Фрагмент из воспоминаний Богов.
Временно́й промежуток: после Великой битвы.
Каково это? Знать всё и быть не в силах об этом рассказать? Как сломанный робот с мировой базой данных в прошивке, но заглючившим механическим корпусом, как киборг с неисправным основным чипом. И противно то, что, зная, как себя починить, он не мог передать инструкцию врачам. Когда Тот пытался ответить на чей-то вопрос, язык прирастал к нёбу, а в лёгких резко заканчивался воздух, отчего не получалось и промычать. Бог Разума искал альтернативу, брешь в своём проклятье (недуге) — хотел написать ответ, но рука отказывалась вести на бумаге даже прямую линию, он не мог воплотить в реальность осмысленные жесты, взглядом намекнуть на верное направление, указать пальцем. Любой способ передачи информации был для него заблокирован, недоступен, удалён из функций. Он не мог попросить принести ему воды, что уже говорить об открытии сакральных истин. Марена отказывалась верить в его невменяемость и настаивала на исследовании мозга. Морфологически и функционально не было зафиксировано никаких изменений. Следы от перенесённой травмы почти исчезли, трофика восстановилась, структура коры не была нарушена, все нейронные связи и пути были в порядке. Речевые центры, отвечающие за понимание и воспроизведение речи, не были повреждены. Ведущие специалисты Светлого мира не видели в анализах ни единой патологии. Тогда Марена пригласила специалистов Тёмного мира, что подошли к проблеме с другой стороны — магической. Быть может, недуг вызван проклятьем или откатом от заклинания «Возвращения», которым Тот доставал Арая из Вечности. Но аура Бога не была запятнана подобным злом. Отчего же Тот молчал? Лучшие умы миров не могли ответить на этот вопрос, ибо лучший ум миров и был болен. «Бог должен знать ответ», — решили тёмные, проникая в его память. Они думали, что так схитрят и в чертогах разума смогут, если не поговорить с Тотом, то исследовать его воспоминания о роковом часе, но... Его мысли были прожжены, подобно мёртвому пространству. Никто не мог «влезть ему в голову». Мёртвое пространство понятийной сети не пускало к себе чужой магии. Тёмные согласились со Светлыми, причина болезни была не на физическом уровне, а на духовном, некий сильный психической барьер — посттравматический синдром. Для уточнения диагноза Тот был направлен в психиатрическую лечебницу Светлого мира, но Бог так и не воспользовался приглашением, засев в своей библиотеке на девятом небе Рая. Сюда редко кто заходил по собственной воле. Его агенты, и по совместительству студенты, погибли на Великой битве, Марена приходила проведать, Арай заходил убедиться, что всё хорошо, Люций рыскал по стеллажам в поисках трудов о некромантии. В остальные часы Тот был наедине с тишиной, с коей он не стеснялся молчать. — Жаль, что я совершенно ничего не запомнил, — рассуждал Арай за чашечкой чая. Он уже с час вёл с Тотом монолог о Вечности. Досадно, что за ним никто не записывал, и только тишина по его уходе вспоминала безумные теории, сдувая пыль с книг по фантастике и философии. «Какова структура времени?» — шёпотом Арая повторяла пыль. «Мы живём и даже не задумываемся о такой простой вещи, как время, потому что это единственный постоянный элемент в нашей жизни. Свет исчезает, движение заканчивается, а время — константа с неизменной непрерывной скоростью. Мы не задумываемся о его сущности, потому что мы не знаем, что оно может быть каким-то другим. Как персонаж из плоского мира, не может представить себе объём, а лошадь с дихромным зрением не подозревает о существовании красного цвета. У того и другого всего на всего нет органа, который бы воспринимал изменчивость пространства или другой оттенок. Откуда нам знать, что у нас все детали на месте? Может быть, время нелинейно, а у нас просто нет детали, способной это понять? Может быть, время повторяется? Оно материально и постоянно повторяется в процессе расширения и сжатия Вселенной, а мы проживаем одну и ту же жизнь снова и снова? Тогда, между короткими моментами нашего существования, между глотком чая и моими словами, могут проходить миллиарды лет, а мы даже будем подозревать об этом?..» Порой тишине было интересно слушать пыль, но отдельные книги по философии она обходила стороной. Говоря о Вечности, Бог больше страдал, чем рассуждал. «Что там может быть? Почему вернуться смог именно я? И ничего не запомнил. У меня сердце сжимается, когда ко мне подходит Люци... Люцифер. Он хочет получить от меня ответы, но я не знаю, что ему сказать. Не помню...» — нудела пыль. — Но ведь я там был не один, — Арай повернул голову в сторону Тота, — ты пошёл за мной? Тот промолчал, Арай извинился и исправился: — Ты пошёл за мной, — уже утверждал Бог. С Тотом было очень трудно общаться, но, если постараться, можно было найти общий язык. Тот не отвечал на вопросы. Никак. Он не мог позволить себе даже разочарованного вздоха от нелепости собеседника, потому Араю приходилось долго угадывать: выбирать варианты из списка глупостей, убирая знак вопроса, словно в проклятом тесте надеяться, что когда-нибудь случайный ответ загорится зелёным цветом. — Ты тоже был Там, — уточнил Арай, зачем-то показывая пальцем вверх. — Верно, — кивнул Тот. Это слово он освоил недавно, зная, что оно отныне единственное в его лексиконе. Используя его, он лишь подтверждал то, что уже знал собеседник. — Ты видел? — Арай замешкался, отчего-то нервно держась за стол, — ты помнишь. — Верно. Бог весело вздохнул, ударив по столу. Точно, он так и знал. Так и знал, что Тот всё видел! По-другому и быть не могло. Его переполнил восторг, ответы всегда были рядом. — Что же там? — Арай убрал чашки в сторону, ближе садясь за стол, — звёзды? Создатели? Другой мир? — от эмоций он забылся в утверждениях, засыпая Оракула кипой теорий. Но Тот даже не посмотрел на него. Он всё так же недвижимо сидел на стуле, положив одну руку на столешницу и пустым взглядом смотря на книжные ряды светлой библиотеки. Слова Арая на него никак не действовали, как если бы никакого Арая рядом не было. — Ты не ответишь мне... — прискорбно понял Арай, опуская взгляд вниз. — Верно. — Потому что я сам не знаю ответ. — Верно. — Неужели Вечность настолько непостижима? Или у меня просто нет детали, способной её понять... — Ве... — Тот осёкся, прикусив губу. — И ты никому не ответишь, ибо сей детали ни у кого более нет. Тот промолчал, Арай с надеждой поднял взгляд: — Кто-то ещё знает? — Бог, раздражённо фыркнув, исправился, — кто-то знает правильный ответ. Оракул молчал. Арай подбирал фразы: — Кто-то узнает правильный ответ, — он сделал акцент на будущем времени. — Догадается. — Верно. — И ему ты откроешь истину. Опять тишина. — Им? — уточнил Бог, — им ты откроешь истину. — Верно. — Это случится скоро? Когда появятся эти Боги? — он откашлялся, — это Боги. Тишина. Опять исправления: — Это будут люди. — Верно. — К тебе придут люди лет через десять. Молчание. — Сотню. Тысячу. Через Хронологию, — Арай добавлял нули к ответу, чтобы узнать приблизительную праздничную дату, — две Хронологии. Три. Шесть. — Верно, — Тот остановил счётчик. Арай с улыбкой закачал головой: — Невероятно! Люди узнают истину. Мы все узнаем истину, — он был потрясён уже той новостью, что истина существует. Что это не простая сказка с вырванным прологом. Сейчас ему была неважна её суть, главное, что она реальна! Но... Но вдруг улыбка сникла в грусть, блеск в глазах померк, Арай со вздохом посмотрел на Оракула: — А если истина в том, что её нет?.. Тогда в Вечности ничего не существует. Только пустота... Небытие. Тот дёрнул головой в сторону Бога, взгляд его показался сочувствующим. Губы дрогнули перед неуверенным ответом, но так и не произнесли заветного слова, замерев на начале первой буквы. В его синих глазах мелькнул огонёк, вдоль радужки, как холодная комета, превращаясь в скорбную слезу. В его глазах отражалась синева космоса, даль неизведанного неба и непокорённого океана. В них отражалась сама Вечность. Но... Светлый опечалено повернулся обратно, запахнул тёмный халат, опустил голову, так что русые пряди прикрыли его взгляд. Он не мог ничего сказать. Ни сейчас. Ни ему. Никому. Никогда. Это было проклятье. Вечность сломала его, чтобы он не выдал её тайн. Как вороны Хугина и Мунина забрались на девятое небо знал только Тот, и он был уверен, что двое братьев повинны в создании бесчисленной очереди ангелов и демонов у его двери. Весть о том, что у Бога открылся дар пророчества быстро разошёлся по всем мирам и теперь каждый желал узнать у Оракула, когда он умрёт, изменяет ли ему жена, будет ли дождь на выходных, какой курс валюты в следующем месяце. Они не замолкали, а он задыхался от вопросов. «Верно», — уже шептал Тот, отвечая на очередную чушь. Шатаясь, он подошёл к читальному столику, чуть не рухнув на стул. Толпа вокруг сделала шаг назад. Ангелы и демоны на секунду замолчали, кто-то отвёл взгляд, остальные смотрели с жалостью. Именно жалостью, не сочувствием. Они знали, к кому пришли, помнили, кем он был раньше — Богом Разума, главой агентства, главой отдела проектирования, доктором наук, прекрасным профессором, чьих лекций ждал каждый студент в любом вузе. Его знали все, им восхищались, ему подражали, на него равнялись. А теперь... Теперь на него смотрели с жалостью. Для них он был инвалидом — исхудалым светловолосым парнем способным произносить лишь одно слово. Испуганным. Разбитым. Потерявшим всё. — Вам больно, — осторожно сказала девушка из толпы, заметив, как мечутся его глаза, как дрожат его пальцы. — Верно... — прерывно вздыхая, ответил Тот. — Отойдите, — знакомый звонкий голос принадлежал Марене, — расходимся, — она расталкивала ряды ангелов и демонов, пытаясь подойти к читальному столику, — кто вообще вас сюда пустил? Расходимся, на сегодня приём окончен. Оракулу нужен отдых и покой. Но никто и шага не сделал после слов целительницы. Она распихала последних упрямых демонов, оказавшись в центре плотного круга. Поправила чёрное платье, спутавшиеся чёрные локоны и громко, отчётливо, доходчиво и ясно для всех повторила, показывая демонические клыки: — Выметайтесь отсюда! Все! Мигом прочь из библиотеки! И никого не стало. — Как ты? — уже ласково обратилась Марена к Тоту. Бережно, осторожно, как к одному из своих больных. Пациентов. — Пойдём. Я отведу тебя в спальню. У болезни Тота были стадии, и лишение возможности общаться с миром — значилось первым в их длинном списке. Этой же ночью Тот заметил новый симптом. Он не мог уснуть. Его спальня находилась в небольшой комнате на третьем ярусе библиотеки, туда вело несколько винтовых лестниц и светлых коридоров. Круглое окно плотно занавешивали зелёные шторы. Тот лежал на кровати, сложив руки на груди будто бы в гробу. Его глаза были закрыты, он почти не дышал. Не двигался. Не думал. Так прошла вся ночь и следующая, сознание отказывалось проваливаться в сон. После трёх бессонных ночей Бог начал беспокоиться. Сон — необходимая часть жизни. Такая же важная её составляющая как вода, еда и воздух, если не важнее. Пока мыслящее существо бодрствует, оно думает, принимает решения, беспрерывно о чём-то вспоминает. В это время химический сигнал безостановочно бежит по нейронам, мчится как по гладкой дороге, заставляя сложный механизм работать. В синапсах синтезируются медиаторы, те контактируют с рецепторами на другом нейроне, и сигнал бежит дальше, и второй, и третий. За день рецепторы забиваются. Мыслящее существо чувствует усталость, затуманенность, ему тяжело думать, оно хочет спать, ведь во сне «мозг перезагружается», лишние медиаторы вычищаются из рецепторов, сортируются фрагменты памяти и новый день начинается с чистого листа. Что есть мозг, как не сложный компьютер? Любой компьютер нужно время от времени выключать, чтобы он не перегрелся, удалять кэш, чтобы механизм не сошёл с ума и чистить, чтобы контакты или кулер не забились пылью. Десять дней. По расчётам Тота мыслящее существо вроде человека или Бога может просуществовать без сна десять дней. Он уже экспериментировал с этим раньше. Исходов у затянувшейся бессонницы может быть два: либо он через десять дней отключится сам от «перегрузки» и, наконец, поспит или он умрёт от бессонницы. В любом случае он не мог никому об этом сказать. Ни о своей слабости, ни о своём страхе. Прихожане только подкидывал поводы для его беспокойств. С каждым днём их становилось больше, а их вопросы становились всё нелепее. Но он не мог отказать им в ответе, уже путаясь, кому говорит: «Верно», — демонице, что спрашивала, стройнит ли её платье, или ангелу, что боялся о своём отстранении. От них тошнило, от них хотелось закричать, истерично заплакать, забиться в угол и обнять себя за голову, но Тот продолжал сидеть с немым лицом за читальным столом. Всплеск эмоций был бы добровольно отданной информацией, а болезнь не давала ему такого права. Вечером Марена прогоняла ангелов и демонов, когда приносила Оракулу ужин. Это они дали ему такое имя. Оракул — знающий ответы. Знающий всё. — Как ты? — Мара, ухаживала за ним, расчёсывала, когда Бог забывал об этом, кормила, вела себя как подобает сиделке смертельно больного. — Плохо выглядишь, ты давно спал? Ты плохо спишь. — Верно, — подтвердил Оракул. Прошло уже пятнадцать дней. Под его глазами были тёмные круги, побледнела кожа, но он всё ещё бодрствовал. И хуже того — не хотел спать. Сегодня утром он подходил к зеркалу. Рассмотрел своё осунувшееся лицо в блеклом свете, тощее тело в растянутом трикотажном халате, растрёпанные отросшие светлые волосы. Жалкий вид. Жалкий настолько, что его мутило от собственного вида. Противно, хотелось разбить зеркало. Но голубые глаза в отражении не давали этого сделать. Болезнь не давала проявить эмоции. А глаза... Глаза становились ярче. С каждым днём в них словно добавляли по капельке света, они зажигались, сияли изнутри как небо на заре. — Я принесу снотворное, — сказала Марена, ставя поднос на стол, прихожане нерешительно шли к выходу. — Поешь пока. Принести что-нибудь ещё? Может быть чай, вино, или что-то ещё праздничное. В Раю сегодня карнавал, раньше ты любил праздники. Каждое следующее слово Марены медленно угасало в его сознании, пока совсем не смолкло вслед за другими звуками. Это не закончится. Он никогда не станет прежним, как бы о нём не заботилась Марена, как бы в него не верил Арай. Он останется тем, кем стал в глазах прихожан — калекой с разбитым сердцем. Тот коротко осмотрел на поднос. Суп и пиала с чем-то чёрным и рыхлым, будто с мокрой землёй почему-то пахнущей травой. «Это можно есть?» — спросил бы он когда-то. «Не можно, а нужно. Это съедобно», — ответила бы Марена. «Отравлено?» «В малых дозах яд — лекарство. — После небольшой паузы Мара бы добавила, — это блюдо из универсальной диеты местной больницы. Оно содержит комплекс важных веществ. Тут есть и необходимые пробиотики и пребиотики, витамины, минералы, и к тому же высокая энергетическая ценность — всё что нужно, чтобы запустить ослабленный организм». Марена бы выжидающе смотрела на пациента, что нерешительно скрёб ложкой по краю пиалы. Сдавшись, Тот попробовал бы маленький кусочек, тут же приятно изменившись в лице. Противный вид бы оказался обманчивым. На вкус блюдо было нежнейшим молочным десертом: измельчённый творог, перемешанный, кажется, с клубничным сиропом и кусочками орехов, что хрустели на зубах. Неожиданно, но так вкусно! «М-м-м, — он даже зажмурился бы, — я поселюсь в местной больнице». Красивый, но невозможный диалог. Теперь нет. Нет! Мара вдруг отшатнулась назад, испуганно вскрикнув, когда читальный стол полетел в сторону книжных полок. Тарелки разбились, их содержимое разметало по полу. Тот сам не ожидал, что вспыльчивая спонтанная мысль сможет воплотиться в реальность. Видимо эмоций было настолько много, что одна сумела прорваться сквозь запреты болезни. Простой каприз. Отодвинуть тарелку, перевернуть стол — не страшнее детской истерики, но Марена побоялась к нему приблизиться. Заплакав, она вместе с остальными попятилась к двери и, уже в голос рыдая, выбежала в коридор. Он обидел её, отказавшись от любящей заботы, испугал вспышкой гнева, прогнал, одним взглядом веля не возвращаться. Странно, но он не чувствовал ни усталости, ни голода. Проходя мимо опрокинутых тарелок, не было никакого сожаления об утраченной еде. Аппетита не было, как и потребности в нём. Тот задумчиво дотронулся до живота, что уже несколько дней не издавал никаких звуков или сигналов о недостатке пищи, как и голова, не нуждающаяся во сне. Третий симптом — организм отказывался от еды. Тот скривился, на секунду представив, что внутри его тела умерла парочка органов. Больно. Нет, скорее неприятно. Он, наконец, обратил внимание на это ощущение. Внутри что-то склеивалось, липло, растворялось — тело избавлялось от ненужных составляющих, желудочно-кишечный тракт медленно атрофировался. Это была не болезнь. Нет. Это была завершающая часть метаморфозы. Вечность убивала в нём всё живое, делая своё проклятье воистину бессмертным. Мёртвое не может умереть. От осознания ужаса, Тот пошатнулся назад. Руки метнулись к лицу. Было темно, наступала ночь, но его ладони осветило бледно-голубым сиянием, подобным свету луны. Его глаза светились. Он уже не был Богом. Не был собой. Он стал кем-то другим. Навечно проклятым. Оракулом. Фемида шла по пустым коридорам седьмого этажа Рая. Почти весь этаж принадлежал ей: зал суда, офисы адвокатов-прокуроров, несколько камер строгого режима и даже филиал знаний в виде библиотеки для юристов. Дверь последней была открыта. Богиня настороженно сбавила шаг, подходя к библиотеке. Темно. Этаж пустовал — ангелы были на карнавале, а «в закрытой на ночь» библиотеке кто-то был. Фемида слышала чьи-то обозлённые шаги, слышала падающие книги, бьющееся стекло. Она положила руку на эфес меча, готовясь к страшной встречи с демоном из Преисподней, с шпионом и грязным мародёрам. Но переступив порог, не смогла описать своего замешательства. Тот метался от стеллажа к стеллажу, скидывая в кучу в центре зала священные тексты. Он быстро, даже судорожно перелистывал книги, выбирая ключевые слова, он рвал на части труды с знакомым названием, гневно швырял в кучу свитки своего авторства. — Тот, что здесь происходит? — холодно спросила Богиня, не убирая руку с меча. Тот не ответил, он не мог ответить, но впервые после получения травмы он смог показать. Оракул поднёс рукопись к зажжённой свече. — Нет, остановись! Я не позволю тебе этого сделать! — крикнула Фемида, действия Бога попадали в статью о вандализме. — Верно, — согласился Тот, со вздохом убирая свечу. Его плечи осунулись, он обернулся, смотря на собранные бумаги. Тут были разные тексты. Теория, практика. Разные года, разные темы, и только его имя повторялось неизменно. Все эти книги объединяло одно — в них упоминался он. И Тот желал от этого избавиться. Он не мог умереть. Но мог исчезнуть для всех. Он хотел этого. Чтобы о нём забыли. Чтобы о нём перестали заботиться, перестали жалеть, вспоминать, ходить за советом. Хотел остаться один. Этого требовал он, этого требовала его болезнь. Он больше не мог вынести лиц прихожан, их вопросов, их взглядов, что каждый раз напоминали Оракулу, кем он когда-то был; не мог терпеть рассказов Марены о нормальной жизни, коей отныне и вовеки он был лишён; и рассуждений Арая, что пытал Бога о том, что Тот хотел, но не мог сказать. Это довело бы любого до дрожи, до слёз. Но, по воле Вечности, только тишина слышала параноидальный плачь в психозе его мыслей. Он хотел остаться один. Фемида кивнула, подходя ближе. Виновато опустила голову. Она чувствовала его терзания в сияющем взгляде, как если бы Тот молил её об одиночестве, стоя на коленях. Он был в отчаянии, но не мог этого сказать. — Я сама это сделаю, — уверила Фемида, беря в руки свечу. — Уходи, — мягко сказала она на прощание. — Я всё сделаю, обещаю. Наверное, это был единственный раз, когда Фемида проявила эмпатию. Как бесстрастной судье ей это было не свойственно, но для Тота она постаралась сделать всё, что было в её силах. В тот вечер сгорела почти вся библиотека. Упоминания о Тоте были изъяты из архивов в Тёмном и Светлом мире, информацию об Оракуле Хугин и Мунин по её приказу убрали из своих газет, на распространение слухов было наложено вето. Ангелы и демоны, что могли помнить о нём, скончались к следующей Хронологии, в сознании Богов имя «Тот» постепенно стёрлось. Так к новой Эре об Оракуле знали лишь его давние друзья, из памяти коих имя Бога Разума могла стереть только смертная казнь. Но со стороны Фемиды это было не более, чем добрая услуга, Бог Разума и сам смог позаботиться о своей изоляции от всех внешних миров. В тот страшный день Оракул запер двери библиотеки, наложив печать от незваных гостей и их магии. Он ждал. Ждал в одиночестве, ибо ему было известно, что те, кои должны прийти — придут. Придут на закате седьмой Хронологии.Фрагмент из воспоминаний Богов. Временной промежуток: после рождения проекта И33. Вилла Арая.
— Мне это не нравится, — сообщила Богиня. — Ты о Хранителях? — Арай привык, что в последнее время её недовольство было связано с Жизнью и Смертью. — Они что-то ищут, — шепча, Фемида подошла к открытому окну. Сквозь её повязку Арай ощущал недоверчивый прищур, как лезвие под кожей. Холодное лезвие. — В архивах, библиотеках. Они ищут ответы. — И что с того? — усмехнулся Арай, разведя руками, — пусть ищут. Стремление к знаниям — похвально. — Это не стремление. Это одержимость. Они не просто хотят докопаться до истины, они знают, что сделают это. — И что тебе в этом не нравится? — Они скоро узнают о девятом небе, Арай. Я не могу этого допустить. Ты помнишь, что было в прошлый раз, когда люди узнали слишком много? Что было с нами? Как много мы потеряли? Это не должно повториться. Арай задумался. С одной стороны, Оракул пророчил, что к нему придут люди, значит, сие неизбежно. Но с другой, Фемида была права — опасения есть. Прецеденты уже были. Великая битва оставила в истории Богов большой след. Кровавый след. Да и голос Богини Правосудия был убедителен. — Что ты предлагаешь делать? — согласился Бог, печально опуская голову. Печально, ибо в глубине души знал, что сделал неправильный выбор. — Нужно уничтожить последние упоминания об Оракуле и его библиотеке, проверить, может, в прошлый раз цензура что-то упустила. Нельзя оставить им и ниточки, ведущей на Девятое небо. А чтобы они не поднимали голову слишком высоко, нужно выставить у его дверей стражу. — Но их и так невозможно открыть, — заметил Арай, недавно получив статус "неприглашённый". Он ещё долго стучался, дёргал за ручку, звал хозяина, пытался магически найти ключ, но Тот его так и не впустил. — То, что не смог войти ты, ещё не значит, что не смогут и они. Перестраховаться будет не лишним. — Хорошо, я распоряжусь, чтобы Варуна сформировал отряд. — Нет, я возьму Ангелов Марса, — строго исправила Фемида. — Марса? — удивлённо повторил Арай, — палачей? — так называли их в простонародье. — Они лучше выполняют мои приказы, — холодно ответила Фемида. — И лучше справятся со своей задачей. Я не собираюсь убивать Хранителей. Нет. Только припугнуть. Люди редко идут туда, где им может оторвать голову. Всё было сделано, как сказала Фемида. Вероятность в девяносто семь процентов давала уверенность в результате, но эти три процента... Редко ещё не значит никогда. Не значит, что это остановит Хранителей.