Пока никто не видит

Найтмер, проснувшись от настойчивых толканий в плечо, медленно разлепил веки и мутным взглядом уткнулся куда-то в темноту, едва-едва различая силуэт шкафа и не понимая, что сейчас происходит. Сонно моргнув, он неторопливо опустил глазницы, столкнувшись с чьими-то предплечьями. Взгляд чуть выше — и лиловые зрачки встретились с золотыми, испуганными и дрожащими. Сквозь густую толщу сна с трудом протиснулось осознание причины, по которой близнецу срочно потребовалось разбудить его поздней ночью. — Снова кошмары? — вопрос вывалился сам, точно рефлекс. Конечно, спрашивать это глупо: Найтмер и так знал ответ. Но Дрим все равно зачем-то ответил, скомкано кивнув головой. — И почему ты тогда все еще не залез ко мне? Буквально в эту же секунду Дрим встал на пол и, откинув одеяло, юркнул к брату Найтмер шумно вздохнул и перевернулся на бок, в момент ощутив, как золотоглазый утыкается лбом в его грудь и до боли сжимает в объятьях. — Тише-тише, это же всего лишь кошмар, это не может быть в реальности, — сбивчиво прошептал лиловоглазый и широко зевнул. — Не знаю... — горько выдохнул Дрим и, с силой вжавший в близнеца, кажется, попытался слиться с ним в одно целое. — А что тебе приснилось? — мягко спросил скелет, глядя того по голове. — Я не хочу это вспоминать, — покачал головой золотоглазый. — Хорошо, тогда постарайся забыть. — Угу... Честно говоря, почти сразу же Дрим начал вспоминать прошлое. Так плохо ему было только тогда, когда они были с Найтмером не в ладах. Когда тот с чего-то взял, что он его ненавидит. Но это глупый бред! Такого никогда не было и не будет! Однако... Когда-то брат считал именно так. Как же Дрим тогда ошибался, думая, что все в порядке. Он осознал это лет в десять или одиннадцать, когда золотоглазый все же решился задать вопрос: «Почему ты не хочешь со мной общаться?», в ответ же Найтмер взъелся и прокричал: «Да потому что меня бесит твоя ложь! Говоришь, что волнуешься обо мне, беспокоишься, говоришь, что я тебе важен, но на самом деле ты тоже меня ненавидишь!», а после заплакал. В первый и единственный раз на его глазницах. Наверное, даже единственный раз в жизни. Конечно же, Дрим поспешил его заверить, что это абсолютно не так, да и даже в большем, в том, что он не понимает с чего вдруг близнец так думает. Но Найтмер не поверил. Тогда Дрим узнал многое. Он узнал, какого на вкус одиночество. Каково сталкиваться с открытой ненавистью. Каково иметь мечту быть рядом, но не иметь возможности для ее воплощения. Золотоглазый мог поклясться, что тогда и Солнце едва ли не потухло. В памяти навсегда останется, как он просыпался и видел пустующую кровать неподалеку. Как он заходил на кухню и видел завтракающих родителей, а в раковине грязную посуду. Как он включал свет в прихожей и видел всего три пары обуви и крючок, на котором отсутствовала куртка брата. Как он заходил в лифт, а вместе с ним и другие монстры с людьми, соседи, большинство из которых неплохо знали скелета, от чего были приветливыми и улыбчивыми, но при этом такими чужими. Как долго, тягомотно тянулась дорога до школы, что раньше пролетала быстрее ветра за незамысловатыми разговорами или радостными мыслями, которые, кстати, теперь потеряли свой радужный расцветок. Как небо казалось серым даже в солнечные дни. Как не хотелось пробираться сквозь густую толпу, что словно старалась вытолкнуть, прогнать прочь, чему скелет был бы только рад: скрыться ото всех и проваляться где-нибудь в укромном месте до темноты. Как сложно давались хотя бы легкие улыбки и разговоры со всеми своими друзьями и знакомыми. Как он считал минуты до конца урока, ведь учиться, казалось, так же невозможно, как и дышать в космосе. Как он постоянно тоскующе смотрел в конец класса, где сидел Найтмер, который теперь избегал близнеца. Как он думал подойти к брату в перемену, но не решался, да и иногда тот уходил куда-то. Как он пытался догнать близнеца, чтобы предложить идти домой вместе, но тот каждый раз скрывался, от чего приходилось снова плестись в полном одиночестве. Как он возвращался домой и узнавал, что Найтмер снова придет поздно, в восемь часов вечера, прямо как и вчера, как и всю неделю, как и все время до того рокового разговора. Как он на автомате проделывал остальную рутину, даже не замечая вкуса теплого ужина, слов родителей, тяжести домашних заданий, лишь тягучее время и ожидание, в котором он тонул, как в трясине. Как тихий хлопок двери выводил из некой неосознанности, и внутри вновь трепетала надежда на хотя бы краткий диалог. Как он неотрывно следовал взглядом на большой стрелкой, что обязана отсчитать десять минут, прежде брат зайдет в комнату. Как он едва ли не вскакивал, когда близнец подходил к столу, включал настольную лампу и выкладывал учебники. Как он здоровался и получал ледяное: «Мне надо делать уроки, не мешай». Как он улыбался сквозь режущие слезы, молча кивал и отступал. Как он медленно забирался под одеяло, до боли стискивал себя и кусал пальцы, изо всех сил сдерживая плачь, который мог бы потревожить покой дорогого брата. И как душу нещадно разрывала мысль: «Найтмер меня ненавидит». Это было невыносимо. Жить... Даже не так. Существовать так день ото дня стало его персональным адом. И однажды Дрим от полного отчаянья решился сделать что-то совсем ему несвойственное — действовать. Не смиренно плыть по течению, а подавать голос, как-то доказывать свою правоту, проявлять свою стойкость и волю. Честно, стало лишь труднее. Золотоглазый просыпался в пять, ведь брат мог проснуться и в шесть, чтобы не сталкиваться с ним. Готовил на двоих, на что тот всегда отвечал: «Я не голоден». Стал обуваться как можно скорее, чтобы успеть побыть с близнецом хотя бы в лифте: после Найтмера забирал Киллер на велосипеде, что, честно говоря, стало для Дримом самым настоящим шоком, а вопрос: «Как он умудрился сдружиться с одним из хулиганов нашего класса?» все еще оставался без ответа. А потом приходилось едва ли не бежать до школы, чтобы попробовать поговорить до начала уроков, но, к сожалению, тот просто игнорировал. В перемены он снова крутился рядом, правда, всегда безуспешно, а иногда Дрим и вовсе не мог подойти: Найтмер порою уходил из класса, а порою случалось так, что к близнецу подходила троица хулиганов, Киллер, Даст и Хоррор, и те о чем-то с тем относительно дружелюбно беседовали. Дальше золотоглазому снова приходилось идти одному, проделывать рутину и ожидать прихода брата. А после... Пытаться доказать словами. Выговориться, привести аргументы и может даже повысить голос. Но... Дрим не силен в ораторстве, да и произнести хоть что-то, пока близнец давит своим взглядом, сравнимым только с айсбергом, казалось какой-то изощренной пыткой над собой. Он хотел, правда, но... Максимум — это неразборчивый лепет. Казалось, что ничего не меняется и не изменится, пока однажды Найтмер чуть не проспал школу, от чего тому пришлось выбирать: идти голодным или все же перекусить бутербродом с чаем, оставленным специально для него. Дрим, что тоже не уследил за временем, в то время уже собрался идти в прихожую, но замер, с дичайший невереньем глядя, как брат, хоть и жутко скривившись, но все же ел приготовленное им. Тогда Найтмера, видимо, и посетила мысль использовать брата. Иначе говоря, тот стал помыкать Дримом. Стал требовать готовить для него, давать списать домашнюю работу, и делать некоторые дела по дому, по типу как уборка комнаты, мытье посуды и прочее, что они, вообще-то, должны были выполнять поочередно. Ну а золотоглазый только и рад, ведь это хоть какой-то сдвиг, да и брат больше не избегал его. Да, все еще мог оскорбить, послать или даже поиздеваться, но все же. Правда, Найтмер не особо-то и ценил его старания, становился лишь злее и грубее. Золотоглазый не понимал, а брат все продолжал беситься. Все пуще и пуще. Казалось, близнец начинал лишь больше его ненавидеть. А потом, когда пошел шестой месяц этого периода, Найтмер как-то на кухне схватил Драма за груди и рявкнул: «Хватит!». Резко вдавил в стену, от чего тарелка выскользнула из рук, что не озаботило ни одного из скелетов, и проорал ему в лицо требование объяснить причину, по которой он терпит такое обращение. А Дрим же лишь растерянно похлопал глазницами и тихо сказал, что Найтмер ему дорог. Близнец, мягко говоря, впал в шок, от которого, впрочем, быстро отошел, что-то сдавленно прошептал и возмущенно всплеснул руками, а после и вовсе до боли сцепил зубы, сжал кулаки и поспешил скрыться. Дрим не понимал. Он пытался говорить после, но... Ничего. Скелета попросту игнорировали. Найтмер молчал и никак не реагировал на брата. Честно, Дрим не знает, как выдержал две недели, прежде чем брат сказал как-то вечером: «Ради всего святого, успокойся ты уже наконец, я просто думаю». Да, брат просто размышлял и обдумывал, по всей видимости, все. А после, еще через две недели, им стукнуло по двенадцать. И как раз в этом возрасте их отношения и дали сдвиг в более лучшую сторону. И уже этим мыслям он улыбнулся. Точно. Все же уже хорошо. Зачем ворошить прошлое? Но неприятный осадок все равно остался. Особенно от сна, который он снова вспомнил. — Мне приснилось, что ты меня бросил, — признался Дрим, готовясь вновь заплакать. Он вспоминал ледяной взгляд лиловых глазниц и жестокие слова: «Как же ты меня достал». Он вспоминал, как брат оттолкнул и не позволил себя обнять. Он вспоминал, как тот отвернулся и даже не стал его слушать. Это было ужасно. Но из тревожных мыслей вывели мягкие поглаживания по голове и слова: — Тише, тише... Это всего лишь кошмар. Такого никогда не будет. — Но он казался таким настоящим... — Но разве это не просто сон? Разве я когда-нибудь брошу тебя? А ведь и вправду. Его Найтмер не жестокий тиран. Тот всегда его слушает. Всегда обнимает и целует его. И никогда не скажет таких слов. Да и прямо сейчас то, как брат прижимает к себе и гладит по голове, разве это не доказательство, что сон никогда не сбудется? Конечно доказательство. Дрим счастливо улыбался. Все мысли растворялись от родного тепла и ласковых поглаживаниях по голове, что постепенно замедлялись. Кажется, Найтмер засыпал. И золотоглазый решил, что сегодня поспит в объятьях любимого, чтобы кошмары больше не достали его.