Пока никто не видит

— И так, у меня есть две новости, — сказал Найтмер, заходя на кухню, где Дрим допивал горячий чай. — Одна хорошая, вторая плохая. С какой начать? — С хорошей? — неуверенно предложил золотоглазый. — Мама сегодня не вернется домой. Не знаю почему, она мне ничего толком не объяснила, сказала лишь, что она не вернется и что там на работе что-то случилось. — А плохая?.. — Сегодня в девять воду до завтрашнего вечера отключат. Я пока выкидывал мусор соседку встретил, и она мне об этом сказала. Там то ли чинят что-то, то ли какая-то проверка, то ли еще что-то, я не особо слушал. — В девять? Но ведь уже почти девять, один из нас не успеет помыться... Может, тогда помоемся вместе? — А... Ну... — Найтмер опешил, не зная, что сказать. Дрим, вероятно, не до конца понимает, что он предлагает. Или, может, лиловоглазый все опошляет? Им же не обязательно смотреть друг на друга, и уж тем более трогать. Если так, то идея кажется действительно не такой... Просто не такой. — Ладно, давай. — Тогда пойдем, нам надо успеть набрать ванну, — отставляя кружку, сказал золотоглазый и встал со стула. Как только дверь в ванну закрылась, Дрим невольно подумал о том, что им придется раздеться. И так просидеть какое-то время. Абсолютно обнаженными рядом с друг другом... Звучало... Чересчур. На щеках пролег румянец. Может, отказаться? Но тогда кто-то из них не успеет помыться. А идти грязными в школу — казалось не очень хорошей идей. В голове роились самые разные мысли. Найтмер увидит его голым? Тому понравится вид его тела? Захочет ли его брат? Что подумает? Что скажет? Или промолчит? Неловко отвернется и ничего не сделает? А что насчет него? Что он подумает, когда увидит Найтмера голым? У того красивые кости? Будет ли неловко? Что произойдет? Почему это походит на начало чего-то непристойного? И почему, почему, черт подери, это кажется таким будоражущим? Почему хочется, чтобы брат смотрел на него взглядом полного обожания? Почему ему хочется, чтобы Найтмер смотрел на него, на его обнаженные кости, смущался и восхищался их видом? И почему так стыдно от таких мыслей? Но, к сожалению Дрима, Найтмер отвернулся от него. Тот не стал смотреть. Неприятно кольнула обида. Так... Так не хотелось... Ну почему брат не смотрит? Но, видимо, тот решил никак с ним не контактировать. И Дрим тоже отвернулся. За льющейся водой было не слышно шорохов. Но золотоглазый был уверен — Найтмер сейчас стоит позади и снимает одежду. Хотелось бы посмотреть. Хотя бы одним глазком. И он осторожно обернулся. Перед ним открылась спина Найтмера. Красивая, крепкая, с изящным позвоночником. Интересно, у него такое же тело, раз они близнецы? Но Дрим сомневался, что собственные кости хотя бы наполовину так прекрасны. Глазницы скользнули ниже. К тому, как Найтмер снимает штаны. Копчик. Таз... И Дрим моментально отвернулся обратно. Закрыл лицо ладонями и сдерживая смущенный визг. Боже. Что он только что видел! И самое постыдное — ему понравилось. Когда Дрим вновь обернулся, Найтмер уже сидел в ванной, все также спиной к нему. Все еще без желания контактировать. А золотоглазый еще как этого желал. Но сел спиной к брату. Вода налилась уже едва не до краев, так что Дрим выключил воду. — Подашь молчалку с гелем? — попросил Найтмер — Да, сейчас, — ответил скелет, беря в руки мочалку и гель для душа брата. Передав, наступила тишина. Они даже спинами не касались. Дрим, протирая кости своей мочалкой с гелем, думал, что делать. Хотелось обернуться, вновь увидеть спину брата, а, может, и что-то большее, а, может, и даже коснуться. Хотелось протереть кости Найтмера мочалкой, помочь тому помыться, чтобы все было законно и можно все свои непотребные мысли и помыслы спихнуть на случайность. Случайно увидел. Случайно коснулся. Случайно поцеловал... Поцеловал... Например, в шею. Осторожно, но со всем распирающим жаром. Невесомыми поцелуями спуститься ниже, к лопаткам. А там дальше по изгибам позвоночника. И невольно коснуться таза... Стало душно. Дыхание сбилось. Внизу скрутился узел. И Дрим догадывается, что это. И от этого хотелось утопиться. Остановиться. Дать себе пощечину. И продолжить думать. Вырисовывать жаркие картины. И трогать себя. Боже, почему именно сейчас началось проявляться столь постыдные мысли? Раньше такого даже близкого не было. Не было влажных фантазий, от которых по-детски хочется скрыться за ладонями. Почему? Что это за внезапное влечение? Он не понимал. И вряд ли поймет. Но это не самое главное. Главное — придумать, что с этим делать. Ему трудно себя контролировать. И, кажется, этот раз тоже не исключение. Потому что хотелось до невозможности, чтобы Найтмер увидел, потрогал, что-то сказал. Вдруг к Дриму пришла превосходная идея. — Ты можешь потереть мне спину? — Что? — растерялся Найтмер. — Ну, просто мне не очень удобно... — неловко пытался оправдаться перед братом золотоглазый. На самом деле его мыслям и желаниям нет оправдания. — А, ну, хорошо. Вода закачалась — лиловоглазый сел лицом к близнецу. Дрим передал ему свою мочалку. Найтмер шумно вздохнул. Неуверенно коснулся мочалкой спины золотоглазого. Начал тереть ту, стараясь не касаться спины брата. Дрим, недовольный результатом, едва слышно прошептал: — Можешь меня коснуться? — А? — Найтмер непонимающе посмотрел на чужой затылок, чувствуя как щеки наливаются бледным, сливовым румянцем. В такой атмосфере, ситуации, просить подобное было... Смущающе. Но всё же выполняет просьбу, тихо выдыхая, перестает быть столь аккуратным, иногда всё же касаясь руками его спины, вскоре укладывает одну руку Дриму на плечо, второй продолжая тереть тому спину, и тщетно старается так откровенно не пялится на чужие кости. Такие утонченные, идеально белые, тонкие, и, от того, кажется, нереально хрупкие. Прекрасные и невероятно желанные. Погрузившись в свои мысли, он, кажется, не замечает, как движения мочалки постепенно замедляются, а лежащая на чужом плече рука слегка поглаживает то. Фигура у Дрима тоже утонченная. Спина, плечи куда уже, чем его, и позвоночник кажется более элегантным. Найтмер осторожно проводит по тому, от шеи, чуть ли не до копчика, обдумывая эту мысль. Казалось бы, они близнецы, всё должно быть плюс минус одинаковым, а нет, будучи полностью обнаженными, разница более чем заметна. А ещё у его солнышка элегантные ножки. Аккуратные, словно у модели. И коленки, которые так хочется погладить... Он не слишком сопротивляется этому желанию. Дрим тихо выдохнул, слегка прогибаясь в позвоночнике. Чувствовать подобные прикосновения было так.. странно. И очень приятно. Он совсем не ожидал подобного, словно сейчас воплощается в жизнь недавняя влажная фантазия. В ванной жарко, вода очень теплая, почти горячая, а теперь пылает и само его тело. Только непонятно: от накатывающего возбуждения или смущения. Начинает кружиться голова. Щеки пылают, из-за чего лицо напоминает недоспевший помидор, а меж тазовых косточек начинает приятно зудеть. Но Найтмер не спешит там касаться, более сосредоточенный на том, чтобы мягко поглаживать лопатки, шею, плечи, предплечья, колени и, иногда, бедренные кости.. Так приятно, но так мало. В голове проносятся всё более жаркие сценарии возможного развития событий, и Дрим не смеет шевелиться, учащенно дыша, стараясь сделать вдох поглубже, но тут же отдёргивает себя, боясь, что это будет слишком громко, слишком похоже на стон. Ох, возможно, они были бы тут уместны. Но солнышко слишком стесняется своей реакции, чтобы как-либо её показать. А Найтмер, кажется, немного смелеет, перемещая одну руку на ребра спереди, поглаживая грудную клетку, там, где за хрупкими косточками быстро бьётся душа, поглаживает, облизывая губы и сглатывая, не моргая скользит взглядом по белоснежным, хрупким, желанным косточкам. Только когда находящаяся на рёбрах рука начинает заползать в грудную клетку, подбирается слишком близко к душе, в голову приходит осознание того что он, чёрт возьми, творит. Он тут же отдёргивает руки, прижимая те к себе, немного отползая от брата и что-то нервно-смущенно мямлит, какие-то неловкие извинения, пока душа сходит с ума, от волнения и страха. Что Дрим о нем подумает? Что он какой-то извращенец? Вдруг брат будет теперь бояться к нему подойти, не захочет обнять, боясь, что Найт полезет под одежду? А когда брат поворачивает к нему растерянное, немного грустное, залитое румянцем лицо, он просто убегает, не слыша, как его окликивают. И Дрим остаётся совсем один, с быстро сходящим жаром, на место которого приходит липкая вина и досада.