Да, — кивнула Лизз в замешательстве. — Наверное, я его уронила. — Я оставлю его здесь, — произнесла Линн, повесив медальон на ручку двери. — Сладких снов, милая, — пожелала она, уже выходя в коридор. — Спасибо, и тебе, — кивнула Лизз. Несколько секунд Элизабет сидела на кровати и смотрела на закрывшуюся за тетей Линн дверь. Мысли ее постепенно прояснялись. Медальон продолжал покачиваться на ручке двери. С виду он казался вполне безобидным. Цепочка, две плотно прижатые створки, гравировка орла на одной из сторон. Странно, но она не помнила этого символа в своем видении, когда Салазар вручал медальон Ровене… Элизабет встала и сняла медальон с ручки двери, положила его на ладонь. Она должна знать, что там… Память ее смутно помнила на заклинание, которым Ровена открыла медальон в ее видении. Лизз повторила в точности те звуки, которые запомнила на слух. На какой-то миг ей и вправду показалось, что сейчас медальон распахнется, что ее видение реально, и она его не придумала. Но секунды шли, ничего не происходило. Ни заветного щелчка, ни открывшихся створок, ни яркого света… Элизабет начала чувствовать себя глупо. С чего она решила, что должно что-то произойти? Разочарованно она надела медальон на шею и снова легла на кровать. Что же происходит в твоей голове, Лиззи Томпсон? Может, все проще, чем ты думаешь? Может, ничего и нет на самом деле, а ты просто выдумываешь это? Видения — просто плод разыгравшейся фантазии? Попытка убежать от реальности, в которой ты потеряла единственного друга, и таким образом заменила его своей новой выдумкой? Но что–то в ней запротестовало — а как же шкатулка, как же медальон?! А как же появляющиеся в ней знания, пугающие не только ее саму, но и профессоров в Школе? Все это реально! Она поднесла медальон к глазам и провела пальцем по гравировке. Цепочка пощекотала шею. Так что? Ровена, которую она знала, существовала на самом деле? Если так, почему о ней так мало упоминаний? Ведь неспроста ни в одном из учебников и ни в одном из исторических источников нет ни слова, подтверждающего, что ее видения про Ровену правдивы. Может, она была совсем другой личностью? Может, она жила на сто лет раньше? Может, ее и вовсе не существовало, а все это мастерски разыгранная кем–то мистификация?.. Нет. Лизз разжала пальцы, и медальон упал ей на солнечное сплетение. Сдаваться рано. Она найдет способ открыть медальон. Элизабет надеялась, что если она выяснит, что скрыто в ее медальоне, найдутся ответы на все ее вопросы. * * * Ее преследовало странное ощущение дежа вю. Буквально полгода назад точно так же Элизабет сидела посреди своей комнаты, а рядом стоял готовый чемодан. Только ее комната в этот раз выглядела иначе, и язвительное зеркало, обычно провожающее ее едкими комментариями, странно притихло. Каникулы кончились, но впервые ей не хотелось уезжать в Хогвартс. — Лиззи, поспеши! — снизу доносился голос тети Линн. Элизабет вздохнула и встала. Взмахнула палочкой, и чемодан взмыл в воздух и направился к открытой двери. — Твой кофе остывает, — улыбнулась Линн, когда Элизабет показалась на кухне вслед за чемоданом. Тетя была одета в свитер и брюки вместо привычной домашней одежды. — Ты тоже поедешь? — удивилась Лиззи, сев за стол и взяв чашку. Кофе пах восхитительно. Линн кивнула и придвинула ей блинчики. — Да, решила тебя проводить. Мама с папой, к сожалению, не смогут. Только сейчас Лизз обратила внимание, что они с Линн одни в доме. Что ж, это было похоже на ее родителей — уехать с утра по своим делам, будто забыв, что дочь еще на полгода покидает дом, и даже не попрощаться. Да и чего она ожидала — за все каникулы она перекинулась с мамой едва ли парой десятков фраз, большинство из которых звучало как «Лиззи, спускайся поешь» или «Лиззи, тебя зовет Линн». С папой они вообще почти не виделись. С утра соображалось туго. Она еле открыла глаза, когда проснулась, и до сих пор пребывала в состоянии сомнамбулы. — Плохо спала? — участливо посмотрела на нее тетя. Лиззи сделала большой глоток кофе и взяла блинчик, успев подумать, что в Школе такой роскоши не будет — только пудинги и тыквенный сок. — Писала письмо Седрику, — призналась она. И это было правдой. Не в силах заснуть, Лизз все–таки усадила себя за стол и написала — всего несколько строк. Спрашивала, как дела, и смогут ли они поговорить, как только она приедет. Ни слова извинений за их последний разговор и про загадку. Она понимала, толка от такого письма было мало, но все–таки это уже было первым шагом к примирению. — Значит, все-таки Седрик? — усмехнулась Линн. — Не Бен? Этот вопрос поставил Элизабет в тупик. — Мы не встречаемся с Беном. А с Седриком просто друзья, — произнесла она не очень уверенно, не глядя на Линн. Тетя помолчала какое-то время, и Лиззи почувствовала, как она хитро улыбается. — Эта история напоминает мне еще одну похожую историю, — продолжила она, и Лизз все-таки подняла взгляд. — Твои мама с папой, — пояснила Линн. — Они с детства были друзьями, с самого первого курса в Хогвартсе. И поняли, что между ними есть что-то большее, только когда твоя мама собралась под венец с папиным другом. — Что? Мама хотела выйти за другого? — Лизз не верила своим ушам. Мама никогда не делилась с ней историями из прошлого. Кажется, Линн получала удовольствие от удивления племянницы и от раскрытия семейных секретов. Она широко улыбнулась. — Разумеется, все это оказалось несерьезным. Твой папа признался, что любит ее больше, чем просто друга, и они почти сразу поженились. Элизабет была так поражена, что у нее даже пропал аппетит. Она отодвинула тарелку с блинчиками подальше и уставилась на кружку в руках. В своем воображении она пыталась воссоздать, как это было много лет назад, когда ее родители были ее возраста. Что они чувствовали тогда, какие у них были отношения. Папа признался маме в своих чувствах, когда у нее уже был другой парень… Это определенно требовало большого мужества. На миг она представила, что признается Седрику. Признается, несмотря ни на что — даже на его отношения с Чжоу… Нет, она никогда не сможет этого сделать. — Лиззи, пора, — голос тети Линн и гудок такси за окном вернули ее к реальности. Лизз шумно выдохнула и поднялась, отгоняя мрачные мысли. Они загрузили ее чемодан с вещами, половину из которых Элизабет так и не достала, и теперь не понимала, зачем так много взяла с собой. На платформе девять и три четверти совсем не было людей. Поезд уже был готов отправиться в Хогвартс, но на перроне было от силы десять студентов. Элизабет огляделась с мыслью, что среди них может быть и Бен. Видеть его, а тем более, ехать с ним несколько часов ей бы хотелось меньше всего. Так что она мечтала поскорее скрыться в одном из вагонов. Она наспех обняла тетю Линн. — Спасибо, — сама не зная, за что благодарит, произнесла она ей на ухо. — Не за что, — услышала ответ. Линн отстранилась с мягкой улыбкой. — Хорошей дороги, как доберешься, пришли мне сову. — Да, конечно. Элизабет отправила чемодан заклинанием в вагон и поднялась следом по ступенькам. — Ой, Лиззи! — воскликнула тетя Линн, и Лизз обернулась. — Я совсем забыла. Письмо! Линн протягивала ей конверт. Не совсем понимая, Элизабет взяла его. — Оно пришло сегодня утром, — пояснила тетя. Лиззи опустила взгляд на подпись отправителя и удивленно подняла обратно. Оно было от Бредли. Они переглянулись с тетей. — Так Седрик или Бен? — хитро прищурилась Линн. Лизз только закатила глаза. Поезд дал свисток, пора было заходить в вагоны. — Сообщи мне, когда примешь решение! — крикнула Линн, перекрикивая шум поезда. Лизз только кивнула, помахала рукой и зашла внутрь. Кинув последний взгляд на Линн из окна, Элизабет пошла к самому отдаленному вагону, слава Мерлину, никого не встретив по пути. Она зашла внутрь — вагон был пуст — и заблокировала дверь заклинанием. Теперь до самого Хогвартса никто не смог бы ее побеспокоить. Уже заняв место у окна, Лизз с удивлением обнаружила, что все еще держит в руках письмо от Бена. Нехорошие предчувствия закрались внутрь. Что–то подсказывало, что следующий семестр будет намного напряженнее предыдущего. Ей придется видеться с Беном каждый день. И возможно, пришло время как–то определить их отношения. А она сама пока не знала, чего от них хочет. Немного посомневавшись, Лизз кинула письмо в сумку. А вместо него вытащила из сумки альбом. В нем были изрисованы все листы, и уголки уже начали немного пачкаться и загибаться. Ее самые последние работы. Элизабет перевернула пару страниц и посмотрела на один из портретов. Седрик. Набросок был выполнен живыми карандашами и принадлежал к серии портретов Чемпионов, о которых еще в начале семестра ее просила Чжоу. Флер Делакур, Виктор Крам. Поттер так и не был дорисован — лишь невнятные линии, обозначающие черты лица и очки. Седрик был проработан лучше всех — и, казалось, совсем не отличался от себя настоящего. Она остро ощутила тоску по нему. «Бен или Седрик?» — прозвучал в голове голос тети Линн. Но как можно было их сравнивать? Элизабет перевернула еще пару страниц — хотела найти портрет Бена, но вдруг остановилась на другом рисунке. Это был портрет Ровены. Его они обсуждали с Линн, и тетя заметила их с Лиззи поразительное сходство… Но не это заставило ее замереть над рисунком. «На ней твой медальон», — сказала тогда Линн. Только сейчас, внимательней всматриваясь в рисунок, Элизабет все больше понимала, что с «ее» медальоном что-то не так. Ровена улыбалась ей с портрета таинственной манящей улыбкой, будто призывая наклониться поближе. И когда Лизз это сделала, Ровена неуловимо пожала плечами, отчего нарисованный медальон на шее Основательницы перевернулся. И Элизабет отпрянула в удивлении: вместо гравировки орла на медальоне показалась двойная S. Знак Салазара Слизерина. «– Что в медальоне, Салазар? — Переверни и узнаешь…» Забытые фразы из чужого прошлого. Лизз стало не по себе. Она еще раз внимательно изучила рисунок. Но все было по–прежнему. Медальон неподвижно висел на грациозной шее Ровены. На золотом круге виднелась гравировка орла. Ей просто показалось. «Это все из-за того, что ты не выспалась», — мысленно сказала себе Лизз и медленно закрыла альбом. Только непонятное чувство страха и волнения от чего-то неизвестного, что ей еще предстоит узнать, еще долго не отпускало ее.