Звезда Волхвов

Однажды Вадик не выдерживает. Каждый из них неизменно травит байки вечерами — у костра, когда они могут позволить себе костёр без риска быть обнаруженными, или в звездной тишине, когда приходится шкериться — об особо сложных операциях, курьёзных случаях, о количестве крови на руках — не в литрах, так в телах. Волков неизменно молчит. Разговоры такого толка — отдушина, негласная традиция, своеобразная рефлексия: кто-то хвастается, кто-то пытается успокоить живучую совесть, вдруг поднявшую свисающую на жилах голову, будто они в гребаной исповедальне. Для Вадика все это, скорее, показатель профессионализма. Он в числе первых. Вот только Волков… Волков молчит. Волков молчит — и Вадима раздирает азартное любопытство. Он подваливает уже после, когда парни расползаются по палаткам, без приглашения присаживается на землю рядом. Перекатывает самокрутку в зубах и долго смотрит с прищуром (Олег взгляд выдерживает с ледяным спокойствием — этому Вад каждый раз почти восхищался). - Ну и скольких ты уже завалил? Вадим, конечно, внутренне готов быть посланными — так обычно у них строится коммуникация («Волчик, веришь в любовь с первого взгляда? Пройти ещё раз?», «улыбнись хоть раз, Царевна Несмеяна, или тебя лучше Шамаханской величать?», «любишь яблоки? Я, конечно, не Парис, но тебе бы отдал»), но ещё Вадим знает: волков бояться — в лес не ходить, а приручить можно любого. При должных усилиях. Олег не моргает, когда отвечает: - Ни одного. Вад изгибает шрамированную бровь: - Да не скромничай. Я же лично видел, как ты пару дней назад как минимум троих положил. Олег давится сигаретой. На лице Олега медленно проступает Понимание. А ещё — предчувствие грядущего пиздеца — Олега чуйка редко подводит. - А, - меланхолично изрекает Олег в последней жалкой попытке сохранить лицо, - Ты об этом. Поздно. Вадик смотрит на него с восхищением маньяка, которому вдруг выдали карт-бланш. Смотрит голодным зверем, разве что не облизывается. Шумно тянет воздух носом, ни дать ни взять — Дракон, а потом вдруг хлопает по плечу с гоготом, способным перебудить весь лагерь: - Ну, это пока. Вадик думает, что сорвал куш. Олег думает: да никогда. Олега, вообще-то — наверное? — ждут. «Никогда» наступает в их рвано-шатком мире подозрительно скоро. Вадик, в принципе, так и планировал — не планировал ради этого подставляться под пули, но спасибо косым глазам местных: просвистели мимо. Олег заглядывает в его палатку — у него временно-отдельная, привилегии почти-раненого командира — после негласного отбоя. Вадик замечает его Полное Решимости Лицо прямо с порога, так сверкают в полутьме глаза — и сдерживает рвущийся наружу смешок. Видимо, Волков был из тех, до которых доходит только тогда, когда безносая дышит в затылок — а то и лижет в ухо. Эрос и Танатос вообще частенько плясали рука об руку в жизни Вадика — так что он не удивлён. Видимо, взыграл адреналин — когда ты сорок дней шароебишься по пустыне, как гребаный Моисей, а из доступных вариантов вокруг только кактусы и потные сослуживцы — лучше выбирать последнее. Вад знает. Он хлопает по своей койке приглашающе, и, готов поклясться любым пантеоном — у ледяного Волкова вспыхивают уши. Олег присаживается на самый край, смотрит с полсекунды, а затем, крепко ухватив за футболку — будто Вад надумал бы сбежать — накрывает его губы в горячем мокром поцелуе, в который Вадик все-таки усмехается. От Волкова терпко пахнет крепким табаком и дымом недавно затухшего костра, сухим ветром пустыни и какой-то горькой травой — Вадим ведёт носом вдоль щеки, вдыхает глубоко. - Тише, тише, чемпион. Успеем. В ответ Олег только мычит что-то протестующее. Когда через двенадцать с половиной минут Олег, растягиваемый уже двумя пальцами, задушено хрипит и глухо выстанывает его имя в его же подушку, Вад думает, что дрессировщик волков из него вышел замечательный. Рот зажать Олегу все-таки приходится, когда он добавляет третий палец; губы под ладонью сухие и очень горячие. Олег сипит, дышит часто-часто, и Вадик шепчет на ухо почти ласковое: «не жмись», двигает пальцами размеренно, мажет короткими поцелуями по скуле, линии челюсти, прихватывает зубами мочку. Он шепчет уверенное «расслабься», и когда Олег с тихим стоном вдруг сам толкается навстречу его пальцам, Вад думает, что готов спустить прямо сейчас. Пусть так — приходится взять Олега за запястье и уложить его мозолистую ладонь на собственный член; ритм выходит дрожащим и размашистым, но — хо ро шо, просто прекрасно, до сбившегося дыхания и поджимающихся пальцев ног, до ползущей по виску капле пота. Душный воздух палатки густеет с каждым движением: пальцы в тугом кольце мышц срываются на грубые толчки, рука на члене окончательно теряет хоть какое-то подобие ритма, движется широко, сжимает у основания; Вадим, считающий их смешавшиеся вздохи, запоздало вспоминает — и обхватывает Олега свободной рукой, задевает влажную головку — хватает пары резких движений, чтобы Олег кончил с тихим низким стоном. Вадим изливается в его кулак следом с шумным выдохом. У Олега влажные растрёпанные волосы и наливающийся алым засос на плече — его Вадим может разглядеть даже в слабом свете сверкнувшей зажигалки. У Олега едва заметно потряхивает руки — это Вадим замечает, когда затягивается из его пальцев. У Олега слегка сумасшедшая улыбка — отражение его собственной. - Ты знаешь, Волчик, - выдыхает дым в звёздное небо Вадим, проходится кончиками пальцев по чужим татуированным лопаткам, — Экзюпери говорил, что терпение — последний ключ, отпирающий двери. Я свою открыл. Олег улыбается, затягиваясь. Вадикова белозубая улыбка сверкает даже в темноте. С бархатно-чёрного неба — будто в ответ ему — подмигивает Звезда Волхвов. Олег вспоминает: «вот оно блеснуло, твое сокровище, беглец!»