Эхо войны

Петя лежал на кровати и вспоминал ту непонятную ночь в баре. Импульсивное поведение и вот такие вот разовые связи для него не были чем-то из ряда вон выходящим, дело было не в этом. Стоило, конечно, отдать этому странному Олегу должное — трахался он хорошо, хоть и, к сожалению, недолго. Интересно, когда с такой хмурой рожей опыта успел набраться. Ноги у Пети тогда затряслись конечно, жалко, что не закончили. Он до сих пор ощущал его жестковатые смольно-чёрные волосы между пальцев, сильные руки, держащие за бёдра, до сих пор помнит, как трогал перекатывающиеся под кожей мышцы рук, и как сипло рычал на ухо этот Олег при каждом толчке. Пете казалось, что, если бы они всё-таки довели дело до конца, его бы там так и оставили в той засранной кабинке. Ужасно, но Хазин бы очень хотел снова на него натолкнуться в клубе. Рука потянулась к кромке домашних штанов. Хазин закрыл глаза, воспроизводя в памяти чужие почерневшие от похоти глаза и шесть кубиков пресса, которые он не успел толком рассмотреть, прежде чем его уткнули лицом в стенку. Рука заскользила вверх-вниз. Брови надломились от нахлынувших ощущений. Петя тихо заскулил, вспоминая как его втрахивали в стенку кабинки, а руки разъезжались, теряя опору. Его вело от того, насколько Олег здоровый и сильный и насколько ему было плевать на Петю. Буквально то, что нужно. Воспоминания сменяющимися кадрами мелькали перед глазами. Хазин даже не успел воспроизвести все картинки до конца, как уже запачкал руки и одеяло. После оргазма думалось ещё тяжелее, но несколько вопросов роились как черви в голове, разъедая всё остальное. Откуда такие раны? Кем же он всё-таки работает? Почему он показался находящимся в таком же отчаянии, что и сам Петя? Он никогда о своих партнёрах раньше не задумывался, но адвокатское чутьё подсказывало, что тут есть, в чём покопаться. Прокручивая разные версии в голове, петина тревожность отступила, и он вырубился. А утром Петру Юрьевичу снова в суд, людей защищать. Он ушёл из ГУНКа и наркоторговли 4 года назад после того, как парень, которому он подбросил наркоту, вышел из тюрьмы и избил его до полусмерти. Этот удар по голове оказался больше даже метафоричным — последней каплей. Тогда, в больнице, ледяной водой на него накатило осознание масштаба того пиздеца, который он сотворил. Раньше времени задумываться не было, он только и делал, что заполнял сжирающую пустоту внутри алкоголем, веществами, адреналином на рейдах, насилием. Он бил чужих людей, но каждый раз ощущалось это так, будто он свою собственную судьбу к херам разрушает, всё глубже утопая в дерьме жизни продажного полицейского. Зато никаких сделок с совестью, никакой неопределённости, всё до боли понятно и просто, всё распланировано на десяток лет вперёд. Бежишь от самого себя, не думаешь о последствиях. Пете это даже начало нравиться. Всё проще, чем думать над каждым своим шагом, справляться с травмами, работать над собой, бороться. В той грязной подворотне в феврале всё изменилось. Сначала он лежал и жалел, что Горюнов его не забил до смерти, тогда ещё бы проще стало, думал о том, как можно было бы закончить начатое, но смелости не хватило. Откуда ж тогда взять смелость продолжать жить, если даже умереть не получается? В больнице он много плакал, периодически проскальзывало желание, чтобы его пожалели, от чего он ещё сильнее себя ненавидел, его буквально на части рвало от отвращения к самому себе. В какой-то момент из него все слёзы как будто выкачали, снова пришла знакомая пустота. Так Пётр Хазин столкнулся с самым серьёзным выбором в своей жизни. Раз уж он выжил, может быть это знак, что нужно наконец-то вылезти с того дна, на котором он пребывал многие годы, и наконец-то сделать то, чего так хотел маленький Петя Хазин — стать адвокатом, бороться с несправедливостью. Он, конечно, молодец, в итоге примкнул к этой несправедливости, с которой бороться хотел, но сейчас вдруг появился шанс всё изменить. Исправить уже многое не получится, время не отмотать назад, но можно хотя бы постараться не совершать таких ошибок в дальнейшем. Петя вышел из больницы, разругался с отцом, оборвал все контакты, сменил номер и уехал в Петербург за новой жизнью. Начал лечить зависимость, сначала было очень тяжело, от постоянной ломки он не мог ничего делать, то и дело срывался. На последние деньги лёг в рехаб. Вышел совсем другим человеком. Хотя это ему так по началу только казалось. Он сдал экзамены на адвокатскую лицензию, устроился в адвокатское бюро. Но бывших наркоманов не бывает, пожалуй. Петя очень старался, изо всех сил старался. Бывало, что не выдерживал, снова закидывался дозой, но потом наказывал себя как мог — не ел, бил по щекам, даже несколько раз брался за лезвие. Умереть не хотелось, смерти Петя начал бояться после того, как столкнулся с ней лицом к лицу. Хотелось лишь напомнить себе, что он ужасный человек, слабый. Привычный порочный круг Пети Хазина: эмоциональная боль, импульсивное поведение, чувство вины за такое поведение, значит снова эмоциональная боль и так по кругу. Такая хуйня была с ним сколько он себя помнит, просто долгое время он это не отслеживал, не отдавал себе отчёта, что существует такой паттерн. После случая с Горюновым и рехаба стало немного лучше, но что было, то хоть и прошло, но не без следа, былые ошибки призраками преследовали Хазина на каждом шагу. Не было ни дня, когда он не вспоминал о совсем молодых девушках, которым приходилось толкать порошок, об Илье, о тех, кому не посчастливилось на рейде попасть под горячую руку. Хуже всего становилось ночью. Картинки, словно в фотоальбоме, всплывали в памяти и не давали уснуть. Поэтому каждое утро Петя вставал, надевал костюм Петра Юрьевича и ехал на работу к самому открытию и сидел до последнего, изучая материалы дел новых клиентов. Раз уж нельзя повернуть время вспять, то уж точно можно помочь людям сейчас, в попытках искупить вину за прошлое. Изнуряющая работа, конечно, спасала, но не всегда, да и работать 24/7 не получалось даже у Хазина при большом желании. По началу, даже после рехаба, хотелось снова закинуться порошком, чтобы прекратить эту боль, заполнить пустоту внутри. Когда он всё-таки смог выйти на полгода чистоты, он понял, что исчезло то единственное, что спасало его от боли последние годы, пришлось искать другие зависимости. Периодические пьянки, случайные связи с незнакомцами в барах, потом, разумеется, снова накатывало чувство стыда и отвращения к самому себе, но разорвать этот круг не представлялось возможным, Петя просто не видел других действенных способов заглушить эту дикую боль, душащую и рвущую изнутри. Петя сидел в офисе, заполнял документы по последнему закрытому делу и вдруг всполохом в голове возникла мысль — а может бросить эту работу и уйти в частную адвокатуру? Хазин отмахнулся от неё, но она червём-паразитом продолжала вгрызаться в мозг. А если не получится? А если не будет клиентов, опыта ведь мало… Поздно, измученное сознание нашло ещё один вариант саморазрушения. Абсолютно потеряв ощущение себя в мире и пространстве, Петя поплёлся в кабинет начальника с заявлением об увольнении. — Что случилось, Хазин? — Устал. — Понятно. Очень жаль. Пришёл домой. Вместо ужина — коньяк. Может потом закажет доставку, но сейчас надо заняться учреждением адвокатского кабинета. Стало немного легче. Лишь бы не думать, лишь бы не думать, лишь бы не оставаться наедине со своим прошлым. Часы в нижнем углу ноутбука показывают 00:00. Петя прикрывает глаза, откидывается на спинку дивана, зарывается обеими руками в волосы, чуть тянет. Вернуться бы в тот бар, может там снова будет Олег, закончить начатое… Петю сгибает пополам. Нет, к одноразовым любовникам не возвращаются, к чему это всё. Но как всегда бывает, мысль уже не вытравить из головы. Тянет снова поехать туда, снова напиться, снова оказаться прижатым к стенке в туалете, может осторожно спросить про шрамы… Какой же ты идиот, Хазин, это же очередные игры больного разума. Привычно накидывает пальто, приглаживает растрёпанную чёлку и выбегает в неприветливую петербуржскую осень.