Мара

— Может, не будем открывать? — Варвара, не пугайтесь. Вы в доме, полном мужчин. Мы вас защитим. — Как бы вас защищать не пришлось, — хмурится. — Так что? Я открываю? Или нет? — Мирон не дает Ладо ответить Варваре. Выходит из комнаты, прислушивается. — Вроде тихо. Все замирают. Действительно, вокруг — тишина. — Показалось, может? — Юра неуверенно выходит в сени к Мирону. — У нас вообще дверь заперта? Он тянется к ручке, чтобы проверить, но его касание опережает отчетливый стук. — Ой, бля, откройте уже, невозможно, — не выдерживает Антон. Юра пожимает плечами и открывает дверь. На пороге — никого. — Кто там? — Варвара интуитивно делает несколько шагов к столу, тянется к ножу. — Никого. Ау! Есть кто? Стучался, а не заходишь. Куда спрятался? Заходи! — Юра только собирается заглянуть за дверь, но его быстро перехватывает за плечо Мирон, тянет обратно в дом. — Не надо. Юра удивленно смотрит на него, но послушно делает пару шагов назад, запирает дверь на вставленный в замок ключ. — Я сегодня спать не буду, — первым признается Мирон. — Да ладно. Это могут быть какие-то птицы или звери, — Юра выглядит самым спокойным. За годы общения с Ладо он может объяснить любую мистическую теорию. — Или! Это могут быть покойники! — Варвара, ну зачем вы это озвучили? Сейчас никто спать не будет от ужаса. Кроме Ладо. Он пойдет их могилы дежурить. — Мирон, может, вы со Славой перейдете к нам? — Очень тактично предлагает Антон. — У нас теплее будет. Да и вместе веселее. Мирон неуверенно окидывает взглядом комнату. — Да мы тут все не разместимся. — Ерунда! Трое — на печке, трое — на диване. Можем кровать перетащить, чтобы Вячеславу было комфортней, если ему очень плохо, — предлагает Варвара. — Да, чего вы там куко… Юра не успевает договорить, его прерывает четкий стук в дверь. Лампочка от генератора несколько раз предательски мигает, но все же продолжает светить. Мирон и Юра переглядываются и возвращаются в комнату. — Где соль? — Варвара оглядывается по сторонам. — Боюсь, мы не в "Сверхъестественном", — нервно смеется Антон. И вновь стук повторяется. — Давайте не будем открывать? — Предлагает Мирон. — Мы не будем открывать, — уверенно подчеркивает Антон. — А нас, похоже, никто не спрашивает. — Что? — Хмурится Ладо, а потом и сам замечает как ключ поворачивается в замочной скважине. Дверь отворяется и несколько мгновений из нее никто не показывается, пока с шумом в дверной проем не вваливается мужчина просто невероятного роста. — Чего не встречаете, дверь не отворяете? — Гудит. — Простите, но вы кто? — Юра говорит самым дружелюбным голосом, но становится перед незнакомцем, загораживая ему путь в комнату. Тот оборачивает, рассматривается по сторонам. — Охотник я. А вы кто? Вас тут раньше не было. Тут раньше другие жили. Семья. К Юре подходит Антон, становится рядом. — Мы тут всего на пару дней. Временно. Нам Марина сказала, что дом свободен и мы можем тут остановится. Или, может, вы тут жили? — Гости, значит? — Мужчина бесцеремонно проходит в избу, обходя парней, и садится за стол. Варвара хватает Мирона за рукав, тянет к себе, а когда он к ней оборачивается, кивает на пол. Вся одежда незнакомца в крови, и след он оставляет такой же. Кровавый. — У вас кровь. Мужчина оглядывается, а затем шумно достает из-за пазухи на стол несколько туш каких-то местных крупных птиц. Глаза Варвары округляются до блюдечек. — Что стоишь, хозяйка? На стол подавай. Или тут гостей не чествуют? Позвали, в дом пустили, а теперь за пустой стол садите. Варвара растерянно переводит взгляд на коллег. — Мы гостям всегда рады. Тем более, что и сами гости. Вы простите, мы просто спать уже собирались… — начинает было Антон, но его перебивает Ладо. — Располагайтесь. У нас только каша есть. Будете? — А выпить есть что? — Чай? — Неуверенно предлагает Варвара. Охотник кривится и ничего не отвечает, неопределенно машет рукой. Варвара на всякий случай наливает в чашку чай, ставит перед гостем прямо рядом с мертвыми тушами. Ладо тем временем тоже накладывает полную тарелку гречи, подает гостю. Садится напротив. — А вы что стоите? Или брезгуете за одним столом сидеть? — Почему же? Мы только из-за стола. Но сядем, чего не сесть? — Юра садится за стол. За ним садятся и другие. — Так и на что вы охотитесь? — На разное. Птиц, куниц, иногда полудниц. — Это кто? Русалки? — Уточняет Ладо. — Нет, на русалок мне нельзя. Они в роще. Я к озеру не хожу. Мирон не уверен, шутит гость или нет. В голове что-то щелкает воспоминанием, но пока очень размытым. Больше всего ему сейчас хочется оказаться через стеночку в кровати под теплыми одеялами. Интересно, как там вообще Слава? Видимо, и правда температура, если еще не проснулся от всей этой суматохи. — А где другие? — Словно мысли читает. — Спят уже, — быстро вставляет Варвара. Мужчина выразительно и долго смотрит на нее, но ничего не говорит. Переводит взгляд на тарелку, молча ест, а затем говорит куда-то в стол. — Вы бы присматривали за вашими спящими. — Что? Охотник доедает последнюю ложку, выпивает залпом горячий чай и шумно встает из-за стола. — Ну, спасибо на добром слове, давно так знатно не ел. Время и правда позднее. Охота ждет. Он разворачивается и выходит в сени. — Подождите, вы ведь птицу забыли, — окликает Мирон. — А это вам. В благодарность. Пусть хозяйка что-то сварит. А я себе еще добуду. И выходит в ночь. Дверь за собой запирает. Мирон на всякий случай идет за ним, проворачивает ключ в замочной скважине, вытаскивает и оставляет его на столе. — Ну что, хозяйка? Готовить будете? — Шутит Юра. — Не издевайтесь! Я и не соображу, что с этим всем делать. Да оно и испортится. У нас тепло, холодильника нет. Ладо пожимает плечами, собирает в какой-то тазик туши и выносит в предбанник: — Отнесем Вове, он разберется. Ахуеет, но разберется. — Не знаю, как Вова, но Слава точно ахуеет, — Мирон берет влажные салфетки и кое-как вытирает пятна крови. — Блять, что это вообще было? — Первым приходит в себя Антон. Им надо еще примерно минут двадцать, чтобы все убрать и обсудить, прежде чем наконец улечься спать. Когда Мирон заходит в комнату к Славе, он некоторое время неуверенно мнется на пороге. Может действительно лучше будет притулиться в большой комнате на диван или на печь, чтобы не тревожить его? Но не оставлять ведь одного в комнате. Или лечь на другую кровать? Он неуверенно подходит к кровати Славы, убирает со лба волосы, трогает кожу. Как вообще можно так определить температуру? Это ведь невозможно. Мирон вспоминает свою маму и как в детстве она так же ладонью и губами легко узнавала, была у него температура или он просто притворялся, чтобы в школу не идти. Вздыхает, наклоняется к Славе, прижимается губами ко лбу. Чувствует только уютное и сонное тепло, от которого хочется забраться рядышком под одеялко, притулиться под бочок, уткнуться в это тепло, зарыться в него. Мирон отстраняется, оставляет бутылку с водой рядом на полу. Натягивает и свою, и Славину куртки, заворачивается в них коконом, ложится на соседнюю кровать и засыпает. — Варвара? — Вячеслав? — Вы почему не спите? Рано еще. — А вы почему не в кровати? Как себя чувствуете? — Давайте выйдем, чтобы никого не будить. Большей мерой Слава проснулся от невыносимого сушняка и с какой-то гудящей головой. Напившись воды, он решил пройтись на свежем воздухе — судя по серости в комнате, уже дело шло к утру. Машнов быстро переоделся, аккуратно стащил с Мирона свою куртку, накрыл взамен теплыми одеялами и вышел из комнаты, плотно прикрыв дверь. В сенях он и столкнулся с помощницей режиссера, которая уже на улице потребовала полный отчет о его самочувствии. — Нормально я себя чувствую, отлично. Голова немного гудит. Вот и вышел проветриться. А вы куда? Варвара вздыхает. — Вы пока спали вчера, треш случился. Она в общих чертах пересказывает произошедшую историю. — Вы меня простите, но это точно не приснилось? Звучит, как сюр какой-то. — Самой интересно. Но все еще спят — некого спросить. — А птицы? — Они на кухне. Не хотела шуметь и идти проверять. Слава молчит какое-то время, а потом аккуратно спрашивает, подбирая каждое слово: — Вы запереживали о Вове и Косте и решили пойти их проведать? Варя совсем расстраивается: — Хотела. — Давайте пройдемся? Посмотрим окрестности. Я толком ничего и не видел, — Слава галантно подставляет локоть. Девушка какое-то время сомневается, а потом ловко просовывает свою руку, закрепившись. Они выходят со двора на крыльцо, уже машинально кивают все еще сидящему на пороге соседнего дома старику, идут куда-то в сторону от дома к окраине деревни. Слава о Варваре знает не очень много. Они как-то не привыкли говорить по душам. Знал только, что когда-то она работала в офисе. Там познакомилась с Костей, там они вместе и выгорели, и решили все в своей жизни поменять. Так сначала один кто-то перешел в кинопроизводство, а со временем и второго перетянул. Знают они друг друга так давно, что их отношения давно переросли от офисной дружбы к сложносоциальному родству, которое обычно никто посторонний не понимает и не пытается даже вникнуть в него. Вот и Слава ни за что не смог бы вспомнить, кто там кого кому крестил, стал сватом или братом. В общем, ничего удивительного не было в том, что Варвара волновалась о коллегах, но особенно о друге, которых решила проведать с самого утра, не испугавшись незнакомой тропинки через рощу. — Вы, Варвара, как кошка. — Почему? Они вышли за пределы деревни и теперь стояли на ее окраине. По правую сторону начинались чащи, которые прятали в себе озеро. Прямо, вероятно, были кладбище и церковь, о которых говорил Вова. Интересно было бы сходить посмотреть. — Когда-то ученые провели один эксперимент, чтобы выяснить степень привязанности к своим хозяевам у кошек и у собак. Выяснили интересное. Собаки в незнакомом помещении и обстановке тулились и искали защиты у хозяев. А кошки наоборот становились очень самостоятельными: искали безопасное место, полагались только на себя. Вы тоже полагаетесь только на себя. — Мне кажется, роскошь — иметь возможность полагаться на кого-то еще. Я из обычной семьи, с обычной внешностью и образованием. У меня нет покровителей и влиятельных знакомств. Хочешь-не хочешь, а станешь кошкой. У меня таких кошек и котов знакомых почти все окружение. Сами такие, наверняка. Слава не знает такой он или другой. Он делает несколько шагов в чащу, но быстро понимает, что пройти там невозможно. Смотрит сквозь ветки. Кажется, замечает кого-то. Куница? Быстрый шорох и вновь никого. Возвращается к Варваре. — Вы не переживайте. Из всех нас в экстремальной ситуации я бы ставил только на вас троих. Вот кто точно выживет в любом хорроре, так это вы, Костя и Вова. — Почему же? А вы, Мирон, Антон, остальные? — Мы с Мироном на таблетках. Мы первые сдадим. Первые жертвы любого триллера. — Шутки у вас. Варвара молчит, а потом наконец спрашивает: — Думаете, мы в хорроре? — Думаю, мы в таких капитальных ебенях, что тут возможно все. Давайте возвращаться? Когда они возвращаются домой, все уже на ногах. Юра и Ладо залипают в свои маки, Антон и Мирон накрывают на стол завтрак. За ночь Ладо переписал половину сценария и теперь Мирону и Славе предстояло учить новые сцены, пока остальные будут снимать общие планы. — Я думаю тут отснять выкапывание Славы. Как думаете? — В водице, в землице и в Царствии Небесном, — Слава щедро мажет себе вареньем на булку и смеется. — Уж не знаю, откуда столько желания убить меня. — Там не только тебя. Почитаешь, — Ладо заливает в себя очередную чашку непонятной кофейной бурды. — Мы сегодня снимать только общие планы будем. Так что вы, парни, отдыхайте, учите сценарий. Сходите еще к церкви, посмотрите есть ли там локация. — А я думал, что отдыхайте — это можете весь день проспать, — смеется Мирон. — Не тут, Мирон, не тут, — улыбается Юра. Мирон демонстративно вздыхает. — Ну что, Машнов? Отдохнули и хватит. — Это когда? — Ночью. — А что там с мясом кто-то смотрел? — Вспоминает Варвара. — Нормальное вроде. Возьмем с собой, Вова что-то сообразит, — предлагает Антон. — Он вроде по рыбалке, а не по охоте? — не уверенно Юра. — Он по всему! — Авторитетно заявляет Ладо и встает из-за стола. Остановились на том, что Ладо, Варвара и Антон с тушами птиц сами пойдут на озеро. А Юра, под предлогом монтажа фильма, останется в доме вместе со Славой и Мироном. Но промаявшись примерно полчаса и замучив Карих миллионом вопросов о его работе над “Майором Громом”, рэперы все же сжалились и решили отправиться в экспедицию, чтобы найти нужную локацию для фильма. — Слушай, я не могу понять. Я тебя зарываю или разрываю? — Мирон на ходу читает сценарий с айфона — накануне парни зарядили телефоны, чтобы прочесть новые версии сценария и чтобы локацию отснять. Для чего-либо еще они были бесполезны — сеть тут все еще не ловила. — Подожди, в смысле разрываешь? — Слава берет в руки телефон, перечитывает выделенный кусочек текста. — Действительно. Может опечатка? — Может опечатка. — Или нет. — Не удивлюсь. — Так вот зачем все это снимается. Коварный Оксимирон наконец одерживает верх над своим давним противником Гнойным! Твои оксидрочеры будут ликовать. — Такое впечатление, что это у тебя непроработанная травма 2017-го года, а не у меня, — Мирон забирает телефон и дальше листает документ. — А ты проработал? — Я отпустил, Славочка. Они выходят за пределы деревни, идут прямо по едва угадываемой широкой дороге. Впрочем, никакой дороги там нет. Просто пустая и сухая земля — печальное зрелище куда не кинь взглядом. Мирон продолжает читать сценарий, когда внезапно вспоминает: — Вчера в озере что-то было. — М? — Мы вечером смотрели отснятый материал. На последней сцене какое-то пятно непонятное. Ты ничего не заметил, когда мы были в воде? Слава останавливается и задумывается на несколько минут, прежде чем вновь идти. — Знаешь, у меня было ощущение, словно меня что-то тянет на дно. Я такую тяжесть почувствовал. Прежде, чем отключиться. — Ты ускользал у меня из рук, — вспоминает Мирон и почему-то признается: — Я так испугался. Слава ничего не отвечает, но Мирон и не ждет ответа. В голове мелькают какие-то отдельные детали пазла, которые никак не соберутся в одну картинку. Эти постоянные видения, пятно на видео, пятно на… Где же еще он его видел? Совсем недавно. Темная комната, ночь… — Я не должен был всплыть? — прерывает его мысли Слава. — Что? — Разве тело не всплывает? Почему я пошел на дно? — Не знаю. Может, вначале на дно, а затем всплывает? — Ты ведь из семьи физика! — А ты думаешь, почему я рэпом занимаюсь, а не физикой? — Ой занимается он, — Слава отмахивается, Мирон не спорит. Они прошли уже хороших полчаса, но только когда дома полностью скрылись из вида, на горизонте показался черный обрубок стены и старые кресты. На кладбище — абсолютная тишина. Видно, что тут давно никто никого не хоронит — земля на гробках размыта или развеяна, вся в трещинах. Они проходят мимо звонницы, заходят за стену, которая оказывается разбитым углом здания. Останавливаются у окна. — Ладо будет в восторге. Странно, что он так увлечен озером, когда под боком целое кладбище, — Слава трогает стену и затем смотрит на едва заметные черные следы на ладошке. — Мне кажется, плохой идеей тут тебя хоронить. Пусть и понарошку, для кино, — Мирон ставит руки на основание пустого окна, подтягивается и забирается в проем. Достает телефон, чтобы лучше снять видео для коллег. Слава подходит ближе, вытягивает руки, придерживает за бедра, чтобы не завалился. — А ты веришь в приметы? — Смотря какие. А ты? Слава ничего не отвечает. Только пожимает плечами. — Хмммм. Там что-то есть, — Мирон зумит камеру, всматривается в экран. — Поможешь? Слава легко подхватывает Мирона, когда тот спускается. Показывает первым делом видео. Окрестности даже с небольшой высоты нагоняют еще большую тоску. В конце видео Слава тоже замечает небольшое строение вдали. — Интересно, что там. — Кажется железная дорога. Не могу рассмотреть. Помнишь водитель говорил что-то такое? — Хочешь сходить? — Который час? — Двенадцать. — Хочешь есть? — Нет. — Идем тогда. Все равно делать нечего. Они обходят стену, выходят к окраине кладбища. Мирон больше снимает видео, Слава смотрит на кресты. Первым их увидел Слава. Они как раз прошли последний крест, когда его взгляд скользнул от почерневшего дерева куда-то вдаль за горизонт. Две белоснежные фигуры, словно привидения, стоят в паре десятков метров от них. Каждая держала по косе. — Мир… — М? — Ты тоже это видишь? Мирон отрывается от телефона, поднимает взгляд. Тоже видит. Но ничего не успевает сказать. Фигуры с невероятной скоростью стремительно приближаются к ним, словно летят. Упираются, нависают. Полотна колышутся, прячут под собой что-то омерзительно серое, словно из мелкой шелухи зерна сделанное. Парни даже ахнуть не успевают, как на них обрушивается поток: — Кто ты? — Кто? — Мирон. — Слава. — Кто ты? — Кто ты? — Еврей, рэпер, сын отца, что был сам выходцем из тестикул отца, но как и я один мыкался — дефицит отца, как тут не зациклиться на отцах? Это цикл зла, а нет жреца для инициации сына в мир отца. В мир отцов, где птенца не защитит скорлупа выкарабкаться из гнезда, из яйца, из пузыря. Из пуза, из пуза, из-из-из пуза, из пузыря. Где мягко и сыро снятся сны, нянчит сына земля. Прихожу в себя, дома выхожу из себя, жму как не в себя. Думал я хожу под себя жутко веселя тусу. Мой испуганный вид и клюв хрупкого птенца. Нет, это я вообразил себе. Они все замкнуты в себе. Я выдыхаю, надо быть смелей, но я в мясо и страхи, увы, сильней. Где-то рождается зетка, стоит совет пока ставится сценка. В лифте сомнения цепляются цепко за самое-самое ценное — самооценку. Чё я ломаюсь, как целка? Взял бы косяк, да в затяг, чтобы охуела задняя стенка. Лёгкого лёг, потом бока вызывает полицаев соседка, но это не про меня, а для тех, кто рождается цельными, а фрагменты меня с малых лет разлетаются в зеркале. Вот бы в целый витраж их собрать, пусть играет оттенками, а пока я лишь груда цветного стекла. Тараторит с невероятной скоростью. Слава ничего не понимает, но тоже подхватывает и читает, как скороговорку: — Я чудовище что погубило мир, разрушил, убил, предал, отправил на тот свет врагов и всех любимых следом, кредо моё всрать всё, нет друзей и подруг ведь я Маленький Мук, говорящий труп. Мой образ жизни вёл к безумию, глаза как блюдца, мои демоны смеются, я антихрист, нет я просто сука. Фигуры тушуются, полотняные ткани подхватывает ветер и уносит высоко в небо. Слава оторопело молчит. Первым в себя приходит Мирон. Он разворачивает к себе Славу, крепко обнимает, не отпускает. Они стоят так несколько секунд, пока не проходит шок, Мирон чувствует, как тело Славы отпускает, как проходит оцепенение. Только после этого он очень медленно отстраняется, прячет телефон в карман, берет Машнова за руки, смотрит в глаза. — Блять, что это было? Что это было? — Слава весь дрожит, от чего Мирону хочется вновь прижать его к себе крепко-крепко и никогда не отпускать. Почему никогда? — Одно из двух. Или коллективная галлюцинация или полудницы. — Что? — Полудницы. — Боже, что это? — Это из мифологии. Что-то вроде духов. Они в полдень появляются. В поле или на огороде. Им надо быстро отвечать, иначе убьют. Вот и пригодился рэп в жизни, а папа не верил. Только поздно для них. Изголодались, может? — Подожди, ты сейчас серьезно? Ты не шутишь и не прикалываешься? — Слушай. Мы оба тут были. Сам что думаешь? — Нихуя не думаю. Как ты так быстро сообразил, что это они? — Охотник этот вчера говорил, что охотится на птиц, куниц и полудниц. Я не сразу понял, переспрашивать не стал. Ладо понял. Про русалок переспросил. Я уже потом сообразил. Это распространенный образ. Вроде русалок. Только полевых. Die Mittagsfrau. У Чехова в “Степи”, например. Я ведь дипломированный филолог-задрот. — Хуелог. Можно ведь было просто перекреститься или "Отче наш" прочитать, если это демоны? — Можно было, но я ведь еврей. — А что будет с евреем, если он перекрестится? — Не хочу узнавать. — Да давай. — Нет! — Ладно. Слава прячет руки в карманы, смотрит вдаль. — Ты думаешь, реально полудницы? — Не знаю. Может, это последствия вчерашних озерных заплывов. Глюки. — Последствием озерных заплывов должен был быть романтический ужин, поход в кино, дорогой подарок. Вы, Мирон Янович, меня целовать целовали вчера целый день, а сегодня никакого внимания! Вон и спать перебрались отдельно. Поматросили и бросили, — наигранно дуется. — А ты хотел вместе спать? — Слышите только то, что хотите услышать. Мирон по инерции хлопает себя по карманам. Телефон, деньги, маска, шарик фольги от киндера — зачем он вообще это все таскает? Во внутреннем неожиданно находит маленький деревянный дрейдл. Краска на нем почти облезла. Откуда он вообще тут? Старается вспомнить. Последний раз куртку год назад надевал. Кажется, прихватил, когда был у родителей. Старую детскую игрушку. — Держи, — протягивает Славе. — Это что? Дрейдл? — Да. — Твой? — Ага, в детстве играл с ним на Хануку. — Сейчас ведь не Ханука. — Ну подождешь два месяца. — Нет, Мирон. Я не могу принять такой подарок. Я ведь шутил, ты что. — Ерунда, я хочу, чтобы он был у тебя. Будет охранять, — сжимает игрушку вместе с ладошками Славы, смотрит этими глазами своими огромными, улыбается. — Может в иудеи пойдешь. Между прочим не рожденный, а приобретенный иудей несет в себе большую ценность. Потому что он сознательно выбор сделал, изменился. Слава его не слушает, он от чего-то смущается и краснеет. — Научишь играть? — Ахах, обязательно. Только учти, это очень азартная игра. Без штанов остаться можно, — смеется. — Значит, все дело в штанах моих было? — Только в них. Все никак не знал, как с тебя их снять. Они долго смеются, а когда перестают, их охватывает необъяснимая тревога и чувство одиночества. — Ну что? Куда идем?