Моё Солнце

— Так, осталось проверить журналы и можно ехать домо-о-ой, — вполголоса протянула я сама себе в пустой аудитории так тихо, что это светлое помещение полностью поглотило каждый слог. Пустовали длинные изогнутые столы, полукругом растянувшиеся от стены до стены и хранящие в себе остатки тайных перешёптываний студентов на лекции. "Хотя, наверное, стоит заехать к Мари" — мысленно я уже выбирала с корицей я буду чай или травяной и представляла запах, всё ещё бегая глазами по скучной документации. На полу лежали несколько скомканных и исписанных листков, на секунду в голове промелькнула неудобная мысль о том, что слова, кучкующиеся в моей голове, напоминают прямо такой же неровный, спутанный и мятый ком. Нет, не то чтобы я не могла найти себя или не знала куда мне податься в этой жизни, просто иногда долгими моментами казалось, что я брожу в витиеватом лабиринте, где выход самому себе надо пробивать киркой в каменной стене. Очередной рабочий день на кафедре скандинавской филологии окончен. Мне нравится эта работа, нравится большая аудитория с окнами в пол, сквозь которые Солнце сочится своим светом, и длинные оживлённые коридоры, заполненные галдежом и суетой, но как же меня печалит жизнь после. Прямо-таки дёготь в меду, как принято. Только совсем недавно смогла себе признаться, что хочется взять дополнительные группы студентов, лишь бы чуть позже вернуться домой, где не возникает того тёплого и уютного ощущения родной крепости, когда ты чувствуешь себя в мягких объятиях со всех сторон. Там как всегда такой же Эвен, приезжающий с работы чуть раньше меня, слишком уж настойчиво заводящий разговоры о предстоящей свадьбе и всей этой трепетной подготовке. Сначала эта идея мне понравилась, но потом... какой-то внутренний эфемерный голос стал настойчиво намекать, будто это неправильно. А может дело в первую очередь, в том с кем ты живешь, а не где? Черт его знает. Эвен, наверное, с детства самоуверенный и местами строгий. Я видела его детские фото — уже там он был в рубашках, застёгнутых под горло. Разумеется, он достаточно умён и просто обожает всё планировать до мельчайших деталей, иначе бы отец выкинул его со своей же кампании, связанной с коммерческой недвижимостью. А ещё они оба говорят: "В большом бизнесе нужна сила и агрессия". Миссис Дженс, мать Эвена, либо послана судьбой своему супругу либо очень терпелива к его тяжёлому характеру. На семейных ужинах она всегда улыбается и поддакивает мужу, а ещё неловко осекается под его тяжёлым взором, когда, как ему покажется, она скажет что-то не то. "Сила и агрессия". Хах. До сих пор иногда во время ссоры собираюсь в комок, сжимая плечи и опасаясь, что эта традиционная семейная агрессия выльется на меня и отпечатается синяком на неделю. А после — самая популярная практика мужчин: извинения, цветы и обещания, что такого больше не повторится. И дурные цветы эти хочется сразу отправить в урну, и обещаниям больше не верить, и извинения ни в какую не принимать, полностью заковав сердце в лёд, но каждый раз, каждый раз что-то заставляет шагнуть на встречу. Ноги бы тебе, Лив, переломать. Признаться, меня это пугает. И еще, кажется, он сильно влюблён в меня, раз уж дело дошло до свадьбы. Размышления льются реками по моим извилинам под глухие шорохи бумаги и размашистые движения ручкой — тёмно-синие чернила оставляют на листах мою лаконичную подпись. Каждый день я пытаюсь выковырять из недр сознания причину, как же так получилось. Пальцы барабанят по гладкому столу, отбивая ритм, который вводит в гипноз. Как свадьба? Задаю сама себе этот вопрос, который утопает где-то в сознании, так и не получив разумного ответа. А кто же ответит, кроме себя самой? Он ведь вроде и человек неплохой, если не брать в счет его склонность к манипуляциям и давлению, но бывает это, к счастью, нечасто. И щедрый, и умный, и успешный. Но может ли это перекрыть мой внутренний страх и напряжение, когда он близко? Этот упрямый и настойчивый взгляд всегда будто говорит мне: "Ты мне должна за всё, что я тебе дал". Ненавижу быть должной. По будто бесконечным и симметричным рядам столов скакали мягкие рассеянные тени ветвей деревьев с тёплой улицы, тихо постукивали открытые жалюзи от ветра, да так ритмично, слово под метроном. На пол скатилась розовая кем-то забытая ручка. Эвен оказался рядом, когда в мои девятнадцать лет я узнала об изменах тогда нынешнего моего парня. Ох, и трагедия же тогда была! Мне, конечно, думалось, что весь мир разрушился вместе с хлипким смыслом жизни, а сердце разорвали на драные клочья дикие собаки, казалось, необратимо. Подушка едва ли не сутками впитывала ручьи солёных слёз почти целый месяц каждой одинокой ночью. Он был моим старым случайным знакомым на тот момент — мы случайно познакомились в ВУЗе, когда я ещё училась, а потом встретились в баре, где я глушила свою внутреннюю боль, что была в то время бездонной пропастью, которую уж точно не заполнить парой стаканов алкоголя. Случился совершенно нелепый разговор, состоящий из заплетающегося языка, заплаканных глаз и попыток сдержать снова наплывающую скорбь о болезненной первой любви. Эвен был тогда красив. И добр. В его бокале мерно покачивался золотистый виски, подтаявшие кубики льда постукивали о стекло, пока я следила за ними глазами и слишком откровенно страдала Эвену о случившейся со мной истории, а он кивал и хмурился, пропитывая взглядом чёрных глаз и изредка играя желваками очерченных гладковыбритых скул. Накрыл мои дрожащие плечи своим выглаженным и идеальным пиджаком, заказал такси и доехал со мной до дома, проводив до самой двери, договорился о следующей встрече. Я мало знала о нём, но мне жутко льстила вдруг возникшая забота едва знакомого парня. Пригрел меня, как котенка потерявшегося, помог залечить раны, затянулось это на четыре года и до свадьбы дошло. Не уверена. Поначалу отношений я была убеждена в своей всеобъемлющей любви к нему. И видеть рада была его каждый день и как же счастлива была, когда он предложил съехаться. А как оказалось, это душа моя предательски обвела меня вокруг пальца. Обманом внушала мне любовь к другому, лишь для того, чтобы моя рана от прошлого предательства затянулась быстрее и больше не тревожила своим протяжным воем. Как же это коварно, душа моя! Слышишь меня? Ты меня конкретно подвела, черт тебя подери! Я боялась даже робкие мысли думать о том, что может быть не тот выбор я сделала, может все-таки не стоит торопиться, если мне кажется, что что-то будто не так. Боялась и упорно отгоняла их, потряхивая головой и отрицая их существование. А теперь каждую минуту совесть словно прогрызает во мне сквозные дырки, что я такая неблагодарная мысли о разрыве отношений допускаю, ведь он меня принял, помог вылезти из морального упадка и взять себя в руки. И эту же каждую чертову минуту все сильнее кажется, что отказывать в свадьбе уже поздно. Хотя порой размышляю, что вполне могла бы оправдать свой такой уже совсем неуместный отказ его недостатками поведения, которые меня пугают и тем, что в порыве эмоций, не подумав, не тот ответ дала ему. Ну не могу же я однажды заявиться домой и сказать: «Привет, дорогой! Я тут подумала, что мне еще надо подумать, отменяй свадьбу». Боги, зачем я вообще на это соглашалась? Вроде мы и по интересам похожи местами и по взглядам на дальнейшую жизнь, но почему-то я остро чувствую то, насколько мы разные. Это что-то глубже. Я наивно верю в настоящую душевную связь двух влюбленных людей и у нас, кажется, не она. А что конкретно не так — понять не могу, сколько не анализировала и не долбала мозг, словно упрямый дятел дерево. Будто крутишь последнюю деталь в паззле, а она никуда не встает. Ни одним боком, ни другим, как не подступайся и картины целостной красивой не получается. Я пыталась заставить себя разглядеть в нем мужчину, за которым мне захочется идти. Честно пыталась! Заставляла замечать в нем качества и поступки какие-то благородные, чтобы захотеть замуж за него выйти. И правда замечала. Но это не то. Возможно, другие девушки воскликнули бы встретив и узнав Эвена поближе, как и я в самые первые деньки нашего знакомства друг с другом, но теперь же вся красивая картинка поплыла грязными несуразными потёками, совсем потеряв прежний вид, скрывающий внутрянку. И уже я не знаю, что мне надо в нем этакого разглядеть, чтобы пойти с ним и за ним дальше. Поиск несуществующего? И каждый раз, снова и снова это осознавая, все мои надежды полюбить его разбиваются сотнями осколков. Какая же ты глупая! Как же можно заставить себя полюбить? Оставь уже эти жалкие попытки. Как можно свою душу заставить связаться с другой совсем неподходящей? Понимаю сейчас, что из-за гложущих чувств вины и совести, я могу свою жизнь не с тем свести и так сразу печально становится и тоскливо. Если бы меня привлекали алкоголь и шумные клубы, я бы, наверное, вытащила Мари, свою дорогую единственную подругу прямо сейчас, да как напилась бы и натанцевалась, что еле бы волочила ноги. Ну почему я такая трусиха? Почему не могу ему все прямо сказать, пока не поздно?

...

Прошла ещё ровно неделя с тех пор, как я размышляла о том, чтобы серьезно поговорить с Эвеном, но, клянусь, каждый раз, как только я собиралась начать свою эмоциональную тираду, мои руки начинали потеть, дрожать, а в горле появлялся ком, который делал из меня засыхающую рыбу, выброшенную на берег. Ощущения, прям как перед первой моей лекцией в институте, когда прямо на меня смотрели десятки глаз и ловили каждое слово, что я произносила. Всё это время я натянутой струной передвигалась по его дому, пытаясь подступиться, а он внимательно оглядывал меня своими чёрными глазами-бусинками и, выжидающе улыбаясь, спрашивал: "Лив, что-то случилось?", а меня трусило, как тростинку на ветру, и я неловко отнекивалась. Сейчас ответственно заявляю самой себе, что сегодня разговор точно состоится. Сегодня я не слиняю, не буду трусить перед ним. Надеюсь, он меня поймет. Страшно представить, что будет дальше. Ну, не убьёт же он меня в самом-то деле. Я надеюсь. До окончания рабочего дня осталось три с половиной часа. Предпоследняя лекция для студентов отведена, до следующей еще пятнадцать минут. Пока что со спокойной душой готовлюсь, стараясь держать мысли под строжайшим контролем, а колено, пользуясь случаем, потрясывается под столом. Работа — это, пожалуй, самая большая моя радость в жизни. И сейчас кафедре особенно благодарна хотя бы за то, что отвлекает меня от тяжелых дум по поводу предстоящей беседы с Эвеном, которые двадцатикилограммовым грузом тянут мои плечи вниз. Стараюсь сосредоточиться на работе и на том, что я все-таки не могу сломать себе жизнь, вот так вот беспечно выходя замуж за мужчину, которого даже не люблю. Становится легче. Если бы мысли можно было услышать, то мои бы гулким эхом отбивались от стен аудитории и всем рассказали о внутренних метаниях. Вновь и вновь перебирая учебный материал, который, кажется, знаю уже наизусть, каждый раз неосознанно вспоминаю о своем интересе к скандинавской мифологии, родившемся ещё в далеком детстве и сопровождающемся приятной памятью. Помню, как с горящими глазами в восемь лет открывала первую книгу мифов, подаренную приемной мамой на день рождения. Она любила дарить мне книги, а я всегда любила их читать, скользя глазами по красивым строчкам и игнорируя неинтересную школьную программу, к которой всегда относилась как-то скептично и холодно. В той книге были так живо и так красноречиво описаны сказки, что я с первого же слова терялась душой в других мирах. Мой детский впечатлительный мозг был просто поражён этим волшебством, что творили писатели на бумаге, а я, прикрыв глаза, мечтала, как буду парить в небе на белоснежном коне, с гривы которого сыпется сверкающая роса на изумрудные бесконечные луга. Теплые воспоминания вызвали улыбку на моем, в последнее время, поникшем и загруженном лице. Сердце подогрела грустная ностальгия беззаботного прошлого. С возрастом, разумеется, я познакомилась и с другими историями из мифологии — о жестокости богов, кровопролитных войнах, гневе и конце всего. Я разочаровалась. Разочаровалась от того, что те, кем я восхищалась были способны на зло, но позже поняла — так не только в сказках, это, похоже, норма существования всех и всего. Смирилась. Осталось полтора часа. Последняя лекция и домой. К Эвену. — Чееерт, — я не заметила, как раздосадованно произнесла это вслух и осеклась, оббежав беглым взглядом склонённые скучающие головы, надеясь, что никто не услышал. — Что-то случилось?— раздалось среди шуршания тетрадями от кого-то из студентов, оставшихся в аудитории. — Нет-нет, извините, — зарылась в свои бумажки, усиленно делая вид мнимой занятости. Чем ближе беседа, тем больше начинаю нервничать. "Ну-ка соберись, Лив!" — мысленно отдала я себе команду строгим голосом. Ряды студентов, десятки глаз сфокусированных на мне. Кто-то скучающе и тихонько отстукивает ручкой по столу, две шепчущихся подружки с краю. Я начинаю лекцию, заученную наизусть. Возможно, кто-то заметит, как я иногда не знаю, куда деть нервные пальцы. Я почти чувствую витающие вокруг щекотливые нотки тревожности, буквально оседающие на коже и заставляющие иногда нервно подёргиваться. У студентов от предстоящих экзаменов, а у меня... Пора домой. — Домой, — съязвила я шёпотом самой себе, скорчив до жути и смеха самое неприязненное лицо, которое только было в моем арсенале эмоций, будто самую кислую конфету в мире лизнула, собирая сумку. Педантичными стопками собирая бумаги и журналы на рабочем столе, из пачки выпала синяя папка, толщиной не больше трёх сантиметров. Я в недоумении подняла и вспомнила, что с неделю назад нашла редкий экземпляр, какую-то очень старую, чудом сохранившуюся, копию писаний из Старшей Эдды в маленьком, кажется, полностью пустующим от посетителей, магазинчике пожилого мужчины. Я была рада этой случайной находке, как настоящему золотому трофею, попавшему в руки победителя. Пальцы так и тянулись залезть и наконец полистать страницы, но я сама себе поставила условие: сначала судьбоносный разговор с Эвеном и только потом я могу наградить себя желанным чтением. Будет ли мне вообще дело до этих писаний после разговора я еще даже не знаю. Выбежала из института взволнованная и беспокойная от того, что сегодня наконец-то разрешу самый главный вопрос. Я не должна отступать. Неважно, плохо мы разойдемся или хорошо, главное оковы, отягощающие меня в последнее время, наконец спадут. И жить смогу я спокойно, любимым делом заниматься и не буду искать себе жениха — верю, что настоящая любовь сама должна прийти. Пусть даже через пять, пусть через десять лет. Всему приходит время. Я замерла на широких ступенях секунд на пять. Закрыв глаза, почувствовала мягкое и ласковое прикосновение молодого весеннего ветра. Ощутила, как теплые лучи греют мои щеки. Торопливо зашагав к кофейне Мари, я уже предполагала, какие вопросы осыпятся на мою голову и на ходу придумывала ответы, которые буду со стыдливым лицом перед ней произносить. Распахнув дверь, как всегда, тотчас же укутал уют и тепло, в нос ударил льющийся тягучими волнами аромат кофе и сладкой-сладкой выпечки. Почти сразу же появилась искренняя белозубая улыбка подруги, от которой уголки губ невольно начинают ползти вверх. — Лив! Почему так давно не заходила? — кудрявый ураган порхнул ко мне с объятиями. — Здравствуй, Мари! Я каждый день последние три недели в переживаниях домой плелась, прости! Ни о чем, кроме этого думать не могла, — виновато, пояснила я. — Так ты ему еще ничего не сказала?! Боги, Лив, не мучь ты уже ни себя, ни его! Зачем время тянешь или ты передумала? Может тебе помощь нужна? — с её пухлых губ очередью один за одним срывались вопросы, а мимика менялась так быстро, словно кто-то торопливо нажимал на кнопки. — Сегодня, уже сегодня я подниму этот вопрос, однозначно, — я старалась показать всю решимость, которую смогла скопить внутри, выставив указательный палец. — Мне нужно было морально подготовиться. И нет, я не передумала и да, мне нужна помощь — завари, пожалуйста, свой волшебный, успокаивающий мою душу чай, — приложив руку к сердцу, я вздохнула. — Конечно, — удовлетворившись моим ответом и расплывшись в улыбке вкупе с хитрым прищуром, Мари отправилась на кухню, мягко покачивая широкими бёдрами, словно она не шагала, а плыла по воздуху. Взяв горячий стаканчик, на котором подруга написала «Самой смелой девушке» и попрощавшись, я с шаткой уверенностью зашагала на свою улицу, втягивая носом запах чая. Придумывая речь на ходу, прокручивая кучу вариантов развития событий и попутно попивая чай, обжигающий губы и язык, я поняла, что лучше будет сказать, все, что на душе есть и будь, что будет. Шум автомобилей, пролетавших мимо, гул говора людей, идущих по делам, всё это сливалось в неразборчивый приглушённый фон, быстро мелькающий вокруг. Теряясь в себе, я едва ли не сталкивалась с людьми лбами и неловко извинялась, устремив рассеянный взгляд под ноги. Я не заметила, как приблизилась к заветной белой двери, путь к которой прокладывали серые бетонные плитки, уложенные ровным идеально ровной дорожкой. Закусанная губа припухла и горела, сигнализировала, что нервность нарастает, а сердце будто начало медленно сползать к пятам. Шумный вдох и выдох. "Ну что ж, пора что ли?" — задала я вопрос самой себе, не решаясь войти.