Бэдтрип

- Проснись, - кто-то в темноте настойчиво говорил с ней, - проснись же. Хоть голос и не казался встревоженным, однако Элиза сразу открыла глаза и едва не испугалась: она видела над собой бледное скуластое лицо с черными мазками глаз и маленьким красным ртом. Резко вдохнув, Элиза неразборчиво что-то прохрипела, и тут же к ней потянулись такие же бледные руки. Четкость зрения вдруг вернулась, и стало ясно, что черные мазки были сильно размазавшейся косметикой, а рот краснел вовсе не от крови, а от яркой помады. Элиза поняла, что девушка надела на неё очки, поэтому попыталась сесть и осмотреться. Её ладони коснулись мокрого пола. Почти везде темнели лужи: и на выщербленном холодном кафеле в черно-белую клетку, и на ступенях лестницы. Капли падали откуда-то сверху, разбиваясь о гладкие перила, которые, угловато сгибаясь, образовывали треугольный лестничный пролет. Судя по тому, что разглядеть, куда уходила лестница, было сложно, Элиза пришла в себя в маяке или башне. Вода в лужах шла кругами. Даже при тусклом желтоватом свете ламп было видно, что вода грязная и темная. Окончательно поднявшись, не без помощи незнакомки, Элиза вновь осмотрелась. Это определенно было что-то вроде башни — скудно освещаемой, но при этом производящей впечатление уже давно заброшенной. Капли падали беспрестанно, и это можно было бы объяснить ливнем снаружи, однако Элиза не слышала дождя, только иногда на улице взвывал ветер. Над собой она видела только черноту, поглощающую лестницу. Чуть не поскользнувшись несколько раз, Элиза с осторожностью ухватилась за мокрые перила и наконец поднялась к окну, которое синим пятном зияло ступеней на десять выше. Незнакомка лишь молча смотрела на Элизу, будто ничего странного не происходило. Увиденное не объясняло ничего: на фоне синего ночного неба лишь чернело далекое дерево, одиноко торчащее из горизонта. Элиза, ощутив неприятный, тяжелый холодок в животе, медленно отошла от окна и обернулась к незнакомке. - Где мы? Голос Элизы прозвучал прерывисто и с некоторым испугом, она сжала скользкие перила пальцами, будто боясь, что её кто-то столкнет. Однако незнакомку не смутило и это. - Это хороший вопрос, - ответила она, впрочем, довольно спокойно и даже равнодушно, - я ведь тоже не знаю. Повисло тягостное, звенящее каплями безмолвие. Незнакомка продолжала стоять, упершись руками в бока, и выжидающе смотрела. Холодок в животе Элизы стал тяжелее, страшок превратился в полноценный страх, и она, обхватив голову руками, осела на мокрые, чуть ли не ледяные ступени. Из-под её ботинка вылезла вяло перебирающая лапами сколопендра, однако Элиза даже не попыталась убить её. Она словно её не видела, глаза её остекленело застыли. Да, конечно, она не могла сказать, где находится, но это можно было объяснить несколькими днями пьянства. Да, она не помнила эту наглую и странную в своих реакциях незнакомку, однако и это можно было объяснить опьянением. Проблема была только в том, что Элиза не ощущала ничего, что обычно человек ощущает после пробуждения. В её памяти зияли пустоты, глубокие темные ямы, пахнущие сыростью. Не было воспоминаний, которые обычно стремительно прокручивались в голове, как катушка целлулоидной пленки. Будто события, запечатленные некогда на старый фотоаппарат, не проявились: только белели под красным светом немые, бессмысленные квадраты. Воспоминания словно вынули из головы, не вложив взамен ничего, словно ткань памяти разорвали в клочья и превратили в ненужную, бесполезную труху, чтобы их никогда нельзя было восстановить. - Кто я? - тихо спросила Элиза, еле дыша. В луже бледным овалом проглядывало лицо в прямоугольных очках, перечеркиваемое извивающейся сколопендрой, как уродливым шрамом. Незнакомка, видимо, поняла, что Элиза впадает в панику, которая пока гнездилась холодным клубком в животе, но была готова в любой момент выбросить тонкие склизкие щупальца наружу. Она подошла, застучав каблуками по полу, и перед застывшим взглядом Элизы возник лаковый мысок туфли, который резко наступил на белеющее в луже лицо и размазал сколопендру по бетону. Он так же быстро исчез, лицо подрожало, искажаясь, и снова застыло. Вместо извивающегося шрама темнело пятно с фрагментами лапок. Элиза не смотрела на незнакомку, она только отупело наблюдала, как моргают глаза на её лице, и вдыхала сырой тягучий воздух. Ощутив, что незнакомка обняла её, чтобы успокоить, Элиза чуть не вскочила от отвращения, но усилием воли сдержалась: её руки были настолько холодными, что Элиза ощущала холод даже через свитер. Незнакомка была одета слишком легко, однако нельзя было сказать, что она мерзла. - Всё не так уж и плохо, - говорила она Элизе, будто баюкая, - не бойся, я знаю, что делать. Её голос был сухим, шуршащим, словно сушеная полынь. - Не надо, - пробормотала Элиза, ощутив вдруг крайне неуместное сейчас чувство неловкости за то, что ей помогают. Элиза решила, что если незнакомка не отпустит её в ближайшую минуту, то она точно сбросит с себя её руки. - Сейчас мы уйдем отсюда и решим, что делать дальше, - шуршало возле уха Элизы, - нечего здесь сидеть. Руки холодным кольцом обхватывали её, однако теперь она не могла избавиться от неприятных объятий: тело будто сковали, превратили в угловатый каркас с острыми, ободранными коленками и подрагивающими пальцами. - Где твои вещи? - наконец отстранилась незнакомка. «Она сейчас съест меня, - промелькнуло в голове у Элизы, - выпьет и съест, пережует». Отбросив эту невозможную мысль, она проверила карманы юбки, и в одном из них обнаружилась опасная бритва с черной зернистой ручкой, походившая на огромного мотыля с узкими крыльями и сверкающая заточенным лезвием. Свет желтых ламп расплывчато отражался в нем, и дрожащий ореол одного фонаря в отражении плавно перетекал в другой, сливаясь с ним тонкой нитью. - Понятно, - с некоторой озадаченностью произнесла незнакомка и аккуратно сложила бритву, которую Элиза раскрыла как раз перед её лицом, - убери пока. Взяв Элизу под руку, так заботливо, будто та была больна, незнакомка повела её к облезлой двери. - Всё очень серьезно, - шуршала она так же сухо, но теперь с долей вкрадчивости, - даже серьезнее, чем ты думаешь. Голос окутывал Элизу плотным коконом. Она чувствовала себя слабой, но не могла с этим ничего поделать.