Пока никто не видит

Только Найтмер сделал первую затяжку, как услышал шаги. Он, молниеносно затушив сигарету и выкинув её, притворился, что просто смотрит в окно. Дверь на балкон открылась, и на пороге показался Солар. — Чего тебе? — буркнул Мар. — Просто хотел поговорить, — Сол зашёл и, закрыв дверь, встал рядом с Найтмером, облокотившись о подоконник. — И о чём же, интересно знать, ты хотел поговорить? — скрестив руки и подойдя ближе, лиловоглазый "пилил" двоюродного брата недовольным взглядом. — Грубо, — крылатый усмехнулся. — Знаешь... Честно говоря, я давно хотел поделиться причинами моей любви к тебе, но рядом с тобой постоянно Дрим, а тому я не намерен открываться. Но для начала расскажу кое-что о моей матери. Она ёбнутая. Она говорила, что я самый лучший, и заставляла меня быть таким. Знаешь, как она меня мотивировала? Наказаниями. Если что-то не так — стою на горохе. Бывало, била. А иногда выгоняла в чём есть и босиком на балкон. Но, честно, это ещё цветочки. Больно, адски больно, но... Знаешь что? — он схватил Найтмера за щеки, резко столкнулся лбами и сказал горячим шепотом, глядя чистой безумной болью в душу. — Тысяча. Девятьсот. Три. Хочешь узнать, что это? Столько перьев она у меня выдернула. Медленно. Нет, не рывком. Медленно. Специально, чтобы я чувствовал каждый миллиметр этой безумной боли. А потом оно зудело и постоянно болело. Болело ночью, мешая спать. Болело днём, мешая думать и учиться. А учёба знаешь, как важна? Безумно. Иначе счёт продолжится. Да, я считал каждое перо. Я помню каждое. Я помню каждый раз, как сегодня. Это неописуемо больно. Я не помню ни одного дня, когда бы они не болели. Когда бы я забыл об этом проклятье. Ненавижу свои крылья. Когда я вырасту, обязательно обрежу их. Я ненавижу свою мать. Я настолько её боюсь, что... — из зала доносились голоса матерей. Солару послышалось, будто кто-то идёт в комнату. Он вздрогнул и судорожно, но быстро оглянулся, словно боясь, что их услышат. Наклонившись к самому уху оцепеневшего от шока Найтмера, едва слышно продолжил. — Однажды она пригрозила, что мне будет очень-очень плохо, если я снова не получу «отлично» за год по математике. В прошлый раз она за «хорошо» сломала мне крыло, — Сол безумно улыбнулся. — А после этого каждый день, пока то не зажило, давила на место слома, причиняя дикую боль и обещая однажды сделать мне гораздо больше переломов, а потом, пока я буду истекать кровью, она будет выдергивать мне перья. Я этого жутко боялся. Сломанное крыло причиняло еще больше боли и неудобств. Ее угрозы снились мне в кошмарах. Я не мог снова получить «хорошо» за год. Но учительница по математике... Она ненавидела меня и не ставила «отлично». И знаешь, что я сделал? Я выяснил, где она живет, подкараулил ее в самом темном месте и переломал ей ноги, руки, ребра... — глазницы Мара расширились ещё больше. Солар же всё улыбался, смотря так, будто у него вот-вот начнётся истерика. — В какой-то момент я даже думал убить её. Мне было так страшно. Безумно страшно. Она так кричала. Она умоляла. Она предлагала отдать все деньги. Но я же псих. Я был беспощадным. Понимаешь? Я не пожалел ни в чем неповинную женщину. Я псих. Боже. Я грёбанный псих... — нервно усмехнувшись, он тяжело вздохнул и отстранился. Улыбка исчезла, и Найтмер заметил, как в уголках чужих глазниц скопились слезинки, что были готовы вылиться. — Да она просто... Больная на голову, — выдохнул Найт, с которого наконец спало оцепенение. — Мгм, — Солар натянуто улыбнулся. — Ладно, давай не будем о... О таком. Давай теперь немного о моей любви к тебе... — Ну давай, удиви. — Сначала я хотел сблизиться с тобой. Просто подружиться. Ты меня заинтересовал. Потом этот интерес приобрел нездоровый оттенок и манию. — Нездоровый оттенок и манию? — переспросил Найт. — Ага. Но ты ещё не дослушал. Сначала я просто хотел подружится, так как ты казался тем, кем бы я никогда не стал. То есть.. Ну. Ты мог дать отпор. А потом это стало чем-то, вроде спасительной соломинки... Что-то выделяющееся на фоне постоянного "идеала", коим меня заставляют быть. Ты был совсем другой. И я хотел быть таким же... свободным, что ли? И это меня в тебе очень восхищало. Я читал твои переписки, узнавал тебя и так влюблялся- — Ты читал мои переписки?! — Найт схватил Солара за ворот футболки. — А-а-а-э-э-э... Да? — старшего отпустили. — Блять. — Успокаивайся, это ещё не всё. А потом я увидел, как... Киллер? Да, его, вроде, так зовут. В общем, я увидел, как он в шутку в переписке пофлиртовал с тобой. И взбесился. Одна только мысль, что ты можешь быть не моим, приводила меня в бешенство. Тогда я понял две вещи: я люблю тебя, и ты должен быть лишь моим. Это произошло, когда мне было четырнадцать. А уже только потом пошли мания и нездоровый интерес. — Слушай, в каком смысле «мания и нездоровый интерес»? — нет, Найтмер знал, что это. Но ему было.. интересно, что ли? Он хотел узнать, как это проявлялось у Солара. — Тебе правда так интересно? — Мар кивнул. — Ладно, я расскажу, — крылатый вновь склонился над ухом Найта, шёпотом рассказывая о том, что он хочет сделать с Найтмером. Что хочет посадить младшего на цепь, возможно, даже куда-то в подвал. Что хочет сломать Найта, заставить страдать, плакать... Что хочет устроить такие эмоциональные качели, к которым даже спустя несколько лет Мар бы не привык. — Теперь я понял, почему говорят, что ребёнок похож на маму. Вы оба больные, — слегка оттолкнув от себя Солара, Найтмер достал сигарету с зажигалкой. Сделав первую затяжку и выдохнув едкий дым, младший облокотился о подоконник. — Слушай, а с чего бы тебе рассказывать мне всё это? — ещё две затяжки, чуть короче первой, и выдыхание. — Не знаю. Мне давно хотелось с кем-то поделится. Да и после осознания того, что ты уже не будешь моим, я задумался, типа: «Блин, Найтмер занят, он моим уже не будет. Тогда почему бы не раскрыть все карты?». Или что-то этого типа. — То есть, по-твоему, я мог бы быть твоим? Это после всего-то? — ещё несколько затяжек. — А почему бы и нет? — Сол будто не видел ничего такого в своих поступках. А впрочем, почему будто? — Что в этом такого? — А то, что... В общем, это ненормально, — Найтмер в последний раз затянулся, выдохнул и, выкинув окурок, зашёл обратно в комнату, оставляя Солара одного.