Текила/чили

Бестия смотрит с надрывом, смешно и страшно: "Чертов придурок, сдалась тебе эта башня", Бестия прячет охрипло-сипящий кашель в пахнущий крепко и остро пустой стакан. Бестия прячет во рту лепестки астранций, кашляет-кашляет, нервно сжимает пальцы, Бестия хочет (не может) уйти (остаться). Я для неё — пистолет у её виска, я для неё — обезумевший, глупый, пьяный. Бестии хочется выхаркать чувства-память, плюнуть в меня окровавленными цветами прежде чем (не) удержать мою жизнь в руках. Руки у Альт пахнут золотом и сиренью, Альт всегда курит, кончает, уходит — первой, молча бросает цветы на порог у двери, давит душистые грозди под каблуком. Альт оставляет сирень у меня в гримёрке и говорит, что на вкус я солёно-горький — песнями, алко, войной испещрён, исчёркан, и от меня ей не дышится здесь легко. Я заливаю(сь) таблетками и текилой, только бы больше не помнить, как это было, я хочу вымыть лицо и ладони с мылом, чтобы не чувствовать запах ее духов. Ты говоришь, что цветы не живут в Найт-Сити. Ты обещаешь мне дать закурить и выпить, если увидишь, как кто-то на вдохе-хрипе вдруг захлебнется в ебучих моих цветах. Я в тебе вижу себя на полвека прежде, чувствую это под кожей, бронёй, одеждой; в горле — горчащий комок и надрывный скрежет. Ты говоришь мне: "Да что, блять, с тобой не так?", ты тоже чувствуешь, хочешь узнать, как вышло. Я говорю тебе: "Джонни влюбился, слышал?" И достаю цветы блядской японской вишни пальцами у себя (тебя) изо рта.