***
Тэхён долго сидит на берегу, наблюдая, как впереди над морем гневается буря. Этот пляж скрыт от чужих глаз, окружённый с одной стороны скалами, с другой высокими деревьями. Внутри вдруг разгорается чувство ожидания, предвкушения. Он наблюдает, как буря надвигается, перемешиваясь коричнево-серыми тучами. Будто в чёрный кофе льют сливки, и они расходятся клубами по краям. Медленно стягивая рубашку, он чувствует, как первые капли дождя падают на голую спину, скользя по позвоночнику ниже. Раздевшись, выпрямляется и с наслаждением, сначала медленно, осторожно наступая босыми стопами на мелкие, гладкие камешки, а затем, гонимый желанием, с брызгами вбегает в неспокойное море. Кожа тут же покрывается мурашками. Он замирает, поднимая голову вверх. Пальцы подрагивают в нетерпении, нет сил ждать. Ему жарко, несмотря на резкие порывы ветра. Вода мутная, грязная, вперемешку с илом. На неспокойных волнах покачиваются ржавые листья и тонкие палочки. — Ну же! — не сдерживаясь, кричит. Молния вспышкой прорезает небо, следом за ней раскат грома. И сразу, сплошной стеной обрушивается дождь. Всё это уже давно для него как спусковой крючок, воспоминания накатывают, тело бьёт дрожь. И мерещатся сильные руки, что сжимают до боли в объятьях, в шелесте дождя слышится такой желанный голос. «Давай! Представь, что это твой последний день, час, минута! Представил?» Очередной раскат грома заглушает звук дождя. Эмоции зашкаливают. Ему нужно вытолкнуть из своей души эту часть себя, ту, что больна, что мешает жить. Когда-то он спасался этим, а теперь вода напоминает ему лишь о прикосновениях Чонгука, он забрал у него и эти ощущения, оставив вместо них себя. Он вцепляется пальцами в волосы, кричит, выгибаясь назад, срывая горло. Волна сбивает с ног, вторая накрывает с головой и утаскивает на глубину. Сопротивляясь стихии, выныривает на поверхность, отплевываясь от воды. Его ещё несколько раз накрывает волнами. В несколько сильных гребков он все-таки достигает берега. Смеётся, отползая от моря на четвереньках, падает спиной на мокрый песок, дождь тут же смывает соль с кожи. Взгляд утыкается в серые тучи, а в лицо, будто стрелы, несутся капли дождя. Его затягивает в сети воспоминаний, он, как ему кажется, больше не противится им, но это не так. В какой-то момент он обнаруживает себя лицом вниз, колотящим кулаками крупный песок, а собственный крик вносится в сознание перекрывая шум дождя. Он опускается, обессиленно упираясь лбом в песок, складывается, обнимая себя руками поперёк живота. В животе вновь гнездится боль, а он отказывается с ней бороться, замечать её. Крутит головой, растягивая губы в кривой гримасе. Он хочет только Чонгука, хочет, чтоб он кончал в него, сжимая все его чувствительные точки. Не хочет желать никого, кроме его горячего тела. Не хочет, чтоб чувства, которые он пробудил в Кае, поддерживали в нём самом искусственное дыхание. Не хочет ложных надежд, ненужной отсрочки неминуемого одиночества. Эмилие встречает его на крыльце, посылая молнии не хуже бури. — Ты моей смерти желаешь? — Злишься? — Тэхён пытается улыбнуться, но губы трясутся от холода. — Суши свою задницу и дуй на кухню, Елена уже колдует над зельем, сегодня непогода многих вернула домой. Но ты отличился, — она стирает, струйки дождя с щёк, Тэхён понимает, что она проверяет его температуру. — Ты что, купался в грозу? Тэхён, не дожидаясь нагоняя, срывается в комнату. Вслед Эмилие ещё что-то кричит о госте, но он не оборачивается. Стараясь как можно меньше следить, добирается до комнаты. Открывает дверь, и его сносят с ног в объятья. Такие невозможные, такие странные, такие чужие глаза смотрят в душу, а в голове будто сняли предохранитель и вот-вот раздастся выстрел.***
Чонгук смотрит в зеркало заднего вида, раннее утро, дорога пуста. Он все чаще в Корее, ещё чаще здесь, где не должен быть. Но неумолимо рвётся при каждой возможности. Решает позвонить в больницу днём и перенести посещение. Накануне позвонили и оповестили о находке — свалка в километре от озера. Стало ясно, что это не одноразовая акция. Свалка не одного дня, не стихийная. Созвонился с Намджуном, предварительно отправив фото. Договорились не спешить, хоть тот и порывался поставить на уши весь район, какое разительное отличие в характерах. Покладистый и спокойный норов Тэхёна вопреки всему срывал в голове Чонгука все заслонки. Остановись. Чонгук переключает себя с мыслей о нём. Почему они не нашли эту свалку в прошлом году, когда искали детей? Ведь им были задействованы два вертолёта и прочесаны множество километров вокруг. Возможно, в тот период, когда У Джин и София решили задобрить лесного духа двумя бидонами крыжовника, для того чтоб, он вылечил озеро, свалка была минимальна, но уже тогда наносила вред озеру. Что будет, теперь Чонгук старался не думать, нужно было найти тех, кто умышленно, теперь уже зная о вреде, её пополняет. Нужно ли говорить, что он до сих пор в немилости у Намджуна? Он и Юнги — единственные, кто его до сих пор открыто ненавидят, и если Юнги не составляет труда не пересекаться с Чонгуком, то Намджуну становится всё сложнее этого избегать. Поиски детей заняли почти двое суток. У Джин сильно вывихнул ногу в чаще леса; они примерно знали выход, и София могла позвать на помощь, но она отказывалась его оставлять. А они теряли время, прочесывая дно озера сначала своими силами, потом вызвав водолазов, потому что на середине дрейфовала лодка, а в ней кулон-сфера из эпоксидной смолы с головкой одуванчика внутри, который когда-то подарил У Джин Софии. Но это оказалось стечением обстоятельств; лодку унесло ветром, а кулон был утерян давно. Вызванные Чонгуком службы искали детей и с земли, и с воздуха, с ними наравне все жители. А дети слышали и молчали. Понимание, что они совершили ошибку, вселяло в них страх. К приезду Чонгука прибыли кинологи с собаками, и через четыре часа дети были найдены. Общая беда объединяет, это правда. София тогда бежала в объятия Чонгука, а не родителей, сжимала ворот его куртки, шептала на ухо «Прости». Сжимала сильнее, рыдала тихо «Он теперь никогда сюда не вернётся, прости». Глупая, кто должен просить прощения? Он не разговаривает о нём ни с кем. Даже Исо не поднимет эту тему. Нянчится с детьми, которых он перевез сюда, принимая всё как должное. Чимин больше расположен к общению. Он знает, где Тэхён. Чимин говорит немного. О том, что он работает, и о том, что сюда не собирается, жуёт нервно губы, добавляя, что Тэхён не простит их за то, что они о многом умалчивают. Удивляется тому, как детям удалось провести его. Возможно из-за того, что они редко созваниваются, он не узнал о их пропаже. Добавляет, что он достоин лучшего, Чонгук лишь кивает в ответ, достоин. Его мальчик достоин многого, и то, что кто-то сейчас возможно с ним рядом и это многое ему даёт, разрывает грудную клетку в том месте, где должно быть сердце. Лето в этом году особенно безжалостно. Выйдя из машины, бросает взгляд на озеро, стягивая лёгкую куртку. Сбегает по камням вниз, настил над водой покачивается под весом мужчины, он, присев у края, опускает руки в тёплую воду и безмолвно здоровается, просит потерпеть ещё немного. В доме темно и тихо. Ильву и Ханойл его маленькие близнецы, думал, что их сможет различать только мать, но он видит в них разницу с рождения. Ильву спокоен и лишь хлопает глазками, когда Ханойл выпрашивает внимания взрослых, прибегая к слезам и истерикам, добивается своего всегда. Но попав на руки, не успокаивается, пока брата тоже не поднимут. Сейчас период с зубками, Исо сказала, что бессонные ночи пошли на спад, и Чонгук решил, что может на время забрать их с собой в Сеул. Он машинально идёт на слабый непонятный звук. Стоя в темноте своего кабинета, Чонгук смотрит в дальний тёмный угол, там темнотой скрыт проигрыватель, Чонгук не видит, но понимает, что игла прыгает и, заикаясь вновь и вновь, повторяет одну и туже ноту. В нос ударяет запах медикаментов. Он не пускает сюда уличный свет, подходит к столу и, нащупав маленький пульт, зажигает подсветку картин. У одной из них тёмный силуэт. Девушка разворачивается и плавно, насколько позволяет катящаяся рядом подставка для капельницы, двигается к другой картине. — Джи, — он отходит к проигрывателю аккуратно отключает его, поддевает тонарм указательным пальцем и отводит в сторону, опускает прозрачную крышку. К ней не разворачивается. — Что ты тут делаешь? — Имею непосредственное отношение к близнецам… Я соскучилась. Ты же знаешь, у меня не так много времени. — Я не про это, — шепчет упирается в тумбу проигрывателя двумя руками, нависая над ним. Он устал, сейчас понял, что он как эта игла без возможности двигаться застрял на одном месте. — Я приехал за мальчиками, мы собирались завтра к тебе, — отталкивается, разворачиваясь к супруге. — Ты не отпустишь его никогда. Или он тебя. Без разницы, — не сводя глаз с картины. — Тогда я впервые увидела тебя настоящего. Мужчина подходит ближе, наблюдая за тем, как её пальцы скользят по полотну. Это абстракция, и только Чонгук знает, что изображено на них. — Сейчас ты не похож ни на прошлого Чонгука, и уж точно ни на того, кем был с ним, — она, точно распознавая, ведёт невесомо по картине, обозначая кромку его волос. — Джи, — подойдя вплотную, он останавливает её слабую руку, и она как-то бессильно роняет голову, упираясь подбородком себе в грудь. — Я просил, что угодно в этом доме — твоё, но мой кабинет… Не нужно тут быть… Никому. Она поднимает на него бледное лицо, опухшее от безжалостно вливаемых в тело лекарств. На щеках засохшие дорожки слёз. — Даже картины? — распахивает безжизненные глаза. — Ты настолько жаден? Почему тогда отпустил? Верни его. — Остановись … — отпускает её дрожащую руку. — Кому лучше?! Ты обещал! — Остановись, Джи… Мы договорились эту тему больше не поднимать. — Ты обещал, что будешь им отцом! — она прижимает ладонь к его руке, которую он опустил на её щеку. — Им нужно тепло живого человека, а не холодная оболочка. Он молчит, всегда молчит, чем вводит её в бешенство. Считает, что лучше пережить, промолчать, и она отступится. Она сжимает его ладонь и разъярённо сбрасывает с себя. — Верни его!!! — Нет! — повышает тон, более не сдерживаясь, Спорить с ней как и с самим собой — бесполезно. — Ты слышишь себя?! Я просил, остановись! Хватит! Это моё, — он толкает себя в грудь. — Моё! И будет со мной! Или ты забыла, о чём просила раньше?! И чем всё в итоге закончилось? Он человек, Джи… — Скажи мне, где он. Она не слушает. Всегда не слушает. Считая себя умудренной жизненным говноопытом, знающей, как лучше. — Сейчас ты должна быть не здесь. Твоим детям нужен не только отец, но и мать. Не забывай об этом.***
Это приветствие Тэхён принял безучастно, как истукан уставившись невидящим взглядом куда-то вперёд — Я искала тебя, — девушка нерешительно выпускает из объятий промокшего насквозь Тэхёна. — Здравствуйте, Джи, — он всё-таки двигается, мысленно себя хвалит за ясное сознание. Ноги держат, несмотря на морозное онемение всех конечностей. — Вы… Вы ко мне? Или на отдых? — Я искала тебя, — повторяет еле слышно, и Тэхён чувствует, что что-то не так. Он смотрит на неё, в глаза, и сердце сковывает страх. В ней нет жизни, голова покрыта красиво повязанным цветным платком, но все равно ясно, что под ним нет волос. Губы накрашены розовым блеском, что только подчёркивает серость кожи. Почти все первые фаланги пальцев, которыми она перебирает в руках конверт, заклеены пластырем. Под тонкой тканью облегающей белой футболки отчётливо виден венозный порт под ключицей, для химиотерапии. Он возможно не бросится в глаза кому-то, но Тэхён знает, куда смотреть. И теперь всё сложилось в одну картину. — Хотела так много тебе сказать… Но всю храбрость растеряла по дороге, — стоят друг напротив друга. — Какой же ты красивый. Она бегает взглядом по фигуре, потемневшим от дождя кудрям, лицу. Застывает на мгновение, и Тэхён знает куда она смотрит, поправляет ворот рубашки. — Извини, — присаживается на край постели, тяжело дышит. — Джи, вы больны. Зачем проделали такой путь? Вам нужно быть в больнице. Она опускает голову, рассматривая конверт в руках, берет его одной рукой и опускает на покрывало, медленно отодвигая от себя. — Я нашла это у него в столе задолго до вашего разрыва, — улыбается, смотря куда-то на прикроватную тумбу. — Мама говорила, что человек становится человеком, только когда испытает то, что утащит его на самое дно. Только я пойму это немного позже. А тогда… Я была тем, кем была, — ухмыляется, тянет конверт обратно к себе. — Я напомнила ему про брачный контракт при том, что мы уже на то время долго не жили вместе. Эгоизм? У меня был хороший преподаватель, этим мы с ним схожи, — вновь от себя. — Он стал метаться, ища лазейки, чтоб обойти условия брачного договора, это было поистине весело, — рука останавливается, она поднимает лысые брови, в глазах притворное веселье. — Его беспомощность меня веселила. Никогда ранее её не видела. Меня штырило, как от самого чистого наркотика. А я понимала, что эта его эмоция касается только тебя, — рука вновь продолжает путь, при этом концы конверта поднялись, а центр все больше утопал в мягкости постели. — Я резала вены, разносила квартиру, после показов просыпалась в таких местах, о которых лучше не вспоминать. Только благодаря ему это не стало известно общественности. Он невозмутимо разгребал всё моё дерьмо. Слишком бесстрастный, слишком молчаливый, всё было слишком, когда он забирал меня из очередного притона и сдавал в очередную клинику, из которой меня забирали родители, он никогда не шёл против их решений, а я этим пользовалась, — перестаёт мучить конверт. — А потом я узнала, что беременна, а ещё позже о своей болезни. Я коснулась ногами дна, но оттолкнуться уже нет сил, — замолкает вдыхая рвано воздух. — Все твердили об аборте и немедленном лечении, а он молчал. И я не смогла, — с глаз срываются слёзы, но она как будто их не замечает. — Позже он преподнёс всё как нашу запланированную беременность, а про мою болезнь прессе до сих пор неизвестно. И на фоне всего этого он вёл за собой первую в стране компанию. Контролировал судебный процесс Исо. Тогда он улетел к тебе, а вернулся пустым. Как всегда без эмоций, но глаза… — она указывает пальцем на свои стеклянные. — Вот такие. — Я не хочу!.. Не хочу это слушать. Джи, я на самом деле не понимаю, зачем вы приехали. Простите. Она поднимается резко, сжимая мокрые манжеты рубашки на запястьях, с неведомо откуда взявшейся силой. — Тэхён, он узнал намного позже о том, что случилось в Новый год. Ты когда-нибудь видел, как умирают души внутри живых людей? — опускается перед ним на колени, не выпуская его рук. — Можешь считать мой приезд моим покаянием. Только я виновата в том, что с вами случилось. Но сейчас прошу твоей помощи. Он никогда не придёт к тебе сам, называет тебя своей фобией. Не позволит себе не то что заговорить с тобой, даже от возможности встречи его ломает как в лихорадке. Если в тебе есть ещё те чувства, хотя бы отголоски, отпусти его… Злость заполняет сердце и разум, но Тэхён не решается повысить голос, опускается перед ней на одно колено, не выдержав такой расстановки. Лишь шепчет: — Нет. — Я не хочу, чтоб мои дети узнали, из какой грязи они зародились. Ему нужно твоё прощение, чтоб жить дальше. Будь сильнее, не оставляй его, как он тебя — молча. Не выдержал, вывернул руки, вырываясь из захвата. Она опустилась на пятки. Смогла, добилась эмоций. — Я никого не отпустил. Вот здесь, — такой знакомый жест руки в район сердца. — Выжег всё. Самостоятельный? Дела свои решал семейные, не просив помощи. А стоило… Стоило лишь сказать! Открыться! И я бы понял. А он просто ушёл так, будто я не достоин что-то знать, что-то решать! А сейчас я понадобился? Вы разве не понимаете, что это тот же эгоизм?! Он ушёл, бросив свои бумаги, прикрывшись проектом, даже не взглянув… Даже не убедился, что я вышел из грёбанной ванной. И вы сейчас решили, что я поверю в ваши слова? Это по-вашему любовь? — Любовь, — она с нездоровой улыбкой поднимается с пола, берет маленькую сумочку с постели и идёт к выходу. — Казалось, бы шесть глупых букв. Походка отточена подиумом, не искажена болезнью; останавливаясь, добавляет через плечо: — Но они убивают его быстрее, чем меня мои три. Только мне не выбраться, а его ты можешь спасти. Она уходит, а он истерично смеётся, зарываясь руками в сырые кудри, потому что слёз уже нет, выжаты из тела как из губки. Он всегда тот, кто остаётся, всегда тот, кто смотрит в закрытую дверь, тот, кому дают мнимый шанс на выбор, но на самом деле уже всё решили за него. На прикроватной тумбе фото, с которого на него смотрят два одинаковых личика с беззубыми улыбками. Приезд Джи Янг выбивает Тэхёна на несколько дней из социума. Он, конечно же, пропускает свой рейс, о котором в принципе никто и не знал, но в итоге на ветер выкинута баснословная сумма. Благо Эмилие не заметила его отсутствия, за подготовками к экскурсиям и заботами о гостях. Но долго Тэхён надеяться на везение не мог, поэтому спустя три дня посетит с мастифом ветеринара, который заверит, что это не клещ, а обычный отит. А вечером спустится на общий ужин, заметит прибавление гостей, решит, что это хорошо, можно побыть без вести пропавшим ещё пару дней. Но планы нагло нарушаются поджидавшим у лестницы Иваном, нагло заграбастывающим его к себе за стол. От него-то Тэхён и узнает, что наобещал ему по пьяни на первом ужине. И вот он в микроавтобусе Эм, прижатый к окну тучной немкой. Кто вообще планировал рассадку? Хмурит брови, прижимая к себе сильнее рюкзак. Ловит удивлённо-гневный взгляд Эмилие, она вопросительно вскидывает брови. С задних рядов тут же подбираются его похитители и ободряюще уверяют её о том, что всё уплачено, строят наивные глазки, избегая главного вопроса. Она хлопает густо накрашенными ресницами и опять переводит взгляд на Тэ. — Тэхён, там высоко. Он зеркалит её недавно вскинутые брови. — Серьёзно? — будто он не в курсе. — Тогда я пошёл. Сказать легче, чем сделать, все выходы перекрыты. Иван прекращает все тщетные трепыхания Тэхёна, опуская свою лапищу ему на плечо. — С этим можно жить, Эм. Мы ведь все будем рядом. Она всё ещё хмурится, сомневаясь, а Тэхён вот сейчас залюбил её ещё сильнее. — Это просто преступление — прожить тут больше полутора лет и не увидеть этих красот. Этот аргумент Эм принимает. И Тэхён выдыхает, понимая, что от своего решения не отвертится. Даже Эм не спасла. Ближе к обеду первая остановка. Тэхёна мутит от этих серпантинов. По зубам стучит леденец, перекатывающийся во рту, который по сути своей должен быть сладким, а на деле кислый, хочется выплюнуть, но уши всё ещё заложены. Фольксваген раскачивает волной возмущения. Самый красочный мини отель острова закрыт по причине вип аренды на три дня. Люди то высыпают из салона, то дружной толпой вплывают обратно. До Тэхена долетают обрывки фраз. «Каждый год в это время…» «Может фильм снимают…» «Порнуху если только, там же такие апартаменты… » «Стоянка пуста, какие съёмки?» «Жаль. Хороший вид… » Тэхён борется с собой, опять раскачивается, как в трансе, из которого выводит захлопнутая Эм дверь и команда трогать. Вскакивает с места. — Я выйду здесь. Эмилие смотрит на него, как на Малыша, иногда ругающегося со своим хвостом, который, как ему кажется, нагло покушается на его корм в миске. Но Тэхён решительно протискивается между сиденьем и грудью немки, движется к выходу. — Детка, напекло от окна? Давай пересядем? Она шепчет, прижимая холодную ладонь сначала к его лбу, потом к своему. — Эм. Я выхожу. Ничего не спрашивай. Ладно? Она замечает конверт в его руках. — Когда тебя забрать? — Я позвоню. Он не смотрит, просто слушает как отъезжает микроавтобус, так легче совладать с желанием побежать следом, умоляя забрать с собой. Он перечитывает раз за разом слова на конверте, что оставила Джи Янг. «Я не способен заменить твою фобию на другую, но мы можем вместе поработать с имеющейся.» Вместе. Этим словам как минимум три года. Но то, что бронирование проплачивается каждый год, кажется Тэхёну глупой тратой денег. Просто сумасшествие, шутка судьбы, из всех мест на планете оказаться именно там, куда Чонгук когда-то хотел полететь с ним. Хорошо. Заселиться, поспать ночь и съехать. Отличный план.***
Густой, обволакивающий, влекущий звук входящего, но телефон на беззвучном. Как объяснить, что он слышит его? Смотрит на светящийся экран, а в голове, взявшиеся из ниоткуда, ноты сложились в мелодию. Уже третий звонок. Подобного за ней не водится. Чонгук, извинившись, покидает конференц зал, понимая, что уже вряд ли вернётся. Тело будто чувствует неладное, отзывается россыпью мурашек на затылке. С ней всё сложнее о чём-то договориться, вести диалог. — Я тут нашла занятный конвертик и решила, раз никому не нужен, почему бы не воспользоваться. — О чём ты? — Ну как же! «Дом на обрыве». Только не злись опять. — Не нужно, Джи… Он не хочет чувствовать к ней злобу или ненависть, но она с завидным постоянством трогает то, что касается только его. Он — его боль, его порок. Она постоянно давит, не ведая, как он в эти моменты хочет уничтожить всё вокруг. Сжимает челюсть, скрипя зубами, и в который раз за последний год взывает к разуму — не навредить ни словом, ни действием. — Будь лояльнее к смертельно больным… — чувствует нарастающее напряжение. — Плановая терапия через три дня, Джи. Тебе нужен покой, наберись сил. Перенесёшь перелёт? — Я уже. Прилетай, Чонгук. Тебе тоже нужен отдых. Странное место, но мне нравится. Телефон больше не издаёт ни звука. Звонок окончен, тишина. А в голове, как заевшая игла, проигрывателя повторяет неясный звук, переплетенный с длинными гудками, которые так явно рисует воображение. Они преследуют его днём и ночью. Длинные гудки, неоконченный разговор. Напоминание о том, как он оставил своего мальчика, сбежав. Телефон трещит в сжатой ладони, тщетно предлагая ввести пароль. Ему нужно вернуть её, убрать подальше от Тэхёна всё, что может хоть как-то напомнить о себе.***
Тэхён стоит, не решаясь закрыть за собой дверь. У него всё ещё есть выбор остаться или уйти, и открывшийся вид лишь подталкивает в грудь к последнему. Но в спину уже диктуют о том, что всё в его распоряжении, чуть ли не впихнув в комнату, рассыпаются в комплиментах и к месту, и к гостю, невесть за кого его приняв. Женщина средних лет беззвучно опускает поднос с вином и закусками на барную стойку, лепечет что-то на английском. Нужно было взять пару уроков с Софией. Пронеслась ураганом по номеру, задержавшись в нескольких местах, как бортпроводник в самолётах, указывая вход и выход, может быть ещё что-то, сильно жестикулируя, жаль кислородных масок не предусмотрено для таких как Тэхён. Тот кивает, улавливая лишь окончания фраз. Номер рассчитан на сто человек. Нет, ну серьёзно. Зачем такие масштабы одному? Вцепившись мёртвой хваткой в рюкзак, Тэхён скашивает глазки вправо, потому что мышцы пока ещё (или уже навсегда) в шоке и отказываются работать. Огромная кухня с островом и барной стойкой, столовая зона, там же у потолка подвешен огромный монитор, будто сюда приезжают фильмами любоваться. Слева кровать размером с кухню и столовую. Это было бы весомым аргументом для его недавних попутчиков, в теории про съёмки порно. Пол из тёмного дерева, всё остальное сливалось белым монолитом. Всё, чтоб не отвлекать от главного. Противоположная стена номера полностью из стекла, обрамлена белыми высокими шторами. Выход на балкон раскрыт, но бросить взгляд дальше Тэхён не может, будто внутренний барьер, срабатывает защита. На задворках слуха что-то о позднем обеде или ужине, и он отрицательно мотает головой, уставившись на круглый белый коврик под ногами. Их множество раскидано островами по полу, разных форм и объёмов, и Тэхён, будто взбираясь, как по лестнице, взглядом перепрыгивает с одного на другой в направлении огромного выхода на балкон. Впервые его что-то настолько пугает, насколько же и манит.***
Чонгук стоит возле двери в номер. Десять минут назад лечащий врач Джи отчитался о благополучном её прибытии, о том что по анализам нет улучшений, но и ухудшений тоже нет, а в её случае это уже победа. А на заднем плане она показательно громко улюлюкает с детьми по телефону. Он ненавидит её, вот прямо сейчас отчаянно ненавидит. Она знала, что он не сможет уйти, когда его мальчик в нескольких метрах. Звонок был принят ещё у стойки регистрации мини отеля, когда он предоставил документы и ему в ответ тут же отчеканили, что гость на месте, но это шло фоном с тем, что он слышал в трубке. Уже тогда не смог бежать отсюда. Дошёл до номера, а дальше? Дальше тело начало подводить. Он боится, боится сейчас возможно так же сильно, как его мальчик страшится этого места, но он здесь. Значит и Чонгук сможет. Он же сильный. Всю жизнь мчавшийся вперёд, периодами тонувший в болотах сам и топивший других. Всё сейчас кажется бесцельным, обесценившимся. Единственное, что его когда либо влекло и манило — это человек за этой дверью. Для Чонгука мысли о нём — алкоголь. Маленькая доза расслабляет, но когда не удаётся сдержать их поток, он просто сдаётся им, а они стирают его в пыль. Аккуратно открыв дверь, проходит внутрь. Сразу стараясь сосредоточиться на предметах, во мраке вечера. Смятая постель, возле неё один белый тапочек. На барной стойке поднос с вином, наполненный бокал, ягоды. Занавес скрывает вид на пейзаж, оставлен лишь выход к воде. Тропинка выложенная круглыми ковриками на балкон, заканчивается у бортика бассейна. Обожённое до красоты небо растворяет в себе бассейн и хрупкую фигуру, вода сливается с пропастью обрыва огненным маревом. Тэхён сидит к нему спиной, ноги в воде. Закатный огонь плутает в крупных кудрях, проникает сквозь лёгкую ткань футболки, очерчивая такой тонкий силуэт. Ни в одной мышце не видно расслабления. Всё тело напряжёно, руки вцепились в края бассейна, а кудрявая голова всё ниже и ниже опускается, вжимаясь в плечи. Чонгук стоит прямо за ним. Мучительно долго изучая взглядом, запомнить больше, надышаться. Он делает короткие вдохи, чтоб не выдать себя. — Чонгук, — прорезает слух, но Чонгук не спешит. Пугать мальчика ещё больше не хочет. Поэтому медленно стягивает галстук, пиджак, рубашку. Тэхён чувствуя пытается расслабить плечи, выходит плохо, их сводит неконтролируемой дрожью. — Я не смогу, — это скорее всего он шепчет себе. Пытается развернуться, но тело лишь окончательно сводит судорогой. Раздевшись, Чонгук возвращается по тропинке к барной стойке за бокалом. Опустившись позади Тэхёна на колени, накрывает его глаза ладонью и откидывает голову себе на грудь. Прислоняет к тут же приоткрывшимся губам запотевший хрусталь, и они начинают жадно пропускать через себя медленно стекающую жидкость. Уткнувшись в кудри, мужчина вновь коротко вдыхает свой алкоголь, прикрыв глаза, чувствует, как Тэхён полностью откидывается на него. Вино закончилось. Убрав бокал, Чонгук склоняется к чужому ушку. — Не открывай глаза. Мальчишка не отвечает, но когда Чонгук убирает ладонь, глаза остаются закрытыми. Он стягивает с него объемную футболку, аккуратно спрыгивает перед ним в бассейн, легонько тянет на себя. Глубина бассейна здесь небольшая, скрывает Чону плечи, но Тэхён ниже, поэтому, съехав в воду, не найдя сразу опоры, хватается за Чонгука, а тот не отпускает, прижав к себе, сам жмется всем телом, чувствует, как трепещет сердце его мальчика. Нагло пользуясь тем, что он его не видит, вгрызается взглядом в каждую черту. Он не похож на себя прежнего, линии скул стали чётче, будто всё это время затачивались мастерами — доведены до идеала. Тёмные ресницы трепещут, путаясь в светлых непослушных кудрях. В ушке треугольничек серёжки. Всё-таки проколол. Не удержавшись, проводит по ушку с серьгой, намеренно подцепив её. Тело в руках, как и прежде, манит мягкостью, при этом оставаясь утонченно хрупким, реагирует на прикосновения раскатами мурашек. Мужчина, опасаясь не выдержать близости, пытается отстраниться. — Представь, что вокруг нет воды, и мы просто парим. Мальчик сразу же реагирует, сцепляет Чона теперь уже не только руками, но и ногами. Чёрт! — Просто чувствуй. Мужчина ведёт грубыми подушечками пальцев по спине снизу вверх, зарываясь на затылке в волосы, дёргает несильно, лишь слабый намёк на повиновение, и Тэхён поддаётся, отпускает его откидываясь на спину. Чон поддерживает его на плаву, пока не чувствует полное расслабление мышц. Отводит одну из рук в сторону, целуя в сгиб локтя, вдоль ведёт носом к подмышечной впадине, и по руке сразу рассыпается крупные мурашки, он целует кожу, согревая. Ладонью за спину, чуть приподнимает торс мальчика над водой, невесомо переходит губами к груди, вызывая тот же рефлекс. Тело мелко вздрагивает от прикосновений. Тёмные ареолы сосков манят затвердевшими горошинками блестящими от воды, хочется согреть их, пройдясь горячим языком. От вкуса его кожи кружится голова, и Чонгук сам уже не понимает где небо, а где земля. Он медленно двигается вместе с Тэхёном, подталкивая его к противоположному краю бассейна. Здесь глубже, но не намного, есть выступы в нескольких местах. Чонгук целует его в висок, поднимает, разворачивая лицом к пропасти, обхватив руками за грудь и живот, прижимает спиной к себе. — Смотри, — в ушко с серёжкой, запутавшейся в мокрых кудрях. В руку, что держит у груди, впиваются тонкие пальцы, дыхание сбивается, и мальчик тщетно пытается его выровнять. — Чувствуй воду. Она вокруг. Держит нас, не даёт сорваться. Приходится отнять руку от живота и вцепиться в борт бассейна, а ногой всё-таки найти один из выступов, потому что Тэхён пытается оттолкнуться. Чон смотрит вперёд. Границ здесь не видно, будто ты и правда завис в облаках, белый туман уже поднялся по противоположному скалистому берегу фьорда. — Чувствуй её, Тэхён!!! Мальчик затихает, громкий крик мужчины улетает в пространство, отражаясь от берегов, передаваясь, как мячик уносится от источника эхом. Чонгуку кажется, Тэхён снова закрыл глаза. Но он смотрит, не моргая, дышит ровно. В его глазах отражается заплывающее за скалы и поджигающее их по кромке, ало-поджарое солнце. — Маленький мой. Он видит, как вздрагивают ресницы от простого обращения; увидеть в этих глазах ненависть, разочарование — это страх с первых дней их знакомства, и Чонгук, будто опомнившись, отводит взгляд. И в следующее мгновение ровный тон его голоса заставляет замереть и самого мужчину. — Для меня сейчас больший страх, то, что ты ненастоящий, то, что я возможно тебя придумал на фоне своей фобии, — а пальчики сжимают сильнее руку на груди, будто сам пытается переубедить себя. — Так явно, — добавляет шёпотом. — Я здесь, — сам себе не верит. Может, это его собственное помутнение? — Но ты уйдёшь…. Снова. Чонгук сжимает сильнее, уже сам себя убеждая, что человек в его руках реален из плоти и крови. Шепчет в макушку. — Теперь только тебе решать… Нужен ли я… Такой. Тэхён резко разворачивается в руках, Чонгук не успевает среагировать. Поэтому сейчас смотрит в глаза напротив. В них всё кроме ненависти: отчаянная грусть, тихая и робкая печаль, другим эмоциям он боится давать описание. Его мальчик мучился, только виной этому не обстоятельства, не предубеждение, а сам Чонгук. Так просто решивший, что в мире нет ничего постоянного. Что всё изживает себя, заменяется, уходит в забвение. Только, вот они, чувства, разгораются в груди, реанимируя сердце, разгоняют толчками кровью, лишь от одного его взгляда. Они душат его, он пытается что-то сказать, но понимает, как жалко выглядит сейчас, просто закрывает глаза. Первое прикосновение к виску, где отливают серебром волосы. Вторая рука накрывает веки как минутами ранее, Чонгука ладонь спасала его от этого мира. Тэхён ведёт ладонями по лицу, будто играя на музыкальном инструменте, вырисовывает узоры; брови, веки, кончик носа, ямка над верхней губой; руки заменяют губы, повторяя тот же путь. Чонгук свой рваный вдох уже не слышит. Он погрузился в воспоминания. Перед ним мама с коробочкой клубники в руках и он шести лет, никогда ничего не требующий, уже в таком возрасте знающий, что это для них непозволительная роскошь, стоял и не верил что это всё ему одному. Так страшно себе позволить, страшно поверить, что ты достоин. Всю ночь он смотрел на красную ягоду, а утром забрал с собой в детский сад, где угостил и воспитателя и ребят, которые его в тот момент любили, обращали внимание, а потом снова забыли. Конечно, кто он такой, сын портнихи и водителя рейсового автобуса. У которого даже нет телефона, коллекционных игрушек, только самодельный уровень, который смастерил дед. С ним он и сидит каждый день один на маленьком стульчике с наклейкой кролика на деревянной спинке, даже когда идёт тихий час, ждёт, когда придёт мама. Жмурит глазки и ловит маленьких светлячков, мельтешащих под веками. Именно в тот день он понял, что в людях нет искренности, что любить могут лишь в обмен на блага и не всегда отдавая что-то в ответ. В будущем он много отдавал и получал за это любовь, ласку, признание. Только вот Тэхён отдавал себя ему, не забрав в ответ ничего. Опять вода. Вмиг похолодевшая на несколько градусов. К горлу подступает ком, а под веками собираются слезы. Тэхён продолжает их целовать, будто чувствует, просит отпустить боль. Чонгук никогда не покажет ему эту свою сторону, слабую и безвольную. Поэтому, сцепив руки за спиной мальчишки сильнее, рывком утягивает его под воду, раскрывает глаза, вода искусно прячет его слезы. Туман окутал прозрачное дно бассейна, они вновь в беспространствии. Тэхён на него уже не смотрит, крутит головой, плавно расталкивает кудри из стороны в сторону. Паника на подходе, но Чонгук с ней не поделится, съест свою ягоду сам. Вытолкнув на поверхность, вжимает не сопротивляющегося мальчишку в борт настолько сильно, что тот глухо стонет от боли. И до того, как на пояснице сомкнутся стройные ноги, Чонгук стаскивает с него белые плавки. В такой близости трудно скрывать возбуждение, они давно чувствуют друг друга. Стянув с себя боксеры, попадает в плен его ног, рук. При этом на лице мальчишки смущение и растерянность, но тело против воли хозяина выгибается, и аккуратный член, прижатый к животу Чонгука, проезжается по его прессу. Кажется случайностью, минутной слабостью, но Тэхён повторяет, толкаясь вновь и вновь, сжимает бёдрами бока мужчины. При этом алея ярче заката. И этот контраст зарождает в груди огонь, перемешиваясь с душащими эмоциями, Чон наполняет пространство громким рыком, кажется распарывая сгущающийся воздух. Тэхён хлопает невинно глазками, не считая себя причиной такой злости. Его приподнимают выше над водой, добираясь до так манящего затвердевшего соска, забирая в капкан зубов. Чонгук рычит, проходясь горячим языком; ключицы, плечи, мышцы рук. Укусы настоящие, он нежно оттягивает участок кожи и сцепляет зубы, балансируя на грани боли и наслаждения. Тэхён дрожащими руками сковывает себе рот, потому что начинает натурально выть, за что тут же наказывается укусом в тыльную сторону ладони. Чонгук, успокоившись, пытается отдышаться, что даётся тяжело. Смотрит на притихшего мальчика, такой красивый, такой желанный, сводящий во снах с ума, наяву срывает все Чонгуковы установки, посылает к чертям выдержку и ясность ума. Найдя под водой опору, уперевшись в неё, мужчина начинает медленно поднимать из воды хрупкое тело. Тэхён, откинувшись на борт, чья ширина в этом месте максимальна, скользит по нему локтями, до конца не верит, что Чон опять вытворяет с ним ту давнюю выходку. Пятки уже скользят по пояснице мужчины, а его всё ещё выталкивают на борт. — Чонгук… Но тот, подхватив за талию, отцепляет от себя, в самом деле усаживает на акриловое стекло, толкает в грудь откидывая назад. Тэхён повинуется, оперевшись на локти, скользит взглядом по уже фиолетово-чёрным облакам. Тело вибрирует от вновь обрушившихся рычащих укусов Чонгука. Тэхён вскидывает голову на сильно чувствительные ласки и откидывает обратно, упиваясь этими крайностями. Боль от терзаний и от них же — наслаждение. Страх от высоты и покой от воды. Сознание уходит, как морской отлив, волнами. — Смотри в глаза! — голос хрипло-рычащий. И Тэхён смотрит. Приподнявшись на руках, Чонгук находит более удобные выступы, переступает, опускаясь обратно в воду, зависает между разведенных бёдер своего мальчика. Пропускает руки под поясницу, заставляет того выгнуться и замереть в максимально пошлой позе. Уперевшись лбом в живот, вдыхает, медленно зарываясь в нежность кожи. Высунув язык на пробу, будто случайно касается головки дрогнувшего члена. Ещё раз уже настойчивее обхватывает губами, поднимая глаза. Тэхён не смотрит, зажмурившись, часто дышит; лишь живот напрягается от сдерживаемых стонов. — Открой. Выпустив головку, опускается глубже в воду, вгрызается в кожу на внутренней стороне бедра. Добившись своего, широким мазком от поджавшихся яичек ведёт языком по основанию, накрывает головку, пропуская сразу глубоко, сглатывая обильно сочащуюся смазку. Всего несколько движений, и тело в ладонях начинает дрожать. — Чонгук, я сейчас… Умру. Чонгук, не прекращая плавных движений, высвободив одну руку, сжимает одну половинку упругой попки, большим пальцем давит на сжавшуюся дырочку, не проталкивает, лишь обозначает поступательные движения. Чувствует максимальное напряжение Тэхёна, выпускает изо рта, наблюдая как импульсами прошибает розовый член его мальчика. И тело начинает при этом сводить крупными судорогами. Всё такой же чувствительный, только в его руках, только для него. Чонгук помнит, как сам Тэхён удивлялся своим реакциям. Видеть это сейчас — крайнее наслаждение для Чона, горячее самого секса. Протолкнув руку сильнее под поясницу, сжимает, помогая справиться с неконтролируемыми сокращениями мыщц. Высунув язык, приставляет к уретре и упруго толкается в неё. Ещё и ещё, синхронизируя с толчками между ягодиц. Таких звуков он от него ещё не слышал, поэтому сам упивается, наслаждаясь. Локти Тэхёна разъезжаются, он давно не в этой вселенной, падает на спину, чувствует лопатками край борта, роняет голову вниз, закатывает глаза. Убрав кончик языка, сдерживающий сперму, Чонгук опускается до основания, чувствует глоткой весь её напор. Марево тумана добралось до них, впитав крик наслаждения, покрывая кожу холодом ночи. Тэхён не помнит, как они выбрались из воды. Очнулся на тропинке из ковров, раскачиваясь на сильном теле, то ложась на него, тогда Чонгук придерживая за попу, вбивался в него сам, то вновь поднимаясь, упирался в накаченную грудь, перебирая пальчиками, пускался плавно выгибаться, наслаждаясь мелодией тел, своими стонами и сжигающим взглядом Чонгука. Мужчина поднимается вместе с ним. Подхватив под колени, особенно яростно вторгаясь в распухшую плоть. В сознание врывается хриплое: — Не дыши… И воздух вдруг становится упругим, осязаемым, будто смотришь сквозь толщу воды. И только позже настигают тактильные чувства, оргазм пронзает такой силы, что сводит пальцы рук и ног. Опять неконтролируемо сокращаются все мышцы, колечко пульсирует. А перед Тэхёном вырывающийся изо рта мужчины крупными клубами бурлящий воздух, разносящий по поверхности бассейна звериный рык. Внутри разливающаяся нега. И когда всё заканчивается, Тэхён, уплывая сознанием, считает маленькие пузырьки воздуха, застывшие в ресницах Чонгука.***
Чонгук тормозит, не доехав до дома, решает побыть на противоположном берегу. Ранняя осень застелила выздоравливающее озеро желто-красным ковром. «Хочу осенью…» «Перестань, Джи». «Нет, ты лучше спроси почему…» «Почему?» «Даже зная о моей чёрной душонке, природа будет плакать по мне искренне, не прячась за вуали дорогих шляпок и не обивая порог моей могилы ботинками последних коллекций». Последние два месяца Чонгук не видел детей, дистанционно руководил проектом, срываясь лишь в экстренных случаях. Он не отходил от неё. Ругался с персоналом, добиваясь разрешения спать хотя бы у дверей палаты. Но пробирался к ней, вырубаясь от усталости прямо на полу, держа её руку, просил не оставлять. В полудрёме грозился бросить её детей, если она надумает бросить бороться за свою жизнь. Ведь если и она уйдёт, ему не найти больше смысла. Его мальчик ушёл тем утром. Чонгук изначально знал, что он не останется, более того, он слышал, как Тэхён собирается, как замирает у двери, как щёлкает замок. Чонгук отпустил, дав ему выбор. Не сомкнув за ночь глаз, провалился в сон, окутанный его запахом, проснулся поздним вечером, не задерживаясь более на острове, сорвался к детям. Всё было как она и хотела: дождь, чёрное море зонтов, скупые соболезнования. И уже в машине протянутая Чонгуку начальником охраны коробочка. Просьбе полгода, и он выполнил, вручая чуть ли не насильно в руки супруга. В записке: «Только он достоин, угости его». В коробке клубника, такая яркая на фоне всей черноты и скорби. Даже после смерти она толкает Чонгука к нему. Но выбор больше не за ним. Похороны были две недели назад, а он так и не собрался ни физически, ни мыслями, увидеться с детьми. Будут ли они чувствовать в нём отца, ведь в них нет его крови. Тянуть больше не стал. Поставил себе цель: если Ильву сам потянет к нему ручки, то он запретит себе сомневаться в их чувствах. Дом Тэхёна не выглядит нежилым, его родители часто тут закатывают посиделки, особенно летом. Кусты ягод ухожены, а на детской площадке забытые скорее всего Софией и У Джином школьные рюкзаки. О том, что хозяина давно тут нет, говорят замки на оконных ставнях и двери. Чонгук, отряхнув рюкзаки, закидывает их на заднее сиденье. Ох уж это первое сентября. Подъехав к дому, уже чётче улавливает запах мяса и салатов, которые были лишь слегка различимы с противоположного берега. Исо в клетчатом пледе, растерянно спешит к нему. Ну да, он же опять не предупредил. Целует в щёчку. — Мы… Это не то что… Зря мы всё это. Просто у детей праздник. — Всё правильно, Исо, — притянув за затылок, целует лоб, рассматривая присутствующих. — Чимин поставил мангал у воды, музыка тихая, но мне кажется, так мы привлекли ещё больше людей, чем рассчитывали. Вот и ты словно на запах и звук. — Где дети? — усталая улыбка. — Там, — отмахивается неопределённо. Гостей немного. Все уже давно свои: Джин Хо, Намджун, Хосок с супругой, Джин с семьёй, Чимин, Даин, Юнги… Юнги… Чонгук останавливается, всматриваясь в тощую фигуру, тот будто чувствует, разворачивается и кивает. Чонгук отвечает, Юнги отводит взгляд к воде. Ноги сами несут. На берегу тандем-коляска, возле неё крупная собака, снисходительно следит, как Ханойл неуверенно переступает ножками в направлении пушистого Малыша, страхуемый Софией и У Джином. На водном помосте целый медведь толкает передними лапами деревянный настил и периодами уходит с ним под воду, хватая пастью зазнавшиеся листья, что позволили себе плавать тут. Тэхён. У него на руках Ильву, не моргая, смотрит, большими глазками, на что-то говорящие губы, трогает аккуратно их пальчиками и опять смотрит, снова трогает. Он здесь, нет больше кудрей, волосы как прежде; тёмные, чуть вьющиеся от вечерней влажности. Распахнутое темно-коричневое пальто, строгие свободные штаны изумрудно-зеленого цвета. Теперь он выглядит так, будто тут случайно, проездом. Миг, и Тэхён смотрит в глаза. «Нет, я тут навсегда». Ильву тычет в сторону Чонгука пухлым пальчиком, но смотрит в глаза Тэхёну, шепчет: «Па...па».