Мара

— Мирон, стой. — А? Они только что прошли через все кладбище обратно к поселку, но у крайних крестов Слава тормозит. — Мы ведь в правильном направлении идем? — Ну да. Почему ты спрашиваешь? Роща была справа, теперь слева. — С другой стороны от церкви точно такие же кресты. — Наверное, в одном похоронном бюро заказывали, — шутит неловко. — Бля, Мирон. Они зеркально точно такие же. По расположению. Ты ведь снимал? Дай телефон. Мирон находит нужное видео, пересматривает, сравнивает запись с окружающей картинкой. — Хм, похоже на правду. Может у них концепция? — Какая еще концепция? — Ну правила. Кладбища ведь по каким-то правилам разбивают? — Я не знаю. — Идем уже домой. Я устал от всех этих загадок. Дорога обратно кажется какой-то бесконечной. Они буквально физически чувствуют тяжесть каждой секунды в пути, которые словно камни ложатся на плечи и давят давят давят. — Тебе не кажется, что мы в каком-то фанфике? — В каком? — В каком-то хуевом. Мирон пожимает плечами. По его ощущениям времени и пространства, они должны бы уже увидеть избы, но горизонт остается пустым, хоть последние кресты давно скрылись из вида. — Скорее в какой-то книжке Кинга или Мураками. — Какого Мураками? — Харуки, наверное. “Стране чудес без тормозов и конце света”. Слава вспоминает сюжет, на секунду останавливается, оглядывается, смотрит под ноги, проверяет наличие тени. Есть, на месте. — А почему фанфик? Ты их много читаешь? — Нет. Вообще не читаю. Раньше что-то читал, когда друзья скидывали поржать. Мне от них неловко. — Почему? — Мне нормально, когда девочки фантазируют о чем-то. Каждый дрочит, как он хочет, да? Мне всегда было все равно. А когда прочитал эти фантазии, именно все эти потрахушки… — Слава тщательно подбирает слова. — М… Знаешь, у меня возникло чувство, словно я ноги не перед, например, тобой раздвигаю, а перед всеми. Все это видят. И эти прогибы, и стоны, и крики. Ладно, когда это какие-то левые абстрактные люди, с которыми ты, может, никогда и не пересечешься. А когда начинаешь параноить, что это твое окружение видело — это уже напрягает. Поэтому я стараюсь об этом не думать. Так, посмотреть какие-то фанвидео, покекать — это смешно. Но читать. Не знаю, не мое. — Знаешь, там есть много талантливых вещей. — Изучал? — Слава насмешливо косится. — Не углублялся. Тоже больше покекать. В них так все гладко и просто. Любовь посреди антиутопии. Встретились, потрахались, пострадали. Или наоборот. В каком-то фанфике я кончил, вылизывая тебе ноги. Ты сидел на пирсе, свесив их в воду, а я в воде лизал их тебе. Ты такое представляешь? У меня такое в голове не укладывается. Это ведь неудобно. Я несколько дней забыть об этом не мог. Все еще не могу. Слава ничего не отвечает. Голова вновь раскалывается. Думать невозможно, концентрироваться на чем-то тоже. Смотрит себе под ноги, пока его не окликает Мирон. — Кажется пришли. Смотри, что-то впереди. Поднимает голову, старательно всматривается в горизонт. — Мирон, это не деревня. — Что? — Там что-то другое, мы не в ту сторону пошли. Мирон тоже всматривается и разочарованно признает, что Машнов прав. Впереди — платформа и черные линии рельс на разбитых шпалах. На бетонном настиле — небольшой домик станции. — Как мы могли так ошибиться? — Нет, это невозможно. Это нарушает любую логику. Мы шли правильно. Роща по…. Мирон замолкает потому что понимает, что рощи ни по какую сторону нет. Ни по правую ни по левую. Она впереди. За станцией. — Сука блять. Слава, давай выбираться. Тут происходит какой-то ебанный треш. Вот с момента как мы сюда приехали. Он не заканчивается. Слав, ты куда? Слава его не слушает. Он поднимается на платформу, обходит вокруг кассу с маленьким окошком. — Тут глухие стены. — Забыли дверь сделать? Видимо, поэтому и не работает. — Или замуровали кого-то. — Слава! — Что? — Вот не можешь промолчать. Мирон поднимается тоже на платформу. Обходит кассу навстречу Славе, сталкивается с ним со стороны рельс у окошка. Совершенно грязное — ничего за ним разглядеть невозможно. Еще заложено какой-то фанерой изнутри. На ней краской написано: “22 сентября, 22:20”. — Двадцать второе? Мы ведь в этот день приехали. Мирон достает айфон, включает календарь, проверяет даты и наконец замечает. — Время идет в обратную сторону. На экране действительно минуты ведут обратный отсчет. — А на часах? — Аналогично, — Мирон разворачивает часы на запястье, смотрит на стрелки. — Идем отсюда. Слава разворачивается, спрыгивает с платформы на… такую же платформу. Оборачивается назад — за спиной пустошь, с которой они пришли, перед ним — Мирон. Голова болит невыносимо, кружится, он пытается найти опору и, перед тем как отключиться, чувствует, как его подхватывает за плечи Мирон. Когда Слава приходит в себя, вокруг уже сумерки. Разобрать который час невозможно. Понимает только, что лежит на коленях Мирона. Одной рукой он держит телефон просто над лицом Славы, вторая где-то под многослойностью у него на животе. — Оооо, бляяя, — трет лицо руками. — Красавица моя, очнулся? — Мирон старается шутить, но голос с головой выдает его тревогу. — Ой, завали, — голова раскалывается. Слава хочет встать, но от этого в глазах темнеет и ему приходится вновь ложиться на колени Мирона. Тот откладывает телефон, аккуратно касается лица. — Ты как? Слав, порядок? — Да. Помоги мне подняться. Мирон придерживает его за плечи, прислоняет спиной к стене рядом с собой. Становится рядом на колени. — Ты меня так напугал. Боялся, что умрешь. У тебя дыхание совсем тихим стало. Я руку на животе держал, чтобы чувствовать, что оно вообще есть. Обнимает за шею, зарывается в волосы. — Слава, идем. Надо идти. Пожалуйста. — Который час? Сколько я был в отключке? — Шестьсот. — Что? — Шестьсот. Твоих вдохов. Я не знаю. Я испугался и их считал. Слава глубоко выдыхает и прижимает к себе Мирона. Они сидят так какое-то время, пока не слышат шум. — Это что? Поезд? — Похоже на то. Откуда? Там ведь срезаны рельсы. Мирон помогает Славе подняться, придерживает его за локти. Они чувствуют, как их обдает ветер, приближающегося состава, их силуэты ловит свет фар и в этот же миг сильный удар выбрасывает Славу с платформы. Ему кажется, что ему выбивает кости, дыхание перехватывает и словно бы сердце останавливается. Он больно падает в пыльную холодную землю. Вслед за ним рядом падает Мирон, который не отпускает его руку. Как только они пересекают условную линию между платформой и пустошью, оказываются в абсолютной тишине и темноте. Никаких звуков поездов и составов, ветра от их приближения, света и огней. Первым поднимается Мирон, помогает встать Славе. — Как ты? — Нормально. Кажется плечо забил. Меня что-то ударило в него, толкнуло. — Что? — Не знаю. Слава трет плечо, оглядывается вокруг, пытается что-то рассмотреть в темноте. Кажется все же что-то видит. Какую-то тень в нескольких метрах от них. — Ты видишь? Что это? — Где? — Вот, смотри. Прямо. — Действительно, — Мирон тоже видит. — Не знаю. Это зверь? Лиса? — Вроде нет. Куница? Я утром видел куницу… Слава не успевает договорить. Его прерывает оглушительный выстрел. Кажется, он у самого уха, разрывает барабанные перепонки оглушает. Парни вновь падают на землю, тень прижимается к земле и со вторым выстрелом скрывается в темноте. — Мирон, это когда-то закончится? У меня нет сил никаких. — Сходили локацию посмотрели... Куда нас Ладо привез. — Кто-то идет. Они поспешно поднимаются с земли, становятся рядом, пытаются разобрать приближающийся шум. — Вы что тут делаете? — Издалека, но Мирон по голосу сразу узнает вчерашнего охотника. — Ох, это вы. Слава, это наш вчерашний гость. Простите, забыл, как вас… — Охотник, — перебивает, игнорирует протянутую руку Славы. — Слава, значит? Рассмотреть выражение лица невозможно, но Славе оно заранее не нравится. — Да. Охотитесь в такое позднее время? — В такое позднее время. А вы? — Да мы заблудились, — признается Мирон. — Ходили на кладбище, а потом каким-то образом вышли не с той стороны и пришли к станции. Мирон поворачивается, чтобы махнуть в ее сторону рукой, но ее нет. Он цепенеет, поворачивается к Славе. — Слава… Она была тут… Наверное. Была? Они молчат какое-то время. — Как нам выйти к поселку? — Первый нарушает молчание Слава. — Какому? — В котором мы остановились. Куда вы приходили к нам. — М, вернуться хотите? — Да, хотим. Куда нам идти? — Вы сами не выйдете. Тут время другое. Вам надо вперед вернуться. — Что? — Мирон уже готов стонать от отчаянья. — Что нам делать? Просто объясните. Куда нам идти? — Идите по своим шагам как пришли. Если суждено вам — выйдете. — Вы что шутите? — Шучу? А вы думаете, где вы? Куда попали? — Охотник поднимает ружье и выстреливает в только ему видимую цель. Парни от неожиданности закрывают глаза, а когда открывают рядом уже никого нет. — Слав? — М? — Ударь меня. — Что? — Вмажь мне. Я заебался. Я хочу проснуться. Слава начинает хохотать. — Хватит смеяться, я серьезно. Становится впритирочку лицом к лицу, задирает голову. Слава пожимает плечами. Вот только вместо того, чтобы ударить, берет Мирона за руку, заворачивает рукав куртки и делает ему крапиву. От неожиданности Мирон утыкается ему в грудь. — Блять, больно! — Во всяком случае, ты знаешь, что не спишь. Идем уже, задрало все. Мирон опускает рукав, трет руку. — Куда? — Все равно. Слава закрывает глаза, делает круг вокруг себя, останавливается и вытягивает руку с указательным пальцем: — Туда. — Эм… — Мы все равно не знаем в какую сторону нам идти. Пошли хоть куда-то. Слава не дожидается Мирона, идет в выбранную сторону. Мирон еще раз оглядывается по сторонам и все же следует за ним. Разницы действительно никакой, а вот разделиться и остаться одному — вот это точно херовая идея. Они идут молча, даже по сторонам не смотрят, да там и не различить ничего. Слава то и дело ежится — интересно, что же его ударило с такой силой, что лопатка никак не перестанет болеть. Примерно через полчаса вокруг начинает постепенно светать, а когда на горизонте появляются первые кресты вокруг и вовсе белый день. — Это сутки прошли или что? Мирон проверяет айфон, но он предсказуемо разрядился. Смотрит на часы — стрелки идут в привычном направлении. — Или мы вернулись в нужное время? — Ты хоть сам себя слышишь и понимаешь, что говоришь? — Слава с сомнением смотрит на него. — Нет, — честно отвечает Мирон. — Но, если мы наконец выйдем из этого замкнутого круга, узнаем на каком свете у наших. Слава неуверенно смотрит на него. — Что ты хочешь им рассказать? — Не знаю, все? А ты не хочешь? Слава смотрит куда-то вдаль и молчит. — Понимаешь, мы ведь ничего не знаем о том, что произошло. Может, и вовсе ничего не случилось. — В смысле? Слава, ты чего? — Мирон разворачивает Славу к себе, хмурится. — Окси, что мы скажем? Что встретили полудниц, потом на станции время шло в обратную сторону и мы не могли сойти с платформы, про поезд ниоткуда в никуда? Ну это ведь бред! Коллективная галлюцинации? На самом деле, я не уверен, что я сейчас вообще не сплю или и вовсе это не предсмертные судороги мозга утопленника. Вы меня там точно выловили из озера? Живого? Мирон выдыхает, ничего не говорит. Отпускает, разворачивается и идет через кладбище. — Мир! Продолжает идти и не реагировать. — Мирон! — Догоняет. Еще бы не догнать с его ногами. Славе и бежать не надо, напрягаться. Мирон останавливается, смотрит в глаза. — Я тебя услышал. Когда они наконец входят в деревню, она уже вся окутана густыми сумерками. Проходят каждый дом, в котором нет ни единого намека на жизнь. Свет горит только в одном, их, доме. Когда заходят внутрь, их тут же встречает поток вопросов: — Мирон, Слава, где вы были? — Что с вами стряслось? — Вы в порядке? — Выглядите ужасно. — Спасибо, Костя. — А что я не так сказал? Действительно ужасно. Их усаживают за стол, помогают снять куртки, суют в руки чашки с горячим чаем. Свет вновь только от фонаря — видно, Ладо вновь затеял режим экономии. Мирон оглядывается — в большой комнате Костя, Варвара, Антон. А где режиссеры и оператор? — А где все? — Пошли к Марине. О вас волновались, пошли узнать, где бы вы могли быть. Мы после обеда вернулись, а вас не было еще. Только Юрий один. Он когда работает ничего ведь не замечает. Он бы не заметил, если бы и горело тут все, — объясняет Варвара. — Так и где вы были? Вы разве не на кладбище ходили? — Уточняет Костя. — Да, на кладбище, — кивает Мирон. — Мы с Ладо ходили туда, но вас не было, — хмурится Варвара. — Немного заблудились, пошли не в ту сторону, — Мирон косится на Славу, но тот ничего не говорит. Водит поврежденной лопаткой. — Охотника встретили. — Не нравится мне этот охотник. — Так как Ладо кладбище? — Внезапно спрашивает Слава. — Его поймешь, — пожимает плечами Антон. — Кушайте давайте. Вы ведь не обедали. Мы вас ждали ужинать. Мирон только сейчас замечает, что сидят они за накрытым столом. Тут и каша, и мясо — видимо, приготовили таки дичь. — Я лучше бы помылся и спать пошел. Вымотался. Есть вода? — Наконец подает голос Слава. — Да, там есть горячая, — растерянно кивает Варвара. — Извините. Слава встает из-за стола и уходит в импровизированный предбанник. — Что с ним? Что с вами произошло? — Щурится Костя. — Ничего. Устали просто, — Мирон поднимается, но его останавливает Антон, берет за локоть. — Мирон, тут что-то происходит. На озере что-то происходит и тут. — Знаю, — смотрит в глаза. Антон отпускает его и Мирон выходит в соседнюю комнату, берет и свое и Славы полотенца, вещи для сна. Возвращается в большую комнату, где молча за столом сидят коллеги. Заходит в предбанник к Славе. Он уже разделся и, вероятно, намылился. Потому что пахнет сладким кокосом. Стоит спиной волосы трет. Мирон раздевается и сам, стягивает одежду. Ничего не говорит. Берет бутылку с гелем, выдавливат в ладошку — жидкость мерцает в темноте каким-то волшебным перламутром. Размазывает по всему телу, словно старается смыть с себя все происходящее за сегодня, обливается водой. Он уже вытирается полотенцем, когда его окликает Слава: — Сольешь мне воду на голову? — Что? — Не сразу соображает. — Да, конечно. Вместо того, чтобы развернуться и наклониться, Слава просто запрокидывает голову. Мирон зачерпывает воду и аккуратно льет на него, расчесывая свободной рукой пряди, убирает их со лба. — Ты все? — Да. Мирон опускает в ведро черпак. Берет второе полотенце, но прежде, чем накинуть его на Славу, целует темное пятно гематомы на правой лопатке, касается ладошкой предплечья, чувствует, как Слава замирает от его касаний. Проходит несколько секунд в абсолютной тишине, когда Мирон все же отступает, накидывает на него полотенце, быстро одевается и выходит. В комнате уже все — за время, проведенное в предбаннике, вернулись Юра, Ладо и Вова. Видимо, накануне перенесли все вещи и теперь больше никто не будет ночевать у озера. Он поспешно здоровается, обменивается какими-то общими ответами, на обеспокоенные вопросы, ссылается на усталость и уходит в комнату. Ложится на холодную кровать. После теплого и распаренного предбанника это особенно чувствуется. Все эти ночи Мирон спал с краю, но сейчас специально ложится ближе к середине, чтобы нагреть и половину Славы, пока он не пришел. Старается не думать ни о чем, не перебирать в голове события прошедшего дня, не строить какие-то теории, а просто уснуть. Мирон уже где-то на границе между сном и реальностью, когда чувствует, как рядом тяжело опускаются на кровать, перебираются через него, касаются губ и целуют. Сначала медленно и осторожно, но быстро набирая темп. У Мирона нет никаких сил ни сопротивляться ни реагировать, пока в его голове не начинает биться тревожный вопрос: “Кто? Кто это? Кто с тобой в одной постели? Кто это?”. Вопрос словно в вязком болоте, он словно старается достучаться до сознания, но получается это очень плохо. Он даже не может открыть глаза — веки свинцом налиты, а когда он наконец это делает, видит перед собой пустые черные глазницы, чувствует касание, прижатых к губам голых десен. — Мирон? Что происходит? Образ рассеивается вместе с вопросом Славы, только что зашедшего в комнату. Он в несколько широких шагов пересекает комнату, нависает над оцепеневшим Мироном. — Мирон, что это было? Ты в порядке? — Хватает за плечи и трясет. — Ты видел его? — наконец приходит в себя. Это Слава. Слава Машнов. Его давний хейтер и фанат, оппонент и коллега. Слава. Пахнет этим сладким кокосом. — Кого? Над тобой была какая-то тень, но она исчезла, когда я зашел. Что это было? — Куда исчезла? — Не знаю, рассеялась, — всматривается, тревожится. Мирон смотрит ему в глаза, не отводит взгляд. Опускает ладонь Славе на шею, притягивает к себе и целует. Уверенно и жарко от чего Слава удивленно замирает, но затем отвечает. Он аккуратно забирается на кровать, ложится под стеночку. Мирон следит за каждым его движением, помогает расправить одеяла, хорошенько укутаться. Не касается Славы, ждет, пока тот сам прижмется к нему, притянет к себе. — Мы не выберемся отсюда, если задержимся хотя бы на еще день, — в самое ухо. Мирон ничего не отвечает. Он в этом тоже не сомневается.