starry eyed

— Советом помог бы нам, раз уж здесь отираешься, — вздыхает как-то Ваня, Ваня деловой, сосредоточенный на своих бумажках. Вместо сценария у них чернильное месиво: реплики – чёрным, правки – красным по белому. — Как победитель прошлого сезона победителям следующего. Посмеивается, сводя всё в шутку, но глаза у него тёмные и внимательные, руки тянутся одёрнуть воротник. Нервничает. Они все – на нервах, что он, что другой Ваня, что Дима и Олежка, сбившиеся в пёстрый тесный круг. Финал через неделю. И им бы радоваться, предвкушать победу – текст готов и претерпел девять кругов правок; генеральный прогон на днях и большая часть пути за плечами. Но сомнения не лезут в головы только самым уверенным и самым глупым. Стояновке, чужакам, предстоит обойти украиноязычные команды на украинском чемпионате юмора. Это не просто трудно. Почти невозможно. Валяющийся на диване Марк к нему даже не поворачивается. Закинув руку за голову, смотрит в потолок – на деле, в никуда – рассеянный и отстранённый. Ему ничего и не нужно. Все вселённые уже в нём, он – человек с россыпью звёзд по коже. Каждая мысль, попавшая ему в голову, прежде бороздит космические просторы. Марк и ложится по-дурацки – ноги на подлокотнике, висок в локте – намеренно, так думается интереснее. Не проще, не быстрее, не удобнее – интереснее. Игорь думал, тронется, услышав это в первый раз – кровь ведь к голове приливает, идеи скапливаются, не веришь, сам попробуй. Игорь попробовал. И первый их сценарий дописывал с Марком вверх тормашками, свесившись с прогнувшейся кровати. Жалеть ни о чём не пришлось. — От тренера-чемпиона вам советов уже не хватает? — острит Марк не часто, а даже если и так, не прячет в словах злой умысел. В нём вообще ничего плохого и порочного нет. Он просто говорит, что думает, посредник между космосом и их планетой, а думает Марк много и перпендикулярно здравомыслию. Что-что, а скучно с ним не бывает. Этой истине Игорь посвятил бы монографию. Он это всё – демонстративное поведение с коронной позой для мышления – чтобы Игорь обратил внимание. Чтобы цокнул языком неодобрительно – а ну не тронь ребят, не видишь, переживают – как одёргивал он Марка на прогонах с Лукас так давно, что кажется, будто вчера. Игорь сворачивает в трубочку копию сценария, такую же чирканную-перечирканную. Любой бы поделился своим экспертным мнением – не разобрать здесь ничего, и нельзя так несерьёзно за всё браться, в хаосе и в спешке, когда на кону стоит финал. Но Игорю так привычнее. С Марком и похуже было, с Марком они сценарий на коленке правили за десять минут до выхода на сцену, а оно вон как получилось – год уже в чемпионах и на слуху бывает чаще, чем Капитаны. Лежит сейчас на диване, подслушивая репетирующую Стояновку, никак не комментирует и не перетягивает на себя одеяло. Просто хочет находиться рядом. Не признается ни в жизнь, но, наверное, скучает. И по репетициям, и по мандражу, и по Ласточкину.  — Начинайте без меня, — отмахивается Игорь и толкает Ваню плечом, указывает пальцем на сценарий в другой руке – готовлюсь я, готовлюсь, в образ вхожу. А сам оторваться не может от Марка. Тот увязает в звёздной бездне, которую носит у себя под сердцем. Он в свою вселенную влюблён, может быть, сильнее, чем смог бы влюбиться в человека. Игорь нарасхват, его растягивают на проекты, команды и сериалы, времени на Марка и галактические рукава его рубашки остаётся мало. Кощунственно мало. А Марку словно дела до этого нет. У него секунда растягивается в хрупкую вечность, а года летят минутами. Ваня отходит, но бурчит, не глядя, что вопрос с реквизитом ещё не решён, и Игоря потом хрен затащишь на прогон – всё сегодня должно быть согласовано. Игорь трёт глаза под очками, зудящие и уставшие, падает на диван. Слишком много навалилось. И то ли он с тренерством за три года пообвыкся, то ли Марк его так изменил – тревога отступает на последний план. Волнение, обострённое, один большой клубок нервов за Марка, который и в баттлы – сам, на равных с парнями из Лукаса, которые друг за друга горой, одна большая семья, и с опытными сплочёнными Випами, осталось в прошлом. Но он со всем справился. Игорь не знает, будет ли гордиться кем-нибудь ещё так сильно, как Марком во время вручения кубка. Марк упирается затылком ему в бедро так расслабленно и невозмутимо, будто они здесь одни, будто Стояновка не репетирует выступление в пяти метрах. Волосы рассыпаются у Игоря по колену, отросшие, выгоревшие на солнце, бесконечно родные. В них приятно упереться подбородком или впутать пальцы; поцеловать в макушку по-особенному, зная, что до Марка дойдёт лишь на следующий день. Когда он развернётся на пятках, кружка с чаем и бутерброд в руках, припоминая – ты меня в волосы поцеловал, мне понравилось, спасибо – и продолжит завтракать. Это настолько странно, сам Марк настолько странный, что, повторяйся это чаще, Игорь не уставал бы удивляться. И, подыгрывая, влюблялся бы чуть сильнее. Встречается взглядом с Марком, растёкшимся по диванной подушке и его ноге. Зрачки расширяются от тени, нависшей над их хозяином, радужка – лёд Урана, уголок рта дёргается в улыбке. Марка тащат в проекты, если вкратце – ищут способ пригвоздить его к планете. А он такой же внеземной, парящий, но не зазвездившийся. Игорю нравится возиться с головоломками. Такого, как Марк, не решишь, но он ценитель: любит сам процесс.  — Ты – несчастье, — сообщает Игорь взлетевшим в удивлении бровям. Глуповато улыбается. Ему внутренности затапливает нежностью, вязкой и насыщенной. Добавляет с восхищённым неверием, уткнувшись взглядом в потолок. — И каким-то образом моё счастье. Игорь, может, такой же безумец, чьи мозги испачкались в созвездиях. Марк моргает, смотрит и на него, и сквозь. — Ты победишь, — и, не успевает Игорь фыркнуть, ущипнув его за щёку, настаивает: — Серьёзно победишь. Вот увидишь.  Инопланетянам было невтерпёж и они перезвонили Марку, чтобы сообщить эту новость. Это единственное объяснение. В его взгляде столько уверенности, что Игорю наплевать в тот момент и на Стояновку, и на ничтожные шансы тренера-чемпиона ещё раз выбиться в победители. Ему хочется лишь рассмеяться – влюблённым сдерживать себе сложнее – и чмокнуть этот космос в нос. И кто он, в самом деле, такой, чтобы в Марковых словах усомниться?