Многоуровневая близость

      Чифую любил сёдзе мангу. На ее страницах он наблюдал отношения. Преувеличенно романтичные, иногда — трагичные, но неизменно с хорошим концом. В жизни его встречала суровая реальность: реальность, в которой Майки оттолкнул друзей; реальность, в которой Такемичи из будущего пришлось вернуться на десять лет назад, чтобы спасти близкого друга; реальность, в которой соулмейт Чифую неоднократно наносил себе телесные повреждения.       Лезвие рассекает нежную плоть — рука Чифую замирает с зажатой меж пальцев страницей. Он не находит в себе сил ее перевернуть, прислушиваясь к ощущениям тела, а оно — в шоке. На запястье парня ни одного пореза, но он чувствует боль соулмейта.       Однажды она выцарапала на запястье «ненавижу алгебру». Он прочувствовал линии иероглифов каждой клеточкой своего тела. Кто, если не школьница, способна на такое безрассудство?       Но Чифую не осуждал — лишь переживал пуще прежнего. День ото дня раны становились все глубже и заживали все дольше. На подкорках сознания зачесалась предательская мысль: а что, если она вскоре покончит с собой? Что, если придет день, когда собственных рук ей будет недостаточно?       Живое воображение рисовало страшные картины: мощный порыв ветра толкает девушку, стоящую на крыше, в спину. Она сжимает и разжимает кулаки — хочет прыгнуть, но ее, как ни парадоксально, останавливает сильное дуновение ветра. Она издает истерический смешок, слезает с возвышения и сплевывает кровью на бетонный пол.       — Никто меня не заставит. Я сама решаю свою судьбу.       Тревога необъяснимая клубком свернулась вокруг сердца. Захлопнув томик манги, Чифую выбежал из пустого класса, двигаемый дурным предчувствием. Волнение росло с каждой секундой. Он забрался по лестнице на крышу, не чувствуя ног — только жжение на запястьях. Распахнул дверь, тяжело дыша, и вскрикнул, рвя глотку:       — Стой!       Будь то судьба или предзнаменование — Чифую не знал. Девушка из его краткого видения существовала, но только что была в шаге от самоубийства. Ветер развивал подол ее юбки, ерошил пряди коротких осветленных волос и подталкивал к греху. Она не обернулась на звук его голоса. Он подорвался с места, чтобы спасти, но она опередила его — спрыгнула с возвышения и обернулась через плечо, нахмурившись.       — Почему ты так тихо кричал? Надо было громче, чтобы привлечь внимание учеников и учителей.       — П-прости, — Чифую неловко поскреб в затылке и неуверенно улыбнулся. — Я думал, ты хочешь спрыгнуть. Я ошибся?       — Ну, очевидно, нет, — она разгладила складки на юбке и подняла с пола сумку. Затем подошла к нему вплотную и внимательно всмотрелась в лицо, словно разыскивая ответ на актуальный вопрос. — Как ты узнал, что я здесь? Я никому не говорила.       — Говорят, между соулмейтами есть ментальная связь, так что в словах нет необходимости.       Девушка поглазела на него с полсекунды и, внезапно схватившись за живот, громко расхохоталась. Чифую непонимающе вскинул бровь. Что забавного она нашла в сложившейся ситуации?       — Значит, вот каков ты, чистенький, — перестав смеяться, она очаровательно улыбнулась и заправила прядь волос за ухо. Он не мог поверить, что эта солнечная улыбка принадлежала человеку, что недавно готов был расстаться с жизнью. — Ни одного умышленного повреждения. Разве что часто влетаешь плечом в дверной косяк. Носишься по дому как угорелый, что ли?       — Прости, — Чифую сократил расстояние между ними и, не церемонясь, взял ее за руку — ту самую, которую она недавно расцарапала. Осмотрел на наличие ран и выдохнул удручённое: — выглядит плохо.       — Ну, как есть. Не то чтобы я занималась селфхармом искусства ради.       — А ради чего? — Чифую огладил израненную кожу, тотчас покрывшуюся мурашками, подушечками пальцев. Такое участие отразилось в его взгляде, что у девушки разболелось сердце. Она поджала губы, чтобы не расплакаться, и неопределенно покачала головой:       — Не уверена, что знаю ответ. Я просто ненавижу себя. Когда внутренняя самокритика достигает диапазона, я беру лезвие и отжигаю. Ты ведь чувствуешь последствия каждой моей вечеринки… Физическая боль заглушает умственную, и я испытываю подобие облегчения.       — Ты пробовала обращаться к специалисту?       Девушка выдернула руку и обозленно оскалилась.       — Проклятый лошок! Если ты мой соулмейт, это не значит, что ты имеешь право читать мне нотации.       — Послушай, — Чифую попятился, чтобы обозначить дистанцию между ними — он уважал ее границы, — я не учитель, поэтому воспитание сумасшедших суицидников не входит в мои обязанности, ладно? Согласись, мы связаны друг с другом судьбой, поэтому, может быть, в качестве компенсации за то, что я разделял твою боль все это время, ты меня выслушаешь?       Девушка поежилась и потупила взгляд. Она не могла отрицать долю истину в его словах, поэтому нерешительно кивнула.       — Сколько тебе было, когда это началось? Тринадцать, четырнадцать?       — Двенадцать.       «Еще лучше», — с горечью подумал Чифую. Он сел по-турецки прямо на пол, визуально сделавшись меньше. Он хотел, что бы его соулмейт знала — он ни к чему ее не принуждает. Если она хочет уйти, пусть сделает это.       — Что тебя побудило на это?       Этот вопрос более личный. Душу перед незнакомцами раскрывать не принято. Чифую допускал, что она рассердится и уйдет, но, к его удивлению, она скопировала его позу и, заглянув в его глаза, начала рассказ:       — В тот день папа сказал маме, что уходит к молодой любовнице. Я заперлась в комнате, потому что не хотела выслушивать их ругань. Знаешь, в такие моменты взрослые думают лишь о своих проблемах. На детей им плевать.       Чифую до боли хотелось обнять ее, но он боялся спугнуть. Маленькая и беззащитная, она как птичка. Одно резкое движение — и упорхнет.       — Я не виню ни маму, ни папу. Они все-таки люди, а люди совершают ошибки. Чем дольше ты не принимаешь это, тем сложнее тебе мириться с суровой реальностью. Но мой брат…       Напряжение сгустилось. Чифую почувствовал дискомфорт надвигающийся кульминации в истории.       — У всех разные механизмы преодоления проблем, правда? — она подняла на него такие наивные глаза, что он неосознанно кивнул, чтобы ее не расстраивать. — У моего брата всегда были проблемы с агрессией. Он стал кричать.       Взгляд девушки застекленел. То ли слезы, то ли отражение драматичных воспоминаний — Чифую так и не понял. — Говорил, что я виновата в том, что папа уходит к другой женщине. Что я капризный ребенок, плохо себя вела, вот папа и не выдержал моего нытья… Но, честно говоря, папа очень любил меня. Возможно, брат ревновал, поэтому ударил меня. А потом еще, еще и еще раз…       Крупная дрожь пронзила ее тело. Девушка подскочила и заметалась. Вцепилась в волосы и неожиданно притихла, сев на корты.       — Брат был для меня авторитетом. Я не могла ненавидеть его, даже если знала, что то, что он делает — это плохо. Я не жаловалась маме, научилась скрывать синяки и… в конце концов, я себя возненавидела. Стокгольмский синдром это — или что-то иное — не имею понятия, но в каждом срыве брата я винила только себя. Это я испортила ему настроение, я вела себя раздражающе… всегда я, но никогда он. Сейчас я понимаю, что просто оправдывала насилие, но мне так было проще. Я была ребенком. Поэтому я начала резать. Сначала руки, потом живот и ноги. Потому что я считала, что не заслуживаю прощения. И лучше мне умереть. В этом году брат съехал, и я думала, что перестану калечить себя, но… Брата — нет, а моя детская травма осталась. И я просто не представляю, куда мне себя девать.       Поразительный контраст. Совсем недавно она тряслась, как умалишенная — Чифую готов был к тому, что она вновь порвется спрыгнуть; но сейчас она охладела, словно абстрагировалась от ситуации. Шокированный, Чифую вспотел. Он испытал весь спектр эмоций за эти минуты — от сочувствия до лютой ненависти к ее брату, который так подло обошелся с младшей сестрой. Если бы у Чифую была маленькая сестренка, он бы оберегал ее как самое ценное сокровище на земле. Но бывает и такое, что наши враги — наши самые близкие люди. В очередной раз это доказывает, что узы крови — не равно душевные узы. Поэтому Чифую дорожил друзьями. Поэтому судьба привела его к раненной жизни девушке — он о ней позаботится.       — Иди ко мне, — он раскрыл объятия — и слезы задрожали на его нижних ресницах. Она сама должна сделать первый шаг. Решить, что для нее лучше, что — нет.       — Ах! — она бросилась в распростертые объятия. Уткнулась носом в его плечо, шмыгая носом. — Я никому об этом не рассказывала. Спасибо, что выслушал. Ты бы знал, как многое для меня это значит.       Чифую не удержался и поцеловал ее в спутанные волосы, пахнущие цветочным шампунем. Господи, как горячо он любил ее в эту минуту. Прозвенел звонок на урок, но никто из них не размыкал объятий. Когда соулмейт отстранилась, утерев влагу с щек, Чифую попридержал ее за руку:       — Могу ли я попросить тебя кое о чем?       — Все, что угодно, — пылко заверила девушка. В глазах ее горела преданность и признание.       — Сохрани себя для меня.       — Обещаю, — она убегает на урок, а Чифую целует дорогу, по которой она ступает, глазами. Теперь он уверен — все у нее будет хорошо. Потому что он будет рядом.