Проклятый

      Уже давно рассвело, но Бинки никак не хотел вставать. Он при первой же возможности отключил встроенный в кровать будильник, и сейчас пытался сладко сопеть, в то же время со страхом ожидая, что сейчас придет отец и просто перевернет кровать, как в прошлый раз. Однако парню повезло. Его ласково тормошили за плечо, голосом с лёгкой хрипотцой приговаривая:       — Бинки... Бинки, проснись.       — Сейчас, мам, — едва шевелящимся от сухости во рту промямлил мальчик, затем всё же разлепил непослушные, тяжёлые веки.       И уставился прямо в зубастую, оскаленную пасть.       — А-а-а-а-а! — заорал Бинки и попятился назад, в итоге упершись спиной во что-то жёсткое и ребристое. Перед глазами плавали световые пятна, однако пасть не спешила исчезать. Более того, её обладатель хриплым, скрежещущим голосом спросил:       — Здоров?       И, сразу, почти без перехода:       — Выпить есть?       Бинки открыл рот и медленно выдохнул, запрокидывая голову назад. Чертов Хирз... так и помереть недолго. Ребристой "стеной" оказался мусорный бак, и человек совершенно не помнил, как добрался сюда, в микроскопический проулок, служивший пристанищем сразу нескольким бродягам вроде него. Последнее, что помнил Бинки — огромная, с его голову канистра с равельзианской брагой, которой баловались те, чья кровь осталась на месте пирушки. Ни тел, ни оружия там не осталось... зато была выпивка. Много.       Протерев грязное лицо чуть более чистой ладонью, Бинки опустил взгляд и посмотрел на молчаливого собутыльника. Чего никогда не следовало делать, так это показывать ворка алкоголь. Их обмен веществ справлялся с жутчайшими ядами за считанные секунды, но вот крышу сносило надолго. Впрочем, большая часть галактики считала, что ворка мозги ни к чему, и Хирз служил очередным подтверждением этого мнения — вместо извилин у него в лысой, зубастой черепушке с кривыми остроконечными отростками содержался не слишком разнообразный набор вопросов и ещё сотня-другая прочих слов. Слушателем же ворка был великолепным. Бинки не питал больших надежд относительно собственного ума, но перед другом он чувствовал себя просто гением.       Придя в себя, Бинки лапнул засаленную подушку из некогда белоснежной, а теперь очень… камуфлированной синтетической ткани — там он обычно прятал все, что не удавалось допить ранее. И действительно, под ней обнаружился сосуд с чем-то буро-зеленым. Химик, подвергнув содержимое анализу, пришел бы в восторг, а пищевая промышленность — в ужас, однако друзья были неприхотливы, как и любой бродяга с Жоаба. Из-за плотного, насыщенного пылью воздуха и повышенного давления планета не являлась туристическим раем, однако несколько довольно крупных городов все же возобновили жизнеобеспечение после эвакуации во время Войны Вторжения. Из них только у столицы, Нью-Джерико, был энергетический купол, остальным городам приходилось довольствоваться строительством бронированных и устойчивых к коррозии зданий, в переулках между которыми часто укрывались деклассированные граждане. Как, например, бывший шахтер-специалист Бинк Хэззерс.       Откуда появился Хирз, Бинк никогда не спрашивал. А тот не слишком стремился рассказывать о прежней жизни. Впрочем, бывший шахтер небезосновательно подозревал, что ворка большую часть жизни перебивался по свалкам и мусорным бакам. Об этом говорил и его внешний вид, и бессвязность речи, и то, что даже на своих сородичей он реагировал безучастно и вяло, как будто никогда прежде не видел существо одного с собой вида. Или не знал, как выглядит сам. Агрессия, столь типичная для вида, к счастью, тоже находилась примерно на нулевой отметке.       Здесь, в городке под странным названием Дасилва, окна в некоторых зданиях были мутно-грязными, а в остальных — отсутствовали как класс. Если же кто-то желал взглянуть на себя в лужу от горючего, вытекающего из баков большегрузных колесных транспортников, разлитых химикалиев или даже воды, поверхность почти мгновенно покрывалась серой пылью, затуманивая силуэт смотрящего. Не то чтоб бродяги любили высматривать собственные отражения, конечно… хотя сам Бинки иногда беспокоился о том, как выглядит. И как себя чувствует.       Проблемы с мытьем, например, он решил радикально — вонь и кожных паразитов бродяга изгонял, наловчившись раз-два в месяц проскальзывать на автоматизированную станцию обслуживания роботов доставки недалеко от карьера. Сильнодействующие вещества автоматической мойки оставляли на коже зудящие еще дня два-три красные пятна, однако мистер Хэззерс считал это приемлемой расплатой за возможность хоть как-то смыть пот, песок и лишнюю микробообразную гадость. Малозначимым, но стоящим упоминания, было еще одно последствие. На его голове и остальных частях тела благодаря процедурам в «ПостКо» не водилось ни единого волоска.       Бинки задумчиво поболтал перед глазами бутылку, затем сосредоточился, отгоняя рвотные спазмы в животе, свинтил широкую пробку и нюхнул. Глаза человека закатились, челюсть отвисла, молчаливый ворка озадаченно проскрипел:       — Ты чего?       — Потроха Вселенной, ну и дрянь, — сумел через несколько секунд ответить Бинки, все же обретя дар речи и картинно поморщившись. Когтистая рука сомкнулась на бутылке:       — Дай.       — Да забирай. Только все не глотай сразу, — недовольно буркнул человек, потирая подбородок. Ему нужно было чем-то похмелиться, а в радиусе досягаемости, кроме этой бутылки, ничего не было. Голова грозила расколоться, начав трескаться в районе висков — там уже пульсировали сигналы ноющей боли.       Хирз открыл рот и запрокинул бутылку, шумно глотая, затем закашлялся, сомкнул зубы, не давая утечь алкоголю, и поскреб пальцами плоский нос. Произнес одно только слово:       — Вкусно.       — Идиотам все вкусно, — хмыкнул Бинки и, поколебавшись, забрал «сокровище» обратно. Еще раз покачал бутылку перед глазами, наблюдая, как жидкость переливается туда-сюда, затем сплюнул в сторону и, пробормотав «К черту», приложил сосуд к губам.       Огненно-кислотный самогон обжег глотку и даже язык, словно змееподобная личинка тиндарии, затаившаяся в кустах и только сейчас бросившаяся на добычу.На улице кто-то бессвязно заорал, затем несколько клубов пыли ворвалось в обитель бродяг. Пересилив себя, Бинки сделал еще несколько глотков, краем глаза наблюдая за поднявшимся в начале узкого переулка переполохом.       В переулок забежала фигура среднего роста — за пылевой взвесью сложно было рассмотреть, кто это, однако бывший шахтер почему-то сразу решил, что это женщина. Женщины редко показывались в спокойном, хоть и зловонном переулке, а те две, что остались среди бродяг, влачили настолько жалкое существование, что их сложно было отнести к какому-либо полу. Она неслась, с трудом удерживая равновесие в кое-как расчищенном от мусора проходе, а за ней…       Выскочивший вслед за ней силуэт поднял руку и обдал проход веерной очередью из зло трещащего оружия, Бинки поперхнулся и, схватив друга за костяной отросток, нырнул за бак, больно приложившись головой о бетонную стену. Хирз злобно шипел и зажимал пальцами небольшую рану на боку, но больше пули никого не зацепили.       Окончательно отколов несколько растрескавшихся кусков бетона, тут же рухнувших на бродяг, микроскопические снаряды несколько раз зацепили щит проскочившей мимо женщины в сине-серебристой броне и плотном непрозрачном шлеме, заставив ее издать пару глухих проклятий, но бег не замедлили. В чем и было ее спасение.       Бинки вжался в стену, подобрав ноги и наблюдая, как вслед за беглянкой несется целый отряд наемников, расшвыривая все, что не успело убраться с дороги. Бедному Теду досталось тяжелым ботинком под ребра, отчего старик покатился в сторону, словно банка из-под «Гэвью».Бездомные замерли, не зная, чего и ожидать от неожиданного налета. Наконец, последний из преследователей пробежал через уличную кишку, и они начали понемногу высовывать носы.       — Эт-то ч-ч-что тэ-такое было? — заикаясь, спросил долговязый Штырь.       — Заткнись, Штырь, — с мучением в голосе проговорил Бинки, глядя направо. Там, на земле, раздавленная на сотни мелких осколков, в луже буро-зеленой жидкости, пахнущей спиртом и помоями, валялась их бутылка… вернее, то, что от нее осталось. И, хотя минуту назад он не вполне готов был пить эту мерзость, сейчас в душе бродяги поднималась злость и одновременно — жалость к самому себе.       — Вот тварь… — пробурчал он, поднимаясь на ноги и носком пока еще целого ботинка подвигая осколки. Его импровизированная кровать была забрызгана содержимым… переулка и сдобрена бетонной крошкой, так что подстилку придется тоже отнести к роботам.       — Кто тварь? — спросил Хирз из-за спины. — Разбили?       — Не ты, не бойся, — отмахнулся он. — Угу. Остались мы с тобой, мой братец уродливый, без выпивки.       — Сам урод, — проскрежетал Хирз, прищурившись. — Есть еще?       — Откуда? — удивился Бинки. Ворка медленно пожал плечами. Человек мрачно кивнул:       — Вот… и я не знаю. Одна была, да и ту уроды растоптали в пыль.       Его ненависть к неизвестной женщине крепла с каждой секундой. Если бы Бинку Хэззерсу на несколько секунд предложили поменяться с ней местами, он, вбежав в переулок, с удовольствием бы пнул ее прямо в лицо, да еще и добавил бы. Какого черта она вообще понеслась этим путем?!       …с другой стороны, если бы он знал, в какую ситуацию она попала на самом деле, бродяга бы и думать забыл о подобном обмене.              Конечно, вся Дасилва за беглянкой не охотилась. Здесь с горем пополам существовала лишь одна контора наемников, «Иосад», да и те были больше похожи на бомжей, внезапно разжившихся оружием. Нет, гости были явно столичными, из Нью-Джерико, кроме того, в переулке появилась только одна группа из как минимум четырех, представителей которых она успела заметить.       Легкая броня «Хане-Кедар», к счастью, была снабжена генератором щита колоссальной мощности, но и он уже начал сбоить. Шутка ли, до сих пор ей не приходилось участвовать в настолько продолжительных боях… и побегах также. Строго говоря, броня была украдена совсем недавно, однако за прошедшие десять дней прошла многие виды полевых испытаний, включая даже клыки варрена. Но пока что женщине везло.       Ну… как «везло».       Ребра болели, левая сторона лица едва ощущалась после недавнего ожога и всаженного прямо в щеку последнего обезболивающего, сердце кололо, дыхание было надсадным, прерывистым, недавно зашитый порез на боку снова, кажется, открылся, а ноги сводило судорогой. Но мозг заставлял непослушное тело двигаться, хотя и не понимал толком, куда. Все обложено, везде выставлены патрули, мотогруппы следят с воздуха (без особой, впрочем, эффективности в подобной атмосфере), а прямо по ее следам несется наиболее опасная свора, «Бекерей». И какое счастье, что в переулок тогда выскочил быстрый, однако не таскающий тяжелого оружия Тибрис, а не его босс с технологичной, легко пробивающей щиты винтовкой Альянса.       Тем не менее, где-то в глубине души она с мрачным ощущением надвигающейся неизбежности осознавала — все. Совсем все, без права на последние пять минут на вознесение молитвы каким-нибудь богам или духам.       Знать бы еще хоть одну…       Совсем выбившись из сил, женщина бездумно отскочила в сторону, когда плотное пылевое облако вновь разорвали следы пуль. Несколько снова грызанули щит, не причинив особого урона, а холод, и без того терзавший внутренности, ничуть не усилился.       Пусть. До конца. Но сначала пусть еще немного побегают, уроды.       Если раньше ее организм не отдаст концы от мощной передозировки коктейлями из мышечных стимуляторов напополам с тетраноксициклином, подавителем неизвестно откуда взявшихся спазмов в легких. Хотя в пылевой атмосфере планеты причина прослеживалась невооруженным — но защищенным — глазом. Теперь дыхание сводило только от долгого и суматошного бега, смертельной гонки с заранее известным исходом, поскольку эта часть города была пустынной и практически заброшенной. Здесь легко укрыться. Правда, не тогда, когда прямо на хвосте висят едва ли не самые опасные господа на планете, а, значит… в каком-то смысле все же удача. Фортуна, решившая вдруг ни с того ни с сего подарить ей еще несколько минут бестолковой жизни.       Она спотыкалась, едва не падая, и тут же набирая скорость, снуя между какими-то прикипевшими друг к другу мешками, сложенными, кажется, давно забытыми строительными блоками омерзительного качества, заворачивая за углы зданий и лишь на долю секунды разминаясь с очередной порцией смерти. Трущобы озаряли вспышки разгоняемых масс-полем снарядов, которые разносили в пыль и прах все на своем пути, кроме цели, по воле случая и ловкости собственных рук обзаведшейся приличной защитой. Индикатор подзарядки щита в который раз нехотя переполз на правую, зеленую сторону боевого интерфейса шлема, но общее количество энергии неизбежно падало с каждой подзарядкой. И ее оставалось все меньше.       Навстречу неожиданно вынырнули сразу двое, эти явно хотели захватить ее живой — один направил удар прикладом в шлем, машинально увернулась, второй, отпрыгнув к стене, дал длинную очередь по ногам. Две пули пробили щит и злобно чиркнули по броне, а одна и вовсе ударила в сочленение между пластинами, и резкая боль обожгла ногу. Беглянка оступилась и рухнула в пыль, глухо выругавшись, затем сделал несколько судорожных движений, загребая землю и пытаясь отползти.       У стены раздался взрыв, близкий, мгновенно скрывший всю троицу в огромном, плотном облаке. Сквозь желтую взвесь послышалось:       — Твою мать, идиот, держи ее!       Вторая темная, едва различимая фигура бросилась вперед, шаря руками вдоль земли, однако женщина, сцепив зубы, перекатилась и поползла уже вдоль стены, извиваясь, словно червяк. Раненая нога оставляла в извечной пыли тут же покрывавшиеся налипшими бурыми крупинками капли крови, наконец, убегавшая вцепилась в угол дома и без лишних звуков подтянула себя вперед. Сзади послышались выстрелы, она мрачно усмехнулась, считая секунды до того, как ее снова найдут. К чему эти жалкие трепыхания?       Она не знала ответа.       Вот так. Подтянуться, перенести вес на пока еще целую конечность, продвинуться вперед. Дверь впереди… заперта и обесточена. Следующая вроде с красным огоньком… доползти бы.       Сзади вот уже несколько — минут, секунд… веков? — доносилось гораздо больше шума, чем должно было бы. Взрывы, выстрелы. Это не по ее душу, скорее, похоже на разборки конкурентов — далеко не все банды могли вытерпеть присутствие «коллег». Неужели опять везение? Хотя победивший все равно придет по ее душу, и надежда, что это окажется недобитый волус, страдающий от старческой деменции и мышечной атрофии, была несколько наивна. Хотя сейчас раненая и с волусом не справилась бы. Она даже чувствовала некоторое облегчение от того, что наконец лежит на земле. Нужно уползти, спрятаться, забиться в щели между реальностью и кошмарными снами, да где бы силы взять.       Двое преследователей все не показывались, и она все не могла поверить, что эти люди так легко отказались от добычи. Понемногу, опираясь руками, женщина привстала, стараясь не наступать на поврежденную конечность, поискала взглядом хоть какую-то палку или металлическую трубу для опоры, но, увы, ничего так и не нашла. Медленно, тяжело подпрыгивая и пытаясь не орать от агонии, скручивающей целые, но выжатые досуха мышцы, она двинулась вперед.       Еще один взрыв. Что за чертовщина…       И, наконец, вынеслась вся кавалерия в полном составе. «Бекерей», лучшие из лучших ублюдков, и все пятеро по ее голову. Увидев, как она ковыляет, лидер вскинул руку, останавливая свой отряд и прицеливаясь во вторую ногу. Кажется, прямо в колено. Прекрасно зная, что щит выдержит едва ли два-три выстрела, женщина все равно устало вскинула руку в темно-синей перчатке, пытаясь остановить их, показывая, что сдается, однако наемника это даже не замедлило. Сухо треснул выстрел, один, второй… и мощным взрывом ее отбросило назад. Упав на спину, преследуемая безвольно подняла голову, пытаясь сфокусироваться, повторный взрыв даже не потряс и без того измученное тело, только несильно вдавил в стену.       А вот «Бекерей» — возможно, бывший — тут же лишился самых значимых членов группировки. Вирен, единственный турианец в бригаде, едва шевелился, зажимая обеими руками живот, пытаясь приподняться, и тут же его голова буквально развалилась на два неровных куска. Что-то тяжелое, противопехотное, пронзающее любые щиты — хотя какие щиты после взрыва подобной силы? Остальные и вовсе валялись неподвижно, проступая неровными комьями плоти и металла через быстро исчезающий дым.       Еще чья-то фигура осторожно выглянула из-за угла — странно, кажется, мощные взрывы больше расчистили улицу, чем подняли пыль, видимость не ухудшилась, а, наоборот, прояснилась — и рухнула на землю, сраженная выстрелом.       Побитый и поцарапанный шлем с двумя серебристыми полосами повернулся направо, затем, гораздо медленнее — обратно, в сторону трупов. Если конкуренты перешли дорогу едва ли не главному хищнику планеты, и довольно успешно, надо сказать, то почему она еще жива? Дверь впереди, ранее запертая, внезапно ожила и с шелестом раздвинулась, хотя и не полностью. Все еще не понимая, что происходит, она пошатнулась, неловко шагнула в ее направлении, еще, уже хотела войти внутрь и попытаться заблокировать дверь, но внезапно словно ураган втолкнул ее в дом, ударив о противоположную стену.       Интерьер заброшенного дома не блистал роскошью. Здесь и осталась-то пластиковая квадратная раковина, нечто вроде кухонного стола и сломанные стулья. Все остальное либо валялось в виде невзрачных обломков вокруг, либо отсутствовало как класс. Женщина медленно оперлась на локоть и прислонилась спиной к стене. Затем, после длительной паузы, подняла руки к голове и стянула шлем, отбросив его в сторону. Без щитов броня едва могла защитить от спортивного оружия с половинной силой разгона пули, а здесь от подобного избавлялись лет в десять, не позже… и переходили на обычные смертельные игрушки вроде «Хищника».       Ее глаза — все четыре, черные, похожие на смоляные озера бездонные колодцы— прикипели к двери. Там застыл огромный силуэт с длинноствольной винтовкой наперевес, который смерил взглядом обстановку, судя по едва заметным поворотам головы и шагнул внутрь. Турианец. Какой-то генетический монстр, да, эти парни и без того никогда не славились низким ростом, но тут же явно два с третью метра. Может, чуть меньше. Единственное, чего расплывающееся зрение никак не могло уловить — опознавательные знаки на его броне. Их не было, вообще никаких. Волк-одиночка? Турианец закрыл дверь, поднял винтовку, направив на нее, и быстрым движением заглянул в прицел.       Батарианка опустила голову. Глухо проговорила, устало утирая губы тыльной стороной руки в грязной защитной перчатке:       — Стреляй. Заканчивай этот фарс.       Воцарившаяся тишина нарушилась только коротким бесстрастным:       — Не хочу.       — Живой нужно взять? Лучше стреляй. Сколько за меня живую дают? Не думаю, что намного больше, чем за мертвую. Зачем тебе эти проблемы? Транспортировка, доставка… я попытаюсь тебя убить, обещаю,— безразлично сказала она, поднимая взгляд на турианца. Тот опустил винтовку на стол и любовно провел пальцами вдоль корпуса, совершенно не обращая внимания на пленницу, которую только что захватил. Ответил, не поворачивая головы:       — У тебя явный талант злить могущественных людей… но расценки я не узнавал. Как-то не подумал, что тебя это может заинтересовать.       — О-о… — протянула она. — Значит, ты мой ебучий спаситель. Благородный герой, специально прилетевший в это блядское захолустье, чтобы защитить бедную женщину. Виджи-мать-твою-ланте! Так?! Какого хрена ты в меня целился?       — Не заводись, — спокойно произнес турианец, аккуратно усаживаясь на край стола. Явно счел стулья ненадежной опорой. — Я здесь не для того, чтобы тебя убивать и не для того, чтобы сдавать тебя Модоку… Тлие Л’ссари или кому ты там еще успела насолить?       — Отлично, — презрительно, хоть и слабо отозвалась батарианка, затылком ударившись о стену и смотря на собеседника сверху вниз. В перспективе, разумеется. — Тогда оставь мне оружие, чего-нибудь пожевать… бля, ты же декстро… тогда хотя бы воды и панацелина, а сам вали нахер отсюда. Тут идет война.       Турианец издал невнятный звук, словно закашлялся, затем снял с пояса пистолет и полностью уселся на стол, скрестив руки с зажатым оружием на коленях. С явной насмешкой бросил:       — Не хочу.       Женщина протяжно выругалась, проклиная и его, и себя, и охотников, и собственную «гребанную жизнь». Когда она, наконец, выговорилась, мужчина покачал головой и буркнул:       — А говорят, что все меняются, — и с этими словами снял шлем. — А вот вы, мисс Билеах, живое опровержение народных суеверий.       Батарианка, хоть и кляла себя частенько за беспросветную тупость (частота значительно возросла в последние дни), все же догадалась, что его жест должен ей что-то подсказать. Но, сколько она ни смотрела в лицо со светлыми костяными пластинами, чуть более темной кожей на шее и вокруг глаз, оранжевыми круглыми глазами и простым колониальным рисунком, полукольцом и неровной вертикальной линией темно-зеленого цвета, проходящими через переносицу турианца, сознание отказывалось выуживать наверх информацию о наемнике. Она нигде не видела ни его метку, ни его самого. Готова была поставить на это что-нибудь из здоровых органов, если таковые еще остались. Непослушные губы процедили, обнажая тонкие, игольчатые зубы:       — Кто ты… блядь… такой?..       — Сложно думать после таких упражнений, да? — с деланным сочувствием спросил турианец-громила, слегка раздвинув жвалы в их неповторимой усмешке. — Мы виделись, правда, давно.       — Где?       — В первый раз, если правильно помню, на Новерии. А в последний — на Раннохе. Но я не буду упрекать тебя за излишнюю забывчивость. Все же и возраст уже не тот, и было это семь лет назад. Есть какие-то ассоциации, Гайра?       — Семь… лет, — полушепотом проговорила женщина. Чувства возвращались, а вместе с ними — и боль в ноге. — Есть панацелин?       — Держи обезболивающее. Я проверял оружие наемников — конвенции по стрелковому в Терминусе, увы, бессильны. Если пуля внутри, она наверняка оставила загрязнение — ториевое или урановое, так что нужно идти на корабль. Там медблок.       — Еще и корабль… звездные задницы, да ты важная шишка. Но семь лет назад… — устало проговорила она, принимая шприц и всаживая его прямо в икру, — семь лет назад я на Раннохе заканчивала одно дельце, о котором ублюдки и говорить-то запретили. А турианец у нас был только… вот блядь!..       — Ага, сообразила, — удовлетворенно кивнул он. Гайра неверяще просипела, судорожно закашлявшись и прижимая ладонь к груди:       — Птенец?!       — Да, теперь я окончательно убедился, что это ты. Малис, — еще раз кивнул неожиданный гость. — Малис Тевкриден, лейтенант-коммандер ОГК.