Моё Солнце

Блёклые лучи рассветного Солнца притупляются и рассеиваются в густом тумане, плотно осевшем на этом поле. Кажется, весь мир остановился на тысячи лет, исчезли люди и боги, не осталось ничего, кроме тягучей боли, раскатами нагоняющей слёзы. Скомканные плечи не позволяют внутреннему напряжению вылиться из тела. — О нет, о нет, нет, нет, нет,— тараторю я так быстро, будто это что-то может изменить, стараясь своими маленькими ладошками прикрыть дыру в теле и остановить льющиеся вязкие алые потоки. — Давай же, открывай глаза, дыши, пожалуйста!— истошно воплю я, обхватив его остывающее лицо трясущимися, влажными и липкими руками. Горло дерёт, будто засыпали колючек и заставили глотать. Мое сердце отчаянно бьётся, желая, чтобы я прониклась произошедшим на все сто процентов, а внутри разрывающий страх, что это конец. Страх, который дает понять, что единственный шанс, похоже, упущен. Он не шевелится. Моих сил уже не хватает, чтобы срываться на крик. Бездыханное тело расстелилось на этой чертовой холодной земле, пропитывая его своей кровью, сочащейся из огромной дыры прямо меж ребер. Кажется, что части ребер-то уже нет, они раздроблены на мелкие осколки, которые, полагаю, очень-очень больно впивались в плоть. Я не смогла сдержать в тебе жизнь, что уже почти утекла из тела до последней капли, а я так ничего и не смогла сделать, кроме как рыдать. Прости. Мне так жаль. Ты не заслужил этого. Я все еще глажу лицо и волосы, лежащие на моих дрожащих и побитых коленях. Пытаюсь передать свое тепло ему, согреть ладонями, хотя сомневаюсь, что мои руки теплее, чем у Хель. Всепоглощающая тишина трескается от тихих всхлипов прорывающихся из груди. Желание сжаться и исчезнуть в беспамятстве нарастает в такт с пронизывающей и давящей болью в душе. Сотни тонких колючих проволочек обвили всю меня и внутри и снаружи, пронизывая и царапая иглами каждый миллиметр моего существа. Длинные ветви величественных древ этого сада безмятежно качаются в ритм с моей колыбелью печали, посвящённой тому, чью голову я держу на коленях пока еще не в силах отпустить. Надежда, что он откроет пылающие, светящиеся глаза и ухмыльнётся по-обычному, со своей остринкой и таким задорным ехидством, утекает с каждой секундой. Ведь, как известно, надежда умирает последней. Как самый стойкий воин внутри тебя, охраняющий последние моральные силы и не дающий пасть раньше относительного времени. Я не верю. — Волосы… Какие же красивые у тебя волосы… — уже сломленным, тусклым и хриплым голосом молвлю я своему молчащему собеседнику, продолжая гладить эти красно-рыжие пряди, переливающиеся самим огнем при свете Солнца и отдающие благородным золотом в свете Луны. Вот и две косы, которые обычно он заплетал, чтобы волосы не лезли в лицо, украшенные золотыми колечками. И пусть сейчас они спутанные, пропитанные грязью и кровью, но такие прекрасные. — Они всегда мне нравились, с самого же первого взгляда завоевали мое внимание, хотя до этого я была нечуткой на такие вещи. Я так думала. — А глаза? У тебя ведь волшебные глаза! — я даже попыталась улыбнуться, хотя, наверное, скривлённые губы слабо были похожи на улыбку. Скорее на искажённый оскал дикого животного. — Когда ты смотрел ими на меня, я думала ты хочешь меня загипнотизировать или с ума свести, честное слово! — пустила истерический смешок. Выдохнула. — Самые чудесные глаза во всех девяти мирах, были у тебя. Два огненных опала, в которых бушевало пламя, сила и жизнь. Они не сожгли меня, они зажгли меня сильнее, — прошептала я тихо-тихо. Хотя, честно сказать, некоторое время мне было страшно оказаться жертвой пожара. Опасалась, что не рассчитав расстояние, подойду слишком близко и сгорят кости до пепла мои в этом пламени. Холодные слезы, бегущие ручьями по моим щекам, оставляют влажные следы на наших лицах. Следы отчаяния и безудержной, неконтролируемой истерики, бушующей неистовым ураганом внутри меня. Как удивительно, а вокруг мёртвая тишина и рассветная влажная дымка, полное спокойствие природы, будто ничего и не было. И только мой редкий обессиленный вой разбавлял эту безмятежность. Я сломалась. Потеряв последнюю веру, я полностью опустошена и образовавшуюся пропасть в моей душе не заполнить, кажется, уже ни одной радостью во всех мирах. Лишь великой скорбью и воспоминаниями о первой и последней любви. Да, теперь я, пожалуй, даже не побоюсь назвать это любовью. Пусть странной, иногда больной и непонятной, но любовью, которая не была до тех пор знакома ни мне, ни ему. Всепоглощающее, сильнейшее чувство, заревом освещавшее все нутро и дающее силы жить. Исцеляющее раны и дарующее смысл. Так быстро разгоревшееся и навеки во мне сохраненное чувство. — И ты, мое солнце и мой свет, мой мир и мой безмолвный собеседник, будь уверен, что я пронесу эту любовь в себе до конца времен, пока я дышу и пока не поглотило меня забвение. Я люблю тебя и всегда любить буду безусловной любовью. И все воспоминания с тобой пронесу до своего конца,— выдавила эти болезненные слова из последних сил., зная, что ответа не последует. Больно, будто меня саму пронзили копьем в самое сердце, но я почему-то еще жива. Старая вёльва, видимо, неслучайно забыла упомянуть, что меня будет терзать, что это будет вовсе не физически, как казалось. Нет, она специально не раскрыла все карты, чтобы каждый выполнил свое чертово предназначение описанное в этом чертовом пророчестве, а я приняла решение, не зная обо всех последствиях! А был ли шанс на другой исход? Я бы его нашла, я бы постаралась найти! МЫ бы точно что-то придумали! Спуская рыжую голову со своих колен на холодную землю, я в последний раз поцеловала любимые, уже холодные и посиневшие губы. Как Ётунхеймские льдинки. И в несколько секунд этого безответного поцелуя ждала, как же наивно я ждала, что он потянется ко мне и все вернется на круги своя. Нет, ответа не последовало и глупая наивность предательски вонзила еще одну иглу боли в мое израненное сердце, которое, казалось бы, уже должно остановиться от этих пыток. Да я и рада была бы сейчас лежать с ним рядом, такая же холодная и не чувствующая этой боли, скручивающей каждый нерв организма в болезненные узелки от того, что больше нет его. И не будет. Это конец. Терзаемая, я уже не обращала внимание на раны. Поднимаясь, ощутила резкий укол в правой икре. В глазах всё плывёт, словно размытый мираж, а от солёных слёз чешутся опухшие покрасневшие веки. Равнодушно хмыкнула я вслух, посмотрев на рану. Забитый грязью, зияющий разрез длиной не меньше шестнадцати сантиметров и глубиной не менее пяти, не беспокоил меня, как и другие, менее значимые травмы. Растрепанные волосы и лицо в полу засохшей смеси земли, пота, крови своей и чужой, рваная одежда в расползающихся алых пятнах явно говорили о том, что лучше бы сейчас не встречаться незнакомому путнику на моем пути. Встала. Ближайшее дерево послужило грушей для битья, на котором, я смогла выместить хоть одну тысячную долю той ненависти и несправедливости, клубящихся ко мне. Жесткая кора. Сильные и резкие удары маленьких кулачков. Протяжное скуление и плач навзрыд. — Как много я еще не успела сказать тебе, как много ты еще не показал!— кора в крови. Если приглядеться, то можно даже разглядеть кусочки кожи, оставшиеся на дубовине. Потихоньку сползаю спиной по дереву, как марионетка, брошенная хозяином. Закрываю лицо руками, не знаю от кого. Наверное, чувствую себя защищённее, когда я так уязвима. Тонкая кожа с костяшек на моих кистях где-то болтается маленькими лоскутами, где-то вовсе свезена, а руки покрывает очередной свежий слой крови. Бессмысленность. Этими жалкими царапинами по-прежнему не заполнить пробитую дыру внутри. А что вообще её сможет заполнить хотя бы наполовину? Хотя бы на четверть? Быть может, надо спросить у времени, которое по общепринятому мнению должно вылечить? Если и так, то придётся ждать не меньше века. Не знаю, сколько прошло времени, но я нашла силы подняться на ноги. Шаркая и еле передвигая слабые ноги, снова подойти и взглянуть на него. Зачем? Даже сейчас, смотря на холодное, некогда могущественное, тело сверху вниз, не приходит осознание, что он не может зашагать со мной, отпуская лукавые взгляды и ехидные шуточки. Только тихие слезы до сих пор текут по лицу, оставляя дорожки на запятнанных щеках. — Пожалуйста, подай знак, пока я не развернулась и не пошла прочь! Подай знак, что есть еще шанс, что осталась еще хоть капелька огня в твоих жилах, прошу!— взмолилась я еле слышимым шепотом. Кто услышит мои молитвы? Последний воин — моя надежда, пал без шанса на воскрешение.