Город чёрных звёзд: Нарушитель спокойствия

Гарри пришлось пересилить себя, чтобы подняться с кровати. Близилось открытие бухгалтерской конторы — начало нового рабочего дня. Потребовалось лишь двое суток, чтобы рабочие обязанности стали для Мэпла сродни неприподъёмной глыбе из-за груза ошибок и сожалений. Состояние Гарри в первые несколько минут после пробуждения только и позволяло ему, что сесть на край кровати и уставиться в пол. Всё больше в бурундуке разгоралась буря противоречий — и из-за неё он был готов рыдать от бессилия. Ему хотелось вмиг оказаться повелителем времени, вернуться на девять месяцев назад и оставить всё как есть: ничего не предпринимать, никого не втягивать в свои задумки и позволить жизни продолжать идти своим чередом. Но душа от мыслей о благоприятном исходе болеть не переставала. Что бы Гарри ни выбрал, всё для него оборачивалось сплошными муками. Мэпл не давал себе навсегда опустить руки во всех делах, только и утешая себя тем, что, если бы он не занялся раскрытием тайны Джошуа Уиллоу и «Горделивой Мэри», лучше бы со временем в Блэкмаунте не стало. Негодяев из города гонят исключительно те, кто научены убивать. А что может простой бухгалтер, который в военной академии выучился на телеграфиста и прошёл лишь базовый курс военной подготовки? С таким раскладом можно только кидаться на врага и надеяться, что это не станет последним актом храбрости. Без подготовки, какая имелась у Эшли, Роберта и ныне покойного Майкла, он не мог тягаться с головорезами без применения незаурядной хитрости — или не заручившись помощью союзников. В голове Гарри, который до сих пор пребывал в разбитом состоянии, план созреть не мог, отчего ему видилось, что некоторое время придётся полагаться на мастерство других и на собственную удачу. Однако про удачу Мэпл был не в состоянии больше зарекнуться. Как он считал, на гибели Майкла удача покинула его навеки. И хотя белый костюмчик был готов сорваться в бездну апатии, в глубине души он не желал останавливаться на достигнутом в разоблачении негодяев, поэтому в один момент силой заставил себя подняться на ноги, одеться, через «не хочу» протолкнуть в свой живот завтрак, дабы не быть совсем уж вялым, и поспешить на работу. Не напрасно. Не напрасные усилия, жертвы и страдания. В такой ситуации Мэпл был способен довольствоваться утешением лишь через осознание этого. Только верилось бурундуку в ненапрасность его усилий и деяний его друзей с трудом. На привычном уединённом месте в бухгалтерской конторе состояние Гарри стало не намного лучше. Ручка едва-едва велась по бумаге, словно бурундук не спал несколько дней. Януш периодически заглядывал к Гарри и просил проверить правильность заполнения отчётов и ведомостей, на что тот с неохотой давал согласие. Рысь понимал, что белый костюмчик держался изо всех сил, а потому не думал даже заикнуться о недавних событиях — в частности, из-за того что боялся предположить, что может произойти: по его мнению, которое стажёр оставил при себе, Гарри либо дойдёт до яростного безумия, либо впадёт в истерику. Никакого адекватного развития событий в случае упоминания гибели Майкла Бекхауса в голову рыси не лезло. Бурундук пытался влиться в рабочее русло, и у него это получалось с относительным успехом. Но такая потеря, какая случилась у него, собьёт с ног кого угодно, и рысь это осознавал. Весь день стажёр старался по минимуму беспокоить Мэпла — и по итогу это вышло весьма успешно. Невзирая на тяжёлые руки и ватную голову, бурундуку хватило выдержки пробыть в конторе полный рабочий день и даже впритык успеть выполнить дневную норму финансовых расчётов. После этого он всех быстро отпустил по домам и закрыл рабочее место. Всем показалось, что главный бухгалтер направился домой. Однако этим вечером он держал путь к совсем другой цели. Сейчас Гарри больше всего на свете желал поговорить с родителями. Белому костюмчику ещё с похорон Майкла не давали покоя воспоминания о той выходке, благодаря которой он рассорился с родителями — в особенности с отцом. Гарри был так уверен в своей правоте, что не разговаривал с ним несколько лет — вплоть до сегодняшнего дня. Бухгалтер отрицал очевидное все эти годы: его ссора с отцом, которую Гарри сам и затеял, была абсолютной глупостью. Всё, чем белый костюмчик был движим тогда, это юношеской бравадой и попыткой доказать, что он не лыком шит. Маме наверняка было дико в те далёкие времена наблюдать со стороны за бурундуком, который корчил из себя невесть кого и повышал голос на оцта. Сетование Родерика, пожалуй, впервые после раскрытия гадких шалостей Гарри, когда тот вымогал деньги у прохожих под видом того, что он неуклюжий и чем-то болен, перешёл на нечто вроде злости. Юный затейник будто бы добивался того, чтобы отец отрёкся от него. К величайшему облегчению, этого не случилось. В сердце Гарри ещё теплилась надежда, что родня не станет глумиться над ним. Конечно, не станет. Мэпл знал это под коркой. Однако он сам хотел в этом убедиться, своими глазами и ушами. После того, что с ним приключилось, после личной катастрофы, которую с ним разделяли множество мобианцев, бурундук уже не боялся наступить себе на горло. Он не мог припомнить, когда просил прощения у кого бы то ни было — значит, это случалось впервые за двадцать восемь лет его жизни. Всё бывает впервые, и это лишь добавляло Гарри волнения. По мере приближения к богатому дому супругов Мэплов у белого костюмчика всё больше крутило живот, а сердцебиение отдавалось глухим ритмичным гулом в ушах. Но Гарри продолжал идти. Он посчитал, что слишком долго играл в плохого парня, особенно со своими родителями. Слишком неподходящие партнёры для такой игры. Да и что это за игра, основная цель которой состоит в порче отношений? Прекращение упрямства виделось бурундуку избавлением — хотя бы частично — от той боли, что словно углубляла шрам на его душе и делала бурундука опустошённым. Гарри доковылял до двери в воротах и после некоторых колебаний нажал на звонок. За такое количество времени вид отчего дома перестал казаться для Гарри чем-то обычным, тем более что белый костюмчик уже несколько лет жил один. У тайного борца за справедливость возникало ощущение того, что он посмел попасть на незапланированный приём к незнакомому чиновнику, причём когда тот был не в лучшем настроении. Гарри отвык от привычной родительской атмосферы, и мобианцу, из которого ключом била самостоятельность, виделась необходимость восстановить когда-то сожжённые мосты взаимоотношений с теми, кто способны любить, несмотря ни на что. Ссора с родителями на почве финансовой независимости; только после потери дорогого товарища Мэпл понимал, насколько это было глупо с его стороны. Бухгалтеру предстояло забыть о своей гордости перед просьбой простить его. Раньше это сильно ударило бы по его эго, однако теперь ему не было до этого никакого дела. Прижавшись плечом к гранитному столбу, в который упирались петлицы одной из створок ворот, бухгалтер глядел в тротуарную плитку у себя под ногами, пока звук отпирающейся двери особняка словно не пробудил его ото сна. Родерик — отец Гарри и Геральда — увидел сына ещё через камеру наблюдения над звонком. Это был гость, которого отец весьма мало ожидал сегодня увидеть. Родерик ступил за порог и подошёл прямиком к Гарри, открыв калитку, которая была заперта на магнитный замок. — Гарри? — глава семьи Мэплов редко менял свой сдержанный тон на какой-либо другой, хотя сейчас в голосе министра чувствовалась нотка удивления. — Привет, пап, — сказал скромно бухгалтер. — Есть минутка? Старший сын Родерика не пришёл бы в родительский дом просто так. Сам отец прекрасно знал, отчего Гарри пребывал в таком подавленном состоянии, ведь не потребовалось и дня, как об убийстве Майкла узнал каждый гражданин Блэкмаунта. — Конечно. Одобрительное слово задело душу Гарри ещё сильнее. Что-то бухгалтеру подсказывало, что отец давно простил его. Из-за этого чувство вины накатило с удвоенной силой. Белый костюмчик не мог даже смотреть в сторону своего отца-чиновника и лишь рефлекторно отводил взгляд, словно снова оказался пойманным за неприемлемым поведением, как в детские годы. За исключением единственного случая, в доме Родерика и Маргарет всегда царили кротость и послушание. За стенами богатого дома Гарри и Геральд могли быть кем угодно, но стоило им появиться на пороге, и старший сын прятал свою натуру проказника, а вместе с ним умолкал и младший. Родерик повернул ручку двери и уже хотел жестом пригласить Гарри в дом, но тот остановил отца: — Нет. Давай… — бухгалтер бросил взгляд на ступени перед входом в богатое жилище. — Здесь посидим. Маме потом расскажем. Отец представлял, как тяжело приходилось Гарри в последние два дня. В семье возникают конфликты, иногда длящиеся много лет, но родительское сердце не обмануть. Чиновник не сомневался, что его старший сын в первую очередь пришёл за извинениями, а потому не видел причин не проявить великодушие. Глава семейства аккуратно отпустил ручку входной двери и вместе с Гарри аккуратно присел на верхнюю ступеньку, даже не беспокоясь за чистоту своего строгого коричневого костюма. Корпус Родерика лишь слегка подавался вперёд, в остальном же отец сидел ровно и глядел на Гарри в ожидании слов с его стороны. Бухгалтер сильно согнулся и сжал руки в замок. Белый костюмчик очень хотел вымолвить хоть слово, но, к его собственному удивлению, не мог этого сделать. Стыдиться было нечего, однако Гарри не покидало ощущение, что его сковал именно стыд. Родерик перехватил инициативу у колеблющегося сына, дабы заодно показать, что он, как отец двух замечательных, по его с супругой мнению, детей, тоже не может быть правым во всём: — Прости, что не смог явиться на похороны. Бухгалтер неожиданно приподнялся и посмотрел на родителя. В младшего бурундука словно вдохнули новую жизнь: он больше не горбился так сильно и даже смог заглянуть отцу в глаза. Но после нескольких секунд, чей счёт для Гарри был потерян ввиду их субъективной бесконечноести, он снова уставился на свои ладони. — Ничего, — усталым голосом проговорил белый костюмчик. — Ты был занят, я понимаю. Но я хотел спросить, — глаза сына, растерявшего силы от горя, вновь встретились с сочувствующим, но ничуть не менее уверенным взором отца. — Ты придёшь на могилу Майкла? Хотя бы когда-нибудь. — Конечно, — от этого слова бухгалтеру стало невообразимо легче на душе, невзирая на то что подобная рана от потери лучшего друга не могла затянуться в одночасье. — Смерть Майкла — это трагедия не только для нас с тобой, но и для всего Блэкмаунта. Долг постоянно зовёт, — намекнул Родерик на работу в правительственном аппарате города-государства, — но когда выдастся время, мы вместе обязательно навестим твоего друга. По рукам? Бухгалтер и не думал отвлекать своего занятого отца, поэтому кивком головы дал согласие. Но Гарри знал, что каждый уважающий себя отец не оставит своё чадо пребывать в печали, каким бы взрослым и самостоятельным оно ни было. Именно таким отцом был Родерик — такой же была и его жена. Хоть бухгалтер и не входил в дом родителей, но чувствовал даже через закрытую дверь, что там буквально всё было пропитано консерватизмом. Те, кого ничего не сведущая в жизни молодёжь предпочитала уничижительно называть консервами, делали всё возможное, чтобы улучшить жизнь сограждан. Многие молодые мобианцы бывают чрезвычайно неблагодарны старшим поколениям — просто потому, что не прознали всех тонкостей жизни. Собственные ошибки — это, бесспорно, лучший учитель, однако всем время от времени не помешает плечо, на которое можно опереться, чтобы удержаться на ногах и не упасть под ударами судьбы. И кто, как не родители, могут его подставить в нужный момент — стоит лишь обратиться к ним за помощью. Родерик, сидя по правую руку от Гарри, обнял сына за левое плечо. Тот в ответ склонил голову в сторону отца. Ветер разносил по территории супругов Мэплов тяжкое дыхание белого костюмчика. — Когда я ушёл из дома, я иногда думал над тем, правильно ли я поступил, — глава семьи снова повернул голову к сыну, когда услышал его слова. — И что-то мне внутри подсказывало, что нет. Я обидел вас с мамой, и это не давало мне покоя. Всё это время, — признался Гарри и на некоторое время закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями и удержать себя в руках. — Я не отрицаю, что был плохишом ещё со школы. Может, даже гадёнышем. Я подавал Геральду плохой пример. Всю жизнь я был мозолью в чьих-то глазах, я это знаю. Но я не заслужил того, чтобы друга потерять. Майки… — слёзы сами потекли из глаз Гарри, а голос бурундука начал дрожать. — А мистер Бекхаус? Ему теперь как быть? Бухгалтеру сейчас как никогда была нужна уверенность в будущем и в том, что даже если произойдёт очередная катастрофа, подобная внезапному акту терроризма, он не останется один. И хотя Родерик никогда не терял своих близких таким образом, как Гарри, он словно на себе чувствовал боль своего сына. Ведь если высокопоставленному бурундуку не изменяла память — а для этого не было причин, — Гарри пустил слезу впервые с младенчества. — Он сможет выстоять. Фрэнсис Бекхаус — сильный духом мобианец. Как и ты, мой мальчик, — в голосе Родерика сочетались спокойствие и мужество. Родерик заразил Гарри качествами, которые в белом костюмчике поугасли. Вернуть стойкость духа на прежний уровень — это всё, что сын хотел от жизни, которая резко и, казалось, безвозвратно пошла под откос. Гарри безмолвно поблагодарил своего отца. Они замолкли и продолжали сидеть в тихой обстановке, которая разбавлялась порывами ветра и шумом автомобилей, проезжающих за высоким забором из стальных прутьев. Родерик посчитал, что его старшему сыну нужен лишь покой в родительском доме, поэтому не стал прерывать тишину. Однако это сделал сам Гарри. — Знаешь, что я больше всего помню из детства? — бухгалтер поднял взор на отца, на что тот обратил внимание. — Что твои руки пахли типографной бумагой. Я никогда не смогу забыть этот запах, — Гарри закрыл глаза. — Ты постоянно возился с документами. Делал всё, чтобы превознести нашу фамилию. А мы с Геральдом… Мы только и делали, что мешали тебе и маме. Мы были под стать дедушке. Но я не жалею. Это было… Это было, по крайней мере, весело, — вздохнув, договорил старший сын. Сказанные Гарри слова согревали сердце отца, хотя бухгалтер этого не ощущал. Сын всё готовился, чуть ли не жмурившись, принять справедливые, но такие противные слуху упрёки. Однако Родерик произнёс свою маленькую речь умиротворённым голосом, без всякого недовольства: — Мы с мамой дали тебе и Геральду всё, что могли. Мы вырастили вас хорошими мобианцами — это невозможно не заметить. Даже если иногда я и мама были в чём-то не согласны с вами, мы не переставали вас любить. До ушей Гарри донеслись искренние и такие неожиданные слова отцовской поддержки и заботы. Это словно было тем, чего ему так не хватало в последние годы. Не то чтобы бухгалтер устал жить и работать один, но только с потерей Майкла он начал ощущать, что для полноты его души чего-то недостаточно. То, как Родерик принял своего младшего сына, не могло не создать свой отпечаток. Гарри понял, что уже давно был прощён; оставалось только повзолить себе быть прощённым. Весь секрет был в том, что белый костюмчик думал, что недостоин этого. Бухгалтер отпрянул от отца, сгорбился и подставил руку под лоб. — Я думал, что отказ клиента от моих услуг — это и есть чёрная полоса в моей жизни. Что ж… Теперь я по-настоящему узнал, что такое чёрная полоса. Дела бизнеса даже рядом не стоят по сравнению со смертью. — Не вини себя в том, на что не мог повлиять, — ответил ему Родерик. — Майкл был самоотверженным мобианцем. Он стал помогать тебе, зная, чего это может стоить. И думается мне, на суде он заранее знал, что вы выиграете в борьбе против промышленного гиганта. Он знал, против кого вы выступаете, но это его не остановило. Он сделал всё ради вашей общей победы. Бекхаус, воистину, внёс неоценимый вклад; ведь после выигрыша того суда Блэкмаунт уже не будет прежним. Влияние на ход событий в лучшую сторону — это дорогого стоит. Ценность золота не идёт ни в какое сравнение с ценностью таких мобианцев. Понимаешь меня? Чувство вины и тревоги от непонимания, что делать дальше, резко отступило, будто никогда и не захватывало сердце Гарри. Низкорослый бурундук посмотрел исподлобья на отца с долей надежды в глазах. Он смотрел на главную в его жизни моральную опору, которую он в прошлом посмел обидеть. Чувство стыда вернулось вновь, однако уже совсем ненадолго. За те мгновения, пока Гарри опускал взгляд обратно на ступеньки под собой, он успел снова отогнать эту неприятную эмоцию от себя, и ему стало чуточку легче. Кивая головой, бухгалтер наконец сказал: — Да… Понимаю. Отец лишь улыбнулся в качестве поддержки и вновь положил руку сыну на плечо. Гарри не стал противиться объятиям и прильнул обратно к отцовскому плечу. — Теперь, глядя на то, что ты вернулся в родительский дом, я вижу, что ты стал настоящим мужчиной. — В смысле?.. — с искренним непониманием рефлекторно спросил Гарри, уставившись в глаза Родерику. — Настоящий мужчина — это тот мобианец, который способен признавать свои ошибки. А честное признание ошибки — это уже половина её исправления. Гарри сам не до конца верил, что не отстаивает с пеной у рта свою правоту. Ему приходилось руководить мобианцами, которые по всем параметрам являлись его подчинёнными. А тут совсем другое дело: бухгалтер сам оказался в позиции ниже своего отца. Или всё же на равных? Гарри до сих пор отчасти не воспринимал прощение как должное и полагал, что отец делает ему одолжение, что пустил его к себе на порог и выслушивает слова раскаяния. Родерик ничего такого не имел в виду, но его старший сын был как обычно зациклен на себе, хотя от этого никаким эгоизмом уже не веяло. — Ты всегда что-то запрещал нам с Геральдом. Но ты делал это для того, чтобы вырастить из нас приличных мобианцев, я это понимаю, — бухгалтер сожалеюще вздохнул. — Жаль, что до меня это очень долго доходило. — Никто не застрахован от юношеского максимализма, — Родерик отнёсся со снисхождением к словам сына. — Многие дети им страдают. И в этом нет ничего зазорного. Все хотят быть правы. Но Гарри оставался почти совсем безутешнен, когда речь заходила об ошибках его прошлого. Он немного помолчал, после чего добавил: — Некоторые больше других. Бухгалтер считал, что его хватает лишь на порицания. Тут Родерик осадил Гарри в его попытках продолжать заниматься самобичеванием: — В гибели Майкла нет твоей вины, — голос отца сменился на более строгий, на что сын не мог не обратить внимание. — Ты ничего не мог с этим поделать. Остаётся лишь воздать по заслугам тем, кто такое сотворил. И ты это сделаешь, Гарри. Я более чем уверен в этом. Отец отчасти приказывал низкорослому бурундуку перестать винить самого себя, и это возымело эффект. Ведь сколько бы ни расходились их характеры, Родерика старший сын слушал, и делал это не из-за страха, а из-за уважения. Поспособствовало этому то, что ещё в детском возрасте глава семьи наглядно показал Гарри — а затем и Геральду — различие в образе жизни богатых и бедных, отдав сыновей в беднейшую школу всея Блэкмаунта, где братья и познакомились со своими друзьями, с которыми поддерживают дружбу до сих пор. Родерик происходил из бедной семьи и вообще являлся сыном террориста, который проводил геноцид граждан Акорновского Королевства, которые обосновались в городе-государстве, не отказавшись от своего прежнего гражданства. Однако отец Гарри и Геральда смог неустанным трудом возвысить их фамилию, пока Дуан Мэпл, приговорённый к пятнадцати годам заключения в колонии строгого режима «Коулфилдс», отбывал свой срок, где его рабский труд использовался в буроугольных шахтах. Родерик делом доказал правящей верхушке Блэкмаунта, что не желает поддерживать никакие связи со своим отцом-террироистом, вследствие чего был принят на государственную должность с распростёртыми объятиями как талантливый работник, годный для министерства юстиции. Будучи полным антиподом Дуана, он сделал всё, чтобы Гарри и Геральд не брали со старого бурундука пример. Ребята, конечно, виделись с дедушкой, но в большинстве случаев это происходило под чутким наблюдением Родерика. И хотя Дуан жил отдельно ото всех и не насаждал внукам никаких экстремистских идей, а при встрече с юнцами только и делал, что рассказывал им похабные анекдоты, чиновник не спускал с него глаз. — Слушай, пап… — внезапно сказал Гарри. — Я хочу попросить тебя кое о чём. — Да? — приготовился слушать Родерик. Бухгалтер на секунду поднял глаза, дабы удостовериться, что отец смотрит прямо на него, и сказал: — Что бы ни случилось… Не держи зла на Геральда. За то, что он бросил музыкальную академию и ушёл из Блэкмаунта. Достаточно долгое время Родерик ничего не отвечал. Пока белый костюмчик смотрел в одну точку между прутьями забора, он начинал подозревать что-то неладное. Бухгалтер насторожился. Но все его ожидания худшего оказались напрасны. Ладонь Родерика лишь хлопнула сына пару раз по плечу, за которое держалась. — Такого никогда не было и не будет, Гарри, — сын поднял голову кверху; отец ответил тем, что опустил свой взор на него. — Мы с мамой любим вас обоих. Больше всего на свете. Гарри не знал, как благодарить отца. Он уже сам обнял Родерика, но сделал это резко и очень крепко. Душа бухгалтера металась. Радость и не до конца отступившее горе от потери Майкла единовременно бушевали в бухгалтере. — Я люблю тебя, пап. И маму. Прости меня за всё, что я натворил. Я ведь не со зла. Я просто был… Упрямым ослом. Гарри сам признавал свои ошибки. Родерику это, безусловно, было непривычно видеть, но от этого он не думал о своём раскаивающимся сыне менее достойно. Он знал, что этот день когда-нибудь наступит — уж слишком сильно Гарри уважал семью. Просто Родерик не думал, что возвращение сына случится при таких кошмарных обстоятельствах. Родитель через некоторое время молчания обратился к сыну: — Знаешь, Гарри, я вот что тебе скажу, — Гарри как смог отвлёкся от отцовского плеча. — Я не верю в богов, но верю в судьбу. И раз ты начал распутывать клубок организованной преступности, которая держит парламент Блэкмаунта в кулаке, значит у тебя нет причин не довести это дело до конца, сын. Губы старшего из братьев Мэплов задрожали. От неверия, что примирение с отцом кончилось на светлой ноте, Гарри уткнулся Родерику в плечо и тихо заплакал. Тот лишь мягко прижал голову сына к себе и позволил бухгалтеру избавиться от внутренней боли, от всех метаний, от всех сомнений, что копились в упрямом сорванце годами. До Гарри дошло не сразу, что некоторые вещи полностью раскрываются только с возрастом. Он мог бы понять это раньше окончания школы, но его упрямство порой тормозило углубление в истинную суть вещей. Бухгалтер ещё некоторое время сопел и всхлипывал — он давал волю своим чувствам как никогда раньше, ведь никому ещё не доводилось видеть задорного холерика в таком состоянии. Рядом с родительским плечом, которое никогда не откажет в поддержке, Гарри смог раз в жизни побыть по-настоящему слабым, чтобы выбросить из своего разума давящую ношу и накопить силы для новых шагов вперёд. Он чувствовал, что, в противном случае, непрекращающаяся тоска по убитому другу детства его бы бесповоротно сломала. Когда все глаза были выплаканы, Гарри убрал мокрое из-за слёз лицо от плеча Родерика. — Спасибо, пап. И… Прости ещё за то, что не принимал твои слова в счёт. Я всегда тебя уважал. И буду уважать. Ты этого достоин как никто другой, — сказал бухгалтер с не до конца высохшими слезинками на щеках. Глава семейства Мэплов искренне улыбнулся. — Всё хорошо, Гарри, — сказал он, вновь похлопывая сына по плечу, только теперь более твёрдо и уверенно; затем он взглянул на небо. — Уже темнеет. Пойдём в дом. Эмоции бухгалтера били через край, но они были не те, что возникали обычно. Однако его душа до сих пор будто пребывала в лёгком ступоре, поэтому он смог лишь так же скромно улыбнуться в ответ и подняться на ноги. Тот факт, что отец был готов всеми силами облегчить горечь утраты, сказал Гарри всё. Сын Родерика и Маргарет ошибался — и он ещё никогда так не радовался своей ошибке. Позже он объяснился перед матерью, которой нанёс в своё время меньше вреда резкими изречениями. И она тоже, как истинный родитель, не стала отворачиваться перед раскаявшимся чадом. Гарри не мог сдержать поток тёплых эмоций, что извергался из самых потаённых уголков его сердца. В родительском доме бухгалтер смог позволить себе раскрыться с лучшей стороны и не переставать говорить родителем слова благодарности за то, что не держали на него зла, и за то, как сильно они любят его и Геральда. В эти моменты крепкие объятия с ближайшими родственниками ощущались по-другому, нежели в юности: Гарри словно вкушал сладкий, с примесью горечи в идеальных пропорциях душевный нектар. Он, будучи уставшим от груза сожалений, нашёл в воссоединении с родителями спокойствие и веру в то, что ещё не всё потеряно. В очередной раз проливая слёзы от нежных материнских объятий, Гарри вспомнил важный жизненный урок, который она когда-то добродушно дала ему. Нужно всегда говорить любимым то хорошее, что ты думаешь о них; ведь другого подходящего момента может и не настать вовсе. Бухгалтер долгое время до убийства Майкла полагал, что родители невзлюбили своих сыновей ещё с юности. И только сейчас Гарри осознал, как жестоко ошибался. Более того, он сам был во всём виноват. Поход к родителям и слова извинения были для него сродни искуплению за все грехи прошлого. Это должно было дать ему покой, но в этом отношении внутренний голос Гарри говорил немного иначе. Бухгалтер подозревал, что совершит ещё немало противоречивых поступков, но сделает он это только во благо. Он провернёт это лишь для того, чтобы остановить ту мерзость, которая погубила Майкла. Он больше не будет делать больно тем, кого уважает и любит. Никогда и ни за что. Он научится смирению. Он уже научился… Когда Маргарет позволила Гарри выплакаться ещё раз, она предложила ему ужин и ночлег. У сына по понятным причинам абсолютно не было аппетита, но переждать ночь в комнате, в которую его нога не ступала уже пять лет, он согласился. Белый костюмчик был всем нутром за, и стыд его больше не тревожил. Самые родные мобианцы дали ему понять, что даже после столь катастрофической потери он не остался один в этом мире словно скиталец в пустыне — и никогда не был одинок, как он сам себе придумал. Впервые за полдесятка лет Гарри заночевал в доме своих родителей. В этот вечер бухгалтер гордился лишь тем, что стёр свою гордыню в порошок. И он был искренне рад услышать, что отец и мать, которые любили его и Геральда всегда и безвозмездно, невзирая на конфликты старшего сына с ними, всё ещё ценили их обоих. Супруги Мэплы никогда не открещивались от своих сыновей. Гарри понял это лишь при разговоре с отцом по душам. Только просьба о прощении смогла развеять многолетний туман непонимания деталей семейного конфликта, который фактически на месте забылся сам собой уже немало лет назад.